Текст книги "Ночь в твоих глазах (СИ)"
Автор книги: Яна Ясная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Сама?! Даркнайт, посмотри на свою руку!
– Она на месте!
– Да, но, если ты не заметила, на ней блокирующий браслет!
– Мы его снимем!
– Мы его, разумеется, снимем, но я сейчас вообще о другом! – Тау села, ослепительно красивая, и черные волосы рассыпались по багряной ткани. – Тебе не кажется, что сам этот факт намекает: ты тоже сыщик так себе! Может, Оракул с ним, с расследованием? Родителей все равно не вернуть, так может быть, стоит строить свою жизнь, а не копаться в прошлом?
Я молчала, не зная, что на это сказать, в растерянности и замешательстве.
Я не имею права судить Тау. Ей было сложнее, чем мне.
Но мы же когда-то решили!
Но Тау можно понять.
– Предлагаю махнуть куда-нибудь на восточные острова в мирах Эстелио, – между тем развивала свое видение нашего будущего сестра. – Прибьемся там к гарему какого-нибудь местечкового владыки: тепло, красивые наряды, свежие фрукты…
– Ревнивые жены и надежные яды… – из чистого чувства протеста вставила я.
– Ой, подумаешь! Что мы, от ядов с женами не отобьемся? Будем с тобой управлять гаремом! Хочешь?
– Не хочу!
– Ну и не надо! – Таура была покладиста и сговорчива. – Значит, владыку свергнем, его гарем разгоним, соберем свой!
– Тау, это не смешно! – хотя было смешно, и я усилием воли подавила улыбку.
В моем воображении, свергнутый местечковый царек оказался один-в-один похож на Мэлриса.
И Мэлрис же возглавил гарем.
– Я не смеюсь, – посерьезнела сестра. – Я просто там, на Пьющем Камне, поняла: жизнь проходит, Нэйти! А мы… мы тратим ее на то, что все равно исправить нельзя! А я – твоя старшая сестра, я должна была тебя беречь, а вместо этого позволила влезть во всё это, и в итоге – твоя жизнь проходит мимо, а она ведь одна, жизнь! И ее не прожить наново, когда станет совсем поздно… Пожалуйста, обещай мне, что подумаешь об этом, хорошо? У нас еще есть время: пока мы здесь, на острове, и нам все равно никуда отсюда какое-то время не деться. Мы успеем все обдумать и решить!
Я тоже села.
– Тау, скажи, почему мне так плохо?
– Потому что эта жизнь ни капли не сказка, – отозвалась сестра.
И гибко потянулась вперед, обняла меня, прижалась лицом к моим волосам:
– Нэйти-Нэйти! – и, устыдившись этого порыва нежности, расслабив объятия, попросила. – Покажи мне свой браслет, Нэйти. Расскажи, как ты жила.
– А ты как?
– Я-то нормально жила: сыто и стабильно, – фыркнула Тау. – Я первая спросила! Рассказывай.
Рассказывай… рассказывай! А может, я не хочу! Я, может, оглядываясь назад отсюда, из безопасности сурового острова, видела, что творила несусветную дурь.
...вот только не видела, как бы я могла ее не сотворить.
А, чего уж теперь!
– Когда ты пропала, я от тревоги места себе не находила!
Мы никогда не верили, что наш отец, князь Янтарный, действительно мог нарушить вассальную клятву, запятнать свою честь, нарушив её.
И сперва нас просто не стали слушать – кому интересно, что хотят сказать дочери преступника, желающие его обелить? – а потом и вовсе намекнули, что лучше бы нам с Тау подчиниться воле императора. Прекратить всякую связь, принять, что отныне мы никто друг другу.
Одного взгляда друг на друга нам тогда хватило, чтобы понять: никогда!
И, сделав вид, что смирились, мы обе, независимо друг от друга, стали искать возможность тайного сообщения.
Повезло мне. Немного низкоэнергетических техник, много труда и много, очень много часов, проведенных в библиотеке академии Неце – и мы с тау стали обладателями тайного, только нашего с ней способа связи. Сложного, неудобного, позволяющего обмениваться сообщениями друг с другом лишь один раз в день – и только один час. Но ценного тем, что за эти годы никому не удалось его выявить.
Наставники сочувствовали мне – и помогли связаться с Тау первый раз, передав невинную записку. На которой раз в сутки проявлялся настоящий текст. Я знала, была уверена, что сестра будет читать и перечитывать моё послание, пытаясь отыскать в нем тайный смысл и рано или поздно она его увидит.
Она увидела в первый же день.
С тех пор мы обменивались посланиями ежедневно.
Мы вместе решили, что мы выясним, что произошло на самом деле, и кто виновен в том, что наших родителей казнили. Мы вместе решили, что Тау будет вести наше тайное расследование, а я – изучать добытую ей информацию и помогать анализом...
Эти навыки очень пригодились мне после, когда я рыла носом землю в поисках чуда, которое поможет мне спасти Тау.
– Прости, Нэйти, – вздохнула Тау, и тонкие чуткие пальцы, изучавшие блокиратор, замерли. Она осторожно погладила мою руку. – Всё случилось очень быстро, я не успела тебя предупредить… А потом – не имела возможности…
Я прижалась щекой к ее плечу:
– Я всё понимаю! Просто… это было страшно. А через месяц я увидела ту статью в газете. Там говорили про заговор, про мир Пьющего Камня, и там было твое имя… Тау, я чуть не умерла! Я… как будто на семь лет в прошлое вернулась, когда… О, Оракул – папа, мама, а теперь еще и ты!
Сделав над собой усилие, я оборвала бессвязный лепет.
Вытерла осевшую на лице водяную пыль, которая, несмотря на поставленный Тау щит, висела в воздухе. Взяла себя в руки, продолжила ровно:
– Я решила, что в этот раз, пожалуй, пытаться восстановить справедливость и твое доброе имя не буду. Я буду спасать тебя, и плевать мне, что там было на самом деле.
Я перебирала стебли травы одной рукой, а вторую грела в своих ладонях Тау. И мне становилось легче. Достаточно, чтобы продолжить:
– В Алых Башнях обширные архивы – ради которых я туда и пробилась, собственно. Я выяснила всё, что могла о Пьющем мире. И среди прочего, узнала, что не только светлоэльфийский дом Листар, под чьей протекцией находится этот мир, умеет защищаться от воздействия климантила. Что когда-то на Пьющий Камень претендовал союз из нескольких темных Домов, и они воевали, в том числе, на территории спорного мира, и у их магов была защита. По некоторым деталям удалось установить, что речь идет об артефактах, и это, скорее всего, артефакты периода эльфийского Единства. Чтобы спасти тебя, мне нужно было защититься от климантила самой и защитить тебя. Я нашла в хранилищах Алых Башен несколько климантиловых накопителей, и экспериментальным путем стала выяснять, какими характеристиками будет обладать артефакт, подавляющий его свойства… а попутно искала информацию, у кого из проигравших в войне за Пьющий Камень такие артефакты могли сохраниться. Достоверно подошли два Дома. Я выбрала Алиэто…
Слова лились из меня потоком – я рассказывала Тау всё, что случилось со мной в Алиэто-оф-Ксадель, выговариваясь за все те годы, что я была одна. За все те годы, что я вынуждена была молчать.
– Знаешь, Нэйти, – задумчиво проговорила Тау, когда я выдохлась. – В этой ситуации меня больше всего бесит даже не то, что он тебя...
Она запнулась, но подобрала слова:
– Даже не то, что он затащил тебя в постель. Что? – она вскинулась на мое молчаливое изумление. – Если уж берешься играть в шпионские игры – следует быть готовой к тому, что в них применят грязные приемы!
Она помолчала, нервно кусая красиво очерченную губу.
– Больше всего меня бесит этот браслет! О да, я понимаю, что это логично и рационально, надеть его на тебя! В конце концов секс – это просто секс. А это, – тонкий палец с безупречной формы ногтем ткнулся в металл браслета. – Это – твоя свобода выбора и твое право на самозащиту! и всего этого он тебя лишил. И это приводит меня в алогичную, абсолютно иррациональную ярость!
– Я же говорю, у вас много общего! – я утешительно похлопала старшенькую по руке. – Ты бы видела, как Мэла в твой адрес распирало!
– “Мэла”! О, Оракул, вы только посмотрите – она зовет его Мэлом! – Я любовалась свирепо раздутыми ноздрями.
А потом Тау выдохнула.
– Ладно, пойдем в дом. Здесь сыро.
Бревенчатые стены, проконопаченные мхом, стол и лежанка – одна, но широкая. Никаких окон – только вверху, для вентиляции, и магический светлячок чтобы разогнать полумрак. Очаг и дрова, которые Тау в него заложила и заставила вспыхнуть взглядом.
Подпол я искала и не смогла найти до тех пор, пока защитные маскировочные чары не были отозваны создательницей. А до того чары-то я видела, а вот грубый люк в полу – нет...
Воду Таура собрала из воздуха. Она оказалась вполне годна в пищу, разве что слегка горчила, а, избавленная от горечи очисткой, лишилась всякого вкуса: дистиллят.
И только когда закопченный чайник устроился над огнем, а из подпола возникли съестные припасы, Таура, нарезая твердокаменную солонину прозрачными ломтиками, не выдержала:
– Ладно, выкладывай. Я его – понятно, за что не люблю. А он-то меня за что?!
Миг торжества был каким-то детским: я знала! Знала, что она не стерпит!
И, разбирая вытащенный из подпола тюк (шкуры – родные сестры тех, что были на Сумете, одежда, куда более практичная наших нынешних нарядов и всякие необходимые в быту мелочи) пафосно объявила:
– Ты меня затмевала!
Лицо у Тау стало скептическим: Тау не Мэл, Тау знала, чем оборачивались все попытки выпихнуть меня на свет. Мама, рожденная вне Ожерелья и до конца, не принявшего его традиций, всё пыталась переломить данное Оракулом имя – пока отец не запретил “издеваться над ребенком”, предоставив мне расти там, где мне нравится. В тени.
– Ты стремилась во всем быть лучше меня! – продолжила я свои (Мэловские) обвинения.
С немалым удовольствием, к слову, продолжила...
– Кто бы мог подумать! Это же у меня в детстве была тайная страсть “превзойди Тауру в чем-нибудь, и никому об этом не рассказывай”!
– Ты уводила у меня ухажеров!
– Но ты же сама просила!
Восклицание Тау отразилось от бревен, заставило трепетать пламя, и вода из носика плеснула на в огонь.
– Просила, – с достоинством проигнорировала ее возмущение я, и забралась на лежанку, теперь укрытую мехом. – Но с какой стати я должна была отчитываться в этом перед Мэлрисом?
Стук ножа о доску, выразительный и, я бы даже сказала, зловещий, заставил меня сделать невинное лицо. Но боюсь, Тау и так догадалась, что я смеюсь про себя!
Заваренные прямо в кружках травы слегка отдавали консервирующей магией и пахли противопростудным сбором. Я сделала глоток, и усмехнулась – пожалуй, в здешнем климате это куда актуальнее чайного листа.
Тау забралась ко мне на лежанку, села, прижавшись боком к боку.
– Ты замерзла? Укрыть тебя щитом?
Я отрицательно покачала головой – и продолжила греть о кружку ладони.
Я не замерзла. Просто… приятно.
Пахло одичавшим без людей жильем, дымом и травами из моей кружки. Снаружи грохотало море, а здесь, внутри, было тепло и сырость не доставала до костей. Я бездумно смотрела на светляка передо мной, и пыталась понять, что я чувствую.
Тау ведь осмотрела браслет – но так ничего и не сказала. Что, если мы так и не сумеем его снять? Что мы будем делать?
– Я ведь вспомнила его, – голос сестры казался усталым. – Того, второго, подельника твоего… Мэ-э-эла!
Я улыбнулась в кружку, и не сразу поняла, что она имела в виду:
– Вспомнила? Ты видела его раньше? Он принимал участие в дознании?
– Не принимал. Ты ведь тоже его знаешь, Нэйти. Мы даже были представлены, и он был на балу по поводу твоего шестнадцатилетия!
Я попыталась вспомнить – но на балу в честь первого совершеннолетия младшей дочери князя Янтарного их было столько…
– Его зовут Тайернан Сомхэрл, он бастард – и наполовину не человек. Но кем была его мать – никто не знает.
Тау усмехнулась:
– Он нравился отцу. Папа даже всерьез рассматривал его как подходящего супруга. Советовал мне быть с ним любезной…
Я таращилась в противоположную стену, ошарашенная новостью и теперь уже напрягая память всерьез – но там по-прежнему зияла тьма, не желающая давать мне подсказок.
Сомхэрл, Сомхэрл… Из какого они мира? Где лежат их наделы? Нет, не помню!
– А… а ты? – осторожно уточнила я, подходя к задаче с другой стороны и пытаясь вспомнить, с кем на том балу Тау была любезней.
– Нэйти, ты же знаешь, как я флиртую. Прохожу мимо мужчины пару-тройку раз, если его зацепило шлейфом и поволокло – ставлю галочку. Если устоял на ногах – ну и не очень-то мне было нужно, в мире полно других мужчин, этого вычеркиваем! Папа, впрочем, от своей идеи не отказался, я знаю, и подумывал предложить мою руку столь стойкому кандидату без моего ненадежного посредничества…
Уткнувшись лбом в плечо Тау, я беззвучно хохотала.
День закончился бесконечными “А помнишь?”, и важные темы мы дружно обходили: наше расследование, мой браслет и то, что держать вокруг меня всю жизнь кокон, защищающий от поиска, невозможно даже для Тауры…
И уснули в обнимку, под песню моря, грызущего меловые берега и потрескивание дров в очаге.
А ночью мне приснился он. Мой жених.
Он снова прижимался ко мне в оранжерее, больно вцепившись в запястья. И снова пытался влезть мне в рот его язык, и это было так противно, так неожиданно и… и подло, что я растерялась.
Я растерялась и оцепенела, в ушах грохотала кровь, и я слышала только ее, а еще его слова, такие же навязчивые и противные, как поцелуи, меня мутило, и одеревеневшее тело не знало, что ему делать…
И когда я сумела отвернуться, спасая лицо, я увидела Тауру. Она стояла у входа в беседку, и даже во сне я видела, какие страшные у нее глаза!
“Тау, не надо!” – пыталась сказать я.
Ардан Илиаль Лазурит что-то почувствовал, и развернулся в ее сторону.
Он пытался что-то говорить. Улыбался виновато. Извинялся, кажется: “Мы с моей милой невестой проявили несдержанность” и “Уверяю, мое отношение к ней не изменилось, я всё равно ее люблю и женюсь” ...
Но я уже видела, как течет лавина огненно-рыжих спин – бескрайняя, от горизонта до горизонта. Как дрожит под железными копытами выгоревшая степь. Как трубит о своем гневе страшный бык-таур, и голос его рвет в клочья закатный воздух…
Она ударила, стоило только Лазуриту отступить от меня. Без шуток, без предупреждений, без вызова на дуэль – всей силой, раз, и другой, и… и третий удар Тау удержала. Она дышала бурно и тяжело, судорожно сжимая и разжимая кулаки, вся ее натура требовала продолжить, поднять падаль на рога, и нестись, ревом устрашая всех вокруг…
Но Тау не зря учили держать себя в руках все эти годы.
Только глаза ее были по-прежнему страшными, когда она перевела на меня взгляд:
– Ты в порядке?
Я заставила себя посмотреть на смятое тело.
Стараясь держать себя в руках, не показывать, как трясет меня от страха и обиды, тщательно выговорила:
– Лазурит – союзники. Отец будет недоволен.
Отец был в ярости.
– Ты украла у сестры опыт победы! Даркнайт обязательно справилась бы с обидчиком. Она не девочка для битья, а сильный маг! Тебе следовало подстраховать сестру и дать ей шанс справиться своими силами, а не вламываться в ее поединок.
Мама молчала, тихо присутствуя на диване.
– Я недоволен вами обеими. Можете быть свободны.
Шелест наших платьев, и голос мамы
– Стойте.
Отец не возражает – и мы с Тау замираем, подчиняясь.
– Нэйти, милая. Подойди, – тонкие пальцы берут меня за запястье, тянут меня на диван. – Присядь!
Она берет в ладони мое лицо и пытливо, тревожно заглядывает в глаза:
– Как ты, милая?
И меня прорывает:
– Ужасно! – я трясусь и рыдаю, прижавшись к маме, я всхлипываю и бормочу бессвязно. – За что он так, мамочка, за что?
И чувствую, как мама, целуя меня в лоб, шепчет:
– Этот подлец тебя не стоил, моя девочка…
И пытаясь вытереть слезы, я вижу, как потемнело отцовское лицо, как перекатываются у него желваки…
А мама встает навстречу Тауре:
– Как ты?
И болезненный, надломленный голос старшей сестры:
– Ужасно. Я бы его еще раз убила!
Мы устраиваемся на диване втроем. Вчетвером – потому что папа умещает в объятиях нас всех…
И то мерзкое, противное, что сжало меня изнутри, разжимается.
– Что ж, раз всё важное мы обсудили – у меня есть ещё один вопрос. Лазурит негодует, что одного членов их рода убили подло и бесчестно, не дав ему дуэли. Что мы им ответим? – задумчиво интересуется мама, гладя мою спину.
– Мы ответим, что негодуем вместе с ними, и что подобное больше не повторится, – жестко отвечает отец, и от его голоса веет могильным холодом. – Всех следующих обидчиков княжеской чести моя дочь вызовет на дуэль, и будет убивать строго по регламенту.
Я бездумно пялилась в потолочную темноту. Сон ускользнул, как и не было, оставив после себя воспоминания, разом болезненные и сладкие.
Отец тогда так и не уступил Лазуриту, встал насмерть, отказав как извинениях, так и в компенсации.
Лазурит, скрипя зубами, отступился, испугавшись не столько военного конфликта, на который готов был пойти Янтарь, сколько огласки инцидента. Их претензии, по сути, изначально касались лишь нарушения права Ардана Илиаля Лазурита, дворянина из древнего рода, на благородную дуэль и того, сколь унизительной была расправа – а не самого факта его смерти от руки княжны Янтарной.
Все же, когда отпрыск третьего десятка наследования одного рода позволил себе поднять руку на вторую наследницу другого рода, это…
И даже теперь, несмотря на прошедшие десять лет, я не стала попрекать Тау тем случаем – хоть и в шутку, и от имени Мэла.
Тау тогда очень близко приняла слова отца, об украденной победе. Долго просила у меня прощения, убеждая, что вмешалась не из сомнений в моих силах, а лишь из дурного нрава и утраты ею самой контроля над гневом.
Я вздохнула.
– Ты тоже не спишь? – шепот Тау был едва слышен за рокотом прибоя.
– Сон приснился, – так же тихо призналась я.
– Плохой?..
– Так… Серединка на половинку. Тау, а если бы эта идиотская вербовка (я была против, кстати, и отговаривала Мэла), была правдой, а не провокацией, что бы ты делала, после побега из Пьющего мира?
Вопрос давно вертелся на языке и как нельзя лучше подошел, чтобы отвлечь сестрицу от моих снов – пускай она теперь уворачивается и меняет тему.
– Серьезно: ты убила посредника, успешно сбежала – а дальше что? Ведь это обязательно ударило бы по моему положению – я же оставалась в руках у похитителей и шантажистов. Какой был план?
Но Тау, как ни странно, юлить не стала:
– Какой-какой… прийти за тобой залить огнем всех, кто тебе угрожает. Нэйти, за то время, что мы не виделись, у меня испортились манеры и характер, я видела очень плохие вещи – и всё это собиралась продемонстрировать твоим обидчикам.
Мы помолчали – о чем думала Тау, не знаю, я ждала продолжения и деталей.
– Понимаешь, – наконец собралась она с мыслями, – Шаманская магия – очень… родоплеменная. И кровь, родственные связи, там имеют огромное значение и силу: даже моя сова никогда не напала бы на тебя, безошибочно определив родство. И я, конечно, та еще умелица – но родную кровь почуяла, где бы ее ни прятали. И пришла бы за ней.
А я, смутившись, снова поспешила перевести разговор в другое русло:
– Тау… а что не так с твоей совой?
И чуть не подскочила на лежанке, когда сестрица вдруг свирепо рыкнула:
– Да все с ней в порядке! Просто она у меня дура!
– Зато теперь ты на свободе, и сможешь заменить ее на другую! – я постаралась найти в ситуации светлые стороны.
И растерялась, когда на мой оптимизм Тау сперва захихикала, а потом расхохоталась в голос:
– Это будет весьма проблематично, Нэйти, потому что нет никакой “её” – есть только я! Там, внутри совы, нет никакой посторонней сущности – это всегда я. Только вот уровень владения навыком у меня такой, что обернуться в сову он позволяет, а наложить поверх птичьих мозгов человеческое сознание – не-а…
Мне сложно было уместить это открытие в себя: как так, моя идеальная, всегда и во всем первая Тау – и недостаточный уровень владения чем-то, хоть и шаманизмом!
А она, судя по голосу, улыбалась в темноте этой несуразице.
Нет, ну это же невиданное дело – маг, обученный шаманами. Уникальный случай…
А Тау продолжала:
– В результате, от птицы у этого пернатого чудовища жажда сожрать абсолютно любого противника, а от меня – уверенность, что это ей по силам. Так что моя сова агрессивная, невменяемая птичка, – и в голосе Тау почти нежность прозвучала. – И так будет до тех пор, пока я не овладею оборотом в должной мере и не подчиню телесное духовному…
– А как же ты возвращаешься назад? – любопытство жгло и свербело, и грозилось разорвать меня на сотню, тысячу маленьких Даркнайт.
– А по воле Великого Ничто!
И прежде, чем я успела возмутиться, пояснила:
– Серьезно, оборачиваясь в сову, я никогда не знаю, когда и как я стану человеком. Но видимо, где-то там, на задворках сознания птицы, все же остается немного человека, потому что это всегда подходит только в подходящий момент и в правильном месте.
Я подобрала мех, как одеяло, подтянула его на груди, пытаясь сесть:
– Подробности! Детали! Энергетические схемы! Тау, мы обязательно во всем разберемся, и со всем справимся! О-о-о, сколько же у меня вопросов! Тау, как же тебе удалось этому научиться? Это же… Это...
– Нэйти, Нэйти… – тихо и ласково засмеялась Тау. – Ложись спать. Я расскажу тебе сказку.
И молчала, пока я не улеглась назад. И пока я возилась, устраиваясь по удобнее. И только тогда тихо и негромко заговорила:
– Мне было очень плохо, когда родителей обвинили. Стараниями собственных наставников я оказалась привязана к миру Ор-Шау – “это для вашего же блага, Таура Роше!”. И я понимала, что мне-то так действительно будет лучше, но во мне всё требовало – нестись, спасать… Даже если это не поможет, даже если в этом нет смысла – всё равно, надо мчаться на помощь, защитить, сделать хоть что-то! Может быть, я бы одумалась сама и остановилась. В конце концов, я ведь не дура, и всегда понимала, что из нас двоих умная отнюдь не я, но… меня лишили этой и возможности, и выбора. Я ненавидела всех, а больше всего себя. И степи Ор-Шау, так похожие на Железную степь Янтарного мира, постоянно напоминали о доме, об отце и о том, как он водил меня смотреть на таура, помогая принять себя... Это просто сводило с ума. А нужно было сохранять лицо, держать маску и… и оставаться такой, какой меня привыкли видеть. Надменной, яркой, непробиваемой... Я выдержала неделю. А через неделю сбежала.
В очаге потрескивал огонь, а по крыше нашего домика барабанил дождь. Голос Тау звучал глухо, и в темноте мне было легче слушать, а ей говорить.
– Просто вышла ночью, и из нашего походного лагеря, и из стойбища. И ушла. Вся такая красивая, в алом платье – чтобы те, кто будут меня искать, побольше высматривали яркое пятно и поменьше – меня. Сторожевые контуры меня пропустили – своя же. Конечно, стойбище было обнесено защитой шаманов, но для орков двадцать один – это еще дети, детей насмерть бить нехорошо, а “не насмерть” со мной не работает. Заранее выбрала хорошее место у реки, с приметным деревом – оно до самой воды ветки свесило. Утопила там платье и туфли, и ушла в одной нижней рубашке.
Тау любила свои яркие и броские наряды не только за то, что притягивала в них взгляды. Она любила их еще и за то, что без них становилась невидимкой. И нижние рубашки, я помнила, выбирала соответствующие, позволяющие скинуть платье и не остаться нагой: каменный шелк, способный защитить от удара, или лен-туман, прячущий хозяина… Удовольствие не дешевое – но князья Янтарные не бедствовали.
– Это очень плохая идея, Нэйти, бродить босой по ночной степи. Мне повезло. Еще больше мне повезло, когда под самый рассвет я набрела на табун, который разогнал все, что было опасного поблизости. И в третий раз повезло, что это обошлось без последствий. Орочьи кони злые, легко могут забить, затоптать чужака. Но мне было так плохо, Нэйти, что я об этом просто не думала.
Она говорила, а мое воображение рисовало картины, которых я не видела, картины, которых не было. Розовый рассвет и золотая степь, страшные кони, приученные нести на себе воинов и рвать врагов… И Тау, вцепившаяся в жесткую гриву, рыдающая в шелковую шею.
– Я… дня три я бродила с табуном. Пила с лошадьми на водопое, есть не хотела совсем. Лежала или брела, когда кони паслись, а когда бежали – бежала рядом, ухватившись за гриву. А потом свалилась в истерику. Безобразную. Отрыдала, откричалась… – Тау вздохнула, – И пошла к людям. Наставники на меня даже не вызверились толком. Побоялись, я думаю, понимали, на какой тонкой нитке мой самоконтроль держится. Может, кто-то и хотел мне что-то сказать, но посмотрели в глаза, и отступились. Мне дали один день, чтобы отмыться, отъесться и подлечить сбитые ноги. А на следующий день, на закате, за мной пришли и отвели к шаману.
– А что дальше?
– А дальше – он взял меня с собой на Круг. И я стояла там, в алом платье и надменном лице, и ни слова не понимала, пока эти странные старики, усохшие, но все равно мощные, меня обсуждали. Слишком много силы – потом рассказал мне учитель. И до моего побега всё было хорошо, и земля была глуха ко мне, как всегда глуха к чужакам, но я сбежала. И открылась миру. И теперь земля плакала от моей боли. В тот день Круг решал, как со мной быть – потому что следовало либо научить меня жить, не тревожа мир духов…
– Либо?..
Тау вздохнула:
– Никто не из собравшихся в Круг шаманов не жаждал взять в ученики… Меня. А убить ребенка… Может быть, Круг и смог бы – я в них верю, они те еще старые сколопендры, – забавно, но я отчетливо ощущала одобрение в этих словах Тауры. – Но… за меня слишком дорого спросили бы маги империи.
– Но ведь все же нашелся кто-то, кто согласился тебя учить? Уверена, он об этом не пожалел!
– Конечно, не пожалел. У Гохо Зеленой Лапы черное чувство юмора.
И я, конечно, очень люблю свою сестру, но вот тут я гнусно захихикала.
Ответное хмыканье Тау было благодушным, как у человека, которого абсолютно всё в этой жизни устраивает.
– Тау, – я посчитала момент подходящим, – Расскажи, как ты оказалась в мире Пьющего Камня?
– По приговору суда, – проворчала она, и ее расслабленность не помогла мне получить нужных ответов.
– Тау, пожалуйста!
– Нет.
– Но почему?!
– Нэйти. Там нет никакой полезной информации. Я просто не хочу поощрять твое желание продолжить расследование в одиночку. Потому что рано или поздно это закончится неприятностями, примерно такими же, как у меня. Только вот у тебя не будет такого шикарного козыря в рукаве в виде умной сестрички на воле! Всегда помни, что единственное, что я для тебя смогу сделать – это снести какую-нибудь стену!
– Помнится, мы договаривались о равном партнерстве…
Давить обиду было… трудно.
– И ты обещала, что не будешь решать, что для меня лучше.
– Нэйти, ты имеешь полное право сама выбирать, как тебе жить. Но и я – тоже! Нэйти… мы с тобой совершили большую ошибку, когда затеяли этот никому ненужный поиск справедливости. Мы потратили семь лет нашей жизни ни на что. А могли потратить их на то, чтобы быть счастливыми! Я не стану больше усугублять эту ошибку. И не стану потакать в этом тебе. Жить нужно настоящим, а не прошлым. Давай спать, сестричка.
Спать… Да, спать. Только сложно спать, когда сверху на тебя будто бы опустилась бетонная плита.
Уснуть я смогла не скоро, и только с помощью ментальной практики.
А когда уснула – то была во сне свободна. Не было никакого браслета, никаких ограничений. И я была бесшумной белой совой, и летела над бескрайней степью, бесконечно похожей на степи родного Янтарного мира, но все же неуловимо иной. И грозные кони неслись по выгоревшей траве, растянувшись в косяк, и девушка в белой рубашке бежала рядом с вожаком, ухватившись за могучую шею, а ее черные волосы плескались по ветру не хуже черной гривы, и земля под босыми ногами плакала от ее боли, и пьянела от ее сладко-горького счастья…
А в следующий момент, хлопнув крыльями, я поняла, что крыльев у меня нет. И я снова человек, и бреду в серой мгле, по пояс в молочно-белом тумане, одетая в одну лишь нижнюю рубаху длинной до пят. И волосы свободны от прически, а ноги – от обуви, и я осторожно ступаю по мягкой, шелковистой траве, а край рубашки отсырел и липнет к коленям...
– Нэйти, – позвал меня в этом тумане знакомый глубокий голос. – Нэйти, где ты?
“Я здесь”.
Я не сказала эту мысль, но стоило лишь мне ее подумать, как впереди в тумане замаячила темная спина, и я уверенно опознала черную косу с зелеными прядками, а потом и руки, что стиснули меня в объятиях.
– Нэйти, – хрипло шепнул темный в моем сне, и его хрипловатый тихий голос огнем пробежал по нервным окончаниям.
Нет, я, конечно, понимала, что привязалась к нему, но не думала, что за жалкие сутки настолько соскучусь – голова закружилась, сердце застучало неровно!
– Прости меня.
Да-а-а, никогда не думала, что я такая мечтательница! Потому что в реальности он бы мне тот удар в спину (в голову!) не простит никогда.
Остается только подивиться буйству собственного воображения: надо же, извинения нафантазировала! Кстати, а за что?
– Твоя сестра повела себя достойнее, чем я, в сложившихся обстоятельствах.
Так во-о-от вы какие, эротические фантазии!
Какой приятный сон, пожалуйста, продолжай!
И я повернула голову, поймав губами губы, почти касавшиеся завитка моего уха.
Мягкие касания. Трепетный поцелуй. Ладони, обнявшие моё лицо…
И я, потянувшись, поцеловала его сама – так же мягко, как он. Так же трепетно. Чувственно и с наслаждением.
Он стиснул меня в объятиях, притянул к себе – и я не возражала, а лишь хотела еще большего. Мы прижались друг к другу так плотно, что сквозь “сонную” свою рубашку я чувствовала все детали и украшения на его одежде.
– Нэйти, Нэ-эйти, – бормотал он, точно пьяный, между поцелуями. – Возвращайся, моя девочка. Возвращайся домой. И, если хочешь, приводи с собой... свою сестру – я укрою вас обеих.
Я хихикнула: там, на месте столь выразительной заминки, мне виделись сочные эпитеты.
– Где ты, Нэйти? – он отстранился, и зеленые глаза, серьезно-тревожные, светились неподдельным беспокойством. – Если ты хотела бы вернуться, но не можешь – просто скажи мне. И я сам за тобой приду.
Сказочница ты, Даркнайт. Такого себе навоображала…
Не отвечая своему чудесному сновидению, я снова и снова пила тягучие, медовые поцелуи, и чувствовала, как улетаю от них в далекие-близкие небеса, где нет проблем, где всё просто, бездумно и так сладко.
– Нэйти, пожалуйста!
– Нет. Мне нужно узнать правду.
– Нэйти, я прошу тебя! Пожалуйста, оставь, отпусти! Пусть прошлое остается прошлому...
– Тау. Я ведь не уговариваю тебя продолжить расследование со мной? Вот и ты, пожалуйста, не проси, чтобы я поступила, по-твоему.
За минувшую неделю этот спор повторялся уже не первый раз, и, видимо предстояло ему повторяться и впредь. Потому что ни чудовищной силы Тауры, ни моего изощренного мастерства ни хватало на то, чтобы снять с меня темноэльфийский артефакт.
