Текст книги "Каменный Кулак и мешок смерти"
Автор книги: Янис Кууне
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Новые ладьи
Как ни старался Хрольф хранить серьезное лицо и вести себя, как подобает шеппарю суровых шёрёвернов, но, когда с корабельного двора Екебю приехал посыльный и сказал, что на новом драккаре Гастинга осталось только водрузить на форштевень[72]72
Форштевень – передний выход кильного бруса, нос ладьи.
[Закрыть] драконью голову и тот будет окончательно готов вгрызаться в морские дали, шеппарь смеялся, гомонил и выделывал коленца почище своего сына Ронгвальда, когда тому доставались подарки. Племянник Неистового Эрланда то и дело пускался в какой-то диковатый пляс, поил всех встречных лучшим пивом и даже пожаловал отроку, привезшему такую добрую весть, восьмушку кроны.
Но к вечеру его радость сменилась глубоким унынием. Малец-посыльный прятался от него по углам и тихо хныкал: отец приказал ему узнать у херра[73]73
Херр (Herr) – господин (швед.).
[Закрыть] Хрольфа, какое драконье имя тот даст своему новому судну, а шеппарь никак не мог принять столь судьбоносное решение. Впервые в своей жизни он жалел, что не был близок со своим покойным дядюшкой. Возможно, тот преподал бы ему науку мореходства более полно, чем Торвальд. А так старик, что пестовал его в первые годы шеппарьства, упустил многое из того, что викингу следовало знать назубок. Среди тех премудростей, что остались смутными для Хрольфа, были те самые восемнадцать драконьих имен, коими морские скитальцы называли корабли для ушей Одина. Из них он знал лишь пять, и те по случаю. Но не бегать же теперь по соседям с вопросом, какое бы имечко дать новому драккару.
Целый день племянник Неистового Эрланда рыскал в закоулках памяти, но не нашел там ничего подходящего.
– Ну, херр Хрольф, – невзирая на устрашающий вид шеппаря, осмелился проскулить отрок, – ну я прошу вас. Отец сказал, чтобы я не возвращался без драконьего имени. Дескать, резчику потом еще два дня работать, потом в масле томить, потом красить, потом навощать.[74]74
Навощать – покрывать воском.
[Закрыть] Как есть седмица пройдет. Едва к сроку успеем. Херр Хрольф, пожалуйста…
– Как еще седмица! – поразился мореход. – А почему твой отец, Гарм его подери, раньше мне про это не сказал?
– Так ведь прежде надо на ладью посмотреть, – мямлил парнишка. – Как она глянется, какой в ней дух причудится, таким именем и нарекают.
Хрольф прикусил губу. Даже мальчишка знал больше про обряды создания корабельного имени, чем он. Но признаться в своем невежестве сын Снорри не мог.
– Так что же ты, поганец, меня терзаешь? – насел он на отрока. – Так бы и сказал, что надо на Екерё плыть, вашу работу смотреть.
– Не гневайтесь, херр Хрольф, – чуть не плакал малец: – Так отец приказал. Он рассудил, что теперь на Мэларене драккаров больше, чем у вас, только у конунга да уппландского ярла. А те на ладьи смотреть не ездят. Имена так дают. Из того разумения называют, чтобы строй в походе складнее выходил.
Получалось, что даже людского почтения может оказаться с избытком.
– А нет ли у вас на корабельном дворе уже готовых голов? – ухватился Хрольф за спасительную мысль. – А то мне не впрок ждать еще седмицу.
– Есть, – пролепетал сын корабела.
– А какие? Назови.
– Есть голова Дёдскло,[75]75
Дёдскло (Dödsklo) – коготь смерти (швед.)
[Закрыть] есть Сватблуд,[76]76
Сватблуд (Svatblod) – черная кровь (швед.)
[Закрыть] есть еще Ослагбарсвэрд, но у него один зуб обломился.
Хрольф первый раз слышал эти драконьи имена, и их несусветное звучание холодило кровь в жилах.
– А что не так с головой Дёдскло? – спросил шеппарь.
– Херр, который его заказывал, сказал, что она слишком страшна для его ладьи, а больше Коготь Смерти никто не строил.
– А что так? – как бы невзначай продолжил Хрольф свои расспросы. Только бы мальчишка не догадался, что своими плаксивыми рассказами восполняет постыдные дыры в познаниях шеппаря о драконах и драккарах.
– Так ведь больно строптив, горд и удачлив, что твой Трюморк, только еще злее. В ватаге он может только первым идти, а буде их в походе несколько, так они должны один за другим, точно нос у нарвала, перед всеми прочими ладьями море вспарывать. А нынче шеппари все больше сами по себе плавать норовят. А для одинокого морехода Дёдскло как норовистый конь: может быстрее ветра домчать, а может и сбросить нерадивого да глупого. Потому ныне спрос все больше на Варсоберды плоскорылые.
Ну, про Варсоберды Хрольф и сам знал достаточно.
– Передай отцу, – не без гордости сказал шеппарь, – что я завтра приеду, посмотрю на готовую голову Дёдскло, а буде не понравится та, что есть, будет он спешно резать новую. Да пострашнее! Понял?
Мальчонка радостно кивнул и стремглав бросился к своей лодке, которую оставил на восточном берегу Бирки.
Лик Дёдскло не обманул ожидания Хрольфа. Драконья морда оказалась страшна, как Хель.[77]77
Хель – у древних скандинавов правительница царства мертвых; до пояса – прекрасная дева, а ниже – скелет.
[Закрыть] Шеппарь сам водрузил ее на форштевень и вбил крепежный клин.
– Когда поведешь драккар ко Двору Богов? – спросил его корабел. – Люди-то из Виксберга успеют до новой луны?
Умелец лишь хотел похвастаться тем, что справился с работой расторопнее виксбергских сотоварищей по долоту и скоблю,[78]78
Скобель – древний прототип рубанка.
[Закрыть] а в итоге опять оборотил Хрольфа лицом к его невежеству. Оказалось, что новую ладью надо прежде всего прочего гнать в самое сердце Уппланда – к Священной роще Упсалы, ко Двору Богов. Что за требы надобно там исполнить? Шеппарь даже не догадывался. Придется искать ведуна, только где ж его этой глуши найдешь…
Радость от обретения нового драккара оказалась изрядно подпорчена мыслями о том, сколько же еще хлопот выпадет на его долю прежде, чем пахнущие стружкой и смолой ладьи смогут отправиться в свое первое настоящее плавание по волнам Восточного моря…
Корабелы из Виксберга отстали от умельцев Екебю всего на два дня. С божественным именем второго драккара племянник Неистового Эрланда не мудрил: там, где прошелся Коготь Смерти, всегда появляется Черная Кровь. Сватблуд по своему характеру должен был замыкать строй драккаров и спасать всю ватагу от различных неурядиц похода.
И вот к середине реюня,[79]79
Реюнь – месяц сентябрь по древнеславянскому календарю.
[Закрыть] возле мостков Хрольфа раскачивались на невысоких озерных волнах два новых и один видавший виды драккар. Ни дать ни взять умудренный годами отец и превзошедшие его ростом и статью сыновья. Страх того, что он поступит не так, как должно, и тем самым превратится из Хрольфа-морехода обратно в Потрошителя сумьских засек, сделали племянника Неистового Эрланда покладистым, как засидевшаяся в девках невеста. Он почти не принимал участия в рассадке своего разросшегося манскапа по драккарам. Все прошло, можно сказать, благостно, точно сто двадцать шёрёвернов испокон веку плавали вместе. Приходилось осаживать только тех, кто желал всенепременно оказаться на одном корабле с Каменным Кулаком. Но старенький Трюморк никак не мог вместить больше пять десятков руси. Это было, пожалуй, единственным неудобством, которое испытал Хрольф, становясь сторешеппарем[80]80
Сторешеппарь (Storesjeppare) – старший капитан (швед.)
[Закрыть] над тремя драккарами.
Новый чин не позволял племяннику Неистового Эрланда, как прежде, стоять у родерарма,[81]81
Родерарм (Roderarm) – на драккаре рукоять, плечо рулевого весла (швед).
[Закрыть] но мысль о том, что кто-то займет место у кормового весла, приводила его в ужас. Родной Гром казался Хрольфу продолжением его рук. Ну кто еще проведет ладью через пороги, не чиркнув дном о камни? И все же хотя бы для вида ему пришлось выбрать лиллешеппаря,[82]82
Лиллешеппарь (Lillesjeppare) – младший капитан (швед.)
[Закрыть] в том числе и для прославленного драккара Неистового Эрланда. И выбор Гастинга удивил всех. Верный Аво, бессменный помощник Хрольфа на Громе, стал у родерпинна[83]83
Родерпинн (Roderpinn) – румпель, рулевое весло.
[Закрыть] Дёдскло. Ёрн Большой Шрам был назначен верховодить на Сватблуде. Против обращения этих людей в лиллешеппарей никто и слова не сказал. Но когда Хрольф огласил свое желание видеть у кормового весла Грома рыжего венедского верзилу, который за полгода лишь едва-едва освоил свейский язык, многие решили, что сторешеппарь глумится над своим прежним манскапом.
– Зато он никогда и никому не отдаст родерарм, – отвечал Хрольф на все попытки его образумить. – Да, без меня он сам ни за что не приведет Гром на Бирку. Только вы поймите, что ежели мой драккар вышел в море без меня, то его судьба уже не моя забота.
Будучи вне себя от негодования, Улле даже хотел пересесть на сундук одного их новых драккаров, но Хрольф сделал его помощником Ольгерда, и гёт смирился, почти обрадовался. Хоть называться шеппарем, пусть даже и lille,[84]84
Lille – маленький, младший (швед.)
[Закрыть] было почетно, но, в конце концов, день-деньской стоять у родерпинна не так уж и весело…
Все, что можно было подготовить к походу в Овсяную заводь, было подготовлено. Сторешеппарь более не мог найти ни единой причины оставаться на Бирке, но не обнаруживал в себе и избытка смелости прокричать отплытие. Его манскап уже начал роптать, прочие шеппари ходили мрачнее тучи, а Хрольф все кивал на то, что ждет знамения от самого Тюра.[85]85
Тюр – у древних скандинавов Бог войны, сын Одина и сестры морского великана Хюмира, – третий из Асов после Одина и храбрейший среди них. У него одна левая рука, так как правую он потерял, спасая богов от Фенрира, но это не мешает Тюру быть искусным воином и принимать участие в сражениях. Является одним из двенадцати главных богов.
[Закрыть]
И однорукий небесный ратарь выказал сыну Снорри свое благоволение.
Ватага грозовых туч пришла с севера. Они ворвались на небосвод узким клином, разгоняя безответное стадо кучерявых облаков. В мгновение ока потемнело почти как после заката. И только тут налетел ветер. Мэларен вспенился кудлатыми волнами. Пригнулись чахлые березки Бирки. Жалобно заблеяли козы и замычали коровы, щипавшие в рощице реюньскую траву. Фольки побежали спешно отвязывать скотину от колышков и стволов, дабы загнать в стайки.[86]86
Стайка – устаревшее название стойла.
[Закрыть] И в это самое мгновение на землю хлынул нескончаемый поток молний. Огненные стрелы вонзались в твердь островов и озерные хляби так часто, что их громы сливались в непрерывное грохотание, от которого кровь скисала в жилах и головы гордых шёрёвернов втягивались в плечи по самые уши. Казалось, от света молний можно ослепнуть.
И при этом с небес не упало ни единой капли дождя.
Сухая гроза бушевала долго. Люди боялись находиться под кровлей, но еще больше опасались покидать дома. В ужасе они призывали Тюра упросить Тора[87]87
Тор – у древних скандинавов Бог грома. Сын Одина и богини земли Ёрд. Тор высок, мускулист, рыжеволос. После Одина, своего отца, Тор считался самым могущественным богом. Еще ребенком он поражал всех своей силой и мощью. Есть сказка о том, как однажды в детстве мать Тора увидела его жонглирующим десятью мешками медвежьих шкур. Она сначала испугалась, но, поняв, что это всего лишь игра ребенка, успокоилась. Он был веселым и добрым ребенком, но иногда у него были приступы странной ярости – он становился совершенно неуправляемым. Когда Тор вырос, он вернулся в Асгард и занял одно из двенадцати мест в храме суда. Он не так мудр, как его отец, но зато во всем мире нет никого, равного ему по силе, как нет на земле человека, который бы смог перечислить все его подвиги. Он покровительствует крестьянам-хлебопашцам и зорко охраняет их дома и поля от нападений злобных великанов – хримтурсов. Недаром люди говорят, что, если бы не было Тора, великаны уничтожили бы весь мир. Бог грома велик и тяжел, и его не может выдержать ни одна лошадь, поэтому он или ходит пешком, или ездит по небу в своей окованной железом колеснице, запряженной двумя козлами: Тангиостром и Тангрисниром. Они быстрее ветра, быстрее даже восьминогого жеребца Одина мчат своего хозяина через моря, леса и горы. У Тора есть волшебный пояс, который в два раза увеличивает его силу, на руках у него толстые железные рукавицы, а вместо копья, меча или лука он носит тяжелый железный молот Мьёлльнир, разбивающий вдребезги самые толстые и крепкие скалы. Тор редко бывает в Асгарде: он дни и ночи сражается на востоке с великанами. Но когда Асам угрожает опасность, им стоит только произнести вслух его имя – и бог грома сейчас же является на помощь.
[Закрыть] смилостивиться, но бог грома был непреклонен. Он продолжал высекать из туч исполинские искры, точно желая сжечь ими все живое на Бирке.
Но, несмотря на огненный шквал, что обрушивался на каменистый остров, ни один дом, ни один драккар в заводи не пострадал. Только на южной окраине варяжского селения вспыхнула одинокая береза, чуть дальше в роще посреди полянки загорелась еще одна и еще. И тут гроза двинулась прочь. Молнии засверкали на юге-юго-западе, где-то рядом с Виксбергом. Потом еще дальше, и еще, и еще.
И только тут хлынул дождь, если низвергшийся с неба водопад можно было так называть.
Даже недалекий умом Олькша и то увидел в этой грозе знамение. Старший сын Одина настоятельно требовал от викингов двинуться на юг. В своем нетерпении он дошел до того, что сам забил предназначенного ему жертвенного козла. Когда дождь унялся, фольки нашли его почерневшую тушку подле березы, которая загорелась первой. И никого не удивило, что молния попала в того самого козла, которого племянник Неистового Эрланда собирался возложить на костер в священной роще Упсалы. Так, по крайней мере, утверждал сам Хрольф.
Если бы не новые драккары сторешеппаря, то ватага из десяти кораблей уже на следующее утро после грозы покинула бы заводь Бирки и устремилась на юг. Но освятить ладьи было так же необходимо, как заточить перед боем билу или заплести косы. И потому соратники Хрольфа с утренней зарей поплыла на север.
Фрейерова могила
Прежде чем прокричать отплытие, Хрольф-мореход долго шептался с шеппарями ватаги. Это только называлось: шептаться. На самом деле на берегу причальной заводи ор стоял такой, что манскапы порой вскакивали с сундуков, дабы ринуться на помощь своим кормчим. Не раз и не два сын Снорри был готов сдаться и разрешить соратникам двигаться как им заблагорассудится, однако боевитый вид Олькши, кривая усмешка Аво и нахмуренный лоб Ёрна не позволяли ему это сделать. Так или иначе, ф его люди составляли четверть всей руси похода. Хрольф был сторешеппарем не только над своими драккарами, но и над всем набегом. И если он не сумеет обуздать норов остальных шеппарей еще в домашней заводи, то что же устроят эти спесивцы на берегу Овсяного залива?!
И он драл глотку, топал ногами, хватался за опоясные ножи, пока не убедил всех в том, что ладьи должны двигаться построившись ячменным зерном и в том порядке, который проистекает из их божественных имен. Хрольфов пока еще не имевший повседневного имени Дёдскло поплывет на острие «ячменя», а его же Сватблуд – в завершении строя. Гром Трюморк сторешеппаря встанет после двух Варсобердов: Орла и Волнореза. По бокам его разместятся Сварливый Рёднатт и Берсерк Дункельсвред. За ними пристроятся Дубовый Саганскрул и Волк Грюмхемнд. Идти они будут на расстоянии броска копья друг от друга. Приказы Хрольф будет отдавать охотничьим рогом: один низкий гудок, два высоких и снова низкий значит «прямо»; три высоких, один низкий – «направо»; три низких, один высокий – «налево»; долгий высокий – «быстрее вперед»; долгий низкий – «всем остановиться». Сторешеппарь наверняка придумал бы еще полдюжины разных гудков, но вольные шёрёверны опять начали звереть. Так что ему пришлось прекратить свои выдумки после того, как все согласились с тем, что высокий, низкий, высокий, низкий, высокий, низкий – всего шесть раз – будет означать «всем собраться вокруг Грома».
– Нам ведь понадобится время от времени собирать тинг[88]88
Тинг (древнескандинавское, исландское ting, современное скандинавское ting) – древнескандинавское правительственное собрание, состоящее из свободных мужчин страны или области. Тинги, как правило, имели не только законодательные полномочия, но и право избирать вождей. Многие из парламентов и местных законодательных собраний в Скандинавских странах до сих пор включают в свое название слово «тинг», как, например, датский Фолькетинг и норвежский Стортинг. Исландский Альтинг считается старейшим в мире до сих пор активным парламентом.
[Закрыть] прямо в море, – пояснил он необходимость этого условного знака и тут же пожалел о сказанном. Не хватало еще заниматься пустыми разговорами прямо на волнах.
Наконец, все, что измыслил Хрольф, продумывая первый по-настоящему большой набег в своей жизни, было изложено, понято и принято, и десять драккаров отвалили от мостков в разных концах причальной заводи.
Построение не заняло у шёрёвернов много времени, и вскоре драккары на веслах и под парусами уже неслись мимо Ховгордена, направляясь в пролив между Адельсёном и Екерё. Люди Ларса издалека заметили корабельный строй и не преминули сообщить о нем уппландскому ярлу. Вскоре на берегу острова появился сам властитель окрестного лана. Он неуклюже сидел на коренастой кобыле и подавал кораблям знаки причаливать или хотя бы остановиться.
Хрольф видел ярла. Он понимал, что Ларс хочет поговорить с ним о чем-то важном. Возможно, старый вояка был готов присоединиться к набегу, и это прибавило бы еще пять кораблей и двести ратарей. Однако в своих теперешних мечтах племянник Неистового Эрланда видел сторешеппарем и вожаком похода только себя и никого больше. Появление в ватаге дружинников Ларса неминуемо превратило бы набег на Хавре в деяние уппландского ярла, чья слава и опыт затмили бы новоявленную доблесть Хрольфа, как дуб затмевает молодой ясень.
Прочие шеппари также заметили Ларса и уже приказали своей руси «Stе pе ställe!»,[89]89
Stе pе ställe! – Стоять на месте! (Швед.)
[Закрыть] но племянник Неистового Эрланда затрубил «быстрее вперед» и к своей вящей радости узрел, что соратники послушались его, а не ярла.
Какое-то время Хрольф поглядывал назад, ожидая увидеть там корабль Ларса, но старик, скорее всего, предпочел забыть о сыне Снорри, как о неразумном щенке, который, не зная брода, суется в реку больших дел и дальних набегов.
Стая драккаров обогнула Екерё с севера и начала забирать все больше на юго-восток. Там их ждала длинная извилистая протока, которая, проведя ватагу мимо Сигтуны, к концу дня привела их в устье реки Фюрис.
Волькша во все глаза смотрел на городище свейского конунга, всеми силами стараясь разглядеть что-нибудь особенное. Его поразило то, что в сигтунской заводи было не так уж много ладей: не больше дюжины. А уж принадлежали ли они конунгу, так и вовсе невозможно было определить. И все же какое-то сродство между княжьим городом на Ильмене и Сигтуной Волкан обнаружить смог. Ни на Бирке, ни на Адельсёне он не видел крепостных валов. Городец свейского конунга был обнесен стенами высотой в три человеческих роста и, насколько Волькша смог разглядеть, окопан рвом. Несколько диковинных крыш, крытых не то горшечными черепками, не то железными чешуйками, возвышавшихся на дворе Сигтуны, были видны над оградой. Однако кроме них Годиновичу не удалось узреть ничего примечательного.
Возможно, ватага Хрольфа и не добралась бы до Фюрис к вечеру, если бы весь день не дул попутный ветер. Да и гребцы, похваляясь друг перед другом и перед другими драккарами, налегали на весла во всю мощь своих широких спин. Чем дольше смотрел Волькша на варягов, тем больше понимал источник их необузданной силы. Попробуй-ка день напролет помахать веслом длиною в дюжину локтей. Да после такой работы любой меч, любая била покажутся перышком. Маши не хочу. А от голода, нагулянного во время гребли, русь может и зубами глотку перегрызть, только бы добыть пропитание и насытить свою могучую утробу. Хотя и пахарский труд не слаще, но от него человек так не звереет, как от постоянной борьбы с морем и ветром. Нет, нельзя пускать варягов на Волхов! Волкан был готов надавать самому себе тумаков за давнишние мысли о том, чтобы расквитаться с заговорщиками на дворе Гостомысла[90]90
Расквитаться с заговорщиками на дворе Гостомысла – подробнее об этом написано в книгах «Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью» и «Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель».
[Закрыть] клинками шёрёвернов Бирки.
По Фюрис драккары поднимались в сумерках. Гуськом. Тут уж было не до построений. Не быстра и не широка оказалась река, что вела к священным холмам, ясеневым рощам и капищам свеев.
– Думал ли ты, Кулак, сидя в своих венедских болотах, что однажды прикоснешься к могиле самого Фрейера, сына Одина, прародителя всех свеев? – спросил его на стоянке Густав, шеппарь-костоправ.
– Это того самого, что изгнал из этих земель гордых скандов? – уточнил Волькша.
Свей в испуге зыркнул глазами во тьму ночи. Только безумец, храбрец или невежда мог вслух поминать древних колдунов, да еще при скорбном свете едва живого Билля.[91]91
Билль – у скандинавов уменьшающаяся Луна, одна из трех, наравне с Хъюк и Мани.
[Закрыть] Того и гляди, сгустятся ведьмаки из ночной тьмы, и тогда уже ни бранное железо, ни огонь, ни мольбы к Одину не помогут от них отбиться. Заворожат. Заморочат. Обратят в дерево или в каменную глыбу и опять исчезнут во мраке. И не домыслы это бабьи. Откуда тогда на севере свейских земель столько диковинных валунов и причудливых кряжистых стволов, что так похожи на людей? Густав, будучи сам с севера, в отрочестве вдоволь насмотрелся на памятки скандской ворожбе.[92]92
Подробнее о древних скандах читайте в книге «Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель».
[Закрыть]
– Ты чего? – окликнул его Волькша и тоже осмотрелся вокруг. Двадцать костров горело на берегу небольшого затона, где драккары пристали на ночлег. Два десятка котлов каши съедали за один присест люди, шедшие за Хрольфом, которого еще вчера сами за глаза называли Потрошителем сумьских засек. Кто в здравом уме решится тягаться с таким воинством, тем более в самом сердце свейских земель?
– Ты, венед, поосторожнее со словами, – погрозил ему пальцем шеппарь Дубового Саганскрула.
– А что я такого сказал? – удивился Волкан.
– Негоже древних… в ночи выкликать, – весомо ответил Густав.
– Ты про с…
Огромная мозолистая пятерня свея зажала Волькше рот:
– Да ты что? Рехнулся?
– Это ты рехнулся, – выкручиваясь из его стальных тисков, возмутился Годинович.
– Даже не поминай их больше! – приструнил парня Густав.
Волькша нахохлился. Шеппарь уже собирался направиться к кострам своего манскапа, когда венед все-таки съязвил:
– Как же ты собираешься воздавать хвалу своему богу и поклоняться могиле своего пращура, когда не веришь в их могущество?
– А ты Бэра[93]93
Бэр – древнеславянское название медведя, осталось в качестве корня слова «берлога». Считался воплощением злого духа леса, а иногда и Перуна.
[Закрыть] чащобного часто у себя на болотах в ночи поминал? – не остался в долгу свей. Кое-что о венедах он все же знал.
– Одно дело зверь, а другое – люди, – отозвался Волькша.
– А кто их знает, люди они или нет, – примирительно сказал Густав. – Будь они людьми, не стали бы так высокомерно относиться к сыну Бора.[94]94
Бор – у скандинавов сын Бури, женившийся на Бестле. Отец Одина, Вили и Ве.
[Закрыть] Так неуважительны к Мудрому могли быть только его сродники. Вот и смекай, кто они, если не родня Бельтора[95]95
Бельтор – у скандинавов гигант, отец Бестлы, матери Одина.
[Закрыть] и Бури.[96]96
Бури – у скандинавов существо, освобождённое изо льда коровой Аудумлой.
[Закрыть]
«Может быть, этот Один не так уж и мудр, если родня над ним потешалась, а он не нашел других путей полелеять свою гордость, кроме как изгнать их с обжитых мест?» – подумал Волькша, но вслух говорить этой крамолы не стал.
Однако на следующее утро его пренебрежение к богам варягов улетучилось. Такого обилия дубов и вязов Волкан в своей жизни еще не видел. Точно великанское воинство стояли они по обоим берегам Фюрис. Подобных исполинов на Волхове можно было, наверное, по пальцам пересчитать. Дуб – он болота не любит. Несказанная мощь разливалась от них по всей округе, ибо в каждом из них не погнушался бы жить сам Перун. Когда же Волькша увидел перед собой огромный холм, чьи очертания были слишком правильными, чтобы появиться здесь волею стихий, то и вовсе почувствовал благоговение, как перед малым Громовержцем,[97]97
Перед малым Громовержцем – подробнее об этом написано в книге «Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью».
[Закрыть] что стоял на берегу Волхова, указывая дорогу на капище.
– Фрейерова могила! – возгласил Хрольф, сам бывший в этих местах впервые.
– Вот это да! – пробасил Ольгерд. – Это же надо столько земли натаскать, – с пониманием добавил он.
Драккары начали причаливать к берегу без команды сторешеппаря. В другое время сын Снорри, возможно, и разгневался бы на такое самоволье. Но теперь ему было не до брани. Нельзя сказать, что Хрольф был на короткой ноге с Ньёрдом[98]98
Ньёрд – у древних скандинавов бог ветра.
[Закрыть] или Аегиром,[99]99
Аегир – у древних скандинавов бог морской стихии, муж Рены и отец множества дев.
[Закрыть] но их повадки он худо-бедно познал на собственной шкуре, а вот с вотчиной Хенира[100]100
Хенир – у древних скандинавов бог жречиских функций, часто его называли Тихим богом.
[Закрыть] Гастинг в своей жизни никогда сношений не имел. Страх перед требой такого высокого порядка, как освящение драккаров и испрошение Удачи для похода, сковал сторешеппаря железными оковами, так что Хрольф едва мог двигаться. А ведь для всех людей, что шли за ним, он был форингом[101]101
Форинг – у скандинавов предводитель дружины.
[Закрыть] и, следовательно, должен был обращаться к богам от их имени. Хрольф был готов отдать самую толстую золотую цепь со своего пояса первому встречному отшельнику святых мест, только бы тот свершил правильный обряд вместо него.
Но отшельника на берегу не оказалось.
Зато там собралось семь шеппарей, куда более сведущих в делах Тихого Бога, чем сам Хенир. Даже не будь Хрольф так подавлен своим невежеством, ему все равно не удалось бы противиться их наставлениям. По прихоти судьбы бывший Потрошитель сумьских засек стал их вожаком, и они не могли противиться его приказам в походе, но доверить испрошение своей Удачи сыну бонде они ни в коем часе не собирались. И посему, вооружившись всей хитростью, что была им дана, они обустроили обряд по своему разумению, но в то же время так, что ни у кого из руси не возникло сомнения в том, кто в набеге форинг. Семь матерых шёрёвернов водили Хрольфа по капищу, как тряпичную куклу. Они вкладывали в его руку жертвенные ножи, а в уши шептали правильные слова. Манскапы дружно галдели там, где надо было галдеть, и падали на землю тогда, когда надо было падать. И в конце обряда племянник Неистового Эрланда чувствовал себя не только предводителем набега, но и великим годи.[102]102
Годи (godi) – скандинавское название жреца, позже утраченное за ненадобностью, но оставшееся в исландском языке.
[Закрыть]
Венеды во все глаза следили за причудливым обрядом. Он был лишь отдаленно похож на ту жалкую подачку, которую Хрольф сделал Ньёрду, Рене и Аегиру на берегу острова Волин. Впрочем, само действо особой красочностью и разнообразием не отличалось, но это разочаровало только Годиновича, ожидавшего чего-то похожего на хороводы Ярилова дня.
А вот окончание обряда поразило Волькшу до глубины души. После того, как закланные козлы истекли кровью и сторешеппарь достал из них заветную требуху, после того, как, заключенные в козьих кишках тайные знаки, были истолкованы и перепроверены метанием священных рун, после того, как огонь поглотил жертвенные части животных, а оставшиеся тушки оказались на вертелах, варяги один за другим подошли к баклагам, что стояли под кровостоком алтарных камней, и наполнили свои шлемы кровью. Затем они распустили волосы и, окуная руки в красную росу, принялись пятернями расчесывать свои космы и плести косы, тугие, плотные, перевитые разноцветными лентами.
– Венеды, а вы что стоите? – спросил приятелей кто-то из варягов.
Волькша и Олькша переглянулись.
– А мы не девки, чтобы косы плести, – раззявил Рыжий Лют свой щербатый рот.
Варяг венедского не понимал и потому только хмыкнул. А Волкан потащил Ольгерда прочь от «прихорашивающихся» шёрёвернов.
– Ну чего ты зубоскалишь? – упрекал он рыжего верзилу. – Ты же не знаешь всех варяжских обычаев. Может, они неспроста это делают? А? Лучше пойдем у твоего Улле спросим что к чему. Он гёт. Глядишь, и не примет нас за полных невежд.
– А чего это он «мой»? – возмутился Олькша. Прежняя страсть к мальчишеским перебранкам нет-нет да и возвращалась к нему, даром что поросль на его щеках была уже едва отличима от всамделишной бороды.
– Можно подумать, это я с ним дружбу вожу так, что не разлей вода, и меда с ним что ни день распиваю, – укорил его Годинович.
– Можно подумать, это я построил себе дом на отшибе и к старым приятелям носа по целым седмицам не кажу, – взъелся Ольгерд. – Баню мне истопить уже скоро месяц как обещал.
– А то у тебя рук нет? Я же сказал, что ты можешь в любой день ее топить, – не отступал Волькша. – Или тебе теперь только все готовенькое подавай, варяг шелудивый?
– Это я шелудивый?! – взвился Рыжий Лют.
Как же давно он не бранился всласть! Разве по-свейски можно как следует выругаться? Смех, да и только. Вот и разошелся Ольгерд во всю мощь своего сквернословия. Вспомнил даже такие ругательства, которыми они еще в постреленочьем возрасте перекидывались.
Волькша, подзадоривая соплеменника, держал ухо востро, дабы не пропустить тот миг, когда Олькша задумает перейти от брани к тумакам. Но этого не произошло. Рыжий Лют натешился словами, а о своей привычке довершать ссору дракой так и не вспомнил.
– Ну что, пойдем Улле пытать? – вполне мирно спросил он, когда из щербины между его зубами вылетело последнее ругательство.
– Пойдем, – согласился Волькша.
Ольгерд сгреб своего щуплого приятеля за плечи, и они пошли по берегу Фюрис искать мосластого гёта.
Тот уже доплетал свои косы и с отвращением посматривал на остатки козлиной крови в шлеме.
– Ты чего морщишься? – спросил у своего помощника новоявленный лиллешеппарь Грома.
– Да не люблю я крови, – сознался Ульрих. – Вот кабы ее пожарить или хотя бы развести элем, то еще можно. А так, сырую пить – не могу. Как подумаю об этом, так кишки наружу просятся.
– Так не пей, – тоже искривившись от гадливости, сказал Волькша.
– Надо, – обреченно вздохнул Улле. – Иначе Удачи не будет.
Венеды с удивлением уставились на варяга.
– Раз жертва была принята всеми Двенадцатью,[103]103
Двенадцать – число главных богов скандинавского пантеона, начиная с Одина.
[Закрыть] то, стало быть, они превратили кровь козла в кровь Квасира.[104]104
Квасир – в скандинавской мифологии существо, возникшее из слюны Асов и Ванов, которые совершили обрядовое смешение слюны в чаше при заключении мира, изначально персонифицировал хмельной напиток (брагу или пиво).
[Закрыть] Испив «мед поэзии», воин обретает мудрость, а Удача любит мудрых. Я раньше злился на Хрольфа за то, что он не почитает богов как надобно, а теперь вот думаю, что наш шеппарь был куда как благоразумен…
– Ну а башку-то зачем кровищей натирать? – без обиняков перебил его Олькша.
Ульрих заморгал глазами, силясь понять венедское наречие. Волькша быстренько растолковал.
– А… – протянул гёт. – Это чтобы враг в бою не сбил с головы шлем.
Годинович хохотнул. Все оказалось так просто. Волосы, намазанные кровью, довольно долго оставались клейкими, и благодаря этому железный шишак попросту прилипал к голове.
Когда Рыжий Лют добрался своим невеликим разумением до такой простой сути этого странного обычая, он посмотрел на остатки крови в шлеме Ульриха с думой в глазах.
– А может, и мне… того… – почесывал затылок Олькша.
– Да брось ты! – толкнул его в бок Волькша. – Тоже мне гадость удумал.
– Так ведь дельная затея, – продолжал колебаться Олькша.
– Да чтоб тебя перевернуло! – озлился на него Годинович. – Если ты свои патлы кровью намажешь, на мою баньку можешь больше не зариться.
– А я свою поставлю, – упрямился Рыжий Лют.
– Ну и леший тебе тогда приятель, – сказал Волкан. – Я в сечи у тебя за правым плечом стоять больше не буду, варяжина поганая. Еще косицы заплети, хорек ягницкий.
Улле и Ольгерд вытаращились на Годиновича. Что-что, а ругался сын ладонинского толмача редко, еще реже угрожал.
– Да я пошутил, – пробасил Олькша, глядя, как Ульрих давится, хлебая козлиную кровь. – Вот ведь гадость!
– То-то, – тут же остыл Волькша.
Пир, если так можно назвать съедание трех козлов четырьмя сотнями ртов, продолжался до вечера. Кроме вонючей козлятины были на нем и привезенное с Бирки пиво, и соленая свинина с ржаными хлебами. Гремели над Фрейеровой могилой здравицы и хвалы хозяину Валхалы за заботу о павших воинах.
Однако стоило солнцу пойти на закат, как весь сонм полупьяной руси погрузился обратно на драккары и отплыл вниз по течению Фюрис.
Ночь застала соратников на берегу Мэларена.
– Шеппарь, – спросил Кнутнев Хрольфа, когда тот уже был готов погрузиться в сладостный хмельной сон, – так как теперь называть твои новые драккары?
Племянник Неистового Эрланда выпятил губы, точно изображая карпа. Потом постучал пальцем себе по лбу. Хихикнул. Опять пошевелил губами. И вдруг просиял:
– Эх, венед, – заплетающимся языком промолвил он, – кулак у тебя крепкий, а ум – как яичная скорлупа… Да… Так ведь тут и думать-то нечего… Нечего тут думать. Впереди Грома всегда Молния идет, а позади него Туча летит… Тут и думать-то нечего… А ты, венед…
Глаза шеппаря закатились под брови, хотя губы еще какое-то время шевелились во сне.
