Текст книги "Шляпс! (СИ)"

Автор книги: Ярослав Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

5

Папа выглянул из-за кулисы. Почти все места были уже заняты. На первых двух рядах сидели первоклассники, за ними второклассники и так далее. Последние ряды занимали пятые классы. За ними на стульях расположились гости из РОНО вместе с Анной Степановной. Родители артистов стояли у стеночек, держа наготове камеры и телефоны. Школа – единственное место, где перед показом спектакля у вас не просят спрятать камеры и выключить телефоны.

Папа поискал глазами Ростислава Борисовича. Тот так и остался в том же кресле, в которое его усадил Семен Семенович. Второклассник, сидевший рядом с продюсером, отодвинулся от дяди подальше, насколько позволяли размеры кресла.

Ростислав Борисович был бледен, как снеговик, страдающий малокровием. На лице продюсера застыло выражение, какое бывает только у манекенов, ошарашенных неожиданным печальным известием. Периодически он подносил бутылку кваса к губам и делал небольшой глоток.

«Еще полтора часа, и я буду дома», – подумал папа. И, вспомнив, что там его ждет манго, даже немного повеселел.

За папину куртку кто-то потянул. Папа обернулся. Перед ним стояли Миша с Сережей и Митрофан Белов, прижимающий к груди полено-огнетушитель.

– Мы готовы, – сказал Митрофан.

– Сейчас будем начинать. Митрофан! Как услышишь вступительную мелодию, выходи! Где Костик? Он кассету на начало перемотал?

– Пойду проверю! – вызвался Миша и ускакал к магнитофону. Сережа бросился следом за братом.

– Митрофан, ни пуха ни пера! – пожелал удачи папа.

Митрофан пожал плечами.

– Я говорю, ни пуха ни пера. Что нужно сказать в ответ?

– Спасибо?

– К черту!

Митрофан обиделся.

– Да? Вот так, значит?! Сами тогда играйте свой спектакль!

– Ты чего? А! – дошло до папы. – Ты что, не в курсе? Когда актеру говорят: «Ни пуха ни пера», он должен ответить: «К черту!» Понял? Ни пуха ни пера!

– Э… К черту?

– Молодец, схватываешь на лету.

– К черту! То есть – спасибо.

– Всё. Иди, жди сигнала.

Костика рядом с магнитофоном не оказалось. Миша с Сережей достали кассету и внимательно ее изучили. Вроде бы она была не перемотана. Знакомство с устройством магнитофона у братьев было довольно поверхностным. Они видели на репетициях, как им управляется Виктор Геннадьевич, но сами его ни разу не трогали.

– Пусть Костик перематывает, – сказал Сережа.

– А то я без Костика не смогу! – возмутился Миша.

– Ты уже сломал дома роутер!

– Сравнил! Тем более я его не сломал, а разобрал!

– Но он перестал после этого работать.

– Не факт! – опроверг факт Миша. – Ты еще скажи, если бы его разобрал Костик, он бы работал.

– При чем тут Костик?

– Вот именно! У меня и без Костика все получится!

Миша вставил кассету вверх тормашками, попытался закрыть крышку, вытащил кассету, вставил как надо, щелкнул крышкой и гордо посмотрел на брата.

– Делов-то! – сказал он.

– Так, теперь сюда, – и Миша ткнул пальцем в кнопку воспроизведения.

Колонки актового зала взвизгнули гитарным грохотом, и над рядами зазвучал страшный голос, завывавший:

 
– Ужас и моральный террор!
Ужас и моральный террор!
Ужас и моральный террор!
Ужас и моральный террор!
 

Школьники с первого по третий класс запрыгали на месте и зааплодировали. С четвертого по пятый – засмеялись. Учителя, как по команде, обернулись на Анну Степановну, которая поднялась со стула и смотрела то на сцену, но на людей из РОНО. Но особенно оживились отцы актеров. Они уже не жалели, что пришли на спектакль.

Неразбериха продолжалась не более десяти секунд, пока подлетевший на всех парах к магнитофону папа не вырубил кассету.

– Уфф, – выдохнул папа.

– Мы случайно, – сказал Миша.

– Он случайно, – сказал Сережа.

– Ничего, нормально, – махнул рукой папа. – Могла попасться и другая песня.

Папа вытащил кассету, перевернул и включил перемотку. Когда кассета домоталась, папа совершенно машинально нажал на пуск. Видимо, сработала мышечная память, полученная в молодости. Заиграла вступительная увертюра. Папа увидел, как Митрофан обогнул декорацию и вышел к зрителям.

– Ну начали так начали, – сказал папа. Он огляделся: – Ну и где этот Костик?

Этот Костик и Соня сидели на полу в пяти метрах от папы под прикрытием пианино. Соня распекала Костика.

– Видишь, что ты натворил?

– Еще есть время!

– Ты издеваешься? Еще и меня втянул!

– Ну откуда я мог знать, что Денис настолько… Денис!

– Надо всё остановить, пока не поздно.

Но было уже поздно. Музыкальное вступление закончилось, и они услышали бодрый голос Митрофана:

– Какое хорошее полено! А вырежу-ка я из тебя куклу…

Первые пять минут Инна и Денис посвятили обсуждению, какой Костик все-таки придурок. Удивительно, как легко вести непринужденный разговор с девочкой, которая тебе нравится, когда у вас есть какой-нибудь общий знакомый придурок!

Затем они перемыли косточки продюсеру. Денис в лицах изобразил свои скетчи. Инна смеялась. И Денис был рад, что его творения не понравились телевизионщику. Оказалось, разговаривать с Инной совсем не страшно.

– И что мы будем делать? – спросила Инна.

– В смысле?

– Ну у нас же через несколько минут спектакль!

– А! Точно!

И они оба рассмеялись.

На самом деле Денис совсем расслабился еще и потому, что почти сразу нашел выход из передряги. Прут решетки, к которому их приковал Костик, не был приварен к нижней железяке. Стоило им опустить руки к самому полу, и они бы вырвались на свободу. Поэтому Денис закрыл носком ноги место, где решетка прилегала неплотно.

– А я тебе вчера звонил по скайпу. Хотел наши сцены порепетировать, – сказал Денис.

– Да? И что, не дозвонился?

– Дозвонился! Я на бабушку твою попал и что-то сдрейфил, – Денис засмеялся.

– Из-за этой бабушки со мной никто не дружит. Но я ее, конечно, все равно люблю! – добавила Инна.

– А можно я тебе сегодня после школы позвоню?

– Давай! А как ты узнал мой номер в скайпе?

– Ну, так… Случайно увидел в журнале у Вити. Там же про всех у него записано.

– Увидел и случайно запомнил? Ну ты даешь! У меня же там цифры на конце, я их сама не могу запомнить.

– Ну я случайно их и не запоминал. Я их случайно записал.

– Спасибо. Приятно, – Инна улыбнулась. – А стихи ты тоже пишешь?

– Иногда.

– Класс! А дашь почитать?

– Ага!

– Придурок Костик так, наверно, и не придет… О! У меня есть заколка! Ты можешь открыть ею наручники?

– Не знаю.

Но уже через минуту он знал, что не может. Инна приуныла. Денис понял, что пришло время действовать.

– Мне кажется, тут штырь слабый. Мы его сейчас выбьем! – и он с размаху стукнул кроссовком по пруту. – Ну вот! Я же говорил.

– Какой ты сильный, – сказала Инна.

Есть ли более прекрасные слова, которые мужчина может услышать от женщины? Ну в общем-то есть, но Денису пока было достаточно этих.

Денис с Инной побежали в актовый зал. Через два шага они взялись за руки. Просто так было удобнее бежать.

– Научу куклу говорить смешные слова, петь и танцевать, – во второй раз произнес Митрофан, стругая полено, и опять не дождался ответного писка Буратино.

Митрофан снова провел по обернутому обоями огнетушителю обломком линейки.

– Научу куклу говорить, петь и танцевать. И… И плавать еще научу, – сымпровизировал Митрофан. – И… И… И в спортивную секцию на карате отдам.

Полено не отзывалось.

Митрофан так энергично заработал линейкой, что с огнетушителя слетела бумага и обнажился его красный бок. Митрофан ловко поймал в воздухе оторвавшийся кусок обоев. Но этой секундной потери хватки оказалось достаточно, чтобы огнетушитель скатился с колен и бухнулся о сцену.

Огнетушитель залихватски свистнул, кашлянул белым облаком и затих. Митрофан потрогал бывшее полено носком. Огнетушитель икнул. Митрофан убрал ногу. В зале раздались смешки. Тут огнетушитель выстрелил пенной струей и к восторгу зрителей заметался по сцене, прыская во все стороны.

Пенная феерия была краткой, но впечатляющей. Когда огнетушитель успокоился и перестал подавать признаки жизни, центральная часть сцены была покрыта островками стремительно тающих белых хлопьев. В самой большой из луж по щиколотку в пене, словно только что родившаяся богиня Афродита, стоял поседевший Митрофан. Он потряс головой, и седая прядь, оказавшаяся куском пены, сползла с волос на плечо.

К Митрофану выскочил папа.

– Ты как? – спросил он, на всякий случай пересчитывая количество рук, ног и глаз Митрофана.

– Нормально, – сказал Митрофан.

Папа повернулся к зрителям.

– Если на сцене лежит огнетушитель, то в конце он должен сработать, – неловко пошутил он. И закончил еще более неловко: – Хорошо, что у нас на сцене не было ружья. Все хорошо. Мы продолжаем!

Он успокаивающее похлопал Митрофана по плечу и скрылся за декорациями.

За суматохой никто не обратил внимание на вбежавших в актовый зал Дениса и Инну. Ребята поднялись по лесенке за кулису и смешались с возбужденными актерами. Сильно смешаться, правда, им не удалось. Наручники не позволяли далеко отойти друг от друга.

– Почему не пищал, когда надо было?! – накинулся на Дениса папа.

– Да я…

– Ладно, верю, что были смягчающие обстоятельства! Иди пищи! Нос не забудь! – папа подтолкнул Дениса, даже не обратив внимания, что вслед за ним к декорациям двинулась и Инна.

Работая всеми четырьмя руками, Денис с Инной судорожно принялись прикреплять картонный нос.

Митрофан подобрал влажный огнетушитель, уложил на колени и начал немного извиняющимся тоном:

– Короче, как я уже говорил, научу куклу говорить, петь и танце…

– Хи-хи-хи! – наконец заговорило полено. – Ха-ха-ха!

Пьеса бойко покатилась дальше, но через несколько реплик ее ход застопорился.

После слов «Назову-ка я тебя Буратино» Митрофан ловко зафинтюлил ставший ненужным огнетушитель в специально предназначенную для этого щель в нижней части декорации. Здесь деревянному человечку полагалось выскочить на сцену и начать куролесить по каморке папы Карло. И вот с этим возникли некоторые сложности.

Митрофан уже приготовился бегать за Денисом, делая вид, будто никак не может его поймать, но Буратино лишь наполовину высунулся из-за края декорации и выходить почему-то не спешил.

– Разве ты не хочешь… э… поднять тут все вверх дном? – попробовал расшевелить Буратино папа Карло.

– Хочу! Еще как хочу! – заверил его Буратино, но не сдвинулся с места.

В этот момент, скрытые декорацией, папа и Костик боролись с наручниками.

– Сейчас, сейчас! – шептал Костик, пытаясь попасть ключом в замочек. – Готово! – сказал Костик и сломал ключ.

– Может, ты хочешь опрокинуть мой табурет? – прозрачно намекнул сыну папа Карло.

– Конечно, папа Карло! – сказал Буратино и попытался достать ногой до стула.

Хотя при этом Денис почти полностью выбрался из-за декорации, между ногой и стулом зияла дистанция в добрых полтора метра.

Видя такое дело, сердобольный папа Карло пододвинул стул поближе. Буратино изловчился и поддал его ногой. Стул зашатался, но остался стоять. Папа Карло пододвинул стул еще ближе. И тут уж Буратино не оплошал.

Какое-то время Буратино и папа Карло смотрели на поверженный стул. Первым вышел из оцепенения Митрофан.

– Ах ты маленький негодник! – закричал он, бросаясь на Буратино. И это позволило обоим актерам с честью убежать со сцены.

– Быстро! Давайте ваши руки, – папа взялся за наручники и попытался разорвать соединяющую их цепь. – Из детского набора, говоришь?

– Ага! – кивнул Костик.

– Видимо, чтобы нейтрализовать очень непослушных детей, – пропыхтел папа.

Бросив возиться с цепью, папа взялся за браслеты. Наручники скрипели, но не сдавались.

– Подождите! Когда вы вот так делали, моей руке легче стало! – сказала Инна.

– Как? Так?

– Ага! Еще надавите!

Папа надавил. Инна скорчила гримаску, ойкнула и выдернула руку из браслета.

– Денис! Всё! Беги на сцену! Засунь наручник под рукав, чтоб не болтался!

– Кри-кри-кри! – поприветствовал сверчок вышедшего к зрителям Буратино.

Денис присел на корточки и повел разговор с невидимой букашкой.

Папа облегченно вздохнул, но тотчас же схватился за голову.

Соня, выполнявшая обязанности сверчка, обернулась на застонавшего папу.

– Тяни время! – скомандовал он ей. – Мы так и не прорезали в холсте дырку для носа!

Легко сказать «тяни время»! Если у тебя всего несколько куцых реплик, твой партнер по сцене даже не знает, что вы с ним должны тянуть время, а действовать нужно не медля, ты вряд ли придумаешь какое-нибудь остроумное решение проблемы. Но всё, что могла, Соня сделала.

И вместо привычных по репетициям слов «Слушай папу Карло, Буратино! Не убегай из дома!» Денис вдруг услышал от сверчка:

– Кри-кри-кри, Буратино! Кри-кри-кри-кри! Слушай папу Карло, Буратино! Кри-кри-кри-кри! Кри-кри! Не убегай, кри-кри-кри-кри, из дома! Кри-кри-кри! Кри-кри! Кри-кри-кри!

– Ах ты, букашка-таракашка! – воскликнул Денис. – Да я завтра же убегу из дома!

Папа меж тем пытался пробиться к картонке с рисунком очага с обратной стороны декорации. Выхватив у стоявшего рядом Митрофана обломок линейки, папа почти наугад тыкал им в щели между планок.

Сцена стремительно приближалась к развязке, и следующую реплику Соня полностью сказала на языке сверчков:

– Кри-кри-кри-кри! Кррррииии! Кри-криииии! Кррррррииии! Кри-кри-кри! Крррриии!

Из-за папиных стараний декорация шаталась, и зрителям казалось, что это неистовствует обиженный Буратино сверчок.

– Убирайся отсюда, жалкая букашка! – прокричал Денис.

Первоклассники, напуганные разбушевавшимся сверчком, благодарно зааплодировали.

Папа отбросил линейку. Всё было тщетно.

– Предупреди его, – сказал он Соне.

– Мне жаль тебя, Буратино! Прольешь ты горькие слезы! – выдала Соня последнюю положенную по сценарию реплику и зашептала: – Денис! Денис!

Но Денис ее не слышал, поскольку в соответствии с пьесой был занят поиском еды в каморке папы Карло.

– Как же хочется есть! – комментировал он свои действия, чтобы они были понятны публике. – Найти бы хоть корочку хлеба!

– Денис! Денис! – всё громче и громче звала Соня.

– Быть может, здесь есть что-нибудь вкусненькое! – воскликнул Денис и, прицелившись, точно попал носом в специальную отметку на рисунке очага.

Когда Денис повернулся к залу, зрители увидели, что теперь его нос свисает ниже подбородка наподобие хобота.

– Попробуй порвать очаг руками, – донесся из-за декорации папин голос.

– Там точно есть что-то вкусное! – быстро сориентировался Денис и начал скрести картон.

Картон был на удивление прочен. К тому же сегодня утром мама Дениса сама подстригла ему ногти, чтобы он выглядел на сцене опрятно и ей не пришлось за него краснеть.

– Ну что? – тихонько спросил папа.

– Не получается, – сквозь зубы прошипел Денис.

– Сейчас что-нибудь придумаем.

Через секунду из-за декорации вылетел обломок линейки и шлепнулся на сцену.

– Кри-кри-кри! – раздался голос сверчка. – Ой-ой-ой! Я куда-то уронил свой ножик!

Денис подобрал линейку.

– Сейчас я до тебя доберусь, букашка-таракашка! – пригрозил Буратино и принялся царапать неподдающийся картон.

– Кри-кри-кри! – подбодрил деревянного человечка сверчок, который, похоже, ничуть не боялся куклу, вооруженную ножом.

Папа закрыл лицо руками.

– Да здесь какая-то дверца! – радостно сообщил зрителям Буратино, разодрав нарисованный очаг.

И тут, слава богу, на сцене появился папа Карло.

– А что случилось с твоей курткой? – спросил отца Буратино.

«А что случилось с твоим носом?» – едва не ответил Митрофан, но вместо этого сказал:

– Я продал ее, чтобы купить тебе азбуку!

– Ты принес мне что-нибудь поесть?

– Да, вот! – Митрофан протянул Денису манго. – Только не ешь его, оно еще будет нужно в таверне, – прошептал он.

Денис взял манго. При этом у него из рукава выпал и закачался браслет от наручников. Денис торопливо запихнул его обратно и, придерживая падающий на губы нос, стал «есть» фрукт.

Яблоко, которое в этой сцене должен был грызть вместо луковицы Буратино, задумавшись, съел Юра Кондаков. «Оно было несладкое и червивое», – оправдывался он, давя на жалость. И Соне пришлось пожертвовать припасенным для Костика манго.

Все это как-то прошло мимо папы, и теперь он, выглядывая из-за кулисы, думал, что ему уже повсюду мерещатся манго.

Папа облизнулся и посмотрел в зал. Чем дальше от сцены располагался ряд, тем жизнерадостнее были зрители. Первоклассники и второклассники почтительно следили за спектаклем, третьеклассники лыбились, четвертые и пятые классы хихикали и переглядывались. Лишь последний ряд с директрисой и людьми из РОНО был озадаченно серьезен. Дальше, у стены, едва удерживая телефоны и камеры в трясущихся от смеха руках, искренне веселились родители.

В ряду второклассников возникло шевеление. Это поднялся с места Ростислав Борисович.

Последние пять минут в животе продюсера шла война. И, кажется, побеждали плохие. Периодически Ростислав Борисович вздрагивал и вибрировал всем телом, словно телефон, получивший эсэмэску. Эти неприятные ощущения сопровождались звуками из нутра, похожими на клекот в трубах центрального отопления, когда по ним осенью пускают горячую воду.

Ростислав Борисович понял, что, если он сейчас не добежит до туалета, случится нечто ужасное. Он встал с кресла и тут же осознал, что добежать не удастся. Передвигаться получалось только осторожными шагами. От резких движений в желудке вспыхивали волнения и разгорались беспорядки. Очень осторожно Ростислав Борисович двинулся вперед на негнущихся ногах, словно человек, который забыл, как пользоваться коленями.

Когда он поравнялся с Анной Степановной, они встретились глазами.

– Вы уже уходите? Вам настолько не понравилось? – спросила она. – Я сама не понимаю, что с ними сегодня!

Ростислав Борисович ничего не ответил и медленно прошел мимо, как задумавшийся о чем-то своем призрак.

Его целью был туалет для учителей, о существовании которого он помнил еще с дней учебы.

Сережа подпрыгнул на месте. Его пронзила мысль, что, тренируясь открывать и закрывать замок радиорубки, он в итоге так и оставил дверь незапертой. И теперь туда мог зайти кто угодно и спереть или сломать что-нибудь. Со времени своего краткого визита в радиорубку из всей ценной аппаратуры Сережа запомнил только микрофон, в который он зачитывал фамилии учеников, бегавших на перемене по коридору, и молоток, который по неизвестной причине лежал на стуле и мешал Сереже сидеть. Но наверняка там были и другие важные вещи.

Тихонько, по стеночке, Сережа соскользнул со сцены.

Ростислав Борисович влачился по коридору. Наконец на далеком горизонте появилась дверь с табличкой «Для служебного пользования». Оставалось пройти бесконечные пять метров.

Четыре метра.

На верхней губе продюсера выступил пот.

Три метра.

Перед глазами расплывались круги.

Два метра.

В ушах шумело.

Все еще два метра.

Метр.

Ростислав Борисович сделал последний шаг и уткнулся лбом в дверь. Дверь отворилась. Ростислав Борисович ввалился внутрь, припал к стене и перевел дух.

Свет, падавший из коридора, позволил рассмотреть комнатку, совершенно не похожую на туалет. Шкаф, два стула, стол с микрофоном… Дверь, скрипнув, закрылась.

Стало темно. Лишь по краям замазанного краской стекла сочился сиявший за окном день.

Живот дернуло. Ростислав Борисович на ощупь добрался до ближайшего стула и упал на него, угодив прямо на молоток.

Сейчас, сейчас, он только посидит немного и соберется с силами для следующего рывка.

К двери кто-то подбежал. Ростислав Борисович услышал, как щелкнул замок.

– Нет… – чуть слышно всхлипнул Ростислав Борисович. – Я же тут…

Но Сережа уже несся обратно в актовый зал.

Спектакль тем временем, похоже, вошел в более-менее ровную колею. Последние пять минут папа хватался за голову всего три раза.

Первый раз – когда выяснилось, что Юра Кондаков каким-то образом умудрился съесть и одну из двух оставшихся шоколадных медалек. («Такой был горький шоколад, еле проглотил», – сказал он, считая, что этим снимает с себя часть вины.) Поэтому в итоге «Азбука» была продана за четыре сольдо одной монеткой.

При обмене денег на товар у Буратино снова выпал из рукава наручник. Тут папа схватился за голову второй раз.

Третий раз этот жест был вызван тем, что Костик, говоривший на репетиции положенным Пьеро жалобным голосом, начал к восторгу зрителей смешно шепелявить и не выговаривать букву Р. («Фефяс мы лазыглаем комефию подь насфанием «Фефочка с голюбими фофосами, или Тлитцать тли повзасыльника».)

В принципе папа бы и дальше мог развивать мышцы, отвечающие за хватание головы, благо начавшийся после конферанса Пьеро танец кукол к этому располагал. Из шести кукол пять решили помахать со сцены родителям. Шестая кукла, родители которой не смогли прийти, подумала, что это забытый ею элемент танца, и тоже на всякий случай помахала в зал. Но папе было не до того. Карабасу пришло время выходить на сцену.

– Дурррацкая деревяшка! – прорычал папа, выпрыгнув из-за декорации и щелкнув кнутом так, что сбил с себя шляпу. – Ты помешал моей замечательной комедии! Ага, спасибочки.

«Спасибочки» вырвалось машинально и потому было сказано не по-карабасовски дружелюбно одной из кукол, которая подняла шляпу и протянула ее папе.

Сунув плетку за пояс, папа взвалил на плечи Буратино и потащил к крюку.

По причине того, что на репетиции папа не пробовал сам подвешивать Дениса, теперь с этим возникла заминка. Зрители терпеливо дожидались, пока Карабас поставил Буратино на пол и стал что-то разыскивать на спине деревянного мальчика, тихонько совещаясь с ним.

Разобравшись, что к чему, папа снова поднял Дениса и подвесил его, моля, чтобы хитрое приспособление выдержало.

Крюк и подпруга выдержали, не выдержала папина спина. Папа охнул и согнулся пополам от резкой боли. Распрямиться было невозможно.

Папа почти на четвереньках отполз от висящего Дениса и попытался встать. Не получилось.

Но актер не имеет права подводить свою труппу. Превозмогая пытку, папа стал расхаживать по сцене перед Буратино. Хотя «расхаживать» – слишком лестное слово для описания движений человека, передвигающегося в позе вопросительного знака на полусогнутых ногах.

– Сейчас, ой, я брошу тебя, ой, в огонь, чтобы было на чем под-ой-жарить мясо! – запугивал Буратино инвалид Карабас.

При каждом шаркающем шаге кулон, выпавший из-за пазухи папы, раскачивался.

Если бы Анна Степановна носила очки, она бы сняла их, протерла и снова надела. За неимением очков Анна Степановна просто помассировала глаза. Сомнений быть не могло – это был её кулон с аметистом. Но почему он вдруг оказался у Виктора Геннадьевича? Конечно, он себя довольно странно вел на собрании, но украсть кулон… Нет, в это Анна Степановна поверить не могла. Все-таки, наверное, ей показалось.

Папа прервал свое мучительное волочение по сцене и решил продолжать разговор с Буратино сидя.

Сцена должна была закончиться тем, что Карабас снимал Буратино с крюка, вручал ему пять золотых монет и отпускал восвояси.

– Мои верные куклы, – экспромтом нашел папа выход из положения, – а ну-ка бегите все сюда! Помогите мне снять с крюка Буратино!

Сначала на сцену вышли только две самые расторопные куклы, но, когда и до остальных дошло, что происходит, в Дениса вцепилось сразу десять рук. Миша, которому как одному из Артемонов еще не полагалось появляться, тоже суетился здесь же, выкрикивая распоряжения. В результате совместных усилий Буратино был благополучно спущен вниз. Нос, правда, снова оказался сбит.

– И дайте ему пять золотых! – крикнул папа вдогонку, когда куклы всей гурьбой уводили Буратино за декорацию.

Оставшись в одиночестве, папа какое-то время сидел, пока не опомнился, после чего медленно заковылял за остальными под доброжелательный смех зрителей. По пути со сцены папа наступил на кончик своей бороды и сорвал ее.

Хотя папа быстро намотал слетевшую тесемочку на ухо, Анна Степановна успела разглядеть того, кто скрывался под бородой Карабаса. И всё сразу стало на свои места. Это был не Виктор Геннадьевич, а сумасшедший пожиратель глазированных сырков, пишущий абракадабру в чужих компьютерах.

«Дети так безобразно играют сегодня, потому что боятся находиться на одной сцене с этим помешанным. А Виктор Геннадьевич, может быть, лежит где-нибудь связанный», – зароились тревожные мысли в голове у Анны Степановны. Нужно было что-то немедля предпринять.

Скрывшись с глаз публики, папа вытянулся на полу.

Над папой склонилась Соня.

– Ты как?

– Отлично провожу время, как видишь. Выживу, не переживай. Сейчас только отлежусь немного. Слава богу, таблетки при мне.

– Ну я побежала!

– Давай! Не подведи хоть ты!

Судя по тому, что папа слышал, лежа за декорацией, на сцене все шло как надо.

К папе подошла Инна.

– Виктора Геннадьевича должны были сделать директором. Но после всего этого… – она вздохнула. – Вы не представляете, каково это – быть внучкой директрисы.

– Прости.

– Да вы ни при чем. Это мы.

– Ничего, дальше все пойдет хорошо. Вот увидишь. Мы проиграли битву, ну ладно, несколько битв, но не войну! Главное же – финал.

Инна вдруг повеселела. Папа решил, что так благотворно на нее подействовал его мудрый афоризм, но на самом деле она просто услышала голос Дениса. В классе у нее появился настоящий друг!

Анна Степановна сидела как на иголках.

«Вызвать милицию? Нет. Зачем школе лишний скандал? Да еще при таком стечении родителей. Не говоря уж о представителях РОНО. Нет. Можно обойтись и своими силами. У нас же есть охрана. Вот пусть она хотя бы раз и пригодится».

Анна Степановна встала. Улыбнулась РОНОшникам, – мол, неожиданные спешные дела – и торопливо вышла из актового зала.

Папа без воды проглотил две обезболивающие таблетки. Судя по тому, что ему хотелось спать, они уже начинали действовать.

Папа блаженствовал. Все шло, как и должно было идти с самого начала. Актеры были на месте. Огнетушители не взрывались. Лишь изредка в зале раздавалось веселое улюлюканье, когда у Буратино в очередной раз выпадали из рукава наручники.

Даже когда папа запоздало вспомнил, что он снова должен подвешивать Буратино, рыпнулся было на сцену и тут же, охнув, плюхнулся обратно на спину, ребята обошлись без него.

Папа с гордостью услышал, как после небольшой заминки Соня находчиво предложила Буратино встать на пенек (судя по скрипу, его роль сыграл стул), чтобы им, разбойникам, было легче повесить пленника на сук. То, что сук существовал отдельно от дерева, которое папа так и не вытащил на сцену, а просто висел в воздухе, видимо, никого из зрителей особенно не удивило.

А вскоре донесся и неповторимый лай братьев Ерохиных.

– Гау-гуа-гау! Ууу!

«Это Сережа», – определил папа.

– Гав! Кав! Рав! Ба-ду-дух!

«А это Миша», – улыбнулся папа.

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

«А это мой телефон», – не сразу, но дошло до папы.

Услышав шаги Анны Степановны, охранник быстро прикрыл миску с недоеденной котлетой сборником судоку, поверх сборника судоку положил детектив, замаскировал его газетой со сканвордом, которую, в свою очередь, спрятал под журнал посещений. Правда, на столе еще оставался кубик Рубика, но его не было видно под доской с миниатюрными шахматами с начатой задачей на мат в четыре хода. К шахматам директриса относилась спокойно.

– Михаил! Нужна ваша помощь!

– Опять? Да у вас же вроде еще не должна была вода в кулере закончиться.

– У нас серьезная проблема, Михаил!

– Закончилась?!

– Да не в воде дело! Дайте мне сказать! – повысила голос Анна Степановна.

– Да. Слушаю.

– Мне нужно, чтобы вы помогли справиться с одним родителем.

– Пьяный?

– Может, и пьяный! Я уже и не знаю. Но ведет себя явно ненормально. Он сейчас на сцене. Изображает Карабаса Барабаса.

– Так он опасный? – прозондировал почву охранник.

– Не очень, – преуменьшила угрозу Анна Степановна, поскольку не была уверена, что охранник готов ко всей правде. – И ростом меньше вас.

– Сильно меньше?

– На голову.

– Гм… А то, может, того, на тревожную кнопку нажать?

Тревожная кнопка для Михаила была тревожной главным образом потому, что он тревожился – вот случится чего, а она возьмет и не сработает!

– Михаил! Вы справитесь.

– Говорил я вам, купите мне электрошокер!

– Не положено школьному охраннику иметь электрошокер!

– Конечно, а у меня из оружия только журнал посещений! Что я могу с ним сделать? Нарисовать в нем обидную карикатуру? Была бы хоть дубинка!

– Михаил! Там полно взрослых.

– А вдруг это его дружки?

– Михаил!

– Ну мало ли!

– Михаил!

Охранник нехотя покинул пост и обреченно поплелся за Анной Степановной.

Папа еще раз перечитал полученную эсэмэску: «Вы живы? Скоро буду!»

Номер был неизвестным, и папа боялся поверить своему счастью.

«Виктоп Реннадьевич?» – наколотил папа дрожащим пальцем, от волнения не попадая в нужные буквы.

Телефон прокуковал, и папа увидел новое сообщение: «Почти».

Если бы не спина, вероятно, папа пустился бы в пляс.

Не прошло и трех минут, как перед папой появился запыхавшийся и растрепанный Виктор Геннадьевич.

Папа немедля стал срывать с себя костюм Карабаса, будто одежда была объята пламенем. Ничего не спрашивая, Виктор Геннадьевич начал переодеваться к выходу.

– Как вам удалось? Я думал, вы упали с крыши!

– Я-то нет, а вот телефон грохнулся. Только недавно заработал. Сосед мимо проезжал на мотоцикле, я ему рукой замахал, вот телефон и выпал. А он как раз в город ехал. В общем, повезло.

– А уж как мне повезло! – ликовал папа, стаскивая с себя осточертевшие женские сапоги. – Я уж думал, придется помирать на сцене. Спину сорвал!

– Извините, что втравил.

– Пустяки! – великодушно сказал папа. Теперь он был готов любить весь мир.

– А у нас огнетушитель взорвался! – обрадовал Виктора Геннадьевича подбежавший Митрофан.

Вокруг двух Карабасов собрался весь околачивавшийся за сценой без дела пятый «Д» и, избегая излишних подробностей, сжато ввел своего классного руководителя в курс дела.

– А Денис выступает в наручниках!

– И у него нос сломан!

– А Митя в Турцию умотал!

– А Юра почти весь реквизит съел!

– А Костик продюсера чуть сапогом не убил!

– Зрителям нравится!

– Ого. Ну что ж… Это главное, – улыбнулся Виктор Геннадьевич.

– И это… Виктор Геннадьевич, я забыл дерево вытащить на сцену, – виновато сказал папа.

– Ай-яй-яй.

– У нас тут уже много чего было сегодня. Так что, я думаю, вы, когда с Дуремаром пойдете на сцену, просто захватите дерево с собой. Зрители, мне кажется, уже ничему не удивятся.

– Прям вот так?

– Угу. Доверьтесь профессионалу. Я этим уже с утра занимаюсь, – и папа с чувством выполненного долга снова откинулся на спину.

С таблетками в животе и без груза ответственности на плечах папа совсем разомлел и не заметил, как заснул. Обнаружив посапывающего папу, Соня накрыла ему голову своей лисьей безрукавкой.

Папа спал тревожно. Ему снилось, что ворона ограбила банк и оставила на сейфе его отпечатки пальцев.