Текст книги "Книга Реки"
Автор книги: Йен (Иен) Уотсон
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Его размышления были опасно похожи на некоторые из тайн, открытых мне во время обряда посвящения. Хотя черное течение, конечно, не могло быть таким, как он описывал – если можно было брать его куски и хранить в склянках. Оно должно было быть каким-то другим, и гораздо больше, чем они себе представляли: больше, чем вся наша страна, и, возможно, куда более могущественным, в своей молчаливой, скрытой форме, чем мог представить любой из них.
Я ничего не сказала о том, до какой степени выводы гильдии были схожи с его умозаключениями.
– Итак, – просто сказала я, – пути через черное течение нет. Даже для таких ненормальных, как вы.
– Не черезнего, – ответил Капси. – Под.
– Под ним?
Старый Йозеф опять встрял в разговор:
– Основываясь на вполне логичном предположении, мы считаем, что черное течение не достигает дна. Значит, внизу должна быть чистая вода. Может быть, черное течение всего несколько пядей в глубину.
– Ага, понятно. И только сто пядей в ширину. Поэтому Капси нужно всего лишь задержать дыхание минут на пять-десять, погрузиться в воду, кишащую жалоносцами, и… Это же абсурд. С каких это пор, Капси, ты научился плавать как рыба?
– Я тренировался, – повысил голос Капси. – В городе, в банях Веррино.
– И там ты научился до посинения задерживать дыхание?
– Ты не понимаешь, – сказал Йозеф. – Пошли, мы все тебе покажем.
Спустившись, мы оказались в помещении, окна которого, вырезанные прямо в скале и снабженные средником, выходили на восток. Два дня назад, когда Капси показывал мне башню, сюда меня не пустили.
На длинном деревянном столе были свалены странные приспособления: большой стеклянный шар, кожаный костюм, сапоги со свинцовыми подошвами и какими-то выступами, похожими на плавники, разные гибкие трубки, сшитые из кожи речной змеи, пузыри, бутылки из толстого стекла, ранцы – и, несомненно, гелиограф в разобранном виде. Значит, Наблюдатели овладели нашим речным кодом.
– Это, – гордо сказал Капси, – мой подводный костюм. В бутылках находится воздух под давлением, что позволяет мне дышать внутри стеклянного шлема в течение примерно двадцати минут. Шлем и другие стеклянные детали изготовлены в мастерских по специальному заказу. Свинцовые подошвы и оборудование не дадут мне всплыть на поверхность. А это, – тут он показал что-то очень похожее на лампу, только какой-то странной конструкции, – осветительное устройство, если мне придется глубоко нырнуть и что-нибудь осветить, работает на магнии.
– Оно взорвется.
– Не взорвется, – заверил меня Йозеф. – Мы проверяли.
– Потом я всплываю, снимаю шлем, и моя голова защищена от жалоносцев этой кожаной шапкой и проволочной маской.
Я повернулась к Йозефу. Несомненно, автором этого аппарата был именно он.
– Кажется, вы продумали буквально все – за исключением одной маленькой детали: что будет делать Капси на том берегу всю оставшуюся жизнь.
Мой брат по-волчьи оскалился:
– Исследовать, вот что. Тот берег – сплошная terra incognita, так что хватит на целую жизнь. Ну и, конечно, я буду посылать сообщения. Через определенные промежутки.
– А какова моя роль? – Как будто я еще не догадалась.
– Ты имеешь доступ к судам, дорогая сестра. Ты умеешь ими управлять. Нам нужна совсем маленькая лодка. Только для меня и моего помощника, который пожертвует своим правом один раз проплыть по реке.
– И я полагаю, что этот храбрый доброволец – Хассо?
Капси кивнул, нисколько не смутившись.
– Я не уверена, что смогу справиться в одиночку даже с тендером или шлюпом… – Но я знала, что смогу. А вот должна ли, это уже другой вопрос.
– Мы собирались взывать к твоему великодушию, – объяснил Йозеф. – Но теперь – ты видела то, что видела.
Да. Костер. Женщина в огне. Дым, уходящий в небо. Не будучи уверенной, защищаю я честь своего пола или предаю его, я кивнула.
После этого события начали разворачиваться сами собой. Следующая полночь, звездная и ясная, увидела – или скорее не увидела, поскольку я тайком «одолжила» маленький тендер, хотя у меня душа уходила в пятки, – как я качаюсь на темных волнах в двух шагах от непроглядной черноты течения.
Хассо помог Капси, оснащенному маской, дурацким шлемом, похожим на сферический аквариум, и костюмом со всякими приспособлениями, перевалиться через борт. И мой брат исчез под водой.
Мы не стали околачиваться рядом; нас сносило к черному течению. Я поставила парус, взялась за румпель, и мы понеслись к берегу, где я высадила Хассо немного выше набережной, после чего отвела яхту обратно на стоянку. Никто меня не заметил. Хотя каждое мгновение я ожидала, что кто-нибудь выйдет на соседнюю палубу подышать свежим воздухом или будет возвращаться после ночной пирушки в городе.
Вернувшись в свою комнату, я постаралась заснуть, но не смогла.
Еще только начинало светать, а я уже карабкалась по ступенькам Шпиля. Почти все Наблюдатели собрались на площадке, выстроившись вдоль ограждения и неотрывно глядя на западный берег – двое мужчин смотрели в южную сторону, хотя вряд ли Капси мог там оказаться, учитывая направление течения. За исключением Большого Глаза, все телескопы вытащили на площадку и установили на раздвижных треногах; хотя в данный момент ими не пользовались. Невооруженным глазом было бы легче заметить мерцание крошечного огонька отраженного света, когда он появится; если появится вообще. Хассо и Йозеф находились внутри наблюдательного пункта, а я осталась снаружи.
Прошел час – солнце оказалось у нас за спиной.
И вдруг, когда я уже начала беспокоиться по-настоящему, один из мужчин закричал и показал рукой далеко на север.
Остальные наблюдатели поспешно бросились к телескопам и направили их в ту сторону; но даже и без зрительной трубы я могла разобрать буквы, передаваемые гелиозеркалом:
«П-О-Р-Я-Д-О-К».
– Все в порядке! – крикнула я.
Затем Капси передал: «Устал. Должен поспать. Иду на юг». «Устал» – это, конечно, еще было слабо сказано.
Ответного сообщения мы не передавали, и не только потому, что солнце светило нам в спину, а на тот случай, если на том берегу кто-нибудь сможет его увидеть и прочитать. И все же в жаровне был разведен небольшой огонь, но через две минуты он был погашен.
После таких событий я решила, что возвращаться в свою комнатку в городе бессмысленно, поэтому приняла приглашение Йозефа занять маленькое спальное помещение в Шпиле; и к полудню, оставив часть своего имущества на хранение в конторе хозяйки причала, я взвалила на себя остальные пожитки и перетащила их наверх, отклонив предложение Хассо помочь.
Но, устроившись наверху, я обнаружила, что мне совершенно нечего делать, и скоро почувствовала скуку и беспокойство.
И тревогу? Но зачем мне было тревожиться о том, кого я больше никогда не увижу – только, может быть, мельком в Большой Глаз?
Мне следовало испытывать сильное любопытство к тому, что будет передавать Капси в своем сообщении, которое должно было поступить, как мы условились, на заре следующего утра. Тем не менее, когда вставал вопрос, почему они живьем сжигают женщин, слово «любопытство» не годилось, чтобы описать мои чувства. Я… страшилась узнать ответ. Что же касается образа жизни на том берегу, то к этому я, конечно, испытывала легкое любопытство – но как много мог узнать Капси в первые дни своего пребывания там? А я собиралась уезжать. Скоро. И у меня не было ни малейшего желания уйти в плавание, оставшись при этом в психологическом рабстве у Наблюдателей и испытывая постоянное желание возвращаться к ним снова и снова, чтобы узнать очередные новости. Если бы я повела себя именно так, ну, тогда Капси сделал бы меня рабой до конца моих дней, держа на привязи длиной в реку!
Маленькая эгоистка Йалин? Нет, вовсе нет. Просто разумная, так вернее…
Разумная? Вот уж нет! Скоро я начала бояться, что, поселившись на Шпиле, я слишком явно связала себя с мужчинами-Наблюдателями, дав повод какой-нибудь кумушке в Веррино задаться вопросом: почему?
Сейчас я понимаю, что испытывала тогда большое смятение и тревогу по поводу того, что сделала я сама и на что решился Капси. Мне хотелось убежать, но я должна была остаться – и наоборот! К шести часам я стояла возле лестницы, борясь с желанием спуститься в город, чтобы чего-нибудь выпить и услышать веселую человеческую речь. Мнетгришлось резко себя одернуть и вернуться в свою комнату; потому что на самом деле я была так измучена, что могла кувырнуться на лестнице и покатиться по ней до самого города.
Так что я поползла обратно в свою каморку. И вдруг, совершенно неожиданно, возле моей кровати оказался Хассо – а я валялась на ней в одежде.
– Нет! – закричала я, заморгав.
Он рассмеялся и показал на серое небо за окном.
– Светает, Йалин.
– Что?
– Я подумал, что лучше зайти за тобой – на тот случай, если ты проспишь. Уверен, что такое ты бы не простила меня никогда.
Гелиограф замигал примерно через полчаса, теперь он находился прямо напротив Веррино. Мы были уверены, что его никто не видит. Он находился очень низко, а мы высоко; к тому же кому могла прийти в голову мысль искать сигнальный свет в том направлении?
На этот раз сообщение было длиннее.
«Пошел в глубь местности. Избегал контактов. Прятался возле города. Все женщины ходят в черном, подтверждаю. Город убогий, бедный, грязный. Бродят свиньи, цыплята, козы. На юге среди холмов шахты, в этом причина его расположения тут. Рабочие – мужчины и женщины. Подслушал разговор прохожих. Язык тот же, несколько странных слов, акцент сильный, но воспроизводимый. Подводный костюм отличный. Черное течение примерно пятнадцать пядей в глубину. Завтра в это же время. Конец».
Значит, до завтра делать нечего. Если только я не пожелаю засесть за рисунки и записи прошлых наблюдений и слухов, собранных от Аджелобо до Умдалы; очень мне это надо.
С тем же успехом я могла бы остаться в городе и просто подниматься наверх каждое утро перед рассветом!
Возможно. А возможно, это было бы не так легко в рассветном сумраке…
После завтрака из черного хлеба, жареной рыбы и маринованных огурцов, прошедшего в трапезной, я решила, что всё-таки проведу день в городе, и начала потихоньку сматываться.
Однако, видимо, не совсем потихоньку. На середине лестницы меня перехватил Хассо.
– Йалин, можно угостить тебя ланчем? Пожалуйста.
– До ланча, – уточнила я, – еще четыре или пять часов.
– Ничего, я могу и подождать, если ты не возражаешь.
– Тебя что, послали следить за мной?
– Нет, конечно. Что ты можешь нам сделать? Ты не можешь навредить нам, не навредив при этом себе.
– Из-за вас я потеряла брата, – сказала я. – Из-за вас его потеряли мои родители. Навсегда.
– Я думаю, Йалин, что вы потеряли его уже давно. Но не думай о нем как о погибшем. Когда-нибудь он станет настоящим героем, говорить о котором будут все.
– Героем чего?
– Знания того, почему все так, а не иначе.
– И как это изменить? Хассо не ответил.
– Ему будет так одиноко, – продолжала я. – Ни одного знакомого лица, чужие обычаи, всегда только прятаться и притворяться…
– Необязательно. В конце концов он мужчина. И кто говорит, что его не примут там как друга? Как только он выяснит положение вещей на том берегу. Что же касается одиночества, может быть, он всегда чувствовал себя чужаком… Но знаешь, там, где прошел один человек, пройдет и другой.
– Вот, значит, в чем дело. Переселение?
– Не говори глупости! Водолазные костюмы очень трудно достаются, к тому же они недешевы. Да перестань ты хмуриться1 Мы должны радоваться. Впервые в истории произошло что-то действительно новое. Теперь мы даже знаем глубину черного течения. Держу пари, этого не знает даже твоя гильдия.
– Без комментариев, Хассо.
– Нужны мне твои комментарии. Слушай, давай не будем ссориться? Ты мне нравишься, Йалин. Те несколько вопросов, которые я задал год назад, были для меня на втором месте. Если не на десятом! И позволь напомнить, что ты сама отправилась искать…
И вскоре мы продолжали спускаться по лестнице уже вместе. Хотя и в городе, и позже, когда мы вернулись в башню, я старалась не заплывать слишком далеко в его гавань. Дело в том, что я уже давненько не принимала «верный».
На следующий день рассвет снова был ясным, как обычно в это время года. Хотя, возможно, позднее могли набежать облака.
Сигналы появились в том же месте.
Сообщение гласило:
«Вступил в контакт. Женшина в лесу собирала хворост. Сказал, что пришел издалека. Спросил, что за пятно на траве за городом. Недавно сожгли поклоняющихся реке. Мать купалась в реке обнаженной, схватили. Сожгли. После этого дочь сошла с ума. Допросили. Тоже сожгли. Кто? Братство. Кто они? Сыновья Адама. Зачем? Не поняла. Повторил вопрос. О реке говорить можно, о Сатане нельзя. Кто такой Сатана? Женщина испугана. Попыталась убежать. Удержал. Сказал, что я Сын Адама. Послан с миссией. Попросил держать язык за зубами. Завтра в это же время. Конец».
– А кто такой Сатана? – выразил общее недоумение Хассо. – И кто такой Адам?
– Может быть, Сатана – это искаженное слово «санитар»? – предположила я. – Потому что черное течение делает мужчин больными…
Йозеф кивнул.
– Возможно. А слово «Адам», вероятно, начинается с отрицательной частицы, как слова «аборт» или «апатия», а «дам» – это женщина-мать. Таким образом, получается: «сыновья без матери».
– Таких и на нашем берегу хватает, – несколько ядовито заметил Хассо.
– А ты что, один из них? – резко спросила я. – Твоя мать была женщиной реки?
– А? О нет. Вовсе нет. Пожалуйста, не делай поспешных выводов на мой счет, хорошо? Я думал, вчера мы обо всем договорились. Ну, может, не совсем обо всем…
– Ладно, ладно. Извини. Так что мы решили насчет этих Адама и Сатаны?
– Вывод из всего этого, – сказал Йозеф, – следующий: теперь мы знаем значительно больше, чем раньше. Плюс к этому, мы знаем, что некоторые из их женщин поклоняются реке, словно богу.
От отчаяния, надо думать.
– Возможно, – продолжал он, – река – это действительно Бог. В смысле очень могущественное, хотя и довольно апатичное существо. А может, у этого существа есть кое-что более интересное, о чем стоит подумать и нам с вами… – Он оперся об ограду, обозревая окрестности Веррино. – Богатые места, наша зона обитания, правда? Ее границы закрывает пустыня, с одной стороны – ущелья, с другой – дикий океан. Словно, – он улыбнулся, – муравьиная колония в очень длинном желобе. И как поучительно было бы наблюдать за развитием двух колоний муравьев, разделив их посередине стеклянной стенкой… Учитывая, конечно, огромную разницу между муравьем и человеком.
– К чему это вы клоните? – спросила я его.
– К тому, что, если где-то существует бог или богиня, ее не слишком волнует, что тех, кто ей поклоняется, сжигают живьем… Но, может быть, ее вмешательство нарушило бы правила игры? – Йозеф немного подумал. – И, конечно, если бы существовало, высшее существо, люди все равно не смогли бы его понять – или даже доказать, что оно именно высшее существо. Ведь не может же муравей понять человека, сколько бы он по нему ни ползал. В этом случае – и в этом наша трагедия – нам остается только догадываться, почему все так, ибо муравью никогда этого не понять даже за миллион лет.
Хассо явно потерял терпение и попытался прервать его рассуждения.
Йозеф просто повысил голос:
– Да, мы бы сознавали, что существует некая тайна – если бы взяли на себя труд это сознавать, – но мы никогда бы не смогли ее разгадать. Так же как тайну всей вселенной, космоса и звезд. Зачем они нужны? Откуда возникли? Мы существуем вместе с ними, но нам никогда до них не добраться; поэтому мы ничего о них не знаем. Может быть, если бы смогли разгадать тайну реки, то смогли бы узнать и тайну нашего существования?
– Давайте все по порядку, я умоляю, – вмешался Хассо. – Сейчас мы исследуем всего лишь западный берег.
– А почему существует западный берег и почему он так недоступен? Я иногда думаю: а не существуют ли такие люди, которые становятся богами для других людей?
– Ты имеешь в виду Сыновей Адама? Братство?
– Нет, совсем нет. Я думал: является ли черное течение полностью естественной формой?
Я не смогла удержаться от смеха. Ни один из этих мужчин не имел представления о размерах реки. Она могла быть неким существом, по крайней мере, его частью – усиком, позвоночником, кровеносной системой или еще чем – но чтобы она была кем-то сделана? Ну уж нет.
Старикан улыбнулся, нисколько не обидевшись, и вздернул голову.
– Верно! – воскликнул он. – Верно! Ты имеешь право смеяться. Лучше, гораздо лучше, чтобы река была равнодушной богиней, чем произведением рук того, кто считает себя богом. Или богиней.
С тем мы и пошли в трапезную завтракать вареными яйцами, хлебом и горячим ароматным молоком.
– Наверно, Йозеф прав, – сказал Хассо, перехватив меня на лестнице. – Я сегодня пойду в стеклодувные и шлифовальные мастерские. Хочешь пойти со мной?
– Зачем ты туда идешь?
– Шлем сработал отлично, верно? Так что нужно иметь еще один под рукой. На всякий случай.
– Йозеф был прав насчет чего? – спросила я.
– Насчет женщин-богинь… Если предположить, что это так, не могла бы какая-нибудь престарелая глава гильдии что-нибудь об этом знать?
– Могла, конечно. Если предположить. Однако вспомнив свое посвящение на борту «Рубинового поросенка», я решила, что вряд ли. Если только хозяйка «Рубинового поросенка» действительно мало знала и не стремилась узнать больше…
– А почему ты спрашиваешь меня? – беспечно сказала я. – Я же не глава гильдии.
– Кто знает? Когда-нибудь, Йалин, когда-нибудь…
Всю дорогу до мастерских нас поливал дождь. Он прибил пыль, поднимавшуюся из каждой трещины в земле, и промочил нас до нитки. Но мы сразу забыли обо всем, когда пришли в песчаный карьер, где находились плавильные печи, стоящие под навесом. Очень скоро мы сделались сухими, как хрустящее печенье. Пока Хассо заказывал новый водолазный шлем, сопровождая заказ подробнейшими инструкциями – и не делая из этого особой тайны – я бродила здесь, разглядывая тигли и литейные формы, вытяжные горны и голых по пояс стеклодувов, которые дули в свои трубки, словно в фанфары, и под конец зашла к шлифовальщикам, выполняющим более тонкую работу. Время пролетело быстро.
Мы вернулись в город к часу дня под ярким и чистым небом, потому что тучи к этому времени ушли вверх по реке, и солнце вновь засияло; и мы утолили жажду, и наполнили желудки вкуснейшими блинами в одном неизвестном мне винном кабачке.
Потом, сонные и усталые, словно все это время занимались любовью, мы потащились вверх по спиральной лестнице, останавливаясь передохнуть примерно через каждые пятьдесят ступенек. Не знаю, чего хотелось Хассо, но лично я была настроена на сиесту.
А когда мы обогнули Шпиль уже во второй раз и находились над крышами Веррино, я увидела мерцание крошечного огонька с той стороны реки. Но как только я показала на него рукой, сигнал исчез.
– Там что-то случилось. Пошли!
Всю оставшуюся часть пути мы бежали бегом; я выскочила на площадку, чувствуя, как колет у меня в боку.
Площадка гудела от голосов.
Как только Йозеф нас увидел, он сразу бросился к нам, размахивая записанным сообщением. Его лицо было серьезным. Он сунул мне в руку листок бумаги.
– Здесь все, что он успел передать… Он прервался на полуслове.
Я прочитала:
«Меня преследуют мужчины. Окружен. Жен…»
Не думая ни о чем, я крепко сжала записку, словно боясь, что она улетит. Йозеф мягко разжал мои пальцы, вынул записку, осторожно расправил и кому-то передал. Чтобы отправить в архив, конечно. Потом он обнял меня за плечи.
Прошло три дня, три дня глупой надежды: вдруг появится огонек очередного сообщения, в котором Капси будет хвастаться, как он подружился – водой не разольешь – с тамошними мужчинами.
А на третий день, вечером, на той самой поляне, где уже дважды пылал костер, снова собралась толпа крошечных фигурок, притащив с собой повозку, из которой на землю вывалили что-то черное, похожее на мешок с кукурузой, у которого нет ни костей, ни собственной воли. И вот уже загорелся костер, и в небо поднялся густой дым.
Это могла быть женщина, могла быть…
Но я знала, кто это был.
И что же они делали все предыдущие дни, эти Сыновья Адама, как не пытали жестоко Капси, пытаясь добыть у него сведения?
Следующим вечером я нанялась на бриг «Любимая собака», который шел в Пекавар, домой. Я не знала, что скажу матери и отцу. Я не знала этого и тогда, когда подходила к дому по знакомой пыльной дорожке. Странно, но, вопреки моим ожиданиям, эта дорожка не показалась мне ни более короткой, ни узкой, ни даже более пыльной, после всех моих странствий она показалась мне совсем такой же, какой была раньше. Пекавар был все тот же. Мир меняется не больше, чем река. Она находится в вечном движении, и вместе с тем всегда одна и та же.
Я постучала в дверь молотком, вместо того чтобы распахнуть дверь и крикнуть: «Я вернулась!» И, поступив так, я намеренно сделала себя чужаком.
Мать открыла мне дверь, и я в замешательстве уставилась на нее, потому что тоже ее не узнала. Ее тело изменилось: было хорошо видно, что она беременна.
Моей первой мыслью было: «Значит, она уже нашла Капси замену!» Потом я подумала: «Она нашла замену нам обоим». Третьей моей мыслью, которой я испугалась, было: «Ей же сорок лет, она умрет, ей слишком поздно заводить ребенка!»
Но она стояла передо мной, молодая и сияющая, с тем цветущим видом, какой якобы придает беременность…
Как можно было так повернуть время вспять? Вернуться на двадцать лет назад, снова к пеленкам, первому детскому лепету, первым шагам, первым школьным дням? Но секрет часов состоит в том, что их часовая стрелка, сделав полный круг, неуклонно возвращается к своему началу, хоть и прошлому.
– Здравствуй, мама. – Я осторожно обняла ее, хоть она и не обратила на это внимания, изо всех сил сжав меня в объятиях. (Наверно, Сыновья Адама наваливали на Капси камни, чтобы переломать ему кости? Или жгли его раскаленными щипцами? Или веревками выворачивали суставы?)
Теперь я знала, как поступить. Это была трусость или смелость – держать все в себе, тащить груз воспоминаний в одиночку?
Теперь, в ее состоянии, я не могла ей сказать, что Капси сожгли живьем на том берегу. Не сейчас. Из-за шока у нее мог случиться выкидыш; тогда на моей совести было бы уже две смерти и двойное горе утрат. Конечно, я расскажу матери обо всем; но не сейчас, потом – когда снова приеду домой, что я. постараюсь сделать только после рождения ребенка. А взвалить все на плечи отца я тоже не могла.
Все это время меня мучила одна мысль: а что значат для нее Капси и Йалин? Или для нее и отца? Или мать всегда думала только о себе?
Как это странно, ее второе позднее материнство. Из-за него я чувствовала себя одинокой и заброшенной.
– Я виделась с Капси в Веррино, – весело сказала я. – Мы провели вместе целую неделю.
– Правда? Ты должна мне все о нем рассказать. – Мать засмеялась. – Плутишка, взял и ушел. Совсем как ты… Да что мы стоим в дверях, как чужие?
Итак, после целого года странствий я вошла в свой дом, который больше не был моим, а принадлежал неродившемуся ребенку, для которого я буду не сестрой, а просто еще одним взрослым членом семьи, чем-то вроде тети или третьего родителя, которого никогда не бывает дома.
Я уехала из Пекавара менее чем через неделю и нанялась на шхуну «Шустрый гусь», которая направлялась на юг. Я решила, что останусь на ней на год или два и что ее команда будет моей настоящей семьей. Я также решила стать настоящей женщиной реки, чтобы исправить проступок, который я совершила в Веррино.
Думаю, что мне это удалось, поскольку в конце года, в далеких и влажных южных тропиках, моя гильдия пригласила меня отправиться в канун Нового года к черному течению.