Текст книги "Трясина"
Автор книги: Якуб Колас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
24
Видно, по душе пришлась Савке Мильгуну работа, которую придумали для него легионеры. Он надолго слез с печи, оживился, совсем другим человеком стал. Беспокоят его мысли, как связаться с партизанами, как обезопасить себя на случай, если партизаны разгадают его намерения. Ломает он себе голову, как бы сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Другие ведь живут по этому волчьему закону, отчего же ему не попробовать?
И Савка принялся за работу. Да и как не взяться? Магарыч пили, задаток он получил. Крупы, сала, муки тоже ему перепала малая толика. А впереди его ждет еще более щедрая награда, не надо только зевать.
Собрался Савка в дорогу и с воинственным видом прошел мимо хаты войта и его приятелей: пусть видит, что он исполняет свои обязанности. Василь Бусыга заметил его и многозначительно кивнул ему головой.
Савка направился в Вепры – оттуда он решил начать свою работу. Встречаясь с знакомыми, он осторожно заводил разговор о том, что на людей беда надвинулась, трудно жить под властью оккупантов.
– Куда идешь, Савка? – спрашивают его.
Савка хмурил брови и грозно отвечал:
– Человеку теперь одна дорога – в лес!
И произносил он эти слова так, что всем становилось ясно, почему надо человеку идти в лес.
– Охо-хо! – вздыхал только собеседник Савки.
И ничего удивительного не было: Савка дело говорил, и люди верили в его искренность. Ему высказывали сочувствие, некоторые даже советовали соблюдать осторожность – недолго и попасться. Впрочем, Савка и впрямь думал, что надо остерегаться, но не полиции, о которой говорили люди.
Строго определенного плана у Савки не было. Он только наметил его в самых общих чертах и надеялся на счастливый случай, который приведет его к цели. Поэтому он действовал больше по вдохновению, чем по заранее обдуманному плану. Когда он уже был на окраине села, в поле его зрения оказалась хата деда Талаша, и Савка решил заглянуть туда: вдруг он набредет на след старого партизана? По сути дела, Савка не настроен враждебно к деду Талашу и к тем людям, за которыми обязался следить, – он это делал только для того, чтобы добыть средства к существованию. Он готов был даже сочувствовать им, но что поделаешь, раз получилось такое стечение обстоятельств?
Максим работал во дворе. Беда, постигшая его семью, казалось, не особенно отразилась на нем. По крайней мере, на его лице не запечатлелось ничего такого, что свидетельствовало бы о тревоге и страданиях… Да и не вечно же оставаться лицу неизменным, и у Максима, может быть, имелись причины выглядеть веселее. Максим немного удивился, увидя входящего во двор Савку: он тут был редким гостем. Но Савка как ни в чем не бывало поздоровался с Максимом.
– Осиротел ты, брат Максим, – сказал Савка.
– Выходит, что осиротел.
Максим, захваченный врасплох, не знал, о чем говорить с незваным гостем.
А Савка укоризненно покачал головой:
– Вот, брат, времена настали! Ни в чем нет уверенности. Я просто сам не свой. Места себе не нахожу.
– А тебе что?
Максим подумал, что Савка тоже потерпел от легионеров.
– Ну, как так? Ты думаешь, больно только тому, кого взяли за жабры? Больно и тому, кто вынужден на все эти беды глядеть. Не мне говорить тебе об этом.
– Ну, так что? – И Максим недоверчиво поглядел на Савку.
– А то, что не следует сидеть сложа руки.
– А ты чего сидишь?
– Вот видишь, не усидел. Люди идут в лес, и я туда иду.
Максим недоверчиво взглянул на собеседника.
– Ты, брат, еще не знаешь Савку, но скоро услышишь о нем, – бахвалился Савка.
– Ты говоришь так, что тебя и понять трудно, – уклончиво сказал Максим.
В его голосе все же чувствовалось недоверие. И Савка это заметил.
– Хочешь сказать, что поверить трудно? – спросил Савка и, не ожидая ответа, продолжал: – Скажу прямо: иду, брат, партизанить, к хорошим людям хочу податься. Только молчок, ни гу-гу.
Максим смотрел на Савку широко раскрытыми глазами, а тот не унимался:
– Тебе говорю, а другому не скажу, потому, что отец твой герой. И я тоже хочу партизаном быть, а не на печи сидеть.
Максим сказал с тревогой в голосе:
– Отцу нельзя дома сидеть: его ловят, и он должен прятаться, в остроге сидеть никому не охота.
– Если за стоящее дело, то и в остроге посидеть можно. Но ты скажи – мне можешь, не боясь, правду сказать, – куда мне податься, чтобы твоего отца повидать? А если не его, то Мартына Рыля или еще кого из партизан.
– А мне откуда знать? Отца давно дома не было. Как ушел тогда, так больше и не показывался. Где он, что с ним – не знаю.
– Может, оно и лучше, что не знаешь, – задумчиво произнес Савка. – Разве теперь Можно людям верить? А кто хочет своего добиться, тот добьется. Ну, Максим, будь здоров!
Савка крепко пожал Максиму руку.
Долго еще глядел Максим вслед Савке, который вышел за околицу и зашагал по дороге в Вепры, и думал о неожиданном приходе этого сомнительного человека. В результате этих размышлений он произнес вслух только одно слово: «шалопай»… А впрочем, от такого, как Савка Мильгун, можно всего ждать.
Но Максим не мог на этом успокоиться. Савкины речи и его неожиданное решение пойти к партизанам не умещались в голове Максима – не было ли здесь какого-нибудь подвоха? Не подослан ли он полицейскими, чтобы выведать, где скрывается дед Талаш? Впрочем, Максим и сам ничего не знал о судьбе отца и Панаса. После того как дед и Мартын Рыль ночевали дома, никаких вестей о них не было.
Думы и сомнения Максима были неожиданно прерваны приходом Алены. Подойдя ближе к Максиму, она сразу начала:
– Ты слышал, Максим, что случилось в Ганусах?
По тону вопроса Максим понял, что там произошло что-то необычайное.
– Нет, ничего не знаю, – ответил Максим.
– Люди говорят, что повстанцы разбили под Ганусами легионеров, отобрали у них награбленное добро, а их самих убили всех до одного.
– Вот это хорошо, если люди правду говорят! – заметно оживившись, сказал Максим, и на лице его мелькнула радостная улыбка.
– Правду, Максим. Люди из Ганусов сами рассказывали про это, и знаешь, что еще говорят? Что повстанцами командует седой старик, а старик этот, по рассказам, очень похож на нашего отца.
– Ну?.. Не может быть.
– Правда, правда, Максим.
– Нет, что-то не верится.
– Правда, раз люди говорят, – настаивала Алена, – и не одна я, многие так думают, что это наш отец.
– Когда же он успел народ собрать и попасть аж в Ганусы?
Алена не могла объяснить, как все это произошло, но она была твердо уверена в том, что в событиях под Ганусами принимал участие дед Талаш. Уверенность ее была так велика, что в конце концов и Максим поверил. Тут он снова вспомнил Савку Мильгуна. Его приход, поведение и разговор представились сейчас Максиму совсем в другом свете: видно, Савка услышал о подвигах партизан и они возбудили в нем воинственный дух. Ничего удивительного нет, если Савке и самому захотелось стать партизаном. Но почему он ничего не сказал о событиях в Ганусах? Может быть, умышленно умолчал о них, чтобы придать больше веса своим намерениям? Эти соображения показались Максиму вполне естественными, и он поделился ими с Аленой, рассказав ей предварительно о встрече и разговоре с Савкой. Алена присоединилась к мнению Максима. Таким образом все подозрения, возникшие у Максима в связи с приходом Савки, окончательно рассеялись.
Между тем весть о происшествии в Ганусах, переходя из уст в уста, глубоко волновала жителей села. Она стала главной темой всех разговоров. События недавнего прошлого отошли на задний план. Людская волна приукрасила происшествие, прибавив к нему подробности, которых в действительности не было, но которые могли произойти. Разгром легионеров под Ганусами казался эпизодом из героической былины, в которой партизаны были богатырями, а их вожак народным героем, мстителем за муки и обиды, нанесенные мирным людям.
Только бабка Наста по-своему отнеслась к рассказу Алены. Ее больше всего беспокоил слух о том, что дед Талаш принял участие в этом деле. Был он там или нет, никто точно не знал. Но люди называли его имя. Хорошо зная характер Талаша, бабка Наста совсем готова была поверить, что он там был, только эта мысль совсем ее не тешила. Что же будет с Панасом? И как она будет жить дальше? Тревожно было на сердце у бабки Насты.
Вечером, когда уже совсем стемнело, бабка сидела одна в хате при тусклом свете лампы и пряла кудель, которую принесла Авгиня. Невеселые думы, такие же однообразные и тягучие, как нитки, которые она сучила и наматывала на веретено, кружились в ее голове. Бабка чувствовала себя совсем одинокой и заброшенной. Максим и Алена жили своей жизнью – обижаться на них не за что. Они молодые. Вся жизнь у них впереди. Молодые все переносят легче, чем старики. Бабка вспоминает Панаса, и слезы, словно крупные капли осеннего дождя на холодном стекле, медленно покатились по ее морщинистому лицу.
Вдруг тихо скрипнула дверь.
Бабка Наста увидела на пороге какую-то женщину. Она была так закутана, что нельзя было разглядеть ее лица.
И только когда она сказала: «Добрый вечер» – бабка по голосу узнала Авгиню.
– А, это ты, Авгиня, я еще всю кудель не допряла.
– А ну ее!
Авгиня подошла вплотную к бабке Насте. Голос ее прерывался. Она очень волновалась.
– Беда, бабушка, – задыхающимся голосом произнесла Авгиня, – я пришла вас предупредить.
Она рассказала про Савку Мильгуна, про то, что его наняли, что он собрался идти в партизаны, значит, задумал найти деда и других и выдать их легионерам, иначе и быть не может.
– Что же теперь делать? – бабка Наста всплеснула руками.
– Надо дать знать деду и тем, которые с ним. Не пугайтесь, бабушка.
Авгиня еще раньше обдумала, как это лучше сделать. По ее мнению, надо сообщить в Вепры жене Мартына Рыля. А деда Талаша может предупредить Максим или Алена. В конце концов, бабка Наста сама может это сделать. Бояться нечего. Савка большой беды не причинит, если люди узнают, какой он партизан.
25
Тысячами потоков по разным направлениям мчатся весной талые воды. Какое великое множество их, и как разнообразны они по своим размерам, напору, стремительности!
Есть какое-то особое очарование в этих потоках, прокладывающих путь весне и обновленной жизни, в их стремительном течении и звонком журчании, в веселом шуме и грозном реве. Маленькие, слабые, еле заметные в истоках, бороздят они лицо земли тонкими извилистыми струйками, усиливаясь и вырастая с каждым часом. Сколько препятствий и неожиданностей на их пути! Каждая льдинка, кочка, выступ, бугорок становятся преградами в их неукротимом движении. Но они бегут безудержно, неустанно, где быстрее, где медленнее, обходя преграды или сбрасывая их со своего пути, пока не сольются в бурные потоки и не очистят землю от снега, чтобы хлынуть могучим половодьем – предвестником новой жизни.
Тысячами дорог по разным направлениям идут также люди в поисках простора и свободы – всего, что называют радостью и счастьем…
Благополучно вернулись в Высокую Рудню красноармейцы во главе с Букреем и партизаны со своим вожаком, дедом Талашом.
Этот поход наглядно показал восставшим партизанам, что их сила в дружном единении, организованности и строгой дисциплине. Удача, сопутствовавшая походу, еще больше укрепила воинский дух партизан, и перед ними развернулись широкие перспективы борьбы за свободу и независимость, о которых они раньше не догадывались. Все это было порукой тому, что дело, начатое Букреем и Талашом, вскоре примет широкий размах. Немалое значение имело здесь напутствие Букрея.
Перед расставанием он собрал в лесу всех участников похода, горячо поздравил партизан и деда Талаша с боевым крещением и победой и обратился к ним с призывом не прекращать так удачно начатой борьбы с захватчиками.
– Товарищи, – сказал он, – теперь вы сами видите, что ваша сила в сплоченности, строгом порядке, дисциплине и дружной работе плечом к плечу с Красной Армией. Наш поход – только маленькое звено в цепи больших событий, какие нам предстоит пережить в недалеком будущем. Тем не менее и этот поход вызовет широкий отклик в стане врага. Вот почему я хочу предупредить вас, что враг станет еще более жестоким, примет все меры, чтобы заставить вас покориться. А вы в ответ на это должны усилить борьбу с оккупантами, должны собирать людей, создавать боеспособные отряды, целое войско и держать все время связь с Красной Армией. Мы вам поможем в боевой выучке. А командиры найдутся среди вас. Пример тому наш славный дед Талаш. Но будьте бдительны и не каждого встречного и поперечного допускайте в свои ряды. Под видом сторонников будут пытаться проникнуть к вам враги и провокаторы. Так будьте осторожны и не упускайте этого из виду.
Несколько слов сказал и дед Талаш. Он поблагодарил Букрея и красноармейцев за помощь и добрый совет. Потом они совместно выработали некоторые организационные мероприятия по развертыванию партизанского движения.
Выбрали начальников партизанских групп, наметили места для баз, которые были строго засекречены, и сообща выработали формы связи. Был назначен также срок, когда начальники партизанских групп должны были являться для информации и получения новых инструкций.
Дед Талаш был счастлив, если существовали в то неспокойное время счастливые люди на свете. Все его мечты сбылись: он отомстил захватчикам за обиды и насилие, причиненные ему и другим людям. У него была настоящая винтовка, и, кроме того, все отобранное у легионеров оружие поступило в его распоряжение. Он нашел своего сына, который теперь вместе с ним на свободе. Панас уже не только мог ходить, но пробовал и бегать. И наконец, дед Талаш – партизанский командир. Правда, людей у него было немного, но количество их сильно увеличится, на этот счет уже приняты меры. Красные командиры приняли его в свою семью. Разве это не большая честь для него? Но у деда было чувство меры, и голова у него не кружилась от успехов. Он трезво обдумывал дальнейший план действий: не за горами весна, а весной начнутся такие дела, что нужно быть готовым ко всему. Дед часто вспоминал и о доме, о бабке Насте и Максиме, о своем хозяйстве. Бабка, верно, горюет о Панасе и не знает, что он вырвался из неволи. Надо ей как-нибудь передать весточку.
После мягких и погожих дней задул северный ветер, разогнал низкие облака и затих. Небо стало прозрачно-зеленоватым, холодным, и на Полесье снова ударили лютые Морозы. Потаенными тропинками и дорогами, а где и без дороги, по лесным дебрям, пробирается дед Талаш в свое село. Не знал дед, что он приобрел широкую известность не только среди партизан, но и среди заклятых врагов и его усиленно разыскивала полиция. После событий в Виркутье и Ганусах оккупанты приняли ряд мер, направленных против партизан.
Дед Талаш и Мартын Рыль были занесены в особый список с перечислением их примет.
Хотя и не был осведомлен обо всем этом дед Талаш, но, чувствуя свои прегрешения перед оккупантами, не ждал от них милостей и соблюдал осторожность. Поэтому он не решился взять с собой винтовку, зная, что, если попадётся легионерам, да еще с винтовкой, ему спасения не будет. Осторожность и знание глухих лесных тропинок помогли деду благополучно добраться домой. В полночь зашел он в свою хату.
Бабка Наста, однако, не могла полностью отдаться своей радости: обстановка была такая, что каждую минуту угрожала опасность, которая могла нагрянуть неожиданно. Что она может посоветовать деду Талашу, когда он так далеко зашел?
Одно можно сказать: больше ему тут нельзя показываться, не надо играть с огнем, пока жизнь не переменится.
Дед Талаш молча слушал новости, которые ему рассказывали бабка и Максим. И особенно заинтересовал его рассказ о Савке.
Дед молчал. Весь его гнев сейчас сосредоточился на войте и его приспешниках.
– Ишь какие прыткие! – сказал он наконец. – Ну ладно, посмотрим.
В его словах слышалась угроза. Дед Талаш решил, что воздаст войту по заслугам, как только подвернется удобный случай.
После долгого раздумья он решительно сказал:
– Так вот что, милые мои, послушайте теперь меня.
Все сразу почувствовали, что дед собирается сказать что-то важное.
– Вам всем надо уйти из дому, – категорически заявил дед, – пока не поздно.
Все были ошеломлены от неожиданности. А дед тем же тоном продолжал:
– Хозяйство придется бросить. Хату заколотить. Если вы останетесь здесь, ее все равно сожгут легионеры.
– А куда же мы денемся? Что ты говоришь? – испуганно сказала бабка Наста.
– Ты, мать, – спокойно ответил дед Талаш, – перебирайся в Макуши, к Текле. Алена покамёст поживет у своих родителей, а тебе, Максим, нечего около бабы сидеть, надо идти в партизаны. Всем надо идти, иначе перебьют нас легионеры.
Трудно было решиться бросить насиженное гнездо.
Долго они ломали головы, и наконец должны были согласиться, что другого выхода нет. Брошенную хату, может, и не сожгут.
Уходя перед рассветом из дому, дед Талаш весело сказал:
– А насчет Савки я очень доволен: мы с ним поговорим по душам. Найдите его и скажите: пусть идет в Карначи и спросит там Цимоха Будзика. Это наш верный человек. Цимох ему покажет дорогу, куда надо.
Уже километров пять прошел дед Талаш, когда начало всходить солнце. В лесу стояла торжественная тишина. Только трещали от мороза высохшие сучья и звонко скрипел снег под ногами деда. Самые опасные места, как ему казалось, остались позади, и он шел спокойно и неторопливо, погрузившись в свои мысли. Думал он о Савке Мильгуне и Василе Бусыге. Думал и о своей хате, которая через несколько дней опустеет. Что скажут люди, когда весть об этом до них дойдет? Может, и другие последуют его примеру. Так дед дошел до Сухого поля, где встретился когда-то с Мартыном Рылем. Вот и старый бугристый дуб. Он стоит по-прежнему заснеженный, крепкий, закованный в серебристую броню инея.
Загляделся дед Талаш на этот дуб и не заметил, как перед ним, словно из-под земли, вынырнули три легионера.
С ружьями наперевес, они грозно крикнули;
– Стой!
Вздрогнул дед Талаш. Заколотилось сердце. «Пропал, брат!» – промелькнуло в сознании. Но в то же мгновение он взял себя в руки, трижды плюнул и сказал:
– Как же вы напугали меня!
Дед притворился смертельно испуганным. Это, видно, развеселило легионеров.
– Кто ты и куда идешь? – спросил один из легионеров.
– Здешний я, пане! Иду на болото: верши поставил, может, добыча попалась.
– Иди с нами! – приказал легионер.
– Куда и зачем? – недоумевающе спросил дед, и крайнее удивление отразилось на его лице.
– Иди, иди, старый хрыч! – сказал легионер, слегка толкнув деда в спину.
Дед почесал затылок.
– Да у меня и времени нет.
Его подтолкнули сильнее.
– И откуда вы только взялись! – сказал дед и побрел с легионерами.
«Конец», – с грустью подумал он.
По обе стороны дороги стеной стоял лес, поседевший от инея. Дед глядит на него. Неужели в последний раз видит он этот лес? И так ему не хочется умирать. Он вспоминает своих родных. Правильно ли он поступил, приказав им уйти из хаты? Какую-то отрешенность и страшное одиночество чувствует дед Талаш.
Но этот упадок духа и слабость длились недолго, считанные минуты, Молниями мелькали в голове мысли. Со сказочной быстротой и необычайной четкостью проносились перед его глазами последние события. Вот его товарищи, с которыми он сроднился: Мартын Рыль, Нупрей, Куприянчик, Цимох Будзик и все его храбрые воины. Как они будут без него? И неужели не удастся ему осуществить свои планы борьбы, которые он так долго и любовно вынашивал? Жить во что бы то ни стало! С поразительной ясностью видел он сцену разоружения конвоя Мартыном Рылем и его товарищами, И невольно оглядел своих конвоиров. Легионеры шли, съежившись от холода, подняв воротники шинелей. Двое – впереди. За ними дед Талаш, а третий следовал сбоку. Дед Талаш внимательно осматривал их, и все они казались ему щуплыми и слабыми. Вдруг словно что-то толкнуло деда Талаша. В мгновение ока он выхватил карабин у легионера, шедшего сбоку, и с такой силой ударил его прикладом по голове, что ложе карабина треснуло. Точно сраженный молнией, легионер замертво упал.
– Сюда! Ко мне, хлопцы! – изо всей силы закричал дед и бросился со сломанным карабином на других легионеров.
Те от неожиданности и страха бросили свои карабины и убежали.
Дед подобрал карабины и сам пустился бежать без оглядки.
Когда он пришел в себя, первое, что ему вспомнилось, – это был хруст расколотого им черепа легионера.
26
Василь Бусыга и его приятели с большим нетерпением ждали известий от Савки Мильгуна. Но проходили дни за днями, а Савка не давал о себе знать. Это начало тревожить войта, а также, хотя и в меньшей степени, его друзей. Встречаясь, они каждый раз заводили разговор о Савке.
– Что-то не видать нашего Савки, – сказал Василь Бусыга, искоса поглядывая на Сымона Бруя.
– Не видать, – спокойно подтвердил Бруй.
– Не видать стервеца, – подхватил Бирка.
– Что бы это могло значить? – допытывался Василь.
– Дело, сам знаешь, щекотливое, – рассудительно ответил Бруй, – поставьте себя на его место, тут быстро не управишься. Это не то что взять цеп и рожь смолотить.
– Да и взявши цеп, сразу молотить не будешь, – заметил Бирка.
– Савка, по-моему, правильно делает, что не спешит, – продолжал рассуждать Бруй. – Тут, братцы, надо суметь подойти. Лучше помешкать, но сделать все гладко и аккуратно. Труднее всего первые шаги… Подождем немного.
Василя убеждали доводы приятелей, и он на некоторое время успокаивался, но все же тревога где-то таилась в глубине души, и, когда войт оставался один, она снова давала о себе знать.
Хотя у Василя были такие закадычные друзья, как Бруй и Бирка, и он пользовался также расположением своего начальника пана Крулевского, тем не менее его порой тяготило одиночество. Это ощущение стало еще более тягостным с того времени, как началась его размолвка с женой.
Приближение весны, разговоры о предстоящих грозных событиях и та настороженность, которую он замечал на лицах всех людей, – все это угнетало и выводило Василя из равновесия. Он уже готов был изменить свое отношение к Авгине, помириться с ней. И только ждал удобного случая, чтобы сделать это дипломатично, не унижая перед ней своего достоинства. Но вскоре произошло событие, еще более углубившее межу, которая легла между ними.
Как-то в сумерки шел Василь по улице. С той поры как Талаш убежал в лес, Василь не мог спокойно проходить мимо хаты деда. Она словно насмехалась над незадачливым войтом и его напрасными усилиями поймать опасного партизана. Разговоры и слухи о деде Талаше сеяли тревогу в сердце Василя. Кроме того, ему было крайне неприятно, что, несмотря на все свои старания, обнаружить заговорщиков не удалось и тем самым он уронил свой авторитет. Надежда на Савку Мильгуна тоже таяла – тот упорно не подавал признаков жизни.
Василь притаился в укромном уголке и в раздумье глядел на хату деда. Вдруг ему пришла в голову мысль: не лучше ли здесь просто устроить засаду? Посоветоваться, что ли, с паном Крулевским? Нет, надо еще подождать: а может, появится Савка с хорошими новостями? И вдруг увидел Василь: из двора деда Талаша вышла женщина. Она настороженно оглянулась по сторонам и быстро направилась к центру села, но пошла не улицей, а огородами и задворками. Было уже темно, и разглядеть лицо женщины ему не удалось. Василя заинтересовало, кто же эта таинственная посетительница Талаша, и он покинул свою засаду, не выпуская из глаз незнакомку. Прячась в сумраке около домов; он пошел вслед за женщиной, но, дойдя до середины села, внезапно упустил ее из виду. Как гончая, сбившаяся с заячьего следа, Василь бросился ее разыскивать. Он выбежал на улицу в тот момент, когда фигура незнакомки мелькнула в воротах его собственного двора. И только тогда он узнал Авгиню. От удивления и внезапно нахлынувшей тревоги Василь остановился как вкопанный: зачем Авгиня туда ходила? Что ей там нужно было? В доме его заклятого врага?!
Василь окончательно растерялся. Бешеная злоба заклокотала в его груди. Он порывисто бросился во двор, чтобы не дать опомниться коварной изменнице и захватить ее врасплох. Разъяренный, со стиснутыми зубами и гневно сдвинутыми бровями, переступил он порог своего дома.
У Авгини были зоркие глаза: она заметила Василя, когда он шел за ней следом, и сразу сообразила, что попалась и предстоит крупная ссора, а может быть, и нечто худшее. Выкрутиться невозможно. Оправдываться? Но в чем? Она просто-напросто ходила к бабке Насте, та же для нее прядет кудель. И разве она не имеет права ходить, куда ей захочется? Какое ей дело до того, что Василь враждует с дедом? Но какой-то внутренний голос ей возражал: он твой муж, а с мужем ты должна быть заодно. Однако голос этот звучал очень слабо, и она почти не слушала его. И Авгиня спокойно, как человек, подготовившийся к неминуемой беде, думала только: откуда и с какой силой обрушится на нее удар судьбы?
– Ты где была? – делая упор на слове «где», спросил Василь, и его зеленоватые глаза, полные Враждебной подозрительности, уставились на Авгиню. Та сначала избегала глядеть на мужа, но, услышав угрозу в его вопросе, устремила на него холодный и враждебный взор.
– А что тебе до того, где я была? И что ты глядишь на меня зверем?.. Не боюсь я тебя! – Последние слова она произнесла в повышенном тоне.
– Говори, где была, гадюка! – закричал во все горло Василь и вплотную подошел к Авгине.
Его крик разнесся по всем уголкам дома и сильно испугал детей. Как осина, затряслась Алеся. С глухим стоном, побелев как полотно, бросилась она к Авгине, крепко обняла ее, загораживая своим худым тельцем мать от отцовской ярости. Петрок и Гришка онемели от страха, притаились у печки и глядели на отца испуганными глазами. Даже дед Куприян присел на полатях и поднял на Василя свои мутные, старческие глаза.
– Что их там черти сцепили? – тихо проворчал он. Думал еще сказать Василю, чтобы тот вожжами разок-другой стеганул жену, если она провинилась, но смолчал и только недовольно покачал головой.
– Худшей гадюки, чем ты, и на свете нет. Что ты глаза вытаращил? Детей насмерть перепугал. Они в чем виноваты? – спокойно, но решительно говорила Авгиня. Она вся дрожала от волнения, но равновесия не теряла.
– Зачем ты ходила в это разбойничье гнездо?
Авгиня схватила клубок и швырнула его в бороду Василя.
– Вот зачем ходила. Съешь!
Этот клубок, как холодный душ, утихомирил страсти. Сбитый с толку, Василь недоумевающе глядел то на клубок, то на Авгиню. Он опасался чего-то важного, угрожающего – и вдруг всего только нитки. Весь его запас злобы иссяк. Но остановиться и признать себя побежденным нельзя было, и он продолжал ссору:
– А зачем ты туда носишь кудель?
– А ты что, запретишь мне? – тем же дерзким тоном ответила Авгиня.
– И запрещу! – крикнул Василь, топнув ногой.
– Мамочка, не надо! – взмолилась Алеся, прижимаясь к матери и стараясь оттащить ее подальше от Василя.
– Я не раба твоя, чтобы все твои причуды исполнять.
Василь широко раскрыл глаза.
– Где же ты набралась такой смелости? – с кривой усмешкой на перекошенном от злобы лице спросил он. – Может, и ты в лес собираешься?
– Уж лучше в лес идти, чем быть войтом, как ты.
Новая волна гнева захлестнула Василя. Но теперь он уже не даст маху – у него есть твердая линия, он знает, как повести дело.
– Это ты у Талашов ума набралась? Или, может, Мартын тебя научил?
Василь с новой силой почувствовал прилив ненависти к своему былому сопернику. Авгиня тоже, хотя и по совсем иной причине, не могла равнодушно отнестись к имени Мартына.
– Кто бы ни учил, лишь бы научил. А вот тебя никто уж не научит. И люди на тебя смотрят, как на волка. Ты сам себе яму роешь…
– Нет, это ты мне яму роешь! – прервал ее Василь. – Как ты смеешь ходить к этим Талашам и водиться с ними? Разве это люди? Разбойники, голодранцы, преступники. Или тебе мой хлеб приелся? Или одеться тебе не во что? Кто ж ты после этого?
– Что ты меня попрекаешь? – злобно глядя на мужа, сказала Авгиня. – Разве я мало работала? Не заработала себе кусок хлеба?
Она заплакала и сквозь слезы произнесла:
– Пусть оно сгорит, все твое добро! Лучше бы я батрачкой осталась!
– А?.. Объелась! Батрачить захотела? – Губы Василя уродливо скривились, и черная борода затряслась. – Так забирай свою дочку, и вон из моей хаты! Вон, чтобы и духу твоего здесь не было! Не надо мне врага и предателя в хате. Вон!
Он схватил Авгиню за плечо и с силой толкнул ее к дверям. Прижавшаяся к матери Алеся от толчка потеряла равновесие и ударилась головой о косяк. Она схватилась руками за голову, но не плакала и не кричала, а только билась, как в лихорадке. Петрок и Гришка с плачем бросились к матери и вцепились ручонками в ее платье.
Страшная и горькая обида охватила Авгиню, Ничего подобного с ней не случалось в жизни. Она и сама испугалась, Приголубив Алесю, она сказала ей ласково:
– Доченька моя, головку тебе ушиб этот зверь!
– Мама, не надо ссориться, – с тихим укором сказала Алеся.
А Василь в порыве нахлынувшего на него буйства ринулся к шесту, на котором висела одежда, начал срывать с него платья Авгини и Алеси и швырять их на пол.
– Забирайте свои тряпки и не мозольте мне больше глаза! Хватит!
Потом повалил набок сундук и начал по нему колотить каблуками.
Авгиня молча надела короткий тулупчик, накинула на голову теплый платок, потом одела Алесю.
– Пойдем, доченька, нам тут нет места.
Петрок и Гришка подняли рев:
– Не уходи, мама!
– И мы с тобой!
– Марш на печь! – прикрикнул на них Василь.
Мальчики покорно выпустили из рук полу тулупчика Авгини, с опущенными головами полезли на печь к деду Куприяну и там подняли громкий плач.
– Не плачьте, дети, – сказала Авгиня. – Я вернусь и вас возьму.
– Черта с два! Хватит тебе твоей девчонки.
– Ну, это мы еще увидим! – угрожающе сказала Авгиня.
Василь распахнул двери. Авгиня взяла за руку Алесю и ушла в мрак и стужу зимней ночи.
На другой день в селе Примаки – так называлось село, в котором произошло это событие, – все только и говорили про ссору Василя Бусыги с женой. А к вечеру того же дня не менее волнующая новость разнеслась по селу: хата деда Талаша брошена хозяевами и стоит совершенно пустая.
