Текст книги "Шляпс! (СИ)"

Автор книги: Ярослав Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

3

– Ну что, пап?

Папа осоловело посмотрел на Соню. Он был похож на человека, который, открыв холодильник, увидел на полке живую собаку, играющую на аккордеоне.

– Ну зашибись… – сказал наконец папа. – Зашибись…

Из класса выглянула Инна:

– Сонь, ты не видела Виктора Геннадьевича?

– Не, не видела. Зато слышала! Пап, где Виктор Геннадич?

– Далеко. Можно считать, что на Луне. Теперь я ваш новый Виктор Геннадьевич, – сказал папа. – Собирайте класс. У меня важное сообщение.

Инна шмыгнула обратно в класс.

– Пап, в каком смысле – ты новый Виктор Геннадьевич?

– В самом ужасном!

Папа встал у доски, ожидая, когда уляжется шум. Наверное, ему следовало объявить, чего именно он ждет. Пятый «Д» продолжал бурлить. В классе было только два островка спокойствия: с интересом наблюдающая за папой Соня и обеспокоенно притихшая Инна.

Папа поднял руку, призывая к вниманию. Это заметил один лишь Костик, бывавший у Сони в гостях.

– Здрасьте, дядь Лёш! – крикнул он.

– Привет, – откликнулся папа.

Он встретился глазами с Соней и развел руками. Соня ободряюще улыбнулась.

– Тишина! – неуверенно скомандовал папа.

Дома папу не слушался даже «умный» телевизор, управляемый голосом. Не получилось и тут.

Папа подождал немного, взял тряпку и начал стирать с доски Мишин рисунок.

– Мой робот-убийца! – горестно воскликнул Миша. Он даже привстал с места. – Я не успел его сфотографировать!

Папа вывел на доске большую букву Т, потом И, потом Ш… Когда он дошел до Н, класс резко угомонился. Наступил такой звенящий покой, что было слышно, как Миша, скрипя фломастером, восстанавливает в тетради свой утраченный шедевр.

Папа обернулся. В дверях кабинета стояла Анна Степановна.

Директриса оглядела класс. Когда ее взгляд добрался до папы, она заметно вздрогнула.

– А где Виктор Геннадьевич?

– Хорошо, что вы спросили! – папа почувствовал почву под ногами. – Виктор Геннадьевич сейчас…

Но тут папу перебила Инна.

– Виктор Геннадьевич в актовом зале! Он декорации проверяет! – Инна и сама не поняла, зачем соврала, но так уж ей велела поступить женская интуиция.

Это снова выбило у папы почву из-под ног, и он запнулся.

– А вы, значит, еще и в спектакле помогаете? – спросила директриса, удостоив папу внимания. – Вы из родительского комитета?

Папа кивнул, но как-то не очень уверенно. Когда в сентябре на родительском собрании выбирали представителей для комитета, папа словно перенесся в прошлое и снова почувствовал себя школьником. Он тихонько сидел за партой, надеясь, что на него не обратят внимания, и молил богов: «Только бы не меня! Только бы не меня!»

– Прекрасно! Я всегда говорила, что нужно привлекать родителей! – сказала Анна Степановна таким тоном, что казалось, будто теперь она об этом жалеет. После чего вышла из класса.

Успокаивающее действие директрисы еще действовало, и папа воспользовался затишьем.

– Виктор Геннадьевич сегодня не придет. Я буду вместо него. Вопросы есть?

– А почему он не придет?

– А Карабаса вы будете играть?

– А он мне пиявок обещал принести!

– А кто будет Артемоном? Я лучше гавкаю!

– Нет я!

– А почему она говорит, что он в актовом зале?

– А я деньги принес на ремонт. Кому мне их теперь отдать?

– А нас что, теперь не покажут по телевизору?

– Гав! Кав! Рав! Ба-ду-дух!

Папа сел за учительский стол и, подперев рукой голову, уставился куда-то вдаль.

– Ребята! Ребята! – Инна встала и замахала над головой своим голубым париком, чтобы ее заметили. – Ребята!

Ученики присмирели. Все-таки это была внучка директрисы. Возможно, вооруженная звукозаписывающей аппаратурой для сбора данных о нарушителях спокойствия.

– Ребята! – Инна оглядела класс. – Ребята!

– Да тут мы уже, начинай! – не выдержал Костик.

– Ребята! Если Виктор Геннадьевич не придет, его могут уволить! И нам назначат какого-нибудь другого классного руководителя!

Все загалдели.

– Успокойтесь, успокойтесь! – папа поднялся с места. – Никто его не уволит!

– Вы не знаете мою бабушку!

– Конечно, не знаю! При чем тут твоя бабушка?

– Ее бабушка – наш директор!

– Это она заходила!

– А, ясно. Но это все равно, – папа махнул рукой. – Ничего страшного не произошло. Виктор Геннадьевич застрял далеко за городом. В какой-то глухой деревне. С каждым может случиться. За это не увольняют.

– Вы не знаете мою бабушку!

– Согласен. Ты, конечно, знаешь ее лучше. Как тебя зовут?

– Инна.

– Хорошо, Инна. И что же ты предлагаешь?

– Ребята! – Инна обернулась к классу. – Давайте не будем говорить моей бабушке, что Виктор Геннадьевича нет в школе! Если она будет спрашивать, говорите, что он вышел. Или занят чем-то важным. Если мы все так будем говорить, она не догадается!

– Конечно! – закричал Денис. – Не дадим Витю в обиду!

Все опять загомонили.

– Делайте что хотите! – папа вернулся за стол.

– Ребята! Ребята! – прорвался сквозь шум голосок Инны. – До спектакля осталось всего три урока! А мы должны еще успеть прорепетировать! Сонин папа!

– Да? – встрепенулся папа.

– Давайте уже начнем!

– Я не против. Э-э…

– Тишина! – призвала Инна.

– Спасибо! – сказал папа. – Так. Меня зовут Алексей Леонидович. Но можно называть меня дядя Леша. А вас я буду звать по именам персонажей. Мне так проще запомнить. Ну-с! Устроим перекличку. У вас же весь класс занят в спектакле?

– Да!!! – ответил весь класс.

– А где сценарий?

– В тумбочке! – и класс дружно показал в какой.

Раздобыв текст, папа открыл страничку с действующими лицами.

– Ага! – сказал он. – Приступим. Буратино!

– Я! – Денис поднялся.

– Приятно познакомиться. Садись. Папа Карло!

– Это я, – отозвался Митрофан Белов, сидевший перед папой на первой парте.

– Понятненько, – папа углубился в список. – А почему тут нет твоего лучшего друга?

– Колябзика? – удивился Митрофан. – А чё ему тут быть? Он же не из нашего класса.

– Какого Колябзика? Почему у вас тут нету Джузеппе?

– А его Виктор Геннадич выкинул из пьесы. У нас сокращенная версия, – пояснил Денис.

– Спасибо, Буратино. Ну и ладно. Обойдемся без сизоносых. Сверчок! Сверчо-ок!

– Его нет! – доложил чей-то голос.

– И где же он?

– Он с родителями в Турцию уехал, – сообщил все тот же источник, близкий к семье Сверчка.

– И кто за него?

Весь класс одновременно пожал плечами, как одна большая команда по синхронному плаванию, выполняющая элемент программы.

– А ну и фиг с ним! – сказал папа. – Обошлись без Джузеппе, обойдемся и без насекомого.

– А как же я с ним буду говорить? – заволновался Денис.

Папа на секунду задумался.

– А мы вот что сделаем! Сверчок, он же существо маленькое, правильно? Вот таким он у нас и будет. Ты будешь говорить с ним, нагибаясь к сцене. Словно он где-то там по полу ползает. Ну или там сделаешь вид, будто взял его в ладонь. А кто-нибудь в это время за сценой будет голосом Сверчка произносить его реплики. Кто хочет быть голосом Сверчка? Никто? Тогда я волевым решением назначаю на эту вакантную должность Соню. Ты поняла?

– Поняла, – сказала Соня.

– Смотрим дальше. Тэк-с, какой-то Мальчик. Какой там еще Мальчик?

– Я! – откликнулся Андрей Михно. – Это мальчик, которому Буратино продает свою азбуку за четыре сольдо!

– Даже забыл, что там есть такой. Ладненько. Угу. Карабас Барабас. Ну это я. Жаль, конечно, что Виктор Геннадьевич не пришел.

– Виктор Геннадич любил повторять, что актеру позволено не прийти на спектакль только в одном случае: если он умер! – вдруг воскликнул Денис.

Инна погрустнела. Она вспомнила, что то же самое бабушка говорила о своей ежедневной пятиминутке на большой перемене, когда весь учительский состав в обязательном порядке собирался в кабинете директрисы.

– А теперь, выходит, Виктор Геннадич сам не пришел! – скорбно и надрывно пожаловался Денис.

– Ну, как видишь, бывают исключения, – встал на защиту папа. – Получается, что актер может пропустить спектакль, еще и если у него сломалась машина. Или если родители увезли его в Турцию… Ладно. Так, теперь моя правая рука. Дуремар!

– Я! – с дальней парты поднялся долговязый Сашка Пилишвили. На нем были огромные болотные сапоги, из которых он торчал, как засохший букет из высокой вазы.

– Садись. Мальвина!

– Я!

– Я так и подумал. Отличный парик. Пьеро!

– Это я, дядь Леш, – не вставая, Костик помахал рукой.

– Не ожидал встретить тебя в таком амплуа… Артемон!

Сережа вскочил с левого ряда, Миша вскочил с правого ряда. Поэтому папа, сидевший посередине, услышал выкрик «Я!» в стереозвуке.

– Два Артемона? – папа по очереди посмотрел на кучерявых братьев. – Мальвина в вашей версии – заводчик пуделей?

– Просто один из нас вечно болеет! А в этот раз он не заболел!

– Сам ты не заболел!

– А Виктор Геннадич сказал, Артемоном будет тот, кто лучше гавкает!

– А кто из вас лучше стрекочет? Может, один из вас согласится побыть Сверчком?

– Пусть он будет Сверчком! – эти слова папа также услышал в стерео.

– Давайте мы погавкаем, а класс проголосует, кто лучше? – предложил Сережа.

– Не, не, не! – папа замотал головой. – Вы это уж как-нибудь сами решите. Кулуарно. Если вы понимаете, что я имею в виду.

– Кулуарно – значит у кулера, – сказал Миша.

– Ну-у… Можно и так сказать. Ладно! Идем дальше. Базилио!

– Я! – котом Базилио был Юра Кондаков, пухлый мальчик в круглых очках.

Немного освоившийся в новой обстановке, папа хотел было пошутить, что, судя по виду, Юра специально для роли набрал десять лишних килограммов и испортил себе зрение, но тактичность взяла верх.

– Отлично! – вместо этого сказал он. – Так, лису Алису я знаю с детства… Тортилла!

– Я! – Тортиллой оказалась Маша Сумкина, сидевшая рядом с Соней.

– Ага! Так. Э… Гм… Дерево?

– Я! – из-за парты поднялся Рома Пехов. – Я его держу. У меня маленькая роль.

– Не бывает маленьких ролей! Бывают маленькие актеры! – изрек старый афоризм папа. Что звучало двусмысленно, так как Рома был самым маленьким в классе, а потому и единственным, кого не было видно из-за дерева. – Теперь куклы!

Половина класса поднялась из-за парт.

– Ого! Садитесь. Лягушки!

Поднялась вторая половина класса.

– Ясно. Садитесь.

Папа вспомнил, как в прошлом году класс так же массово участвовал в постановке «Красной Шапочки». Ролей в сказке было мало, поэтому все мальчики, за исключением нескольких охотников, стали друзьями волка (они ходили за ним следом и выли хором), а все девочки стали подружками Красной Шапочки (они кружились вокруг нее в хороводе). Как заметила позже Соня, на сцене не хватало только друзей пирожков.

– Ну вот, полдела сделано! – чересчур оптимистично заявил папа. – Теперь открываем роли и будем репетировать.

– Мы в актовом зале должны репетировать! – поправила папу Инна.

– Хорошо, пойдемте в актовый зал, – папа встал. – Построиться по парам! Вы же еще парами ходите? Или вы уже достаточно взрослые, чтобы стесняться держаться за руки?

– Мы уже два года как гурьбой ходим, – сказал Костик.

– Тогда построиться в гурьбу! – распорядился папа.

Рой пятого «Д» вылетел из дверей класса и, бестолково толкаясь, направился в сторону актового зала. Позади всех тащился Сашка в болотных сапогах.

– А что за история с человеком из детской передачи? – спросил папа у шедшей рядом Сони.

– Я же тебе рассказывала! Ты еще сказал: «Здорово!»

– Да? Я?

Папа давно понял, что искусство быть родителем состоит в умении, не отвлекаясь от своих дел, говорить ребенку «Здорово!» или «Молодец!» каждый раз, когда он что-то там тебе показывает или рассказывает.

– Напомни вкратце.

– Сейчас идет фестиваль школьных театров. Или что-то в этом роде. И представитель из передачи «Мегашалуны» ходит на эти спектакли. Театральная студия, которая покажет лучший спектакль, будет снята в одном из выпусков. То есть весь наш класс! Ну, если мы победим, конечно.

– Здорово!

Пятый «Д» спал и грезил, что попадет в телевизор. Маша Сумкина и Кристина Попова даже выпросили под будущую запись передачи новые модные платья.

– Но я что-то сомневаюсь, что мы победим, – призналась Соня.

– Гони сомнения прочь! Не сомневайся! Важна уверенность.

– Хорошо. Я уверена, что мы не победим!

– Вот! Так-то лучше!

Папа остановился у дверей актового зала и подождал, пока класс соберется в кучку. Последним дошаркал Сашка.

– Все на месте?

– Ерохиных нет.

– Кто-нибудь их видел?

– Они остались у кулера, – сказал Сашка. – Вы же сами просили их разобраться кулинарно.

– Ладно, догонят.

Папа распахнул двери и первым ступил в актовый зал. Кто-то уже включил лампы, освещавшие сцену. Задник представлял собой рисунок с невнятными сказочными мотивами – гигантские цветы, пузатые деревья, радужные облака. С таким фоном можно было играть любую детскую пьесу. Ну, разве что, кроме трагедий, которые выходили из-под пера Дениса. Для оформления его историй подходила только увеличенная репродукция «Черного квадрата» Малевича. Но только без белой рамки – с ней бы получилось слишком весело.

У кулера тем временем заканчивался очередной этап переговоров между конфликтующими сторонами. Вначале Ерохины для разминки откатали свою обязательную программу («Почему ты?» – «А почему ты?» – «Я первый спросил!» – «Это ты сегодня первый спросил, а вчера я первый спросил!»). Затем они попробовали перейти к торгу. Однако быстро выяснилось, что ни один не имел достаточно ценной вещи, которую бы можно было предложить в обмен на уступку. У братьев-одногодков всегда так. Для них меняться друг с другом – это почти как списывать у самого себя домашнюю работу. И вот теперь Миша, нахмурившись, смотрел на Сережу, а Сережа, насупившись, отвечал на взгляд Миши.

Не спуская с брата глаз, Сережа потянулся, чтобы набрать воды в стаканчик. Это шло вразрез с Мишиным планом по обезвоживанию Сережи.

– Шухер! Степанна! – выпалил Миша, и Ерохины припустили к актовому залу.

У радиорубки Сережа замедлил шаг.

– Хотел бы туда попасть? – спросил он.

– Чего я там не видел! – соврал Миша назло брату.

– Ну там много чего есть интересного.

– Например?

– Всякая крутая фигня!

Несмотря на наличие ключа, сам Сережа побывал в рубке всего один раз, да и то по уважительной причине. Как-то зимой он дрожащим голосом зачитал фамилии учеников, бегавших на переменах по коридору. Трансляция проходила в рамках постоянной рубрики выпуска школьных новостей «Говорит дежурный класс». Сережа так волновался, что не видел вокруг себя ничего, кроме бумажки с именами провинившихся.

– Пап, хочешь конфетку?

– Не откажусь.

– Осторожно, она вся растаяла, – предупредила Соня.

– Ничего, – папа съел конфету и облизнул бумажку, испачкав шоколадом нос. – Спасибо.

– Пап, а можно попросить у тебя о маленьком одолжении?

– Маленьком? Какого примерно размера?

– Размером с пачечку арбузной жевачки.

– Я бы рад, но нету у меня жевачки. Особенно арбузной.

– А сходи к нам в столовку, у них, я слышала, есть!

– Ну что за блажь! Переживешь как-нибудь и без жевачки.

– Ну пап! Я забыла утром зубы почистить. Мне будет неуютно. И неудобно перед теми, с кем я буду играть!

– Вы что там, целуетесь? – папа с притворной тревогой полез в текст пьесы. – Сама сбегай. У тебя, как положено говорить в моем возрасте, ножки молодые.

– У меня ножки слишком молодые. У нас в буфете давно уже жевачку ученикам не продают. Только взрослым. Приказ Анныстепанны.

– Жестоко!

– Да, у нас строго. Прям как с сигаретами.

– Жуть. Небось пацаны на переменах бегают пожевать за школу.

В столовой не было ни души. На щербатой тарелке, стоявшей на прилавке буфета, лежал одинокий глазированный сырок. Папа побарабанил пальцами по липкому прилавку. Потом покашлял, чтобы привлечь внимание. Никто не появился. Папа покашлял чуть громче, из-за чего подавился воздухом и закашлял уже в полную силу. Переведя дух, папа заложил руки за спину и стал прохаживаться по столовой.

Когда папа с недоумением рассматривал явно надкусанный плакат с рисунком яблочного пирога, сзади раздался шорох.

На буфетной стойке стояла ворона.

– Кыш! – шикнул папа.

Ворона смерила папу презрительным, как ему показалось, взглядом, схватила глазированный сырок и призадумалась.

Папа на цыпочках подошел к прилавку, не сводя глаз с вороны.

– Спой, светик, не стыдись… – сказал папа.

Ворона взмыла в воздух. Папа взмахнул руками, попытавшись схватить воровку за хвост, однако ворона увернулась, сделав фигуру высшего пилотажа. Папа прыгнул следом, но запутался в попавшемся под ноги стуле. Стул с грохотом упал, а ворона вылетела в растворенное окно.

Победа все же оказалась за папой – сырок остался лежать на подоконнике.

Папа взял сырок и выглянул в окно. Вороны нигде не было.

– Что тут у вас за шум?

Папа обернулся. На пороге столовой стояла директриса.

– Я не знаю. Сама перепугалась, – сказала дородная буфетчица, внезапно материализовавшаяся за прилавком.

– Стул упал, – объяснил папа, поднимая стул.

Он подошел к прилавку.

– Арбузную жевачку дайте, пожалуйста, – сказал он. – Сколько она стоит?

– Тридцать рублей.

Папа положил глазированный сырок обратно на тарелку и полез в карман за деньгами.

Анна Степановна все не уходила, следя за папой.

– Это я себе жевачку покупаю, – на всякий случай пояснил директрисе папа. – Детям не достанется. Правда-правда.

Анна Степановна продолжала смотреть на папу.

– А где второй сырок? – спросила буфетчица, взяв папины деньги и бросив взамен жвачку.

– Не знаю. Тут один и был.

– Два было! Уже три дня тут лежат!

Анна Степановна подошла поближе.

– Да не брал я! Это, наверно, ворона, – папа умоляюще взглянул на директрису. – Опять! Честное слово!

– А почему у вас тогда нос в шоколаде? – спросила глазастая буфетчица.

– Значит, ворона? – сказала Анна Степановна. – Ворона?

– Да, ворона! – разозлился папа. – Это у вас надо спросить, почему у вас тут всюду вороны!

– Ворона, – повторила директриса.

– Черт с вами! Сколько стоит этот ваш сырок?

– Тридцать рублей, – сказала буфетчица. – Что еще будете брать? У нас еще пирожки есть. Свежие!

Папа ссыпал горсть мелочи и, коротко кивнув, быстрым шагом вышел из столовой.

– Ворона, значит… – сказала ему вслед Анна Степановна.

Когда Ерохины вошли в актовый зал, пятый «Д» уже переодевался. Лягушки выуживали из большой коробки ободки с ушками и зеленые перчатки. Куклы рисовали друг дружке румяные щеки.

Большинство реквизита было куплено в магазине «Все по 39 рублей», и у некоторых лягушек уже недоставало по уху.

Денис, прилаживая длинный нос, пожаловался Костику:

– Блин! Нос на соплях держится!

Костик на секунду перестал мазать лицо белым гримом:

– В таком случае береги их. Не высмаркивайся!

– Да ну тебя!

Соня поднесла папе два пухлых целлофановых пакета.

– Твое обмундирование.

Папин костюм состоял из видавших виды красных женских сапог, зеленых штанов от теплой пижамы, черной войлочной куртки в стиле восьмидесятых, широкого армейского ремня и пука бороды, сделанной из – папа попробовал на зуб – крашеной елочной мишуры.

Папа спрятался за стоящее в углу сцены фортепиано и, кряхтя, переоделся.

– Ну-ка, сфотографируй меня, – папа вручил Соне телефон.

Соня уже надела хвост и, чтобы тот не волочился по полу, сунула кончик в карман пушистой рыжей безрукавки.

– М-да, – сказал папа, рассматривая получившийся снимок. – Я похож на пятилетнего ребенка, который оделся на улицу без помощи мамы.

– Отлично выглядишь!

– Не верю! Как любил говорить мой коллега-режиссер Станиславский.

Папа достал бороду, распутал и пару раз обернул вокруг шеи на манер длинного шарфа.

– Вперед! Нас ждут дикие дела!

Папа вышел на середину сцены.

– Алё! – призвал он. – Господа! Дети! Начинаем! Папа Карло! Ты где? Подать сюда папу Карло!

Митрофан Белов протиснулся сквозь строй лягушек.

– Я не могу найти полено, – пожаловался он.

Все стали оглядываться по сторонам, ища требуемый реквизит.

– Где полено? Полено! – забеспокоился папа.

Полено не отзывалось.

– Как оно хоть выглядело?

– Ну, такое, – Митрофан изобразил в воздухе полено. – Из двухлитровой бутылки от пепси-колы было сделано. И бумагой обклеено. Виктор Геннадьевич обещал привезти настоящее полено из деревни…

– О! – папа поднял указательный палец, показывая, что ему в голову пришла идея.

Он сходил за пианино и принес огнетушитель, который заприметил, пока переодевался.

– Сойдет?

– Но он красный.

– Красное дерево – самая ценная порода древесины, – утешил Митрофана папа. – Ничего, обернем чем-нибудь. Не переживай. В театре всё условно. Так! Начинаем. Первая сцена! Давай, Карло!

Митрофан сел на стул, прокашлялся и неуверенно сказал, обращаясь к огнетушителю:

– Какое хорошее полено. А вырежу-ка я из тебя куклу!

Митрофан замолчал. Потом он открыл рот и помолчал еще немного.

– Научу ее говорить… – попробовал подсказать текст папа.

– Научу ее говорить, – послушно повторил Митрофан и опять замолчал.

– Тут написано: «Папа Карло режет полено, которое начинает пищать».

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! – покорно пропищал с края сцены Денис.

– Подожди! – осадил папа. – Он еще не начал тебя вырезать!

– У меня ножа нет, – тихо признался Митрофан. – Я его дома забыл.

– А ты давай руками полено обработай, – подал голос Костик. – Ты ж на карате ходишь. Сам говорил, что вас там учат убивать доски ребром ладони.

– У кого-нибудь случайно есть нож? – спросил папа.

К ужасу папы перочинные ножики оказались почти у всех мальчиков класса.

– Я-то думал, это приличная школа, – сказал папа.

– А мы после уроков в ножички играем, – объяснили ему.

– Ну не, так дело не пойдет. Вы таким ножиком порежетесь еще, не дай бог. Не хватало нам кровищи на сцене. У нас тут все-таки не телевизор, а театр! Может, у вас тут есть что-нибудь похожее на нож? Что-нибудь плоское?

– У Костика есть пара плоских шуток, – проворчал Митрофан.

– Пап! У нас тут железная линейка валяется! – пришла на помощь Соня.

Папа повертел в руках линейку.

– Это почти сабля. Ладно…

Папа стал сгибать и разгибать линейку, пока она не лопнула посередине. Получившийся «нож» он вручил Митрофану.

– Так… – сказал папа. – Мы еще не двинулись дальше первой страницы, а уже недосчитались целой кучи реквизита. Давайте проверим, чего у нас еще не хватает.

После пяти минут возни папа составил два списка.

Чего нет:

1. Шарманка.

2. Магнитофон.

3. Луковица.

4. Три золотые монеты (они же – сольдо).

Что есть:

1. Две золотые монеты (они же – сольдо).

2. Гроздь пластмассового винограда на тарелке.

3. Холст, изображающий очаг.

4. Плетка.

5. Лист водяной лилии (зеленая ледянка).

6. Золотой ключик.

7. Азбука.

8. Дерево.

Плетку папа сразу сунул себе за пояс. Золотой ключик, в котором папа узнал сувенирный пластмассовый штопор, был передан Тортилле-Маше.

Шарманку (коробку с ручкой) никто не видел с прошлой среды. По версии, высказанной Митрофаном, ее могла выкинуть уборщица. Карло должен был выходить с шарманкой в конце спектакля, и папа рассудил, что можно обойтись и без нее.

А вот магнитофон был необходим. Без музыкального сопровождения танцы лягушек и кукол теряли смысл. А без танцев почти полностью теряли смысл и сами лягушки с куклами. Имелся шанс, что, возможно, о местонахождении магнитофона знал завхоз. Папе предстояло это выяснить.

Луковицу, которую нужно было грызть Буратино, решили заменить на яблоко. («Это даже логичнее, – заметил папа, – все равно нормальные люди не грызут луковицы».)

Виноградная гроздь, хотя никуда и не пропала, вид имела неказистый. Когда-то ее невозможно было отличить от настоящей. Пластмассовые виноградины были так похожи на живые ягоды и так манили сорвать и съесть их, что это в итоге и сгубило гроздь. Ее использовали в качестве реквизита уже не в первом спектакле, и с каждым учебным годом из-за голодных актеров виноградин становилось все меньше и меньше. Гроздь собирались использовать в сцене ужина Карабаса и Дуремара в таверне для создания видимости изобилия на столе. «Ее мы тоже заменим яблоком», – разрешил папа, критично осмотрев ощипанную гроздь.

Проблему с недостающими монетами (круглыми шоколадками в фольге), в одних сценах изображающих сольдо, а в других – золотые, папа решил просто. «Будем считать, что их пять, – сказал он. – Каждая достоинством в два сольдо или два с половиной золотых».

Холст (большой картонный лист), на котором был изображен очаг, требовал предварительной работы. В нем следовало проделать дырку, а потом аккуратно заклеить. Иначе Буратино не смог бы проткнуть очаг своим хрупким носом. «Провертим дыру перед спектаклем. Если прорвем очаг на репетиции, заменить его нам будет нечем», – объяснил папа.

С остальным реквизитом все было в порядке. Митрофан даже нашел кусок обоев, которым обернул огнетушитель. Обои были коричневые, что вполне походило на кору дерева.

– Тишина! – скомандовал папа. – Начинаем!

Митрофан удобнее расположил спелёнутый огнетушитель на коленях и занес над ним половинку линейки. Хлопнула дверь. Папа обернулся. У входа в актовый зал стоял мальчик.

– Э… А где все? – спросил он.

– Кто все? – не понял папа.

– Ну это, короче, где ораторы?

– Какие ораторы?

– Ну, типа кружок.

– Тут кружок ораторского мастерства обычно проводится, – пояснил Костик.

– Сегодня тут репетиция. Твой кружок где-то в другом месте, – папа сделал неопределенное движение рукой. – Иди, поищи.

Мальчик вышел.

– Давай, – кивнул папа Митрофану.

Митрофан занес линейку над огнетушителем. Дверь в зал снова отворилась. Внутрь просунулась голова мужчины.

– Это, короче, если тут ребята будут типа искать ораторское мастерство, передайте, что оно сегодня как бы в кабинете истории.

– Хорошо, – пообещал папа.

Голова мужчины исчезла.

– Это был руководитель кружка, – сказал Костик. – Я туда ходил в прошлом году.

– Да? И как? Тебе удалось овладеть ораторским искусством? Чему там тебя научили? – поинтересовался папа.

– О, это не опишешь словам…

Когда Митрофан с Денисом добрались до конца первой сцены, дверь снова отворилась.

– Короче… – начал новый гость.

– Твой кружок в кабинете истории! – не дал ему договорить папа. – Так больше продолжаться не может! Дайте мне бумагу и фломастер!

Получив требуемое, папа размашисто написал на листе: «Короче, кружок ораторского мастерства занимается типа в кабинете истории».

Повесив объявление на дверь, папа поднялся на сцену.

– Все, теперь нас больше не побеспокоят.

Дверь распахнулась. Это был отец Костика.

Семен Семенович был вылитый Костик. Если умножить Костика на два и вычесть волосы, как раз и получался его папа. В каждой руке Семен Семенович держал по большущей сумке, а за его плечами висел раздувшийся рюкзак.

– Ну что, любимцы Мельпомены, какие перепендосы? – спросил он.

– Репетируем, – ответил папа. – А ты чего так рано?

– На меня возложена обязанность снимать ваш триумф. И еще вот, – Семен Семенович чуть приподнял сумки, – угощения приволок. После спектакля запланирован небольшой фуршет. А ты чего тут?

– Заменяю Виктора Геннадьевича. Он оказался отрезан от цивилизации в какой-то Тмутаракани. Потом объясню. Кстати, не хочешь сыграть вместо него Карабаса?

– Ты хочешь сказать – вместо тебя? Хе-хе!

– Угадал, – вздохнул папа.

– Да я так сразу и понял по твоему видону.

– И как, я похож на Карабаса?

– Ты похож на Карабаса-погорельца. Ну, не буду вас отвлекать. Мне есть чем заняться.

Пока шла репетиция второй сцены, в которой Буратино говорил с невидимым Сверчком, Семен Семенович занес сумки за сцену, спустился в зал и начал устанавливать видеокамеру.

Закончив возиться с аппаратурой, Семен Семенович подошел к сцене и стал слушать, как Буратино вяло торгуется с Мальчиком.

– Купите мою бумажную курточку, – апатично предлагал Денис.

– Твою бумажную курточку? Вот еще, – так же безжизненно отнекивался Андрей.

– Тогда купите мой хорошенький колпачок, – сонно продолжал настаивать Денис.

– Нет! – прервал летаргический диалог папа. Он уже вошел в роль режиссера. – Так никто у тебя ничего не купит.

– Почему не купит? – запротестовал Денис. – По сценарию он должен сейчас купить у меня азбуку.

– Да я не в том смысле! Ты должен показать, что тебе очень нужны четыре сольдо. А ты мямлишь. Видел, как по телевизору в «Магазине на диване» предлагают купить всякую ерунду?

– У меня бабушка заказала самозатачивающийся нож. Но он сломался, когда дедушка попытался его заточить. Он не знал, что он сам затачивается, – поделился интересной историей Андрей.

– Вот! Ты должен предлагать свою курточку, колпачок и азбуку, как продавцы из телемагазина, – сказал Денису папа.

– А ты, – обратился он к Андрею, – должен вести себя, как твоя бабушка.

– Закажите прямо сейчас эту практичную бумажную курточку за 99 сольдо, и вы получите вдобавок колпачок и азбуку! – вставил Семен Семенович.

– Во-во! – поддержал папа.

– Что, мне так и говорить?

– Не так, но примерно с такими интонациями.

– Хорошо… Купите мою бумажную курточку!

– Ага! Уже намного лучше.

Наконец Мальчик вручил Буратино условные четыре сольдо и получил взамен азбуку.

– Молодцы. Переходим к знакомству Буратино с куклами, – объявил папа.

– Минуточку! – Семен Семенович взобрался на сцену и выудил из принесенной сумки пластиковую бутыль с чем-то мутно-белым и стопку одноразовых стаканчиков.

– Белый квас! – провозгласил он. – Налетаем! Угощаемся! Небось не пробовали такого!

– А чего-нибудь нормального ты попить не принес? – недовольно спросил Костик.

– Нормальным ты называешь свою газированную химию? Да ты знаешь, что за ночь в стакане пепси-колы растворяется монета?

– Ничего она не растворяется! Это ты ее ночью втихаря вытащил из стакана.

– Да, вытащил! Мне нужна была мелочь на маршрутку! И думаешь, маршруточник был рад липким монетам?! Не волнуйся, сынку. Пепси я тоже принес. Травись на здоровье своей химией.

– Вот и дай ее! Замучил всех уже своим белым квасом!

– Цыц!

Семен Семенович был родом из Воронежа и долгое время тосковал в Москве по белому квасу, о котором в первопрестольной почему-то не слыхивали. Когда с недавнего времени в столичных магазинах начали продавать белый квас, Семен Семенович стал его ярым пропагандистом, за что уже был отстранен от обязанности покупать напитки для корпоративных праздников у себя на работе.

– М-м-м, – пригубив стаканчик, протянул он. – Нектар богов. Не стесняемся, подходим, угощаемся.

Самые смелые и замученные жаждой потянулись на дегустацию.

– Ну как? – Семен Семенович с надеждой заглядывал в лица смельчаков.

– На вкус как жидкий хлеб, – нашлась с комплиментом Инна, которая с трудом проглотила свою порцию.

– А то!

Остальные дегустаторы вслед за Инной не очень уверенно пробурчали что-то одобрительное, с тоской поглядывая на торчащие из сумки горлышки бутылок пепси.

– Пейте, пейте. Тут на всех хватит, – радовался Семен Семенович.

Среди подошедших попробовать был и Миша. После первого же глотка он взглянул на Семен Семеновича такими восторженными глазами, что в том воспряла вера в новое поколение.

Однако Мишина радость объяснялась несколько иной причиной. Он понял, что терпкий белый квас идеально подходит для того, чтобы скрыть в нем горечь бабушкиного слабительного средства.