Текст книги "Отказываться не вправе"

Автор книги: Ярослав Священник (Шипов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

За что?

Напротив моей избы, за рекою – холм. Говорят, в древности было на холме поселение – городище.

Очень возможно, поскольку там в нашу речку впадает еще одна, а такие места удобны для простой жизни. Несколько раз находил я на перекатах камни точной шарообразной формы, размером с обыкновенный снежок, каким зимою кидаются мальчишки. Находки отдавал в районный музей, но краеведы так и не объяснили мне: кто, когда и с какою целью вытесывал каменные шары.

– Это – очень исторические предметы, – говорили они. – Спасибо.

Потом вместо самых древних поселений появились менее древние, про которые никто ничего не знает. А в прошлом веке – и это известно – был один из скитов большого северного монастыря. Несколько монахов приезжали санным поездом еще по зимнику и оставались до поздней осени. Затем сплавлялись по реке на плотах, увозя с собой грибы, ягоды, рыбу, деготь, холстину, домотканые порты и рубахи, зерно… Впрочем, кто-нибудь из монахов оставался на зиму: чтобы блюсти скит, да и вообще – от потребности к уединению.

Изначально холм этот был вовсе не холмом, а просто частью возвышенного берега, образовавшего выступ у слияния двух рек. Но в какие-то времена мыс отделили от остальной возвышенности глубоким рвом, заполнявшимся водою: так получился самостоятельный холм. Ров сохранился, сохранились съезды к перекидному мосту. Все поселение огораживалось глухим бревенчатым частоколом. Оборонялись не от людей – от хищных животных: без таковой защиты жизнь поселенцев-заготовителей превратилась бы в непрерывную битву с медведями, росомахами и волками. На макушке холма возвели деревянный храм – в память святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца.

Старики вспоминают, как в младенческие времена переплавлялись с родителями через реку на празднование Николы летнего, то есть двадцать второго мая по новому стилю. Путешествие занимало до двух часов – такие половодья бывали. Теперь это – редкость. Впрочем, на моей памяти случилась весна, когда река, разлившись на километровую ширину, заняла всю долину: от деревни до вершины холма, – могучий поток, спрямив речные извилины и затопив целые рощи, устремлялся к морю.

В тридцатые годы церковь по бревнышку раскатали, перевезли из-за реки и сложили телятник. Запустили телят – они сдохли. Запустили других – то же самое. Тогда от телятника отступились. Во время войны отдали его на дрова. Говорят, бревна были твердыми, словно камень, и каждое полешко добывалось неимоверным трудом. Теперь от скита и следов не осталось…

Помню, утонул по пьяному делу мужичок. Прислали из города водолаза. А он говорит собравшимся:

– Я под этим холмом уже в третий раз. Вы что – плавать совсем разучились?.. За что это на вас такая напасть?..

Тем же днем приезжаю в районный центр – начальство пригласило осмотреть храм, превращенный в баню. Здание было искалечено так, что ни снаружи, ни изнутри ни единой линией не напоминало уже о своем изначальном предназначении. В подвале бушевали печи котельной, и грязный от копоти кочегар прокричал:

– Где люди молятся, там наши – моются!

Потом, на улице уже, начальники сказали, что рядом с баней то и дело возникают пожары: горят сараи, дома, гибнут люди. Действительно, кругом стояло несколько обгоревших построек.

– За что, – спрашивают сами себя, – такая напасть?.. Тут, конечно, раньше кладбище было, и дома на могилах стоят… Может, в этом дело?.. Или просто в этом углу поселились беспечные люди – пожарной безопасности не соблюдают?..

Святые отцы говорили, что над каждым церковным престолом стоит Ангел-хранитель и будет так стоять до Второго пришествия, даже если храм осквернен или разрушен. И вот, как представишь множество Ангелов, стоящих среди мерзости и запустения, страшно становится. Архиерей наставлял:

– Наше счастье, что Бог несправедлив, потому что Он – любовь, а любовь жертвенна. По справедливости – нас бы всех давно надобно стереть с лица земли за вероотступничество и преступления перед Ним. Но – терпит, но – ждет: покаяния, исправления, – терпит и ждет, потому что любит… Так давайте не терять времени, пока Он еще терпит и ждет!..

Власть

Он был потомственным вздымщиком, то есть так же, как и его родители, добывал сосновую смолу – живицу. Сейчас эта отрасль, как и многие другие полезные для страны занятия, в полном разорении, а прежде – процветала. Из живицы готовилась канифоль, которой, известно, натирались смычки для игры на скрипках, виолончелях и контрабасах и которая, кроме того, нужна для паяльного дела. Однако не эти обстоятельства возводили живицу в разряд стратегического сырья – было у нее и еще какое-то предназначение. Не случайно день ото дня потребность в ней возрастала: это уж явно не от того, что граждане достославного Отечества бросились что-то паять или осваивать смычковые инструменты. Да потом, один наш район ежегодно давал столько продукта, что всем музыкантам земли до Второго пришествия свои смычки мазать – не перемазать. Думается, и паяльщикам бы хватило.

Работа эта не легкая: с весны до поздней осени вдали от дома, в лесу, жилье – вагончик, дощатый сарай или еще какая-нибудь времянка. Впрочем, вздымщики – как люди довольно самостоятельные – резонно ставили себя несколько выше подневольных колхозников. Те, правда, отвечали взаимностью, считая лесных людей дикарями. И тоже резонно.

Однако для человека, который и ходить-то научился, перебираясь за родителями от сосны к сосне, дело это вовсе не казалось тяжелым. И он усердно трудился, зарабатывая такие деньги, какие в те времена мог получать разве что генерал. При этом он был еще охотником – грамотным и выносливым – и легко добывал разного зверя. Участок его находился километрах в десяти от села, и, значит, можно было время от времени наведываться домой для перемены белья и для продолжения рода: парой детишек он тогда и обзавелся.

Житие его произвело впечатление на заезжего корреспондента, и в каком-то столичном журнале появился небольшой очерк, которому впоследствии суждено было исподволь, незаметно сыграть важную роль в судьбе вздымщика. Когда освободилась должность мастера, дирекция, поразмыслив, остановила свой выбор на журнальном герое. И с этого времени жизнь его пошла по иному пути.

Власть может принести пользу только тогда, когда властитель воспринимает ее как служение, то есть – как сплошной долг и безоговорочную ответственность, а если видит прежде всего права, это погибель для него самого и трагедия для подвластных.

Новоявленный мастер не выдержал искушения: вздымщики стали страдать от его придирок, издевок… Вдруг он заболел: любая пища вызывала у него такие сильные боли в животе, что он вынужден был совсем отказаться от еды, обессилел, слег. Поговаривали уже о печальном исходе. Позвав одного из вздымщиков, мастер испросил у него прощения и велел передать остальным, что виноват перед ними.

Свезли в Москву, обследовали, оказалось, что все не так уж и страшно, однако понадобилось редкое и дорогое лекарство. Внезапно оно обнаружилось у моего приятеля: кто-то по ошибке привез из-за границы это ненужное ему снадобье вместо другого, действительно необходимого. Приняв подаренное лекарство, мастер почувствовал себя столь замечательно, что тут же объелся. А на другой день потребовал выпивки.

Вернувшись на работу, смягчился, но ненадолго: к этому времени ушел на пенсию директор участка, и высшее смоляное начальство подняло молодого мастера на новую должность. Тут он набросился на людей с новой, доселе невиданной, силой: теперь страдали не только вздымщики, но и трактористы, шофера, рабочие и даже сторож… Кого-то он уволил, не дав доработать полгода до пенсии; другого, отпустив по официальному заявлению на похороны, обвинил в прогуле, а бумажку сжег; а уж всяких вымогательств было не счесть. Друзья напоминали ему о прошлой болезни, о выздоровлении: люди нецерковные, они тем не менее легко угадывали за этими событиями и наказание, и прощение… Однако он слышать ничего не хотел:

– Пусть знают, кто здесь хозяин! – и все.

Но самым нелепым самодурством было, пожалуй, истребление глухариных токов: если по какой-либо причине весеннюю охоту не открывали, директор приказывал вырубить все деревья на очередном глухарином току.

– Пусть знают, кто здесь хозяин!

Зимой получили новую машину – «Урал». Ехали по узкой лесной дороге, чищенной бульдозером: мотор заглох, – вероятно, капля воды, попавшая в топливо, замерзла, и кристаллик льда перекрыл бензопровод. Директор открыл крышку капота, встал на бампер и, взяв бутылку с бензином, начал понемножечку вливать горючее непосредственно в карбюратор. Плеснет: грузовик проедет метров десять-пятнадцать и остановится, – так и двигались… И тут из-за поворота навстречу им выехал лесовоз…

Склонившийся над мотором директор был по пояс расплющен между двумя радиаторами. Он умирал… Но: "Хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися, и живу быти ему: и яко семьдесят седмерицею оставляти грехи", – лесному тирану вновь была предоставлена возможность покаяния. Шофер лесовоза сказал, что в поселок, из которого он только что выехал, по неведомой необходимости прилетел вертолет. Успели. Доставили в большой город. Сделали операцию. Придя в сознание, он попросил карандаш, бумагу и написал покаянное письмо своим подчиненным…

Возвратился он лишь через год. Ходил с палочкой. К этому времени смоляная отрасль пришла в упадок, а потом и вовсе прекратила существование, так что лес до последней сосеночки распродали…

Бывший директор получает пенсию по инвалидности и сидит дома. Когда опрокинет стопочку-другую и третью, любит порассуждать:

– Зря, – говорит, – стратегическое производство угробили. Это все – правители наши: над народом, как хотят, измываются, на страну – наплевать, и откуда только такая сволочь берется?..

Медведи

Медведей в нашем краю предостаточно, и встречи с ними – дело обыкновенное. Случалось, в деревню захаживали. То двое медвежат переправились из-за реки: там утиное озеро, и в день открытия охотничьего сезона была пальба, – испугались, наверное. Медвежата, конечно же, не страшны – бегают вдоль дороги, играют, но мамка, отыскавшая заблудших чад, взревела с такою ужасною силою, что соседский поросенок умер в своем темном хлеву от разрыва сердца. А то еще по весне старый медведь налетел на колхозную пасеку, а она была у нас возле самой околицы, – и давай ломать пустые ульи. Наработавшись, там же и заночевал, а с рассветом продолжил свое разрушительное занятие. Понятное дело – обидно: медом пахнет, а самого продукта – и нет… Остановить зверя удалось только с помощью егерского карабина.

Бывали встречи забавные, бывали – спокойные, бывали – опасные: вспоминать все – времени не достанет. И это при том, что на медведей я не охотился. Впрочем, однажды впал в искушение… Но прежде чем поведать историю, хранившуюся доселе в глубокой тайне, надобно оборотиться к ее прологу.

Служил я тогда в областном центре, поселили меня в гостинице. Там же обитал и наш районный охотовед, который с полгода уже мотался по лекарям, стараясь исцелить жеванную медведем руку: осенью он устраивал начальству медвежью охоту, и она развернулась столь безблагодатным образом, что, спасая воевод, пришлось вступить в рукопашную и пожертвовать правой рукой.

Через несколько месяцев, уже в деревне, заезжает ко мне этот самый охотовед, а с ним и наш егерь. Дело было поздним осенним вечером. Зовут на медведя.

– Вы что, – говорю, – мужики: какая среди ночи охота? Да я ведь и не охочусь теперь – вы же знаете…

А они уламывают и уламывают: мол, нужен я им позарез… Ничего не понимаю:

– У вас, – говорю, – и карабины, и подсветка: а я-то что буду делать со своим ружьецом?

Они помялись:

– Ружье вообще-то можно не брать…

Люди эти были известны как непьющие, ответственные и не расположенные к пустой болтовне.

– А если без ружья, – спрашиваю, – то вы меня, что – в качестве привады ли берете?

– Нет, – отвечают серьезно, – в качестве единственного охотника. Выясняется, что они ездили смотреть кабаньи следы у овсяного поля, да нарвались на медведя.

– А сегодня – ровно год с того дня, как мишка мне руку заел, – говорит охотовед и пускается рассуждать о мистическом смысле своего совпадения…

– Так вам что ли молебен отслужить?

– На кой? Я медведя-то подстрелил: с испугу… А лицензии-то у нас нет! Одна, конечно, осталась – для гостей… Но на себя-то мы ее оформить не можем, да и к мужикам с такой просьбой нельзя идти: когда они просили лицензию, мы не давали, а теперь… В общем: выручайте!

– Да что ж я с ним буду делать? Мне ж его и за год не съесть!.. А потом: у меня и денег нет на лицензию…

Стали думать, у кого могут быть деньги. Поехали к председателю сельсовета, сдернули его с койки: он выслушал, расписался в бумагах:

– Все остальное завтра, – и ушел спать.

Мы отправились искать медведя. Нашли, затолкали в Уазик, свезли ко мне, и мужики полночи разделывали его в сенях. К рассвету уехали.

Такая получилась охота.

Однако и до молебна в свой час черед дошел. Как-то заходит охотовед в церковь.

– Что, – спрашиваю, – опять на медведя?

– Нет. Надобно поблагодарить за те два случая да и вообще за то, что еще живой…

– Вот, – говорю, – как интересно: Господь тебя через мишек и к молитве привел.

– Оно может и не сильно интересно, – вздыхает, – зато очень доходчиво.

День рыбака

Возвращаюсь с отдаленного прихода – машину останавливает незнакомый мужчина:

– Я – председатель тутошнего колхоза, специально вас жду: у меня к вам дело, – и приглашает в контору.

В районе полтора десятка хозяйств, и со всеми остальными председателями я знаком, но этот все время уклонялся.

Заходим в кабинет.

– Спасибо, – говорит, – за детский садик: строительство окончили и на днях пускаем детишек – колхозную, можно сказать, смену, так что я ваш должник и есть повод… Нет, ну вы посмотрите: установили на столе компьютер, теперь и расположиться негде…

Я вспомнил, что весной освящал закладку деревянного здания: старый детсад сгорел дотла, а строительство нового затягивалось из-за каких-то неурядиц.

– Коли достроили, – говорю, – хорошо бы освятить помещение.

– Это – когда скажете: заведующая садиком – моя супруга, она, кстати, в прошлый раз вас и приглашала.

– Если водитель подождет, – говорю, – то хоть сейчас.

– А что нам водитель? Транспорт всегда найдем: оставайтесь… Тем более что сегодня всеобщий праздник: День рыбака… Я прочитал книжку, которую вы моей жене подарили – Евангелие называется: там к рыбакам большое уважение… Да за что же мне этот дрын-то? Представляете: последние деньги со счета сняли и приволокли компьютер – теперь и стаканы поставить некуда… Я бы уж лучше запчастей купил или солярки. "Нет, – говорят, – сплошная компьютеризация"…

Еще сколько-то времени мы беседовали в таком вот духе: я пытался приступить к освящению детского сада, председатель уговаривал оставаться для празднования. Внезапно его осенило:

– А пойдемте-ка на рыбалку!.. У меня и бредешок есть, и места я знаю: рыбалка – царская! День был таким удушливым, таким пыльным, что мысль о речной прохладе оказалась победительной. Шофер тоже присоединился:

– Меня, – говорит, – к батюшке на весь день отрядили, можно и порыбачить. Тем более, если домой рыбы привезу – хозяйка обрадуется! А рыба по суху не ходит, так что и мне кое-чего перепадет.

Председатель притащил бредень, скатились к реке и, побросав одежку в машину, полезли в воду. Хозяин, как самый высокий, взял на себя дальнее крыло и ушел на фарватер, коренастому шоферу выпало брести вдоль берега по густым зарослям осоки, а мне– плыть позади и в случае зацепления за коряги нырять для распутывания.

– У вашей фигуры тела – геометрия непотопляемая, – объяснил председатель.

Тут выяснилось, что забыли грузило для мотни – хвостовой части бредня. Кликнув отроков, сигавших с обрыва, председатель велел принести небольшой булыжничек: неподалеку виднелась горка камней, собранных с поля. Ребятишки, а их было пятеро, побежали за камнями, потом обратно, но эти грузила были отвергнуты:

– Малы! – кричал председатель.

– Велики! – кричал он через минуту.

Наконец, в руках одного из мальчишек оказался булыжник необходимого размера, и председатель скомандовал:

– Давай!

Все пятеро приняли это на свой счет и, прыгнув «солдатиком» с камнями в руках, скрылись в пучине.

– Ну, и где колхозная смена? – спросил шофер.

– Колхозной смене – конец, – испуганно заключил председатель.

Но ребятишки, благоразумно избавившись от камней, повсплывали. В дальнейшем предприятие шествовало без приключений. Мы обошли все примечательные места: плесы, заводи, отмели, ямы, – рыбины так и устремлялись в наш бредень. Временами по берегам встречался народ, ворошивший сено: мы раздавали щук, язей, окуней, – и мрежи снова наполнялись добычей.

Когда возвратились к машине, выяснилось, что чтение Священного Писания подвигло председателя не только на рыбалку:

– Хочу, – заявляет, – креститься.

– Это, – говорю, – можно.

– Хочу прямо сейчас, в реке.

– И это, – говорю, – можно, – и окрестил его.

Завершался день во дворе у председателя. Пока приготовлялась уха, я освятил помещение детского сада. После ужина водитель отвез меня домой.

Учительницы

Пригласили в сельскую школу. Долго не решались, а потом вдруг и пригласили: эпидемия гриппа началась, и учителей не хватало. Пришел я в старое двухэтажное здание, строенное, похоже, еще до того, как люди повели свое родословие от обезьяны, и узнал много нового и неожиданного. Во-первых, обнаружилось, что старшеклассники читают еле-еле, словно толстовский Филиппок, – по складам.

– Чему вы удивляетесь? – спросили учительницы. – Дети давно уже книжек не раскрывают – теперь с утра до вечера телевизор да магнитофон…

Во-вторых, меня попросили "не напрягаться насчет души, поскольку всем цивилизованным людям известно, что человек – сумма клеток и ничего более". Заодно учительница биологии объяснила теорию эволюции: "Один побежал – стал зайцем, другой пополз – стал змеей, третий замахал передними конечностями – и полетел, четвертый поднялся на задние лапы – стал человеком… Но вообще – все животные вышли из воды: это надо запомнить…" По поводу происхождения видов я даже не возражал: ну, такое вероисповедание у людей, что тут поделаешь! А с водой какая-то неурядица получилась:

– Как же, – спрашиваю, – крокодилы там разные, черепахи? Древние животные, а рождаются на земле и только потом лезут в воду…

– Вы, – говорит, – что: биолог?

– Нет.

– Тогда не задавайте псевдонаучных вопросов.

Я больше и не задавал.

Учительница истории сообщила, что Советский Союз участвовал во Второй мировой войне на стороне великой Америки, которая разгромила фашистов – оказывается, так теперь принято трактовать памятные события. Завуч, в соответствии с последними рекомендациями министерства, предложила рассказать, кто я по астрологическому календарю, кто – по восточному, кем был в "прежней жизни" и что ожидает меня в жизни будущей… Этих тоже не о чем было спрашивать.

Определили мне: занимать «окна» – уроки, на которых учительниц по какой-то причине не было. А причин таких на селе много: и уборка картошки, и ягнение козы, и приобретение поросенка, и заготовка клюквы с брусникой, и, понятное дело, хвори… Иной раз «окна» растягивались на целый день.

Однажды, в конце такого дня директриса полюбопытствовала, чем занимал я урок истории, темой которого было Смутное время? Отвечаю, что рассказывал о Смутном времени, о Патриархе Ермогене, который отказался помазывать на престол польского королевича, о том, как оборонялась Троице-Сергиева лавра, как ее келарь Авраамий Палицын плавал туда-сюда через Москва-реку, замиряя противоборствующие русские полки…

– А на уроке физики: "Подъемная сила"?

Про подъемную силу я, конечно, рассказал, а заодно – про авиаконструктора Сикорского и его богословские работы.

– А на уроке литературы: "Снежная королева"?

– Эта сказка, – говорю, – христианская по своему духу, так что мы никуда не уклонялись, а беседовали о добре, любви, самопожертвовании…

Историю и физику мне простили, поскольку я просто "ввел дополнительную информацию", что методическими указаниями не запрещается, а с литературой вышла беда. Приглашают на педсовет:

– В каких, – спрашивают, – методичках раписано насчет христианского духа сказки "Снежная королева"?

– Это, – отвечаю, – и так видно, невооруженным глазом.

А они пристали: подавай им методичку – без методички никак нельзя! И отстранили меня от занятий!

Вспомнились мне тогда слова апостола Павла: "А учить жене не позволяю… Ибо прежде создан Адам, а потом Ева". Апостол говорит здесь об изначальной зависимости женщины, – вот и ждут они указаний. Само по себе это нисколько не страшно, вполне естественно и целесообразно, но когда ожидание «методичек» из поколения в поколение прививается мальчикам… Боярских детей поди в семилетнем возрасте отнимали от мамок и нянек и передавали в войско, где начиналось мужское воспитание: вот и вырастали великие полководцы – спасители Отечества. Да и просто – нормальные мужчины, готовые самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность, ведь именно ответственность, пожалуй, и является главным отличительным качеством мужчины. А то дожили: военные министры один за другим жалуются, что армию разоряют, – и что делать в таковом случае они не ведают: указаний ждут…

Хорошо еще, литературная учительница после нескольких дней раздумий отыскала исчерпывающее объяснение моим рассуждениям:

– А ведь Андерсена и зовут-то Ганс Христиан. – И на следующем педсовете решено было снять с меня суровую епитимью.