Текст книги "Мгновение (СИ)"

Автор книги: Яна Левская

Соавторы: Хелег Харт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

15

Около четырёх часов вечера в кабинет аналитиков ввалился красный как рак Этан Лебронн. Буркнув с порога приветствие, он сразу взял быка за рога:

– Показывайте, где тут ваши “дефекты”! – последнее слово он выплюнул, словно слизня. – Чёрт знает что творится!

Рун недолюбливал Лебронна – слишком уж тот был отталкивающий человек – а потому не стал спрашивать, что он имел в виду под “чёрт знает что”. Молча открыл нужный файл и вывел его в смотровую.

– Вот, – он указал на интересующее физика место.

Тот, прочитав сообщение, насупился ещё сильнее. Как будто видел снимок впервые, хотя наверняка уже успел посмотреть его на своей рабочей станции.

– Увеличьте этот сегмент, – потребовал Лебронн. – Да не этот! Выше который.

Этингер, стиснув зубы, повиновался. Указанный кубический сегмент промасштабировался и занял всю смотровую. В фокус попала часть информационной доски с сообщением о Сириусе-1.

– По-моему, ничего необычного, – сказал Рэми, стоящий позади.

– Не могли бы вы не мешать? – бросил физик. – Я и сам вижу, что тут всё нормально. Для того, чтобы что-то понять, нужно сосредоточиться, а вы мне мешаете. Спасибо. Рун, увеличьте соседний сегмент, тот что справа.

Картинка переместилась в указанном направлении. Теперь они смотрели на другую часть сообщения. Лебронн задумчиво покусывал верхнюю губу.

– Когда будет повторный снимок? – спросил историк, воспользовавшись паузой.

– Уже готовится. Давайте-ка ещё вправо сместимся.

В фокус попал край экрана, где сообщение обрывалось. И тут Рун заметил кое-что странное: пластик на торце информационной доски будто очень мелко пузырился или отслаивался, но ни то, ни другое было не свойственно этому материалу. Этингер увеличил масштаб до максимума.

В непосредственной близости от поверхности доски словно замерли тысячи крохотных линз, искажающих перспективу, из-за чего пластик и выглядел “пузырящимся”.

– А вот это уже ненормально, – сказал историк, инстинктивно придвигаясь к смотровому окну. – Что это?

– Похоже, диффузия, – сказал Лебронн, скрестив руки на груди. – Разнородное антивещество смешивается. Странно. Чушь какая-то...

– И что это означает? – подал голос Рэми.

– Понятия не имею. В этом центре вечно что-то не так! – физик словно по щелчку перешёл из задумчивости в своё обычное возмущённое состояние. – То базу взломают, то шпионов ловят – наукой-то некогда заниматься. Теперь ещё эти дефекты бредовые! Совсем вот не удивлюсь, если это тоже чьи-то проделки, а устройство работает совершенно нормально.

– Намекаете на то, что этот снимок – подделка? – Рун понизил голос.

– Кто знает? Тут же чёрт знает что творится, а не исследования! – физик всплеснул руками.

– А кто первый видит снимки? Ну, после их создания?

Лебронн побагровел.

– Я или мой заместитель, – ответил он. – Этот делали в мою смену.

– Там было это сообщение? – с нетерпением спросил историк.

– Да не помню я! Это что, обвинение? – окрысился физик. – Вы ещё меня будете обвинять в саботаже?

“Нет, этот идиот вряд ли к чему-то причастен, – подумал Рун, тоже закипая. – Он просто бесится, потому что ему якобы приходится расхлёбывать последствия чужой некомпетентности”.

“Или же он искусно ломает комедию, – пришла другая мысль. – Как же тяжело никому не доверять”.

– Я просто пытаюсь понять, как получилось вот это, – историк ткнул пальцем в слепок.

– Мне тоже это интересно, – буркнул Лебронн. – Странно ещё, что так называемый дефект обнаружился именно в вашем снимке. Ведь это вы его заказывали, не так ли?

“Вот же кретин”.

– Я, – согласился историк. – И это, по-моему, только доказывает, что я своё дело знаю.

Лебронн шумно засопел, явно подыскивая ещё более унижающий ответ, но то ли не нашёл его, то ли решил не тратить время на споры. Вместо этого физик развернулся и вышел, пробормотав что-то вроде “понанимали умников...”. Рун переглянулся с Рэми, который с интересом наблюдал за их перебранкой, и сел на своё место.

Этингер понимал, что в его положении лучше не обзаводиться врагами, но хамство этого недовольного всем и вся брюзги вывело его из себя. Хорошо хоть удержался от того, чтобы не добавить “в отличие от некоторых” – Лебронн наверняка не простил бы такого оскорбления.

Опасаясь снова утратить контроль над собой и сболтнуть лишнего, Рун до самого вечера просидел тише воды ниже травы. К нему заходила ещё пара человек – один ай-ти специалист (к сожалению, не Амина) и один теоретик. Оба раза Рун показывал слепок под увеличением, вместе с гостем пожимал плечами и продолжал работать.

Ближе к восьми он получил знакомое оповещение: “Банк экспериментальных данных пополнен”. Рун к тому времени остался в кабинете один – Рэми – уже полтора часа как ушёл – поэтому решил задержаться, чтобы подтвердить свою гипотезу.

Он открыл новый снимок и...

Увидел вместо информационной доски белое пятно. Всё остальное было как на предыдущем изображении: и зевающий Рун, и другие люди, и другие экраны, но доски с сообщением о Сириусе-1 – не было. Только пустота, зияющая точно дырка от бублика.

Этингер ошарашенно откинулся на спинку кресла. Нет, он допускал, что и пятно может оказаться поддельным. Это даже выглядело намного логичнее – скрыть неудобную информацию под белым пятном было бы идеальным преступлением. Кто отличит такое белое пятно от пятен на остальных снимках? Но тогда следовало удалить из банка данных предыдущий снимок. А тот до сих пор нахально лежал на всеобщем обозрении, никем не тронутый.

А самое главное, если принять гипотезу, что часть белых пятен созданы специально, то какой вообще смысл в таком исследовании?

Неужели это всё-таки настоящий дефект?

Рун выключил экран, понимая, что ещё немного – и его мозг в сжиженном состоянии покинет череп через первое попавшееся отверстие. “Домой, – сказал он себе. – День пережил, и то хорошо. “Хронос” никуда не убежит, подумаю над этим завтра”.

Тогда-то он и был в своём кабинете в последний раз.

16

По дороге к выходу Этингер успел удивиться тому, как мало людей осталось в этот час на работе. Ждали пересменки угрюмые охранники, двое лаборантов катили по коридору тележку со здоровенным контейнером, один учёный шёл наполнить чайник – и больше никого. Андроиды не в счёт. Из-за искусственного освещения в “Миллениуме” царил вечный день, и если бы не часы, можно было бы вовсе потеряться во времени.

У самого лифта Рун столкнулся с начальником службы безопасности. Валттери остановился в десятке метров от спасительных дверей и с высоты своего роста, точно готическая горгулья, проводил историка взглядом. Проходя мимо, Этингер непроизвольно втянул голову в плечи и не оглядывался, пока не вошёл в лифт.

Даже когда Рун назвал этаж и дверь подъёмника начала закрываться, Валттери не сводил глаз с историка, точно собирался взглядом, как стальным прутом, заклинить створку. Когда кабина устремилась вверх, Этингер неожиданно для себя выдохнул и передёрнул плечами, пытаясь избавиться от ощущения, что его засунули в морозилку. Что это нашло на Валттери?

Всё ускоряя и ускоряя шаг, Рун оказался в вестибюле фермы. Тут же сработал сигнал на комме – устройство покинуло радиус глушилки и теперь принимало накопившиеся сообщения. Так было всегда: чтобы написать или позвонить кому-то во внешний мир, каждому сотруднику “Миллениума” приходилось подниматься на самый верх или вовсе выходить на парковку.

Собственно, непрочитанное сообщение в этот раз оказалось только одно. От Амины.

“Как можно скорее приходи ко мне. Есть новости, надо обсудить”.

Не голосовое, не голографическое. Текстовое. Мера предосторожности – на случай, если рядом с Руном окажется кто-то посторонний.

Словно ошпаренный, историк выскочил на парковку и чуть не бегом направился к отелю. Поначалу сообщение Амины занимало все мысли Этингера, но уже на мосту, соединяющем остров с материком, что-то отвлекло его – как муха, неустанно жужжащая над головой, постепенно перетягивает на себя всё внимание.

Кто-то шёл позади. Рун оглянулся: в десяти шагах, пришаркивая, за ним следовал мужчина в рубашке с коротким рукавом, шортах и сандалиях. Фермерская шляпа, чуть сдвинутая набок, наползала ему на левый глаз; казалось, человек просто гуляет, размышляя о своём. Но Этингер точно помнил, что видел этого типа во время вчерашней прогулки по Кемперу, и что совершенно точно ни разу не видел его в “Миллениуме”, хотя именно оттуда они оба и шли.

Это мог оказаться работник фермы, который вчера по чистой случайности оказался в том же месте в то же время, но историк больше не верил в такие совпадения. Вывод напрашивался сам собой.

“Слежка”.

Незнакомец не отставал и не догонял Руна, а между тем на дороге кроме них двоих больше никого не было. Припомнился странный взгляд Валттери; Этингер чуть не споткнулся от удивления, смешавшегося со страхом, – так нагло и напоказ за ним ещё никогда не следили. Оставалась, правда, ещё небольшая вероятность, что преследователь свернёт на перекрёстке, потому что дальше на холме ему делать нечего – там стоял только дом-отель, в котором Рун знал каждого жильца. Дорога упиралась в здание и больше никуда не вела.

Этингер миновал перекрёсток. Незнакомец не свернул.

Историк остановился, встал от солнца и сделал вид, что читает сообщение на комме. Преследователь тут же замедлился, снял сандалию, и, прыгая на одной ноге, начал искать впившийся в ступню камешек. Все движения его выглядели до того естественно, что Рун на секунду почувствовал себя идиотом. Но стоило только снова двинуться к дому, как всё встало на свои места – незнакомец мгновенно обулся и пошёл следом.

“Это уже ни в какие ворота, – подумал Этингер, стараясь не выдать волнения. – Он ведь даже не скрывается толком. Неужели меня совсем за барана держат?”

В голове затрепыхались мысли о самообороне. Под рукой не оказалось ничего похожего на оружие, да и драчуном Рун был посредственным. Зато он по счастливой случайности знал способ испортить электронный замок. “Если что, захлопну дверь у него перед носом. А потом что? В окно сигать? А, там видно будет”.

Но преследователь не вошёл за ним – остался на улице, делая вид, что любуется видом. Этингер посмотрел на него через затемнённое окно и сразу направился к Амине. Красная лампочка на ручке двери говорила о том, что дверь заперта. Рун позвонил. Лампочка, словно немного поразмыслив, зажглась зелёным. Рун толкнул дверь и увидел ещё одного незнакомца, стоящего прямо напротив.

Потом мир пошатнулся.

Цепляясь деревенеющими пальцами за ручку, которую так и не успел отпустить, Этингер сполз вниз. Перед лицом оказались матовые чёрные ботинки, топчущие мягкое половое покрытие. На сверхнизких частотах гудели чьи-то голоса. Горчил табачный дым.

Шею ломило до онемения. Руки онемели до ломоты. Мир снова вздрогнул, пол выскользнул из-под лица; всё вокруг завращалось, запрыгало: краски смешались и опять разделились, но уже по-новому. Деталь за деталью Рун осмысливал возникшую перед ним картину.

Амина лежала на спине и смотрела вверх – статично, бессмысленно. Растрёпанная красная прядь лежала поперёк лица. Женщина не шевелилась.

Из груди Этингера, как из дырявой резиновой камеры под давлением, через глотку стравливался еле слышный сип. В глаза впивались острые осколки. Из приоткрытого рта по губе скользнула струйка слюны.

Время, натужно вздохнув, замерло, но его снова разбудили своим гулом голоса, лицо Руна накрыла чья-то рука – и дальше была только чернильная темень.

17

Миры один за другим ржавели и разваливались, и каждый раз ошмётки старого служили колыбелью для нового. Они обволакивали Этингера нестабильной, изменчивой материей – не сны и не галлюцинации, а что-то куда более реальное и осязаемое.

То он барахтался, запутавшись в водорослях, по другую сторону защитного стекла “Миллениума” и, задыхаясь, наблюдал за не замечающими его учёными. То вдруг за тем же самым стеклом оказывался круглый аквариум, в котором плавали скелеты рыб, а Рун смотрел на них из искажённой водной линзой реальности. Он попытался пошевелиться – и не смог, потому что в один миг стал частью трёхмерного слепка, такого же, какие он изучал на работе. Разница состояла только в том, что слепок этот не имел пределов – он заковал в кандалы безвременья всю вселенную. Пустота словно превратилась в прозрачный камень, а Этингер застрял в ней, как насекомое в янтаре. Если движение – жизнь, то историк был на сто процентов мёртв.

Потом из ниоткуда возникла полутёмная комнатка, без окон, пустая, с одним только стулом и столом, и на первом Рун сидел, а ко второму был прикован. Шумела невидимая вентиляция, хотя холодный воздух и так пробирал до дрожи. Лампа над столом то и дело меняла яркость, словно под перепадами напряжения; её мерцание действовало на нервы. Историку это место не понравилось, поэтому он попытался выскользнуть из него усилием воли. Но не смог. Прошло немало времени, прежде чем в его голову закралась мысль, что комната – настоящая, а всё происходящее – взаправду.

Тогда Этингер осмотрелся совсем иначе. Одежда на нём оказалась явно чужая и явно самая обычная – без терморегуляции и прочих удобств. Коммуникатор с руки тоже пропал. Запястья были притянуты к столу стальными обручами на манер скоб – даже чтобы почесать лоб, пришлось изворачиваться. Лодыжки точно так же крепились к ножкам стула.

С некоторым трудом оглянувшись, Рун разглядел за своей спиной дверь. В комнате и в самом деле больше ничего не было – только тени, жмущиеся по углам, да круглая коробка часов. Они висели на стене напротив Руна, массивные, архаичные – секундная стрелка при каждом рывке лязгала, словно билась о железный ограничитель. Часовая и минутная, образуя прямой угол, показывали на двадцать две минуты второго.

Этингер не знал, с какого момента кончилась реальность и начались видения, зато вспомнил недвижимую, точно изваяние, Амину. От этого воспоминания в гортани нещадно зажгло. Рун понятия не имел, где находится даже он сам, но при мысли о том, что пострадала Канзи, захотелось выскочить из собственной кожи.

– Эй! – крикнул он. – Есть тут кто-нибудь?!

Его голос разметался гулом по комнате, но быстро утих под неумолимыми щелчками часов. Те, как назло, тикали медленно, словно время загустело в дёготь.

– Твари, – пробормотал Рун, не дождавшись ответа. – Скоты.

Очень хотелось пить. Слишком туго притянутые запястья ныли, немели ступни, болела шея. Но все эти неудобства терялись на фоне пожара, что полыхал в те минуты у историка внутри. Неизвестность глодала его не хуже пламени, разгулявшегося в средневековом городе, а страх лишь подливал масла в огонь.

“Это Эйдженс. Больше некому. Они как-то узнали о том, что мы причастны к взлому. Синклер нас сдал. Или это его подручные? Я уже давно очнулся, и никто не спешит меня допрашивать. Если меня здесь держат не ради допроса, то для чего? Может, решают, что со мной делать? Что-то там выяснили и теперь высчитывают оптимальный путь к наилучшему для себя исходу. Грёбаные тоталитаристы... Где Амина? Надеюсь, эти мрази обращаются с ней лучше, чем со мной. Она не должна пострадать... Не должна...”

Когда минутная стрелка описала полный круг, Рун начал думать, что о нём попросту забыли. Сначала он пробовал докричаться до похитителей, потом просто звал на помощь. Никто не ответил. Этингеру казалось, что он сидит в этой комнатушке по меньшей мере сутки, а часы показывали только без двадцати три.

Ещё через час Рун пережил приступ паники. Ему вдруг взбрело в голову, что он так и умрёт от голода и жажды, как похороненный заживо. Историк начал рваться изо всех сил, но не смог даже стул сдвинуть с места – тот оказался привинчен к полу, как и стол. Зато руки и ноги заболели сильнее. Это-то его и отрезвило.

Этингер понял, что думать лучше как можно меньше – а то до всякого можно додуматься. Не исключено, что этого похитители от него и добиваются. Он вздохнул поглубже и попытался утихомирить сердцебиение.

“Нет, обо мне не забыли. Никто не забывает людей в допросных. Они придут. Надо только...”

Закончить мысль он не успел, потому что сзади скрипнула дверь.

Вошёл мужчина – тот самый, которого Рун успел увидеть в квартире Амины перед тем как отключиться. Незнакомец принёс ещё один стул и, не обращая никакого внимания на историка, невозмутимо уселся напротив него.

Он весь был словно пластиковый: кожа без морщин и без единой родинки, чистая и бледноватая; острый нос, узкая челюсть, ровный, точно отшлифованный скульптором, подбородок. В тусклом свете лампы это лицо походило на лик какого-то диковинного андроида. Из одежды на мужчине был серый невзрачный костюм, сидевший на его худом теле мешковато, из-за чего напоминал робу.

Незнакомец достал из кармана планшет и, водя по экрану узловатыми пальцами, начал на нём что-то читать.

– Кто вы? – спросил Рун, внимательно разглядывая своего похитителя.

Тот не отреагировал. По его лицу возраст не угадывался совсем, потому что вся его внешность прямо-таки кричала о собственной фиктивности. Следов операций Этингер не заметил, но форма черепа незнакомца явно плохо сочеталась с чертами его лица. Рун был почти уверен, что ни в одной базе данных этого человека не существовало.

– Эй! Не смейте меня игнорировать! – крикнул историк, дёрнувшись в кандалах. – Я вам не животное, чтобы...

– Помолчите, – сказал похититель, не поднимая глаз.

Рун отчётливо уловил в его голосе нотку раздражения и тут же прикусил язык. Ему враз расхотелось спорить и качать права. Он вдруг увидел, насколько безразличен сидящему напротив человеку и понял, что лучше лишний раз его не провоцировать.

Похититель же продолжал невозмутимо читать с планшета. Историка, несмотря на холод, бросило в пот. Он пытался разглядеть, что происходит на экране, но не мог. Часы оглушительно тикали. Пальцы незнакомца бесшумно скользили по экрану. Мерцала лампа.

Это продолжалось около двух минут, после чего андроидоподобный человек – или крайне приближенный к человеку андроид – со вздохом убрал гаджет и достал из другого кармана маленькую коробочку. В ней лежала прозрачная капсула размером с горошину. Похититель закатал рукав, вставил купсулу во вживлённый инъектор, нажал на кнопку. Инъектор мигнул зелёным.

Пластиковое лицо за считанные секунды превратилось железную маску, на которой горели разноцветными микродиодами два искусственных глаза. Под их прямым и острым, как шпага, взглядом Руну стало ещё больше не по себе, хотя неуютнее, казалось, уже некуда.

– Итак, Рун Этингер, – сказал андроидоподобный, идеально интонируя. – Вас, полагаю, интересует, где вы находитесь. Но ещё вас очень интересует, где госпожа Канзи.

В окулярах похитителя светилось вполне живое и очень знакомое: “я всё про тебя знаю”. Рун собрался было ответить, но андроидоподобный его опередил:

– Она ближе, чем вы думаете. Госпожа Канзи уже рассказала нам всё о взломе базы “Миллениума” и пыталась взять всю ответственность за него на себя. Крайне трогательно с её стороны пытаться вас выгородить, не так ли?

Этингер подавился словами. Получеловек смотрел ему в глаза, держа паузу.

– Так или иначе, пытаться скрыть от нас что-либо бесполезно, – он развёл руками. – Мы выяснили, что взлом случился с вашей подачи. Более того, после его совершения госпожа Канзи всё вам рассказала. Как видите, у нас уже есть картина вашего сговора, осталось лишь подтвердить её и прояснить кое-какие детали. Сейчас вы станете примерным раскаивающимся преступником и ответите на все мои вопросы. Это понятно?

Лицо похитителя оставалось безэмоциональнее булыжника, зато микродиодные окуляры пожирали Руна заживо.

– А если я не захочу отвечать? – выдавил историк.

– Вы ответите, потому что в противном случае я признаю вас виновным в сговоре с целью промышленного шпионажа. Вас и госпожу Канзи. Можете быть уверены, ничего хорошего вам обоим это не сулит. Итак...

– Погодите-ка, – перебил Рун, у которого от внезапно нахлынувшей смелости губы затряслись, – откуда мне знать, что с ней сейчас всё в порядке? Вдруг вы с ней уже разобрались в своём фирменном стиле?

– Ниоткуда, – ровно ответил андроидоподобный. – Не я на допросе, а вы. И выбора у вас никакого нет.

Дав Руну несколько секунд на осознание сказанного, похититель продолжил:

– Итак, для чего вам понадобился взлом базы данных “Миллениума”?

Этингер думал, что ответить, следя за грохочущей стрелкой часов. Получеловек смотрел на него во все глаза, замерев в полной неподвижности.

За весь разговор он ни разу не моргнул.

– Мы не собирались ничего взламывать. Просто Амина слишком... увлеклась.

– Предположим, – сказал андроидоподобный. – Но что сподвигло её увлечься?

– Арджун Крипалани, – Рун глянул на похитителя исполдобья. У того на лице не дрогнула ни одна мышца. – Мы пытались выяснить, что с ним случилось.

– Зачем?

У андроидоподобного двигалась только челюсть. Микродиоды в его глазах медленно переливались. Этингер догадывался, что каждый его ответ мгновенно анализируется на правдивость – поэтому допросчик и раскрыл окуляры так широко. Он следил за мельчайшими изменениями в мимике и языке тела. А может, видел и того больше.

Рун под его взглядом чувствовал себя стеклянным.

– Потому что с его именем связано несколько снимков, которые заинтересовали меня.

Андроидоподобный помолчал.

– Вы не договариваете.

“Гадство, – подумал Рун, закусив губу. – От него и вправду ничего не скроешь”.

– Ещё потому что я стал подозревать корпорацию в его убийстве.

– На каких основаниях?

– На основании своей паранойи, – бросил Этингер в отчаянии. – Такой ответ подойдёт?

Допросчик снова замер на несколько секунд.

– Вполне, – отозвался он наконец. – Иными словами, доказательств у вас не было. Но вы хотели восстановить справедливость, не так ли?

– Хотел.

– Поэтому и последовал взлом?

– Нет. Говорю же, Амина просто увлеклась...

– Это уже несущественно. Вы по-прежнему считаете, что Арджуна Крипалани убила корпорация?

Возникла пауза. Историк смотрел в искусственные глаза получеловека. Тот весь состоял из своего рентгеновского взгляда. Оглушительно тикали часы.

“Живым я отсюда не уйду”, – понял Рун, и эта мысль, как ни странно, придала ему храбрости.

– Да, – он вдруг охрип.

– Хотя никаких доказательств по-прежнему нет?

– Нет. Если не считать массу странных обстоятельств, связанных с его смертью.

Андроидоподобный несколько секунд о чём-то размышлял.

– Вам приходилось до взлома “Миллениума” заниматься промышленным шпионажем или экстремистской деятельностью?

– Какая разница? – Этингер нервно усмехнулся. – Разве ответ “нет” что-то изменит?

Он очень устал. Не только от допроса и сидения в статичной позе – вообще от всего. Похищение просто помогло Этингеру понять, что сил у него не осталось ни первых, ни последних. И что лучше бы всё это наконец закончилось.

– Отвечайте на вопрос.

– Не занимался. – Рун подумал немного и добавил: – Если, конечно, не называть экстремизмом попытки докопаться до исторической правды. Сдаётся мне, для ваших нанимателей это вполне аналогично экстремизму.

– Что вы имеете в виду? – шевельнул губами допросчик.

– Именно то, что я сказал, – сказал историк и опёрся на спинку стула. – Ни больше, ни меньше.

По неподвижному лицу андроидоподобного невозможно было прочесть ровным счётом ничего. Даже если бы треклятый недочеловек в этот момент мысленно выносил Руну смертный приговор, в лице его ничего бы не изменилось. Впрочем, историк так вымотался, что ему даже на это стало наплевать.

Этингеру всегда было интересно, что на самом деле произошло с людьми, которые по официальным данным пропали без вести. Теперь он апатично думал о том, что ему выпала исключительная возможность узнать об этом на собственном примере.

– Что вы знаете о человеке по имени Синклер? – спросил андроидоподобный после паузы.

– Что он якобы шпион. И что я – не он. И что Амина – тоже не он.

– Что ещё?

– Догадываюсь, что по его милости я здесь.

– А кто он, не догадываетесь?

– А хоть бы и вы, – пожал плечами Рун. – Понятия не имею. Много у вас ещё вопросов?

– Не очень. Кто ещё имел доступ к данным, которые добыла госпожа Канзи?

– Никто, насколько я знаю. Хотя она говорила что-то про записку с кусочком кода...

– Больше Синклер с вами никак не связывался?

– Я даже не уверен, что записка была от него. И что он вообще существует тоже не уверен... Слушайте, я не имею ни малейшего представления о том, что у вас там происходит за кулисами. Мне это не интересно. Во всяком случае теперь – точно.

Андроидоподобный тоже откинулся на спинку, но как-то механически, словно на шарнирах. Он всё ещё смотрел на Этингера, а тот гадал, дадут ему ещё раз повидаться с Аминой или нет. Почему-то именно теперь ему до смерти захотелось её присутствия. Хотя бы мельком. Хоть просто посмотреть на неё.

– Вы можете быть свободны, – отчеканил получеловек, и кандалы на руках и ногах ошеломлённого историка расстегнулись.

От неожиданности Рун чуть не упал со стула. Растирая онемевшие запястья, он поглядывал на похитителя и всё ждал, что тот засмеётся: подарить надежду на спасение и тут же отнять её – вот так шутка вышла бы! Но андроидоподобный смотрел в пустоту перед собой и молчал – точно его вдруг отключили от питания.

Мелкими шажками, на неслушающихся ногах историк пошёл к двери. На полпути его остановил по-прежнему плавный, идеальный голос допросчика:

– Рун.

Этингер, холодея, обернулся. Андроидоподобный всё ещё смотрел сквозь пространство, словно пытался постичь его основу.

– Вы подписали договор о неразглашении. Очень рекомендую его соблюдать. В противном случае мы встретимся снова.

Совершенно ничего не понимая, Рун снова повернулся к двери. Его отпускают?

Отпускают?!

Нажал на ручку. Потянул.

Часы, в последний раз щёлкнув секундной стрелкой, замолкли. За дверью вместо выхода белела сплошная стена.

– Так вы отсюда не выйдете, – протянул андроидоподобный голосом зажёванной плёнки. – Сейчас...

Пол скакнул вбок и ударил по плечу, став стеной. Открытая дверь оказалась у Руна под ногами, распахнутая, точно ворота ада. Стена за ней, мигнув, исчезла, потом исчез и сам проём, потом растворились в пустоте остальные части комнаты – и вот историк уже остался один на один с ницшеанской бездной, которая властно заглянула прямо в него безглазым всевидящим взором. Взгляд этот выжигал, проедал насквозь; пустая шкурка по имени Рун не могла уже чувствовать, но имела ещё понятие о времени – оно и прекратило страдания Этингера, величественно и вместе с тем бестолково схлопнувшись в точку.