Текст книги "Эротическая Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим (СИ)"

Автор книги: Яна Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Василий Кожелянко
Дефиле в Москве

ГЕРОЙ ПРИЕХАЛ

Утром первого ноября 1941 года львовский поезд медленно приближался к черновицкого вокзала. Командир разведывательной роты первого куреня бригады специального назначения Украинского войска хорунжий Дмитрий Левицкий смотрел в вагонное окно на окраины Черновцов, вынырнувших из еще нехолодного седоватого тумана. Три года его толкла судьба, и он не был дома. Три года прошло от того тоже осеннего, но холодного и мокрого вечера, когда агенты сигуранцы ворвались в помещение, где происходило эксклюзивное собрание провода студенческого ячейки ОУН. Жандармы и агенты в гражданском профессионально крутили ребятам руки, одевали бранзулетки, били под дых и привычно бубнили стандартное румынское «футуз кручя…»

Связали Ореста Митковського, Теодора Савчука, Илария Забродского, Василия Безверхого, его ближайших приятелей, студентов, как и он, Черновицкого университета. И сидеть бы Дмитрию Левицкому вместе с ними в Дофтани, если бы не знание джиу-джитсу, не черноземная физическая сила и бельгийский браунинг, выданный ему накануне самим Зубром, близким соратником Степана Бандеры. Дмитрию кузнечные кулаки, с которых порой смеялись его очень интеллигентные товарищи, три пули из браунинга – одна в люстру пана Купчанки, хозяина конспиративной квартиры, и две – в телеса секретных агентов, а также длинные и резвые ноги проложили ему путь мимо румынской тюрьмы.

Некоторое время Левицкий скрывался в семьи в Великом Кучуров, а впоследствии в крестьянском наряде вместе с хозяевами из Каменной, которые ехали в горы жечь уголь, на телеге перебрался в Вижница. А уже там местные контрабандисты за серебряный швейцарский портсигар переправили его на польскую сторону.

Румынская власть долго цыкала в глаза отцу, старому доктору Теофилу Левицкому, но арестовать не решились, – должны были считаться с международной заключением: черновицкого психиатра сам Зигмунд Фрейд уважал за постоянное полемику с психоанализом на страницах специальных журналов. А больше у Дмитрия никого не было, если, конечно, не считать Генцю. Есть ли она в Черновцах? Или вороватый папаша вместе с верезгливою мамулей не переправили ее в Вену, как собирались еще тогда, в 1938 году? Очень кареглазая Генця Мангеровна таки попила тогда его кровушки, говорила, чтобы перешел тогда в ее политическую веру, чтобы запустил бакенбарды, как у Жоржика Цимерманна, и зачёсывался бы не на левый, а на правый пробор, так, мол, он похож на немецкого канцлера. Но Дмитрий именно поэтому и носил коротенькие усики и зачёсывался наискось, чтобы быть похожим на своего непревзойденного кумира – великого фюрера немецкого народа Адольфа Гитлера. Она этого не понимала, потому что поглядывала на восток, за Днестр, и он имел подозрение, что гуляла с залётными комсомольцами. Время их рассудило. Где теперь большевики? Агонизируют за Уралом. На его таки получилось. Через шесть дней в поверженной Москве, на их Красной площади, сам фюрер Адольф Алоизович и вожди стран – союзниц Рейха будут принимать дефиле победоносных армий. День выбран неспроста: 7 ноября большевики почитали как день своего прихода к власти в 1917 году. На трибуне мавзолея первого большевицкого премьера, мумия которого по приказу фюрера похоронена где-то в Петербурге (Адольф Великий боявся непогребенных трупов), будут стоять большие люди, юберменши Европы, конструкторы нового порядка: Адольф Гитлер, дуче Муссолини, маршал Антонеску, адмирал Хорти и еще с десяток руководителей государств Антикоминтерновский пакт. А главное не то, что испанский вождь Франко будет обниматься с императором Японии на фоне храма Василия Блаженного, самое важное для Дмитрия и, как он думает, – для Украины, то, что на мавзолее равный среди равных, легітимне и полноправно будет стоять вождь Украинского государства – Степан Бандера.

Площадью в первых рядах продефилирует, конечно, немецкие солдаты: батальон СС, батальон вермахта, затем люфтваффе и моряки. А за немцами – вторыми – третьими и не какими-то там четвертыми, вторыми, пойдут украинцы. В первом шалаше с черными петлицами войск специального назначения и серебряными аксельбантами промарширует и он, хорунжий Дмитрий Левицкий. Уже за ними пойдут итальянцы, румыны, мадьяры и остальные союзники. А вторые – украинцы! Ибо каким бы был самоуверенным и националистическим фюрер Адольф, а понимал, что без миллионного Украинского войска, чьи полки первыми ворвались в Москву, еще неизвестно, чем бы закончилась экспедиция на Восток.

А пока Дмитрий Левицкий едет на один день в Черновцы, чтобы увидеть отца и Генцю, если удастся.

Черновцы напоминали зоопарк, в котором слуги пооткрывали все клетки и ушли. Румыны передавали власть украинцам. Вылез им боком 1918 год: тем же путем, что шли тогда на Черновцы, румынские войска отходили в направлении Глубокой, а из Кицмань в город входили колонны украинских частей. Украинских военных с синими петлицами, что указывало на их принадлежность к пехоты, было мало – фронт! В основном шли зеленопетличники (национальная гвардия) и кое-где с черными петлицами в масках – коммандос – подразделения специального назначения Службы безопасности Украины. Румыны, еще недавно свирепые ненавистники всего украинского, а теперь – союзнички по Антикоминтерновському блоку, покидали Черновцы связи с Берлинским сентябрьским пактом. Президента Украины Степана Бандеру и маршала Антонеску за стол переговоров посадил сам Гитлер. Наш президент согласился на некоторый компромисс и отказался от претензий на Южную Буковину с Сучавой, зато румынский диктатор держался стойко, как настоящий римский легионер, пока немецкий фюрер разозлился и отругал Иоанна Антонеску, как нашкодившего гимназиста, мол, что мне с вашей румынской нефти, если не буду иметь на Восточном фронте миллионной украинской армии, к тому же боеспособной, в отличие от… Тут Адольф Великий проявил великодушие и не назвал, кого он имел в виду.

– А кто покорил Транснистрию? – язвительно спросил Антонеску Гитлера.

– Господин маршал, это уже юг Украинского государства, – разъяснял Гитлер. – Что мне с того, что вы якобы взяли Одессу? А если бы я не нашел общий язык с украинцами, у нас в тылу появилась бы их повстанческая армия, которая бы оттянула на себя часть войск.

– Непременно, – улыбнулся Степан Бандера.

– Ну и что? – Антонеску с вызовом окинул взглядом Гитлера и Бандеру, который сидел за столом напротив.

– А то, – вскипел Гитлер, – что тогда большевики всех нас разобьют!

– И заберут у вас не только Северную Буковину, но и Бессарабию, господин, – добавил Бандера.

Как-то помирились. Румыны согласились отдать не всю Северную Буковину, а лишь этнически украинские районы. Это – безобразие, но до времени пусть будет так, – мыслили украинские князья. Пока мы союзники, пусть…

Хорунжий Левицкий от вокзала пошел пешком, хотелось присмотреться к Черновцов в украинской ипостаси. Вывески на лавках и кофейнях еще кое-где были румынские, но на городской ратуше уже реял сине-желтый флаг, да и кое-где появились лозунги «Свой к своему по свое». Дмитрий зашел в одну кофейню с таким лозунгом, которое было наспех написано на кусках картона, и дальше кривыми буквами: «Веселий заклад у Грицька Федюка. Кофе, бутерброды, горячие блюда и различные напитки. Просим украинцев и союзников.»

«Этот Гриша, видно, хороший политик», – позаботился Дмитрий и зашел в зал. Она была далеко не пустая как на военное время. Сидело всякого разношерстного люда. Двое степенных сельских хозяев в кожухах пили пиво и ели селедку, в углу возле них стояли их плети, – значит, где-то на улице должны быть телеги, на которых они привезли в город дрова, сено или древесный уголь, выжженное в Карпатах тяжким трудом с риском для жизни. Было с полдесятка девиц профессии известного, было несколько поношенных барчуков, возраста и занятия неопределенных, без таких не обходится ни одна кнайпа Европы, за стойкой трое румынских офицеров-артиллеристов пили коньяк и кофе.

– Ладно, господин хорунжий! – выбросил вверх правую руку и подбежал к Левицкого корчмарь Грицько, которому больше бы подходило называться дядей Гришей, потому что уже имел какой-то год, до того был еще и плохо выбрит и имел «траур» на ногтях. Дмитрий заметил, что Гриша хорошо разбирается в знаках различия Украинского войска и по двух серебряных ромбах на побегах узнал в нем хорунжего.

– Ладно Гитлер и Степан Бандера! – рявкнул в ответ Левицкий.

– А полковник Мельник не горазд, пане хорунжий? – задорно спросил корчмарь Дмитрия.

– Ладно, почему не в порядке, – Дмитрий имел хорошее настроение и не хотел вымуштровувать зарвавшегося Гришу. Румынские офицеры с любопытством взглянули на него.

– Ладно, пане корчмарю, а еще лучше будет кофе и порция коньяка, – чуть добавляя командных ноток голосу, сказал Левицкий и сел за свободный стол. Гриша, немного обиженный таким непониманием его буковинского патриотизма, поспешил выполнить заказ.

«Откуда у этого Гриши в несвежей рубашке настоящая арабика и неподдельный мартель? – думал блудный хорунжий, – но хайль, то есть в порядке по-нашему. Ладно, почему не в порядке», – думал присяжный член единой объединенной ОУН, ведь делом объединение «старых» и «молодых» оуновцев занимался сам адмирал Канарис, шеф лучшей в мире разведки – абвера. Сначала с его помощью было выявлено в обеих ветках организации всех провокаторов и агентов Кремля, впоследствии начались непрерывные переговоры, а решающим фактором процесса, в апогее которого Степан Бандера и Андрей Мельник подали публично друг другу руки, при чем Бандера как левак сначала был протянул левую руку, но вовремя спохватился, стала заявление райхсканцлера и фюрера Германии Адольфа Гитлера, что, мол, только при единой ОУН может быть Украинское Государство. ОУН объединилась, Гитлер признал правительство Ярослава Стецько, который сразу перебрался из Львова в Киев и запретил немцам соваться в украинских гражданских дел, Андрей Мельник возглавил Центральную Раду – украинский парламент, большинство в котором имела ОУН, были представители и других мелких партий: свободные земледельцы, национал-демократы, но до времени пусть… Где-то под пеплом на украинском политическом грунте еще тлеют огоньки раздора, но опасность возвращения большевизма заставило всех достойных хотя бы для отвода глаз хранить монолитное единство Украины, правительства, народа и ОУН, потому – ладно! – ладно, осведомлен в военных делах (что подозрительно), корчмарю Грицьку; ладно, союзнички – румынские артиллеристы; ладно, хорошо одеты и подкрашены курвы за соседним столиком, ладно… Дмитрий почувствовал, что пьянеет, встал, рассчитался и вышел.

НЕМНОГО НЕ ПО СВЯЩЕННОМУ ПИСАНИЮ

– Где шатался три года? – мрачно спросил доктор Теофил Левицкий после того, как молча обнял сына, ощупал руки, плечи (или целый?), немного расчувствовался, но быстро овладел собой и убрал привычного авторитарного толка.

– В мирах, тату, в мирах, – весело отвечал Дмитрий, достигая из чемодана кое-что из яства: мясные консервы, мешочек с кофейными зернышками, сигареты, шоколад, бутылку французского коньяка и две бутылки любимого отцовского красного вина. Старик строго посмотрел на все добро.

– Если все это от там того лайдака Адольфа, то можешь обратно паковать, – процедил сквозь зубы.

– Папа, как можете такое говорить о великом фюрера? – вскипел Дима, – это же…

– Байстрюк, – оборвал его старик.

– Папа!

– Что, пап? Блудный сын, нашел себе цимборика – бастарда австрийского, думаешь, тельца упитанного тебе зарежу, ибо сын мой пропадал и нашелся? А он с Адольфом по Европе гулял.

– Тату, вы можете не уважать господина Адольфа, но на еду не грешите! Это продобеспечение старшины Украинского войска.

Старик все еще мрачно смотрел на сына, но взгляд его, потеплевший, когда разглядел знаки отличия на униформе: трезубцы на пуговицах и украинские правительственные награды: на шее Гетманский Крест первой степени – награда, которую нетрудно увидеть в старшины любого рода войск, побывал на фронте; так же, как не редкость Казацкий Крест на груди шеренговых и подстаршин или Княжий Крест на мундирах генеральной старшины. Но еще на Дмитровых груди блестело чудо редкое из редких – награда, которую имеют только отчаянные и которую дают за выполнение неимоверно трудных задач – на черно-красной ленте висел знак особой доблести – серебряная медаль восьмигранная «Ночь Зализняка».

– Много человеческой крови пролил за эту шпильку? – спросил старый пацифист молодого милитариста.

– Папа, – уже спокойно ответил Дмитрий, наполняя рюмки коньяком, – людей не убивал, врагов – уничтожал.

– А кто твои враги, парень?

– Враги Украины, папа.

– А немцы, выходит, приятели?

– Немцы, тату, помогли Украине избавиться от большевиков, а нам здесь – румын. И поляков в Галиции уже нет.

– А цена, сынок, цена тебе не снится по ночам?

– Наши страдания, тату, веками не снились никому – ни полякам, ни москалям, ни цивилизованным англо-французам. Настало наше время! Украина будет Империей Трех Морей!

– Каких еще морей, двоечнику по географии?

– Будущая Украина будет доминировать в Черном море, папа?

– Будет, это ее историческое право.

– А Беларусь попросится под нашу руку, когда кацапы начнут наседать?

– Очевидно, попросится.

– А Балтия, в частности Литва, не захотят быть в зоне государственных интересов Украины?

– С какой бы это стати?

– Беда заставит!

– А, тогда да, попросятся, – доктор Теофил наконец впервые с тех пор, как встретился с сыном, улыбнулся.

– А если прибалты попросятся, то мы им откажем?

– Да где там.

– А теперь, папа, считайте моря.

– Черное – раз, Балтийское – два, третьего не досчитаюсь.

– Считайте дальше, папа. Москалей разбито?

– Разбито, но все равно какая-то Россия будет.

– Будет. Почему бы ей не быть, но захочет быть в составе этой России Кубань?

– Не может она этого хотеть!

– Итак. А за ней и Дон, и Ставропольщина, и Надтерещина. А теперь скажите, тату, кавказские народы захотят самостийности?

– То они могут хотеть, но им немота вместе с твоим кумиром Адольфом даст?

– За немцев – другая беседа, как пришли – так и уйдут.

– Сынок, немота, пока не будет бит, не пойдет.

– То будет бита! Тату, наши генералы говорят… но нет, вам лучше этого до времени не знать.

– Понял, но ты же преклоняешься перед Адольфом.

– Это большой человек, папа, но ему не быть императором Ариане. Достаточно ему Европы.

– В Европе он долго не погуляет, англо-французы, как ты, Митре, говоришь, разорвут мирный договор с ним и ударят в спину, когда он ослабнет.

– Первое он ударит, очевидно, никто не верит в мирное соглашение, но пока она существует, нам надо думать о себе.

– О Империя Трех Морей? Третьего моря еще не досчитали.

– Будет третье – Каспийское! Кабарда, Осетия, Чечня, там Дагестан, если хотят, то получат свою независимость. Но также захотят с нами дружить. И мы им не откажем.

Бутылка коньяка опустела, а картофель только досмажилась. Господин Теофил вскочил и начал накладывать картошку с мясом у полумиски. Дмитрий на старинном кофейном мельнице молол кофе.

– Я сейчас, – господин Феофил вышел в свой кабинет и возвратился с бутылью сливовой настойки.

– Имперские офицеры употребляют эту скромную крестьянскую горилку? – спросил Дмитрия.

– Понемногу, как говорила моша Катрина, – ответил Дмитрий. – Папа, я хотел вас спросить…

– Спрашивай, – улыбнулся господин Теофил, – она в Черновцах. Чего покраснел, кавалере медали «Ночь Зализняка»? Она здесь с мамой. Отец ее, Юрий Мангер, волочится мирами, чем гендлює.

– Бедствуют?

– Вроде нет, ибо тот Мангер, хоть удерживает шлюх в Истамбуле и в Загребе, все-таки им толику присылает потому курвий сын зарабатывает неплохо.

– А краснею я, папа, от твоего цуйки. А она что делает?

– Мама ее шьет шляпки, а твоя Генця ходит в Университет. Недавно имела цурис с сигуранцою.

– Что, дальше ее тянет влево?

– Отдай так, потому что шили ей шпионаже в пользу большевиков и могла пойти к Дофтани, если бы не Берлинский сентябрьский пакт.

– Не думаю, чтобы она была комсомолисткою.

– И так уж нет, но полиция нашла у нее книги украинские с той стороны. Ну, там молодой Тычина, Волновой, пьесы Кулиша. Самое смешное то, что эти книжки и в подсоветськой Украине были запрещены.

– Не то она читает, тату.

– А что имела бы читать? – «Майн Кампф» того недоученного дурака?

– Папа, опять за рыбу деньги. Я понимаю, что наша дружба с немцами не вечна, но ведь Адольф Алоизович – фигура первой величины.

– Глыба! Матерый человечище!

– Именно так. А это кто так сказал?

– Еще один маньяк. Адольф прошлой неделе закопал его мумию где-то на Петербуржчине. Задурит вас Адольф, Митре, такой же мошенник, как его молочный брат Йосиф Прекрасный, одну волчицу сосали, одного отца Вельзевула детишки. Кстати, где теперь Сталин, поймали его?

– Да, папа, поймали, эти медали за так не дают, – сказал Дмитрий и показал на серебряный восьмигранник «Ночь Зализняка» на груди.

Господин Теофил с уважением немного помолчал. Выпили, заели, приступили к кофе.

– Задурит все равно Шикльгрубер, задурит!

– Папа, пока он здурить, Украину мы уже собрали, а если бы победил Сталин, то еще не известно, как бы все вернулось.

– Но ведь уже была УССР.

– То на смех курам, да и думаю, Сталин не отдал бы нам Холмщину, Пряшевщину, Кубань, Воронежщину, Берестейщину, Крым, зрештою.

– Не отдал бы. И не надо просить ни у Иосифа Прекрасного, ни в Адольфа Недоношенного.

– Папа, вы профессор, а мыслите как вугристий гимназиста-романтик: что бы было, если бы… Имеем то, что имеем! Украина – от Ужгорода до Єкатеринодара – есть? Есть! Сталин такой простор нам бы не дал овладеть, а может, вообще, победив в этой войне, стал бы на позиции монархизма, ввел золотые побеги офіцерству, заигрывал бы с православной церковью, за «великий русский народ» пил бы, и так вплоть до полного великодержавного переворота – отмена всех республик с национальными титулами и разделение Советской империи исключительно на губернии. Что будет потом, нетрудно догадаться: объявление догмой марксизма и, творчески развивая ленинизм-сталинизм, избрание Иосифа Первого всероссийским императором на земском соборе, и – каюк Украине.

– Как психиатр я такой ход вполне допускаю. Иосиф, как и твой Адольф, кстати, больной на власть, и эта болезнь прогресує, но коммунистический формализм он бы сохранил. Он догматик, а эти ребята очень не любят менять именно форму. Я даже предполагаю такой абсурд, как золотошиті побеги с серпами и молотами вместо двуглавых орлов. Но большевистскую трескотню он бы оставил, – под эту дудку можно еще заманить немало легковірів, особенно среди интеллектуальной лівоти в Англо-Франции. Те еще не знают, что их ждет.

– От Сталина уже никто ничего не ждет, – мрачно сказал Дмитрий. – Вот этими руками я надевал на него бранзулетки. Он, правда, мало что понимал, потому что был какой-то не в себе, под наркотой, что ли…

– И что Адольф думает с ним сделать? Не думаю, чтобы он обидел братика?

– Гитлер планирует большую дефиляду седьмого ноября. Будет тріюмф по образцу римских императоров.

– Побоялся бы Бога. Но ведь он не верит в Него, он верит в Одина, другими словами – в Князя мира сего. Не верю я, Митре, что тут обошлось без руки Люцифера. Да и эти его эсэсовские символы. Нет, это дідьча работа!

– Папа, а у коммунистов что – Божьи символы? Красная пентаграмма, кровавые флаги, масонский молот и серп, как пародия на гениталии в процессе совокупления. Я уже не говорю об их рогатые буденовки и шинели до пят – жрецы Ваала!

– Словом, какое ехало, такое встретило!

– Но ведь между этим – Украина!

– С нечистивих рук!

– Папа, Украину завоевали мы – ОУН, Степан Бандера, наша история. А Гитлер – все-таки великий человек, и я его уважаю.

– Сказал бы я, Митре, что глупый тебя поп крестил, но знаю отца Корнелия как умного человека, да и я тебя вроде учил. Не верь тому лайдакові!

– Папа, он юберменш, ему подчиняются не только государства и люди, но и стихии, он правит миром.

– Я говорю – чертов сын. Но довольно об этом, ты меня не слушаешь, знай, очень хочешь слушать собачью шкуру.

– Слышал уже, – сказал Дмитрий. – Хотел бы немного пройтись по городу, рассмотреть – что, как.

– Успеешь, – недовольно молвил господин Теофил. – Отдохни, відіспись, искупайся. Белье свежую имеешь?

– Есть белье. Но завтра я должен ехать на Киев, а потом дальше на Москву. Дефиляда же за неделю!

– Таки хочешь идти к ней. Но прежде всего искупайся, я уже нагрев воды. И, Митре, ти не думай, что я это… но переоденься в гражданское. Ты же сам, а румыны ярости, как осы.

– Папа, я – офицер спеціяльних войск, десяток на кучу склада.

– То и собирай, а униформу показалось бы вычистить. Погладить. Здесь есть внизу одна женщина, помогает мне по хозяйству. Я позвоню.

Дмитрий все понимал – и что в его родном городе его слишком хорошо знают, особенно из числа нынешних союзничків, и что какой бы он ни был тренирован – против пули из-за угла бессилен, и что – эх, соскучился, в конце концов, по гражданским костюмом – серым, двубортным, таким же серым велюровым шляпой, галстуком в косую полоску, туфли легкие с дырочками, одеколон французский, хорошо… Пошел в лазничку