Текст книги "Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью"

Автор книги: Янис Кууне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Белая Смерть

Дальше к барсучьему городу парни топали молча.

Побелевшее небо затрусило колючей крупкой. И вскоре поземка превратилась в снегопад. Ветер усилился. Не успели венеды опомниться, как разгулялась метель. Не шуточная. Колядная. С посвистом.

– Вот ведь, перркеле, – бубнил Олькша, закрывая от бурана лицо. – Накаркала, ведьма олонецкая.

– Накаркала? А может, упредила нас, обучей сыромятных? – возразил Волькша. Чем дольше он об этом размышлял, тем больше убеждался в том, что в тот день они встретили на опушке леса ни кого-нибудь, а Девану, деву-охотницу.

Метель рассвирепела так, что едва не сбивала парней с ног. О том, чтобы раскапывать барсучью нору в такую пургу, не могло быть и речи. Пришлось укрыться в крошечной охотничьей землянке, чуть больше медвежьей берлоги. Слава Велесу, что предыдущим летом Година показал ее Волькше, а тот запомнил и сумел найти к ней дорогу сквозь бурю.

Тепло от согревающей мази уже иссякло, и парни начали замерзать. Благо по охотничьему неписаному закону тот, кто был в зимовье до них, оставил там все, чтобы развести огонь и перекусить. Вяленая лосятина затвердела как сосулька, но ее все равно можно было угрызть.

Когда едкий дым, наполнявший зимовье покуда дрова как следует не разгорелись, начал послушно уходить сквозь отдушину в крыше, ребята нашли в дальнем углу горшок с каким-то жиром. Гусиным и очень старым. Конечно, не змеиное снадобье Лады-волховы, но все же было чем поутру намазаться от лютого холода.

Вечер прошел в молчании. Олькша даже ни разу не нагрубил Волкану. Рыжий Лют смотрел куда-то сквозь стены землянки и хлопал белесыми ресницами. По всему было видно, что его разум тонул в омуте мыслей. Волькша попытался рассказать «лесные байки» своего отца, но Ольгерд слушал вполуха и ни разу не засмеялся, хотя в другое время ржал бы, как конь.

– Да не переживай ты так, – попытался утешить его Волькша: – Утром отроем барсучиху и бегом в Ладонь. Хорс – мужик жилистый. Костлявой Маре такой не по зубам.

– Угу, – соглашался Олькша, но Волькше почему-то казалось, что он угукает только для того, чтобы Годинович не мешал его раздумьям.

Когда камни вокруг кострища накалились как в бане, ребята перестали подбрасывать дрова в огонь и улеглись на ложа из еловых лап и мха.

Утром парням вновь поблагодарили и того, кто соорудил эту землянку, и тех, кто не пожалел времени, заготавливая дрова «для кого придется». Камни очага были едва теплыми, хотя стены и покрывал иней от их дыхания. Приятели проснулись лишь слегка замершими, а не закоченелыми, как могло бы произойти, не окажись землянка такой теплой, а поленница такой высокой.

Трудности начались у самой двери зимовья. За ночь снега навалило столько, что парням пришлось изрядно попыхтеть прежде, чем обитая шкурами створка хоть чуть-чуть приоткрылась. К тому моменту, когда в узкую щель, скинув зипун, смог просунуться щуплый Волькша, исподнее Ольгерда было насквозь мокрым от возни с дверью. Только безумец пошел бы на Калядинский мороз в сырой одежде. Пришлось снова разводить огонь, сушиться, натираться жиром.

Словом, когда приятели наконец выбрались из охотничьей землянки, зимнее солнце поднялось уже высоко.

Как ни старались парни, но так не смогли вспомнить, когда еще на их веку за одну ночь выпадало снега в половину человеческого роста. И это в лесу, где часть его задержалась на лапах елей. Сколько же его навалило в полях!? Снег был рыхлый как овсяные отруби, и снегоступы почти не помогали. Особенно тяжело приходилось Ольгерду, который, то и дело, проваливался по колено и глубже.

– О, Святобор, отец леса смилуйся… О, Каляда-батюшка усмири Мороза свет Перуновича… О, мать-Лада заступница… – причитал себе под нос рыжий увалень.

– Ты еще Вышня[125]125
  Вышень – тоже, что Сварог, бог неба и духовного мира, родоначальник большинства славянских богов, поэтому они – Сварожичи, создал 12 месяцевый календарь (Коло Сварога). Сварог отошел от дел, передав власть своим потомкам, и не любит, когда его имя произносят просто так.


[Закрыть] кликни на помощь, – съязвил Волькша: – Вот ему самое дело с нами, сопляками возиться.

Олькша смолчал. Только злобно стрельнул в приятеля глазами снизу вверх, поскольку снегоступы Годиновича почти проваливались в снег не так глубоко и от этого он казался на голову выше Хорсовича.

– Далеко еще до барсучьего города? – спросил Рыжий Лют через некоторое время.

– Снега навалило… – промямлил Волькша.

– А то я не вижу, – пропыхтел Ольгерд, в который раз проваливаясь выше колена: – И что с того?

– Да то, что я мест не узнаю, – сознался приятель.

– Перркеле! – выругался Олькша и сел на снег.

Но он не успел высказать все, что он думал о своем закадычном друге и наперснике. Впереди, в паре сотен шагов от того места, где остановились парни, раздался волчий вой: тяжелый, хриплый, пробирающий до костей почище Калядинских морозов. Вожак давал знак волкам-загонщикам к началу охоты. Любо им гнать зверя по такому снегу. Лось в нем вязнет по самое брюхо и быстро выбивается из сил.

Раздался ответный вой. За ним еще и еще.

Кровь застыла у парней в жилах, но в следующее мгновение бешено застучала в висках.

«Обложили!» – прочитали парни в глазах друг друга. Нет, не лося или кабана загоняют сегодня волки, а двух незадачливых искателей барсучьих нор.

– Перркеле! Перркеле! – зарычал Олькша, роясь за пазухой в поисках самострельной жилы. Но не жажда легкой поживы, как накануне, а суетливый животный страх заставлял его руки трястись.

– Не глупи, – просипел Волькша: – Ты не успеешь перезарядить, как они бросятся на нас со всех сторон. Полезли лучше на дерево.

– Конечно, и будем сидеть там, пока не окоченеем до хребта, – огрызнулся Рыжий Лют: – Лопату лучше возьми. Будет вместо дубины.

– Много я ей намашу? – проскулил Волькша: – Их, поди, голов шесть или семь. На деревья надо лезть пока не поздно.

– Ну и полезай, сцыкун лапарьский. Только под ногами мешаться будешь, – рычал Олькша, наваливаясь всем телом на лучок самострела. Либо этот способ установки тетивы оказался сподобнее, либо верзила уже приноровился к грозному оружию отца, но на это раз оснастка заняла пару мгновений. Ольгерд надсадно ахнул, одним движением закинув жилу на затворную собачку. Короткая стрела ощерилась зазубренным наконечником. Если с первого выстрела раскроить башку вожаку, стая может и отступиться.

Руки Волькши поудобнее перехватили черенок лопаты. От Олькшиного проворства в нем затеплилась надежда, Но тут же угасла: в стае оказалось не шесть и не семь волков. Почти два десятка серых теней осторожно приближалось к своей добыче со всех сторон.

Олькша попятился, наводя самострел то на одного, то на другого зверя. Который из них вожак? Такая большая стая вряд ли разбежится, если завалить старшего. Но потеряв его, она превратится в свору одиночек. А разогнать свору и распугать стаю – это две разные напасти.

Самострельная жила громыхнула в морозном воздухе, как горшок о горшок. И в следующее мгновение один из волков отлетел в сторону и застыл. Даже лапы его не дергались в агонии. Смерть была мгновенной и страшной. Стрела прошла волка на вылет и вонзилась в дерево позади жертвы. Похоже, самострел Хорса ошеломил своей мощью не только парней. Пара волков, по виду двухлетки, распластались по снегу и поползли прочь.

– Йаааай! – завопил Олькша, победоносно глядя на приятеля. Еще один утробный рык, и уже вторая стрела изготовлена к стрельбе.

– Ну, кто кого?! – свирепо вопрошал он у струхнувших волков.

Ответом ему было рычание. Негромкое, но такое осмысленное, что парням показалось, что вожак выговаривает своих собратьев за проявленную слабость. Дескать, стыдитесь, нас во много раз больше, чем этих увязших в снегу двуногих кабанов; остерегайтесь палок у них в руках и делайте все как при охоте на большого зверя…

Парни слышали властное ворчание вожака, но так и не смогли определить, кто же из волков – старший. Оставалось надеяться на удачу.

– Вон он! – указал Волькша на самого крупного, кудлатого и, казалось, седого зверя. И точно, все в повадках волка выдавало его летовалость и башковитость. Он не просто приближался к своим жертвам, он крался к ним, большую часть времени оставаясь невидим для стрелка.

Не иначе как в лихую минуту Велес смилостивился над Рыжим Лютом и дал ему мудрости не жать самострельную собачку в тот же мгновение. Пока Хорсович выцеливал вожака, сзади к парням подобрался наглый двухлетка. Волькша обернулся почти случайно. Потом он говорил, что сам Святобор окликнул его. Но как бы то ни было, когда Годинович узрел зверя, тот был на расстоянии двух прыжков.

Самострел не подвел и на этот раз. Стрела вошла хищнику в шею, вылетела вместе с кишками из его живота и исчезла в снегу.

Вожак ответил на этот выстрел, коротким и выразительным рыком. Парни могли поклясться, что он повелел своим охотникам нападать быстрее и напористее. По-человечески это прозвучало бы как «порвем их в клочья и дело с концом».

Волки побежали по кругу, едва заметно сужая петли вокруг своей добычи. От мелькания серых шкур у Волькши зарябило в глазах. А самострел Олькши все молчал и молчал. После третьего взвода тетивы Олькша никак не мог проморгаться – «глазные мальки» застили цель.

– Волькш, а Волькш, – позвал он: – Я, кажись, перетужился. Возьми самострел… а то я смажу…

Нет, не в такой переделке хотелось бы Волкану испробовать в деле Хорсов самострел. Ну, да выбирать не приходилось. Оружие тяжело легло в руки. Не самострел – дубина. Таким и прицелиться не успеешь, как руки устанут и задрожат.

Годинович и не стал долго выцеливать. Жила метнула стрелу почти на удачу. И Доля улыбнулась щуплому стрелку. Уж как смогла, так и улыбнулась: дрот, сорвался с ложа и понесся прямиком в дерево. Но даже в него не попал, а лишь чиркнул кору и исчез за снежным увалом. И через мгновение лес содрогнулся от чудовищного воя. Отчаянный рык и жалобный скулеж слились воедино в недрах волчьего чрева. Стая замерла. Не иначе как Волькше удалось каким-то чудом подстрелить вожака.

– Что! Получили? – завопил Ольгерд: – Дай сюда самострел. Сейчас мы им покажем!

И тут из-за сугроба показался раненый зверь. Стрела пронзила насквозь волчьи ляжки, низ живота и, судя по всему, кобелиное достоинство. Ее оперенье торчало у него из одного бока, а наконечник из другого. Обезумев от жуткой боли, вожак крутился, как блохастый щенок, и силился зубами вырвать из тела злосчастный дрот.

– Ну, что же ты?! – в запале орал Волькша: – Он ведь сейчас выдернет стрелу, и тогда нам конец…

– Не могу, – пропыхтел Олькша: – Мощи моей нет…

Годинович оглянулся. Рыжий Лют от напряжения весь дрожал, но тетива плясала в одном вершке от затворной собачки. Волкан подскочил к приятелю, но снаряжать самострел в четыре руки оказалось глупой затеей. Лишняя пара рук только мешала.

– Бросай это, – посоветовал Волькша: – Пока они не опомнились, надо лезть на дерево. Там отдышишься и еще постреляешь.

Олькша согласно кивнул, тем более, что часть стаи, волков пять или шесть, невзирая на переполох, уже подобрались довольно близко к парням.

– Давай подсажу, – сказал Ольгерд и подставил Волкану скрещенные руки.

– А ты? – спросил Годинович.

– Я тебе самострел подам и сам полезу. С самострелом-то, поди, не с руки по деревьям лазать.

Когда серые охотники сообразили, что добыча уходит у них из-под носа, было уже поздно. Несколько волков рванулись к дубу, на который карабкались парни, но те были уже высоко.

Как только Ольгерд оказался в безопасности, к нему вернулось его сквернословие:

– Ну-ка, сбрызни отсюда, мазила латвицкий! Не мешай стрелять, хилота сиволапая!

Какое-то время Рыжий Лют дразнил волков, невозмутимо сидевших вокруг дерева: кричал, плевался и бросал вниз сучки. Наоравшись, он решил сделать, то ради чего он согнал Волькшу с широкой нижней развилки дуба. Но снаряжать самострел сидя на дереве оказалось не так-то просто. Нога в натяжной скобе самострела так и норовила соскочить с ветки. Несколько раз верзила едва не сверзься вниз. И все же ему удалось закинуть тетиву на собачку. После чего Олькша ощупал колчан, притороченный к прикладу. На стрелах, которые он оттуда извлек, вместо обычного железного наконечника красовался тупой набалдашник.

– Беличьи стрелы… – простонал Олькша.

– Что? – не понял Волькша.

– У нас остались только беличьи стрелы.

– Какие еще беличьи стрелы? – недоумевал Волькша.

Это потом он понял, что Хорс был горазд на малые или большие охотничьи хитрости. Владея самострелом чудовищной силы, он измыслил и то, как бить белку, не портя шкуры. Тупая стрела могла расплющить мысь в лепешку, раскрошить ее косточки, но не дырявила ценный мех.

Но чем могли пригодиться беличьи стрелы против стаи волков?

– Ничего, – подбадривал себя Ольгерд Хорсович: – Сейчас по лбу заеду, мало не покажется! Ну, получай, – сказал он, направляя самострел на одного из волков под деревом.

Но спустить тетиву он не успел: стрела съехала по ложу вниз и упала зверь на спину. Тот вздрогнул, поднял морду, но с места не сдвинулся.

– Вот ведь, леший, – негодовал Олькша. Выходило, что стрелять в волков, что разлеглись под дубом, невозможно, а в тех, что еще не подошли к дереву, – сложно, почти бесполезно, – мешали ветви. Из трех стрел в зверя попала только одна. Ребра хищнику она, кончено, сломала. Он заскулил как побитая дворняга, стал приволакивать переднюю лапу, но в лес не убежал.

– Перркеле! Перркеле! – метался Олькша по своему суку. – Так ведь здесь и замерзнем!

Вскоре стая собралась вокруг дуба. Волки подходили, сидели какое-то время, потом сворачивались калачиком и впадали в дрему. Ни дать ни взять свора карельских ездовых собак мирно дожидается хозяина.

Незадачливые искатели барсучьих нор сникли окончательно. Масляно-желтый, холодный Каляда уже смотрел на Запад. Небо полностью очистилось от туч. К ночи мороз окрепнет. Утром на ветвях дуба будут сидеть два заиндевелых мертвеца. И, если до следующего полудня ветер не сбросит их тела на землю, волки уйдут на поиски другой добычи.

К стае, подволакивая задние лапы, прихромал раненый вожак. Самострельный дрот он из себя все-таки выгрыз. За волком тянулся яркий красный след. Но лобастой своей головы он не опустил, а на лежебок под деревом рявкнул так, что те вскочили, как укушенные.

Дождавшись, пока все волки его стаи поднялись с сугробов, белогрудый вожак сел, запрокинул морду и завыл. В его пронзительном вое не было жалобы, в нем не было ни боли, ни страха, ни голода. Зверь давал клятву любой ценой прикончить тех, кто посмел обагрить снег его благородной кровью, и струйка пара возносилась к небу из его приоткрытой пасти.

Волки один за другим подхватывали песнь вожака. И вскоре весь лес леденел не только от мороза, но и от их воя.

Волькша признался потом, что слушая волчью тризну по самому себе, он был готов сигануть навстречу зубастой смерти, только бы прекратилось их завывание. Ему казалось, что его жизнь утекает куда-то в страну лесного эха. Руки и ноги его коченели. Бежать было некуда. Надеяться на не что. Впереди, куда не кинь, объятия костлявой Мары…

И тут один из клыкастых отпевал вскинул передние лапы, закашлялся и повалился на снег. Длинная стрела с каменным наконечником торчала из его груди. Следом подскочил от боли и рухнул замертво его товарищ. Спустя пару мгновений третья стрела оборвала еще одну волчью песню.

Вожак рявкнул, и стая, припадая к земле, рассыпалась между деревьев. Парни завопили от радости. Но их ликование было недолгим. Волки, прячась за стволами и сугробам, начали окружать стрелка, так нежданно-негаданно пришедшего на помощь незадачливым искателям барсучьего молока. Из-за ветвей венеды не могли рассмотреть своего спасителя. Однако то, что волки теперь охотятся на него, они видели наверняка.

Опять запела тетива. Но ответом ей было молчание: выстрел не достиг цели.

Еще две стрелы просвистели напрасно, и лишь четвертая нашла свою жертву.

– Ну, что же ты! – Крикнул Волькша Рыжему Люту. – Стреляй!

– Куда? – спросил его Олькша.

– По волкам!

– Зачем? – хлопал глазами Хорсович.

– Надо ему помочь! Кто знает, сколько у него еще осталось стрел.

– А что станется зверям от тупых-то стрел?

– Да ты стреляй! – вопил на приятеля Волькша.

Тот шумно вздохнул и вставал обучь в самострельную скобу.

К великому ужасу Годиновича тетива охотничьего лука звенела теперь не так часто раньше. Волки были на редкость умны и просто так бока под стрелы не подставляли. Но, даже невзирая на всю их изворотливость и почти человеческую сообразительность, стая потеряла еще четверых.

Два из пяти самострельных выстрелов достигли цели. Но тупые стрелы били больно, но не смертельно.

И вот на поле неравной битвы пала тяжелая тишина, – в колчанах людей кончились стрелы. Только волки перебранивались короткими рыками.

– Надеюсь, он уже забрался на дерево, – с надеждой промолвил Волькша. Сидя на ветке, он уже совсем закоченел и почти не чувствовал ни рук, ни ног.

– Сдается мне, что нет, – ответил Ольгерд. От возни с самострелом он немного согрелся, но и его ноги изрядно замерзли.

И действительно, рычание волков становилось все наглее. Не трудно было догадаться, что они окружили своего обидчика и сейчас бегают вокруг, отвлекая его внимание от того из них, кто первым бросится на жертву.

– Да чтобы меня Вий[126]126
  Вий – темный бог, навья ипостась Велеса, по сути, властелин Нави.


[Закрыть] забрал! – выругался Волькша: – Они сейчас его порвут, а потом за нами вернутся.

– А что делать-то? – басил верзила с нижней ветки.

– Ты как хочешь, а я сигаю с дерева. Лучше уж быстрая смерть, чем замерзнуть тут в строганину.[127]127
  Строганина – замороженное мясо, которое ели стругая его ножами на тонкие дольки.


[Закрыть]

Через мгновение Волькша уже летел со своей ветки в снег. Если бы он воткнулся в него ногами, то завяз бы по грудь. Но он приземлился на задницу и потому выбрался из сугроба в два счета. Снегоступы и стояли под деревом. Рядом валялась лопата. И в этот раз Годинович уже не раздумывал, много ли он ей намашет.

За деревьями заскулил волк. Видимо, стрелку удалось отбить первый наскок.

– А-а-а-а, – заорал Волькша и ринулся на шум схватки.

Его крик и вправду отвлек волков. Они оборотили морды к новому врагу. Этим тут же воспользовался человек, которого они окружали плотным кольцом. Он навалился на ближайшего волка и всадил длинный опоясный нож ему под лопатку. Зверь взвизгнул и упал замертво.

Через миг человек был уже снова на ногах, но два хищника вцепились в рукава его полушубка и остервенело рвали их. Еще два волка кружили неподалеку, нацеливаясь в ноги.

Волкан заорал еще громче и потряс лопатой над головой. Первого подвернувшегося на пути зверя он огрел между ушей так сильно, что загребная часть лопаты разломилась и стала похожа нелепый деревянный топор. Второй волк оказался ловчее и увернулся от удара, но при этом отпрыгнул в рыхлый снег, где его и настиг удар по загривку.

Незнакомец, боровшийся с двумя матерыми зверюгами, извернулся и полоснул одного из них ножом по груди. Брызнула кровь, но волк лишь захрапел и сильнее сжал челюсти. На это раз его клыки вспороли не только полушубок. Человек закричал от боли.

Годинович, что было сил, рванулся на помощь. Трое волков шарахнулись в сторону. Однако те, что тщились одолеть охотника, не сразу не заметили его появление. Удар лопатой по хребту, и челюсти подрезанного волка ослабли.

И все же шесть голодных волков еще вполне могли растерзать двух людей. Волкан осознал это, когда в его зипун вцепились сразу три смрадные пасти. От чудовищного толчка он упал лицом в снег и выронил свое оружие. Он попытался нашарить его, но в его запястье впились еще одни челюсти.

– Наших бьют! – раздался издалека рев Ольгерда. От боли и ужаса Волькше показалось, что его приятель кричит из-под земли.

Однако клыки, терзавшие его руку, исчезли.

Где-то за пределами Волькшиного сознания, жалобно заскулил один зверь, потом другой. Мир еще несколько раз перекинулся через голову и впал в безмолвие.

– Волькша, Волькша! Ты как? Брат, что с тобой? – Олькша перевернул обмякшее тело приятеля и смахнул снег с его лица: – Ты жив хоть, дурь латвицкая? Ну, вот куда ты без меня помчался, Лих лопоухий.

– Сам ты – лопоухий, – пробурчал Волькша: – Что так долго плелся?!

– Это я плелся? – возмутился верзила: – Да я сразу за тобой спрыгнул. Только я же не воробей, как некоторые. Меня снег не держит. Даже в снегоступах. Пока добежал два раза по пояс проваливался… Да, я!.. Да, я!..

– Ладно тебе, братка. Спаси тебя боги, как ты меня спас, – примирительно сказал Волькша, и тут только вспомнил об охотнике, кому оба парня были по-настоящему обязаны своим спасением.

Как же он удивился, когда увидел, чем занят их благодетель. Вместо того чтобы перевязывать раны он ходил и собирал свои стрелы.

– Эй, – окликнул охотника Ольгерд.

– Mitä?[128]128
  Mitä – «что» по-фински.


[Закрыть]

И тут только оба парня узнали в своем спасителе того, кто накануне лишил их рысьей шкуры.

– Кайя, это ты? – спросил Волькша по-карельски.

– Да, я, венед, – ответила девушка, вытаскивая очередную стрелу из коченеющего зверя: – А кого ты ожидал увидеть?

– Никого, – промямлил Годинович и краем глаза посмотрел на Ольгерда. Хоть и не верил он, что тот и впрямь, как и обещал, кинется убивать обидчицу, однако от Рыжего Люта можно было ожидать всего, что угодно.

Всего, что угодно, только не этого: Ольгерд застыл на месте, хлопая глазами и то и дело вытирая красный от мороза нос. Он силился что-то сказать, но подходящие слова обходили стороной его твердолобую голову.

Кайя собрала все стрелы, которые смогла найти, и вернулась к месту последней схватки, где вынула опоясный нож и принялась свежевать одного из волков.

– Ты что…? – осторожно начал Волькша: – Ты что делаешь?

– А ты разве никогда не видел, как свежуют зверя? Я вообще-то снимаю шкуру, – ответила Кайя.

– Видел, – сказал Годинович, не очень ободренный таким обращением: – Я не понимаю: зачем тебе его шкура?

– Ты что в Суоми все это время жил? – съязвила девушка: – Это же Белая Смерть! Да я за ним без малого два года охочусь! Его же ни один волкодав в округе одолеть не в силах. Не слышал что ли, как люди о нем говорили, что и не волк это вовсе, а норманн-оборотень, и что ни стрела, ни нож, ни капкан, ни яма ему нипочем? А вот ведь, издох, как кайра![129]129
  Кайра – «собака» по-карельски.


[Закрыть] Не бросать же его здесь коченеть. Да из его шкуры выйдет такой оберег, что сам Хийси[130]130
  Хийси – бог охотничьей удачи у древних карел.


[Закрыть] позавидует.

Белая Смерть… Да, и в Ладони поговаривали о такой напасти. Дескать, нет управы на белогрудого волка. Никого зверь не боится. Скот режет среди бела дня. А стаю свою чуть ли не круглый год при себе держит, как свейский ярл боевую дружину.

– А дать я помощь? – раздался хриплый голос Олькши. Один Велес знает, сколько времени он собирал в своей косматой башке эти несколько карельских слов.

– Что тебе дать, венед? – спросила Кайя и на всякий случай пододвинула лук поближе.

– Я помощь… делать… шкура… ты, – с трудом промямлил верзила. Его ноздри топорщились. Еще одна шуточка со стороны олонецкой девчонки, и от его миролюбия не останется и следа: он зашкварчит как вода на раскаленных камнях.

– Он хочет помочь свежевать волка, – торопливо объяснил Волькша.

– Он будет делать это языком или руками? – спросила Кайя, пряча улыбку.

– Руками, – ответил Годинович.

– Ну, тогда еще ничего, может и справится, – успокоено заключила девушка, и Волькша чуть не рассмеялся.

– Помогай. Делать шкура. Да? – громко, как глухому, сказала Кайя и указала ножом на волчью тушу.

Ольгерд заулыбался и подошел ближе. Девушка попятилась: береженого и Укко бережет. С волчьей шкурой рыжий верзила справился быстро, даже не смотря на мороз. От усердия он так перемазался кровью, что глядеть на него без смеха было невозможно.

– Вот, – сказал он, протягивая Кайе мгновенно задубевшую на морозе шкуру вместе с головой. Без волчьей головы из шкуры оберега не сделаешь.

– Венед – хороший охотник, – похвалила девушка: – А кто из вас подстрелил задние лапы Белой смерти?

Олькша спохватился. В пылу битвы он совсем забыл про отцовский самострел.

– Слышь, Волькш, – начал было он в своей обычной задиристой повелительной повадке, но, увидев раны на руках приятеля, осекся: – Ладно, сам схожу.

– Так кто из вас вожака подстрелил? – повторила свой вопрос Кайя.

Волькше очень хотелось присвоить эту удачу себе, но открыв, было, рот, он отчего-то смутился и невразумительно пробурчал:

– Я не помню…

Когда на поляну вернулся Ольгерд с Хорсовым самострелом на плече, Кайя сама решила, кто из парней произвел выстрел, который лишил Белую Смерть его волшебной прыти.

– Венед хорошо стреляет, – сказала она Олькше и уважительно покачала головой.

Рыжий Лют расплылся в улыбке.

– Я носить… три… они… ты дом, – предложил он, показывая на убитых волков: – Шкура… плохо… пропадать…

Кайя задумалась. Еще немного и начнет смеркаться. Волчьи шкуры, конечно, не рысьи, но все равно за них на торжище можно было выменять рыбы, жита, овса или ячменя. Но с другой стороны… вести венедов в дом. Этот как призывать на свою голову капеета…[131]131
  Капеет – мифологический волк карельского эпоса, пожирающий Луну.


[Закрыть]

– Хорошо. Венед будет хороший гость? – спросила девушка.

– Да! Да! – закивал Олькша.

– А ты, говорливый венед? – обратилась она к Волькше.

– Я тоже обещаю быть хорошим гостем, – сказал Годинович, вспоминая рассказы отца про карельские обычаи: – Я – Волкан. Он – Ольгерд, – добавил он для солидности.

– Ладно, Волкан и Ольгерд. Пошли быстрее. Скоро стемнеет.

Олькша закинул себе на плечи сразу трех волков. Хотел и четвертого, но ноша оказалась совсем не по силам. Кайя взвалила на себя молодую волчицу. Так что Волькше волей-неволей пришлось тоже нагрузиться волчьей тушей, хотя после всего случившегося за день сил у него почти не осталось.