Текст книги "Лифт (СИ)"
Автор книги: Ярославия Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Он видел в мельчайших подробностях лицо каждого. Этой картинке еще только предстояло стать самым страшным кошмаром Льва Карловича на всю жизнь. Сейчас он уже и не счел бы то количество раз, которое он просыпался ночью в холодном поту, переживая во сне эти минуты заново.
Хватаясь друг за друга, мальчишки пытались выбраться обратно на льдину, но всё тщетно. Пальцы скользили по талому льду. Им не за что было ухватиться. Они раз за разом, снова и снова скатывались обратно в воду. Будь они взрослее, смогли бы выбраться. Но одиннадцатилетние ребята перепугались, запаниковали и, фактически, утопили друг друга. У них был шанс, действуй они слаженно, как одна команда. Но ужас, обжигающе ледяная вода, течение и тяжелая, вмиг намокшая, одежда, утянули их под лед.
Ребята барахтались в полынье, чувствуя, как в тело вонзаются миллионы острых тонких иголок, заставляя двигаться еще быстрее от боли и страха. Они мгновенно проникали под кожу и кололи прямо оттуда, вызывая судороги в ногах и руках. Каждый распрямлял по очереди ноги, стараясь избавить себя от дополнительной боли. Голова оказалась зажата в невидимый железный обруч. От сумасшедшей дрожи неконтролируемо сильно застучали зубы, прокусывая язык, очень быстро потерявший чувствительность. Добротные советские ботинки, набравшие воды, добавили в своем весе по несколько килограммов, утягивая ко дну. Каждый вдох становился всё более невозможным из – за схлопнувшейся от обжигающе ледяной воды грудной клетки. Бешено колотилось сердце, понапрасну пытаясь согреть остывающую кровь. Никто не хотел умирать, поэтому неосознанно хватался за того, кто был ближе.
Следующим кадром в голове Льва Карловича были их ладони, которые он одиннадцатилетним мальчишкой видел из – подо льда. Течение неотвратимо тащило ребят в сторону от полыньи и теперь над их головами был уже сплошной толстый лед. Там не было воздуха, и Левка смотрел, как они колотят ладонями и кулаками по льду изнутри, чтобы разбить его и сделать спасительный глоток кислорода. Всё это было настолько страшно, что Левка замер в шоке и не мог пошевелиться, чувствуя, как в его темных волосах появляется первая седая прядь. Его друзьям уже было ни за что не собраться с силами, чтобы доплыть обратно, вынырнуть, вдохнуть немного воздуха и дождаться помощи.
Дальше всё было будто в тумане. Какая – то женщина за плечи уволокла его в сторону. Она была строга к нему и настойчива. Он отталкивал её руки, тянувшись всем телом вслед за друзьями, но она не отпускала. Ухватив его голову двумя руками, она крепко прижала его к себе, чтобы мальчишка не видел момент смерти своих товарищей. Двое мужчин с криками побежали к обрыву. Левка беззвучно плакал, уткнувшись в кудрявый серый мутон её шубы и вдыхая сладкий аромат духов. Никогда в жизни больше он не находился рядом с женщинами, пользующимися сладкими запахами, потому что сразу в голове всплывал тот момент опустошающей безысходности. Момент, когда хотелось прыгнуть вслед за друзьями, чтобы только спасти их, но инстинкт самосохранения задушил это желание. Из ватаги друзей остался только один Левка.
Он не видел, что происходило, потому что его силой усадили на собственный портфель, набитый школьными тетрадями, спиной к реке, чтобы три закоченевших трупа лежащих в ряд на обрыве, еще пятнадцать минут назад бывшие его лучшими друзьями, не врезались ему в память. Рядом лежали еще три точно таких же портфеля, как и у него самого, набитые точно такими же тетрадями и учебниками. Левка сгреб их все в кучу и, уронив на них свою лохматую голову, смотрел в серое хмурое небо. В голове было гулко, как после затрещины от отца за проступок. Вмиг повзрослевший мальчишка пустыми и совсем не детскими глазами смотрел, как высоко в небе летит самолет и хотел почувствовать хоть что – то. Он слышал, как глухо бьется его сердце и как холодный воздух поступает в легкие. Операция по извлечению тел из – подо льда прошла мимо него, оставив в памяти только большое количество людей в спецодеждах и маленький самолет в сером небе. Сейчас Лев Карлович был благодарен женщине за это. Он не знал её имени и не помнил её лица. Перед глазами стоял ломающийся лед и ладони его друзей, которые уже никогда не смогут добраться до полыньи самостоятельно. А если бы не она, к этим картинкам, ставшим его ночными кошмарами, добавилась бы третья: мертвенно – синие лица трех его лучших друзей, лежащих в грязном снегу у обрыва, где недавно лежал он и пытался до них дотянуться своей детской ладошкой.
Семнадцатого апреля после обеда семья Тарасовых вышла на тропинку, протоптанную в сугробе вдоль реки. Это вошло у них в привычку с самого рождения сына, когда тот, будучи младенцем, не мог уснуть в квартире и родители большую часть времени проводили с коляской на улице. Сын уже давно вырос из младенческого возраста. Достиг совершеннолетия и поступил в политехнический институт. Но как только у Тарасовых выпадал день, когда они обедали все втроем дома, традиция снова вступала в силу, как и девятнадцать лет тому назад. Мама подкрашивала губы, прихорашивалась у зеркала, доставала теплые крутки из шифоньера и вручала мужу с сыном. Сама же надевала свою серую мутоновую шубку, которую знакомая по большому блату привезла ей из Прибалтики. Все трое выбирались за город подышать прохладным, хоть и апрельским, но всё еще зимним, воздухом. Каждый делился своими последними новостями, планами на ближайшее будущее и переживаниями. Дружная семья весело проводила время, сын с отцом наперебой шутили, а мама заливисто хохотала, ощущая себя снова пятнадцатилетней девчонкой со своими любимыми мужчинами. Они по колено утопали в подтаявшем снегу, перекидывались время от времени небольшими снежками и уже собирались лепить снеговика, когда вдруг все трое заметили нечто странное.
– Человек на обрыве лежит, – первой воскликнула мама, указывая пальцем куда – то в сторону.
– Это мальчишки играют, – ответил сын. – Мы, когда учились в начальной школе, тоже с друзьями бегали на речку после уроков.
– Просто странно, что он лежит один, – пожала плечами мама.
– В прятки, наверное, играют...
Сын договорил фразу на автомате, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он остановил взгляд на реке, где в огромной полынье отчаянно барахтались дети. Решение в голову пришло мгновенно. Он скинул с себя фуфайку, выданную мамой, и побежал к обрыву, мысленно проклиная наст на снегу, значительно замедлявший движение. Сзади слышалось тяжелое дыхание. Он ни секунды не сомневался, что за ним след в след бежит отец, готовый нырнуть за мальчишками.
Они опоздали. Бежать было довольно далеко, и они на расстоянии ста метров увидели, что течение утащило мальчишек в сторону от полыньи, под лед. Что делать теперь – сын не знал.
– Мы тоже утонем, если прыгнем за ними, – услышал он голос отца из – за спины.
– А если мы не прыгнем, умрут они.
– Нужен топор, чтобы разбить лед.
– А если протянуть им ветку или палку, они смогут ухватиться? – спросил сын.
– Если бы их не унесло течением, мы бы успели, – ответил отец.
Они не успели спасти ребят, но напрямую участвовали в операции по извлечению их тел из реки. Именно эта женщина, первой увидевшая вдалеке мальчишек, помогла спасти остатки Левкиной психики. А он так и не узнал её имени.
Лев Карлович вспоминал всё, до малейшей детали, чтобы в этот раз успеть спасти ребят.
На общей волне в голову ворвалось воспоминание о том, как невыносимо сложно одиннадцатилетнему ребенку пережить потерю сразу всех близких друзей, которые были у него. В те времена детских психологов еще не придумали. Возможно, они уже существовали в больших городах, или же за бугром, но в Котласе его единственной отдушиной могли стать только книги. Часто они приносили еще больше боли и страданий. В книжках у каждого героя был верный и преданный друг, а то и несколько. Погружаясь в фантастический мир среди страниц, Левке то и дело невольно в голову наведывались мысли и воспоминания о Степке, который отдал свою жизнь вместо него. Не счесть, сколько раз Левка думал о том, что он не должен был умирать вместо него. Сколько раз он ненавидел себя за то, что жив. Сколько вариантов развития событий иным путем он придумал. Сколько раз прятал глаза, встречая на улице Степкину маму. Читая "Витьку с Чапаевской улицы", он первую половину книги прорыдал горючими слезами, вспоминая друзей и их беззаботное детство. А вторую половину – сравнивая свои страшные ощущения наблюдая их смерти и Витькины, из книги. Эта книга была зачитана им до дыр. Витькина судьба была настолько близка Левке, что ему порой казалось, что у него снова есть друг. Он вел с ним монологи в своей голове, потихоньку сходя с ума.
"Голова профессора Доуэля" стала первой книжкой, которую он прочел, ни разу не переключившись на воспоминания о ребятах. Сборник Герберта Уэллса, в частности, "Машина времени", стала второй книгой, где Левка полностью с головой ушел сюжет и мог дышать спокойно, не чувствуя постоянный комок слез в горле.
Почувствовав призрачный оттенок забытья и отрешенности от случившегося в моменты раздумий над тяжелыми задачами, он "подсел на науку". Псевдонаучная фантастика подтолкнула его к обратному пути в реальность, а технические науки, которые он начал изучать в школе – к главному решению в его жизни. Уже в пятом классе разобравшись в основах тригонометрии, Левка решил стать ученым. Чуть повзрослев, он опустил планку до математика и поставил своей целью подчинить себе все цифры. Цель была достигнута уже в тридцать, когда он закончил аспирантуру и пошел преподавать высшую математику в институт, где его самого не так давно учили работать с цифрами. Шагнув до заведующего кафедрой, Лев Карлович был относительно счастлив. Но одинок. Таечка, девушка с которой он познакомился на практике, перетаскивая на полях тюки с картофелем, стала ему и женой и единственным другом. Цифры и жена стали для него своим собственным привычным миром, в котором он варился больше сорока лет, не желая что – либо изменить.
Лишь по ночам он просыпался от собственного крика, потому что снова и снова видел маленькие детские ладошки подо льдом. После этого остаток ночи он мучился бессонницей. Совесть грызла его за то, что он не смог ничего предпринять тогда, в шестьдесят восьмом. Оправдывая себя шоковым состоянием, детской слабостью и незнанием, как поступать в такой ситуации, Лев Карлович проводил остаток ночи на кухне, попивая кофе из фарфоровой чашечки. Но, со временем, он научился справляться и с этой проблемой. Сто граммов коньячку за ужином делали свое дело: Лев Карлович спал спокойно и безмятежно, словно младенец. Детские ладошки подо льдом отступали на задний план. Их место занимали вечно ленивые студенты, выпрашивающие очередную тройку автоматом. Размеренное течение жизни лечило детский кошмар, пережитый в одиннадцать лет.
Очнувшись от мыслей, Лев Карлович вздохнул и передернул плечами. На улице было прохладно. Его стильный строгий костюм оказался совсем не пригодным для середины апреля в северном Котласе. Но первыми сдались весенние туфли на тонкой подошве, нисколько не удерживающие тепло внутри. Набрав в обувь подтаявшего снега, он присел на скамеечку, чтобы отряхнуть туфли и немного передохнуть. Такие путешествия были утомительны для его возраста.
В кожаном портфеле лежал набор одноразовых носовых платочков. Сложить их в несколько раз и положить вместо стелек собирался Лев Карлович, чтобы хоть немного повысить их непромокаемые свойства, когда из открытого кармашка вдруг вывалился смартфон. Он был не новой модели, поэтому падение в мокрый снег не грозило ему грандиозной поломкой. Но, со свойственной старикам трепетностью к вещам, он поднял его и начал тщательно вытирать бумажным платочком. Любой подросток на его месте протер бы экран рукавом и убрал обратно в сумку. Но щепетильный Лев Карлович тщательно промокнул каждый уголок, чтобы вода не затекла внутрь и не помешала работе телефона. Экран озарился ярким светом, когда он, похоже, случайно нажал на единственную кнопку в центре.
– Работает, – выдохнул Лев Карлович и тут же его скрутил милиционер, который уже давно наблюдал за подозрительным стариком, вышедшим из подъезда и так внимательно глядевшим вслед ватаге из четырех мальчишек.
* * *
– Молодые люди, при всем моем уважении, я не понимаю, по какой причине я оказался в вашей каталажке, – терпеливо в очередной раз повторял Лев Карлович молоденькому лейтенанту.
Поначалу отношение к нему было, как к американскому шпиону. К нему обращались исключительно непечатными словами и на "ты". Но вежливость заведующего кафедрой математики взяла свое. Спустя несколько часов в милиции с ним стали разговаривать гораздо уважительнее.
– Следователь вылетел прямым рейсом из Москвы, ему расскажете, что вы ничего не понимаете, – отвечал ему лейтенант Федосеенко, постукивая карандашом по деревянной столешнице.
Он попал на службу прямиком из училища, и задержание американского шпиона сулило ему почти мгновенный скачок по карьерной лестнице, о котором он так сильно мечтал. С самого раннего детства лейтенант желал приносить пользу обществу. Мечтал ловить преступников, раскрывать сложные дела и получать повышение за повышением. Но вот уже три года подряд он ходил на работу каждое утро и ни разу начальство не доверило ему ни единого дела. Он с раннего утра до позднего вечера сидел в кабинете с оперативниками и заполнял целые кучи бумажек и актов, которые ему "спускали сверху". Принимал заявления от населения. Поднимал архивные дела по просьбам старших следователей. Изредка выезжал на место происшествия, опросить местных бабушек. Служба его была нудной и однообразной, тянулась словно резина. Каждый день походил на предыдущий, словно близнец. И лейтенант терпеливо ждал свой собственный звездный час, когда он сможет стать полноценным защитником общества.
Сегодня он наступил.
Утром он, как обычно поцеловал жену на прощание, и пошел на службу. Но по пути его внимательный взгляд уловил что – то странное в немолодом мужчине, который стоял у подъезда типовой девятиэтажки и, щурясь на весеннем солнышке, следил за четырьмя парнишками, живущими в этом доме. Лейтенант Федосеенко прекрасно знал этих ребят. А кто их не знал? Их предводитель, Левка, местный тимуровец. И бабушек через дорогу переведет, и скамейки починит, и за соседскими малышами в песочнице последит, когда взрослые очередь за молоком и творогом стоят. Очень доброжелательный и смышленый мальчишка. Лейтенант Федосеенко часто посмеивался над ним: "Левка, ты, наверное, строителем станешь! Ох и рукастый ты парень!". Но тот серьезно отвечал, что еще не планировал свою жизнь так далеко. "Мне б змея самому запустить этим летом, а там посмотрим, дядь Лейтенант!". Дядей Лейтенантом его называли все дети. Почитав сказку о Дяде Степе, весь двор нисколько не сомневался, что она списана именно с дяди Лейтенанта. Он был добр и открыт по отношению ко всем простым гражданам. Но с преступившими закон разговор у него складывался иной.
Сейчас в городе была очень опасная обстановка для ребят. Некоторое время назад на остановке возле музыкальной школы неизвестный застрелил девочку – восьмиклассницу. Она отыграла свой урок и, сославшись на спешку, ушла одна, не дождавшись подругу. Елена Шевцова, с которой они вместе учились играть на фортепиано, вышла пятнадцать минут спустя. Она немного задержалась, заболтавшись с девочками – скрипачками. Выйдя на улицу, Лена увидела Владимира Еремина, парня, с которым близко общалась убитая девочка. Они вместе решили догнать убежавшую вперед подругу и весело смеялись, когда вдруг услышали громкий хлопок. Сначала им обоим показалось, что кто – то решил выбить ковер на снегу. Но последующих хлопков не последовало. Удивленно переглянувшись, ребята даже и не подумали, что могло случиться непоправимое. Они не прибавили шагу и продолжали смеяться, глядя друг на друга, пока не наткнулись на бездыханное тело на остановке. Из – под драпового пальто ручейком вытекала кровь, застывая рядышком в ямке на снегу. В глазах девочки навсегда застыл немой вопрос "За что?". Володя закричал, пытаясь позвать на помощь людей из домов поблизости. Лена бросилась к подруге, в надежде, что у неё еще есть хоть небольшой шанс.
Её хоронили в открытом гробу в белоснежном свадебном платье, которое предоставило швейное ателье в память о несчастной убиенной. Глаза девочки были закрыты, но этот страшный вопрос непонимания отражался маской на её теперь навсегда умиротворенном лице. Она была как живая. Такая красивая и загадочная в платье, которое она могла бы надеть через несколько лет при совсем других обстоятельствах. Лейтенант Федосеенко стоял в первом ряду, прямо позади убитых горем близких родственников, которые в рыданиях бросались на колени перед гробом. Мама девочки выла от боли, проклиная того, кто сделал это с её ребенком. Сжимая в руках шесть мятых гвоздик алого цвета, Лейтенант не отрываясь смотрел на тело девочки – восьмиклассницы, которая через полгода должна была закончить школу и шагнуть во взрослую жизнь. Несправедливость и несовершенство мира, в котором им всем приходилось жить, угнетали. Он раздумывал о том, что могла она чувствовать, о чем думала и чего хотела в последний миг своей жизни. В тот самый момент он поклялся себе, что приложит все силы для того, что преступник понес достойное наказание.
На похоронах присутствовал весь город. В тот день закрылись магазины и заводы, детские сады и школы. Люди шли бесконечной вереницей с цветами, свечами и иконами в руках. Ползли старушки, опираясь на свои трости и палки. Плакали маленькие дети, не понимая того, что происходит. Крепко держа за руку дочерей, шли мужчины и женщины. И каждый думал лишь о том, что преступник находится сейчас в этой процессии. И они были правы. Такой же, как и они все, он шел с цветами в левой руке, а в правой крепко сжимал ладошку своей дочери, которая боялась точно так же, как и весь город. Он ничем не выделялся из толпы таких же родителей, каким был он сам.
– Пап, может мне бросить музыкалку, пока преступника не посадят? – шепнула она отцу на ухо.
– Пожалуй, милая, тебе придется некоторое время позаниматься дома, – согласился он. Его жена только кивнула, в очередной раз мысленно поблагодарив небеса за то, что он послал ей такого чудесного мужчину.
Таких страшных дней тихий провинциальный городок не переживал уже много лет. Абсолютно все семьи, имеющие несовершеннолетних детей, ограничили их передвижение и по возможности сопровождали даже в школу. Передвигаясь по городу небольшими группами и короткими перебежками, люди боялись даже собственной тени. Каждый день эта история обрастала новыми слухами. От семьи к семье блуждали самые дикие предположения, вплоть до того, что "пианист", как окрестила маньяка местная газета, убивает детей только из музыкальной школы. И только по половому признаку. Одетых в красный свитер. С фамилией на букву "Б". Они выдвигали новые страшные версии. Одной из них была легенда, что следующей его жертвой станет девочка с фамилией на букву "В", которая обучается в группе арфисток. Мариночка Верховская, единственная арфистка с подходящей фамилией, была под постоянным пристальным вниманием со стороны органов, прессы и, конечно, семьи, которая выпускала дочь на улицу только в сопровождении старшего брата и отца.
С каждым днем тетушки – сплетницы распускали всё новые слухи. Телефон в милиции не смолкал. Население жаловалось на неопытных оперативников, на страх за жизни своих детей, на каждого мужчину, казавшегося им подозрительным. Обрабатывать каждый запрос милиция не успевала физически. Штатный состав не был рассчитан на такое количество обращений. Дежурная часть буквально разрывалась. Начальство закрывало глаза на прямое нарушение устава, ведь оперативники начали ездить поодиночке на каждый вызов. Каждый рисковал собственной жизнью, выезжая на очередной вызов. Каждый вызов для любого из них мог стать последним, ведь неизвестно, где сейчас был маньяк и каковы были его планы на будущее.
– Для чего используется эта коробка?
Этот вопрос лейтенант Федосеенко задавал уже на протяжении двух часов. Он нажимал на немногочисленные кнопки и экран телефона озарялся ярким светом ровно на пять секунд. Его необходимо было разблокировать. Лейтенант прочел надпись и требовал набрать код для разблокировки. Но мужчина с благородной сединой в висках был непреклонен. Лев Карлович пожимал плечами и медленно покачивал головой, мол, не знаю я, что это такое и для чего это нужно.
– Вы повторяетесь, лейтенант, – наконец сказал он вслух.
– Это допрос. Я буду повторяться бесконечно, пока вы не расскажете мне правду.
– Вы тоже лжете, – спокойно заметил допрашиваемый.
– Отнюдь, – ответил лейтенант, слегка приподняв левую бровь. Этот пожилой мужчина за всё время допроса успел его заинтересовать. Он не был похож на преступника. Скорее, наоборот, на доброго сказочного Деда Мороза. Но годы подготовки не прошли даром. Лейтенант тщательно скрывал своё любопытство. Во всяком случае, он так думал. Но это не было так на самом деле. От зоркого взгляда старого математика не могла укрыться ни одна деталь.
– Через час следователь из Москвы будет здесь. Вы говорили об этом полтора часа назад. Допрашивать меня будет он.
– Это не меняет дела.
– Еще как меняет. Вы меня задержали. Но не раскололи. Повышения ждать придется еще долго.
Лейтенант Федосеенко приподнял голову и, попытавшись придать взгляду максимальную строгость, посмотрел на Льва Карловича. Где – то внутри он чувствовал, что попытка с треском провалилась. Подозреваемый держался ровно. От его статной фигуры веяло спокойствием и уверенностью.
– Тем не менее, я вас задержал. В городе объявлена чрезвычайная ситуация, и, быть может, вы и есть тот самый пианист – мясник? Я видел, как вы смотрели вслед команде тимуровцев. Кем бы вы ни были, Левкину ватагу в обиду я вам не дам.
Лев Карлович внимательно всмотрелся в лицо лейтенанта. Его черты казались ему смутно знакомыми, но за свою жизнь преподавателя в университете он перевидал столько лиц, что теперь каждый второй человек казался ему знакомым. А про школьного мясника он и думать забыл. Столько лет прошло с той истории, её сейчас помнят, наверное, только старожилы. Он смутно припоминал подробности и, быть может, затруднился бы сейчас назвать имя мясника, если бы им не оказался человек, вхожий в Левкину команду.
В голову профессора решение собственной проблемы пришло молниеносно. Он был немного староват для того, чтобы вытащить друзей в одиночку. Молодой Лейтенант идеально подходил на роль помощника.
В дверь постучали и лейтенант Федосеенко встал, чтобы открыть. Через шуршание не было слышно, какими словами он обменялся с пришедшим, но через секунду он снова повернул ключ в замочной скважине и вернулся к допрашиваемому. В его руках был паспорт Льва Карловича.
– Паспорт у вас странный, – констатировал факт лейтенант. – Вознесенский Лев Карлович, 1957 года рождения. Урожденный города Котлас. Прописан в Санкт – Петербурге. Ранее был прописан...
Он не дочитал. Остановившись на середине фразы, лейтенант приподнял глаза и посмотрел на допрашиваемого поверх паспорта.
– Что за шутки? Вы знаете, сколько вам светит за подделку паспорта гражданина Советского Союза и за шпионские штучки в карманах?
Лев Карлович посмотрел на часы над столом. В его детстве такие часы были у каждого. Тогда он и не думал, что даже в камере милиции для допроса подозреваемых висят точно такие же.
– Дядь Лейтенант, хотите повышение? – спросил внезапно допрашиваемый.
– За предложение взятки должностному лицу, – начал было Федосеенко, но Лев Карлович не дал ему закончить фразу.
– Левка, ты случайно не строителем стать собираешься? Ох и рукастый же ты парень! Нет, дядь Лейтенант, мне б этим летом научиться самому змея запускать! – процитировал он по памяти один из его разговоров с дядей Лейтенантом в далеком детстве.
Лев Карлович обладал феноменальной памятью благодаря увлечению цифрами, а лейтенант не мог забыть этот разговор, поскольку он должен был состояться совсем недавно по подсчетам старого математика. Эффект был произведен должный. Лейтенант Федосеенко замер глядя прямо в глаза подозреваемому.
– Дядь Лейтенант, ты можешь закрыть меня в психбольнице, но сначала выслушай и помоги. Одному мне уже не успеть. Через час парнишки на речке утонут. Один Левка в живых останется. Ты своих тимуровцев любишь, я вижу. Не дай им погибнуть по глупости лет, – слегка наклонившись вперед сказал Лев Карлович. Он знал, такая поза придает ему уверенности в себе и, по какой – то причине обезоруживает оппонента.
– Ты всевидящий что ли? – снова приподнял бровь лейтенант Федосеенко.
– Из Москвы следователь летит не по моему делу. Его направили расследовать дело школьного мясника. Предлагаю честный обмен: ты поможешь мне спасти мальчишек, а я назову тебе имя мужчины, который застрелил Сашу Безручко из обреза.
Имя и фамилия девочки всплыли в памяти сами собой. Давным – давно, в далеком детстве, он, как и все неравнодушные жители Котласа, вместе с родителями ходил на похороны девочки. Он её не знал. И никогда не видел живой. Но состояние всеобщего страха, боли и скорби передалось и ему. После прощания он созвал к себе в гости друзей, чтобы обсудить произошедшее. В их головах зрела мысль о том, что преступника можно разыскать самим, не прибегая к помощи профессионалов в форме, применив метод дедукции на практике. Но мама, вовремя услышавшая обрывки разговора, успела применить воспитательные меры и пресечь на корню их опасные игры.
– Почему я должен вам поверить? – спросил лейтенант.
– Хороший вопрос, – кивнул Лев Карлович. – Потому что ты хочешь высшую меру для головореза, а я не вызываю у тебя опасений. Я не похож на того, кто стреляет в девочку из обреза. Да и паспорт мой можешь посмотреть на свет по страничке. Он настоящий. Выводы сделай сам, какие хочешь. Только помоги мне спасти мальчишек. Я всю жизнь прожил ради этого дня.
Лейтенант задумчиво повертел паспорт на свет. Просвечивали водяные знаки, да и выглядел вполне он настоящим, только каким – то чужим. Он задумался на мгновение.
– Я представился вам как лейтенант Федосеенко. Назовите мои имя и фамилию, – спросил он.
– Я не знаю, дядь Лейтенант. Мне всего одиннадцать. Мы с ребятами не спрашивали. Вы сами нам не говорили. А потом уже не довелось узнать. После трагедии я стал затворником.
Федосеенко внимательно посмотрел на седого мужчину. Он действительно выглядел как профессор, но не как маньяк, стреляющий из обреза по девчонкам – восьмиклассницам.
– Дело школьного мясника кто раскрыл? – задал он контрольный вопрос.
– Пока что никто. Но следователь из Москвы уже вылетел. Его натолкнет на мысль именно оружие, из которого стрелял этот ненормальный. А там на месте уже обрез и найдут. Дело громкое, его подробности каждый житель Котласа знать будет. Судебное разбирательство проводить будут открыто в Доме Культуры. Люди потребуют высшей меры. Преступника расстреляют. Следователя повысят. А тебя – нет. Но прошлое так легко меняется, верно, дядь Лейтенант?
* * *
Саша периодически нарушала строгую дисциплину, которая царила на каждом занятии. Но ведь это так по – девчачьи, когда кажется, что если не поделиться с подругой сейчас, то через десять минут буквально разорвет от желания рассказать очередную новость. Поэтому она тихонько шепталась со своей лучшей подружкой Ленкой Шевцовой именно сейчас. Девчонки спрятались на задней парте за спинами однокашников и показывали друг другу записки, от которых хотелось рассмеяться во весь голос. Не скрываясь от остальных, вполголоса Саша рассказывала о своем друге Володьке, с которым они гуляли вчера вечером допоздна. Саша нарушила строгий запрет родителей, которые велели в девять быть дома и теперь была наказана на целый месяц. Отец велел сидеть дома, а выходить можно только в школу и в музыкалку.
– Безручко и Шевцова! Если вам не интересно, то мы с вами попрощаемся гораздо раньше, чем вы окончите класс фортепиано!
Услышав гневный оклик, девочки мгновенно выпрямились и приготовились внимательно выслушать, что им скажет Елизавета Тарасовна. Их преподаватель была молоденькой симпатичной девушкой, но ничуть не менее строгой, чем преподаватели в возрасте. Спуску детям в музыкальной школе не давал никто. Каждая стремилась вырастить из своих учеников целый класс виртуозов.
Но неожиданно на этом вся её тирада закончилась.
– Жду вас послезавтра в то же время, а сегодня мы с вами прощаемся, – нараспев произнесла она своим чудесным голосом. – Девиз?
– Обучение в школе ничто без репетиций дома! – нестройным хором громко откликнулся класс из девяти учеников.
Елизавета Тарасовна с мягкой улыбкой сдержанно кивнула и первой покинула аудиторию. Она была такая чудесная, что Саше хотелось в чем – то брать с нее пример. Статная, подтянутая, высокая, всегда строго одетая и с волосами забранными в идеальный пучок, она сама была похожа на точеный музыкальный инструмент, только что вышедший из рук мастера. Похожая на скрипку она, как ни странно, преподавала клавиши. И это, похоже, было её призванием. Когда она садилась за инструмент рядом с учеником, оставшиеся, словно завороженные, наблюдали за её игрой. Елизавета Тарасовна была очень талантлива.
Глядя, как она выходит за дверь, Саша тоже распрямила плечи и, пытаясь скопировать её походку, вышла следом. Ленка копалась где – то позади.
Спустя пару шагов с шумом и гамом Сашу обогнали мальчишки. В классе фортепиано их было четверо. Но они были такими малышами для восьмиклассницы Александры. Её Володька был десятиклассником, а как здорово он играл на гитаре хиты Высоцкого! Все девчонки завидовали черной завистью! Она вышла на крылечко школы и мечтательно вздохнула. Этот парень не выходил из её головы. Ленки всё не было. И Саша решила её не ждать, чтобы скорее увидеться с Володькой. Он обещал сегодня встретить её на ступенях возле школы, поэтому Саша несколько минут растерянно оглядывалась, пытаясь увидеть его широкую улыбку в темноте. Но его нигде не было.
Волнуясь, куда он мог подеваться, она решила идти навстречу.
Она шла домой очень аккуратно. На прошлой неделе снег немного подтаял, а сейчас снова ударили десятиградусные морозы. Дорога превратилась в сплошной каток. Дворники работали в меру своих сил, посыпая тротуар песком, но за день он так растаскивался подошвами сапог, что к вечеру нормально передвигаться можно было разве что на коньках или лыжах.
