Текст книги "Трясина"
Автор книги: Якуб Колас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
21
Не только в Виркутье, но и во многих других поместьях устраивались пышные банкеты в честь оккупантов. Паны, вернувшиеся в свои имения, чувствовали себя на седьмом небе и думали, что теперь уже навсегда останутся полными хозяевами. Оккупантов поддерживали зарубежные державы. Положение молодой Советской республики было тяжелым. Ей приходилось напрягать все силы для борьбы с внешними и внутренними врагами, поэтому оккупанты надеялись на скорую победу.
Вслед за легионерами хлынула целая стая крупных и мелких шляхтичей, изгнанных из своих поместий, свора всяческих дармоедов, и для всей оравы узаконенных мародеров надо было найти место, распределить между ними официальные роли.
На этот раз банкет решил устроить уездный «комиссар» пан Крулевский. Он не только задумал покутить и повеселиться с офицерами и шляхтой – этому банкету, который предполагался в поместье пана Длугошица, придавалось особое значение.
Поместье пана Длугошица – одно из самых богатых в Уезде. Это очаг старинного панского рода. В течение нескольких веков поместье переходило по наследству от отца к старшему сыну, как неделимый майорат. И только при последнем владельце Лявоне Длугошице заколебалась эта панская твердыня от бурного дыхания великой революции. Пан Лявон Длугошиц вынужден был покинуть свое насиженное гнездо и уехать подальше на запад.
Теперь он вернулся в свое родовое поместье и чувствовал себя, как человек, тонувший в пучине и нежданно-негаданно спасенный от неминуемой смерти.
Достаточно было бегло взглянуть на дворец и надворные постройки, на всю усадьбу в целом, чтобы убедиться в том, что это исконная резиденция родовитой фамилии. Пирамидальные тополя и пышные липы венком окружали усадьбу. На возвышении, на фоне густолиственных деревьев прилегающего сада с широкими, ровными аллеями, стоял каменный замок, с высокой, четырехугольной башней, богато украшенной барельефами и орнаментами. Горделиво высилась башня над зелеными кронами лип, яблонь и стройных тополей, красуясь своими белокаменными стенами и красной черепичной крышей. В самом замке, в его многочисленных покоях, просторных залах, где могли поместиться сотни людей, было собрано несметное богатство и целая галерея предметов роскоши, добытых ценой горя, слез и муки подневольных батраков. Многое из этого добра было растеряно во время революции, и пан Длугошиц, вернувшись в поместье, мобилизовал целый штат прислужников, чтобы разыскать пропавшее добро и вернуть его в фамильную сокровищницу…
Из этих панских гнезд тянулись по всему Полесью нити ненависти и злобы к повстанцам-мужикам, как паны называли революционный народ. Тут зрели и осуществлялись планы борьбы против основ новой жизни, заложенных Великой Октябрьской революцией.
И сейчас в замке пана Длугошица готовился пышный банкет в честь оккупантов.
Пан Длугошиц, радушно встречая каждого нового гостя, кланялся и крепко пожимал руку.
Состав гостей был довольно пестрый. Тут были помещики разных категорий, арендаторы и мелкая шляхта, а также представители интеллигенции – врачи и адвокаты. Значительную часть гостей составляли военные, начиная от младших офицеров и кончая генералами. Был тут и пан Дембицкий. Мелькали в толпе также фигуры ксендзов в длинных сутанах, которые здесь старались показать себя больше светскими кавалерами, чем слугами церкви. Правда, молодые девицы и дамы отдавали предпочтение военным. И в этом нет ничего удивительного – ведь они смотрели на этих вояк, как на людей, вернувших им богатство и власть. Зато перезрелые дамы кружились около ксендзов, как мухи над посудой, в которой еще сохранились остатки пищи.
Вскоре гости разделились на отдельные группы. У каждой из них были свои особые интересы, хотя разговоры главным образом шли об исторической миссии оккупантов. Только молодежь избегала серьезных бесед и отдавалась танцам. Неумолкаемо гремел духовой оркестр, Молодые женщины стремились перещеголять друг друга красотой и изяществом. Кавалеры не отставали, стараясь обратить на себя внимание дам и затмить соперников. Каких только талантов здесь не проявляли! Как залихватски выделывали па, притопывали, подпрыгивали и вихрем кружили своих дам! Как ловко поднимали их и вдруг становились перед ними на одно колено, так же внезапно вскакивали, увлекая их в стремительный вихрь мазурки!
Вокруг пана Дембицкого сгруппировалось большое вдело гостей. Среди них был и сам пан Длугошиц. Жесты, движения и слова его были неторопливы, он всегда и во всем сохранял чувство меры и сознание собственного достоинства. Ксендзы Ксаверий Пацейковский и Ян Галандзевский тоже были люди солидные, политиканы и дипломаты. Их больше занимали дела земные, чем небесные. Тут же сидели и пан Крулевский, адвокат Ладунский и несколько менее значительных лиц.
Сначала разговор шел о военных делах. В центре внимания был пан Дембицкий. Его слушали с напряженным вниманием. Пан Дембицкий рассказывал о последних военных операциях легионеров, в которых ему лично приходилось принимать участие. По его словам, не раз бывали критические моменты, и только его своевременное вмешательство спасало положение. Рассказывая, он пальцем чертил на столе расположение войск и направление боевых операций.
– А как пан полковник смотрит на дальнейший ход военных действий? – спросил пан Длугошиц, опершись гладко выбритым подбородком на руку; на его лице блуждала самодовольная улыбка.
При этом пан Дембицкий и его слушатели взглянули на молчаливого человека, находившегося в их компании. Он казался здесь чужим, безучастным к общему разговору. Среднего роста, широкоплечий и мешковатый, он всем своим видом показывал, что не принадлежит к родовитой знати. Его задумчивые глаза были сосредоточенны. Но далеко не все, о чем он думал, можно было здесь высказать. На вид ему было лет тридцать. Звали его Галинич.
Выразительный взгляд, брошенный панами на Галинича, заставил его помимо воли высказаться.
– Мы, белорусы, очень ценим демократизм новой власти и будем на нее ориентироваться.
– Безусловно, – подтвердил Галандзевский.
Панам не очень понравилось, что Галинич ставил на одну доску белорусов с новыми властителями, но, как прожженные политиканы, они решили сейчас об этом умолчать и только кивнули в знак согласия.
В заключение Галинич дал обещание в дальнейшем поддерживать новую власть всюду, где ему представится возможность.
Паны высказали свое удовлетворение. Но все-таки они были не совсем спокойны: И это беспокойство отчетливо слышалось в словах пана Крулевского.
– Однако мужики бунтуют. Что это будет?
Пан Дембицкий слегка нахмурился.
– Пустяки! – бросил он пренебрежительно.
Неприятно было ему сейчас говорить о мужиках, тем более, что они орудовали в лесах. Это обстоятельство несколько напоминало панам недавние дни, когда они сами вынуждены были прятаться в лесах.
– Это не пустяки, пане Дембицкий, – осторожно возразил адвокат Ладунский. – Я опасаюсь, что недооценка силы мужицкого мятежа может принести много неприятных сюрпризов. Восстание крестьян – это проявление того же большевизма, того начала, которое таится внутри человека, и особенно в мужицкой натуре. Под знаменем большевизма и под непосредственным руководством большевиков вспыхнули восстания крестьян, и в этом их опасность. В чем сила большевизма? В его лозунгах, рассчитанных на мужицкую натуру и понятных мужикам.
– А! – откликнулся один из помещиков. – Пан Ладунский напуган большевиками и считает их большой силой.
…А музыка гремела. Гости сели за стол. Шумно было за столом у пана Длугошица под охраной легионеров. Провозглашались тосты в честь именитых гостей и их покровителей, а также в честь красивых женщин.
22
Договориться с Савкой Мильгуном взялся Сымон Бруй. Однажды в сумерках он направился к Савкикой хате. Войдя туда, он в удивлении остановился на пороге: в хате никого не было. Он уже хотел уходить, когда с печи послышался голос:
– Кто там?
– Это ты, Савка? – спросил Бруй.
– Я, – откликнулся Савка, не торопясь сойти с печи; в хате было холодно.
– Здорово, Савка! Что ты там поделываешь?
– Да вот лежу – и думаю.
– Ну что ж, и это работа, когда нет ничего лучшего. О чем же ты думаешь?
Бруй подошел ближе к печи. Савка сделал движение, собираясь встать, но передумал и решил говорить с гостем лежа.
– Думаю, чем бы мне заняться. Надо же что-нибудь делать, да вот пока никак не придумаю.
При этом у Савки пронеслось в голове: «Интересно, с чем ты пожаловал?»
– Голова ты садовая! Работы себе не найдешь! Да ты не любишь работать!..
– Как это «не люблю»? Смотря какая работа.
– Смешно говорить, что нельзя работу найти.
«Не пришел ли ты меня завербовать, – мелькнуло в голове Савки. – Нет, к тебе я спину гнуть не пойду».
– Человек ищет работу по себе, – сказал он вслух.
– Лодырь ты, Савка, вот что я тебе скажу. В такое время и не найти себе занятия!
– Ну, к примеру, какое?
Савка сделал решительное усилие и сел. Видно, Бруй собрался предложить что-то стоящее внимания.
– Ты мне вот что скажи, – деловым тоном сказал Бруй, – к какой ты партии принадлежишь?
– Партии? – Савка с недоумевающим видом почесал затылок.
– Ну, за кого ты стоишь?
– Я?.. Ни за кого. Сам за себя стою.
– Вот это и нехорошо. Если ты ни за кого не стоишь, значит, и за себя не стоишь. Посмотри как ты живешь: холодно, темно, пусто…
– Ну, так не всегда бывает, – возразил Савка, – когда пусто, а когда и густо…
– Слушай, Савка: есть одно дело, возьмись за него. Жалеть не будешь… Как раз и выйдет густо.
Савка почувствовал, что клюет.
– Говори какое.
– Сделайся партизаном.
Савка немного подумал, а потом отрезал:
– Не хочу.
– Да ты не знаешь, в чем тут соль.
– Соль хороша, когда есть что солить, – заметил Савка, а про себя подумал: «Затеял ты, братец, хитрую штуку. Чую, что сальцем пахнет».
Сымон Бруй обиделся:
– Если ты не хочешь даже узнать, в чем дело, так нам и говорить с тобой не о чем.
И он умолк. Молчал и Савка. Он размышлял так: если Бруй соберется уходить, я его окликну. Но Бруй не уходил.
– Отчего огня не зажигаешь?
– Дети у соседей, жена к родным пошла, а мне огонь не нужен, пока не надумал, что делать.
– Ну и тугодум же ты!
– Мысли всякие бывают.
– Так не хочешь быть партизаном?
– Нет, не хочу. – Видно, ему наскучила эта игра в прятки, и он прибавил: – Говори просто и не хитри, пане Бруй.
– Так слушай. Мы на тебя обиды не имеем. Чем ты там занимался – не знаем. Делить наше хозяйство ты не собирался. Но были такие, что уже протягивали руки к нашему добру. Теперь они прячутся в лесах и собираются в шайки. А из этого ничего хорошего не выйдет. Порядок должен быть. Вот бы ты и взялся за ними последить. Для этого тебе и надо партизаном прикинуться. Тебе они поверят, а воевать не обязательно. Только разведай, где они скрываются, что думают делать, и расскажи об этом войту Василю Бусыге. Вот и вся твоя работа. А заработаешь на этом неплохо: хлеб будет, и деньги, и ни в чем у тебя недостатка не будет.
Савка всесторонне обдумал предложение Бруя, оценив его выгоды и опасности. Он сразу почувствовал, что у него будет широкое поле деятельности. В хате было темно, и Бруй не мог следить за выражением Савкиного лица. Он терпеливо ждал, пока Савка размышлял.
«Не погорячился ли я?» – соображал Сымон Бруй и с затаенной тревогой глядел на Савку. А тот в свою очередь думал, как бы не продешевить в таком важном деле, где ему предстоит играть главную роль.
– А что вы мне дадите за это? – наконец спросил он.
У Бруя точно камень свалился с плеч.
– О плате мы легко договоримся, не обидам тебя.
Как обычно, завершение сделки кончилось выпивкой. Бруй повел Савку к рыжебородому Бирке – это было заранее условлено. Туда же должен был прийти и Василь Бусыга.
У Бирки все было готово к встрече гостей.
Пили самогон. Ели шкварки. Тут же сообща наметили круг Савкиных обязанностей, а также договорились о вознаграждении. За успешное выполнение была обещана надбавка. Подозрительно настороженным взглядом проводила Авгиня Василя, когда он отправился к Бирке. С того дня, как они повздорили, ей почти не приходилось говорить с мужем. Правда, Авгиня готова была пойти на мировую, у нее на это были свои причины, она даже первая сделала шаги в этом направлении, но Василь словно ничего не замечал. Говорил с ней редко, скупо, и то по хозяйственным делам. Заупрямилась тогда и Авгиня: она почувствовала себя глубоко задетой обидно-пренебрежительным отношением мужа. В глубине души она не была особенно огорчена ссорой, но сейчас ей нравилось играть роль оскорбленной женщины.
«Куда же он пошел и зачем?» – этот вопрос не давал ей покоя. И что-то настойчиво подсказывало: дело идет о каком-то сговоре. Она вспомнила слова рыжебородого Кондрата Бирки о партизанах. Эта мысль встревожила Авгиню. Ее страшило и то положение, в котором она теперь очутилась. Она вспомнила свой разговор с бабкой Настой. Всплыли перед глазами последние события в Вепрах. Жизнь плела вокруг нее густую паутину, в которой легко запутаться. Ей надо на что-то решиться и выбрать путь. Авгиня надела тулупчик, плотно облегавший ее, повязала голову теплым платком и вышла во двор. Около калитки она остановилась. Ночь уже выткала темный полог и накрыла им улицу, хаты и дворы. Мелькали тускло освещенные оконца. Только изредка появлялись прохожие. Авгиня немного постояла, потом быстро зашагала по направлению к дому Кондрата Бирки. Она решила проверить свою догадку.
Хата Бирки находилась неподалеку. Авгиня крадучись вошла во двор, неслышно растворив калитку, и притаилась в темном углу, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Убедившись, что кругом тихо, она осторожно высунула голову в полоску света, тянувшуюся из окна. От страха она сильно волновалась. В окне сновали тени, из хаты доносился приглушенный шум, но разглядеть, что там происходило, было трудно. Авгиня, согнувшись, подошла с другой стороны и снова заглянула в окно. Сквозь незамерзший уголок стекла она увидела нескольких человек, сидевших за столом. Две фигуры особенно привлекли внимание Авгини: Василь и худощавый, черномазый Савка Мильгун. Авгиня догадалась: они наняли Савку, уговорили его совершить предательство. От Савки можно было ждать всего. Гнев и презрение наполнили ее сердце. Оставаться тут больше незачем: все ясно. Так же неслышно она покинула двор и пошла домой. И только дома понемногу улеглось ее волнение.
Дед Куприян уже дремал на полатях, а может быть, он просто лежал с закрытыми глазами и думал. Не по душе была деду вся эта суматоха, и он перестал понимать, что происходит на свете. У него было твердое убеждение в том, что все беды пошли от того, что царя нет.
Оба мальчика спали безмятежным сном. Бодрствовали только Авгиня и Алеся. Они сидели около печи, пряли и вели тихую беседу. Алеся инстинктивно чувствовала отцовскую неприязнь, и от этого была всегда подавленной и робкой. В последние дни, когда она увидела, что эта неприязнь распространилась и на мать, страх и тревога еще сильнее овладели ею. Она терялась в догадках, не понимая, отчего это происходит, но не могла найти причину такого отношения отца. То, что говорили при ней взрослые, порождало в ее сознании страшные мысли о людской жестокости и несправедливости.
23
Невысокий, худощавый человек медленно шел по лесу. Закутавшись в белоснежную мантию, лес дремал в морозной тишине. В этом безмятежном покое затихали волнения и тревоги и ничто не беспокоило сердце. Здесь так хорошо думать о таинственных бесконечных путях жизни и чувствовать свою слитность со всем миром.
Казалось, что и этот одинокий путник, одетый скорее на городской лад, хотя одежда его и приспособлена была для долгого пути, поддался лесным чарам. Он с любопытством озирался, словно видел впервые причудливые группы деревьев и прогалины среди лесной чащи. Его серые, холодные глаза глядели на все это не отрываясь. Вот раскидистый дуб. Могучие ветви его и широкая вершина немного наклонились в сторону солнца. Сквозь узорчатый переплет заснеженных дубовых сучьев виднелась стройная осина. С другой стороны высокая, тонкая ель протягивала сквозь дубовые ветви свои зеленые колючие лапы. Там, где ветви соприкасались, кора на них стерлась. Когда ветер вдруг налетал на чащу, застывшие ветви начинали двигаться и глухо поскрипывать.
Невысокий, худощавый человек настороженно следил за жизнью леса. Он оглядывал прихотливое сплетение ветвей дуба и ели, и у него возник вопрос, что это – борьба за существование или дружба союзников?
Одинокий путник не верил тишине и лесному покою, он считал это обманчивой видимостью. На широких земных просторах бурлил водоворот жестокой, беспощадной борьбы, но не бессмысленной и хаотичной, а развертывающейся планомерно, по нерушимому закону. В этой буре невысокий, худощавый человек всем существом ощущал рождение нового мира. Вот почему он шагал твердой поступью в этом бурном потоке. Говорят, кто сеет ветер, пожнет бурю. Этот смелый человек сеял бурю, через бурю должен вырасти новый мир, новый, свободный человек.
Это был товарищ Невидный, тот самый, который так заинтересовал деда Талаша. У Невидного за пазухой был довольно объемистый пакет. В нем аккуратно сложены были воззвания к крестьянству оккупированного Полесья, инструкции для подпольных большевистских организаций, этих живительных родников, откуда неустанно черпают силы все борющиеся за власть Советов. Тут же лежали и обращение оккупантов к помещикам, зовущее их возвратиться в свои имения, и приказ крестьянам немедленно вернуть все, взятое ими из помещичьих усадеб. Невидный тщательно собирал все эти материалы, которые помогали вести наглядную агитацию против оккупантов и раскрывать их подлинную сущность. С большим риском он переходил с места на место, организуя новые ячейки, помогая в работе ранее возникшим. Теперь он шел в село Поставы. Посетил он это село месяц назад, когда там еще не было оккупантов. Сейчас его интересовала судьба ячейки, которую он там организовал. Существует ли она еще?
Нет ничего худшего, чем неведение. Что известно было Невидному о селе Поставы? Только, что оно было занято легионерами и время от времени там появлялись их разъезды. Невидный соблюдает осторожность: ему известно, как следят жандармы и полицейские за такими людьми, как он, что ждет его, если он попадется им в руки. Он не боялся за свою жизнь, но стремился выполнить дело, которое ему доверила партия.
Прежде чем войти в село, Невидный остановился в зарослях кустарника около замерзшей речки и внимательно оглядел окрестность.
В селе было тихо и безлюдно. Невидный терпеливо выжидал удобного момента, чтобы выйти из своей засады. Надо было расспросить кого-нибудь из местных жителей, есть ли здесь легионерский постой. Но никого не было видно.
Вдруг до него донеслись звонкие детские голоса. Вскоре он разглядел на реке катавшихся мальчиков. Их было пятеро. Они проложили на льду узкие, длинные следы, катаясь на чем попало, – кто на деревянных чурках, прилаженных к лаптям, а кто просто в лаптях без всяких приспособлений. Одеты они были в заплатанные суконные халатики, подпоясанные домоткаными, цветными кушаками, и посконные брючки. Шапки на них были самых разнообразных фасонов и размеров, зимние и летние. Мальчикам, видно, было весело. Они шумно разговаривали и звонко смеялись.
Невидный обрадовался. Чтобы не испугать детей, он незаметно вышел из кустарника и направился к ним с видом беззаботного человека, насвистывая мотив веселой песни. Однако мальчики, заметив его, – приумолкли.
– Гуляйте, ребятки, чего испугались!
– Мы не испугались! – отозвался один.
Невидный подошел ближе. Мальчики все же недоверчиво поглядывали на него, прекратив свои игры.
– А почему вы, хлопцы, в школу не ходите?
– Учителя нет, – хором ответили мальчики.
– Где же ваш учитель?
– Легионеры забрали.
– Арестовали?
– А-а!
– Когда?
– Вчера.
Наступило короткое молчание. То, что Невидный так интересовался судьбой их учителя, рассеяло недоверие мальчиков.
– А скажите, Ничыпор Барейка дома?
Голоса мальчиков разделились. Одни ответили – дома, другие – нет. Они уже совсем освоились с Невидным и говорили с ним без робости. На вопросы отвечали хором, но в более трудных случаях, требовавших смекалки или осторожности, отвечал старший из них, Микита Гулик. Он же послал Михалку Крупика в село, чтобы узнать, дома ли Ничыпор Барейка.
– Если он дома, скажи ему, пусть придет сюда, – добавил Невидный, потом спросил у Михалки: – А легионеры стоят в селе?
– Теперь нет, но они здесь недалеко.
– Так ты, брат, передай Ничыпору потихоньку, чтобы никто не слышал.
Михалка убежал, а Невидный разговорился с мальчиками.
– Ну как вы сейчас живете при новой власти?
Мальчики потупили глаза. Видно, они не решались сказать того, что думали. Наконец Микитка проговорил с оттенком грусти в голосе:
– Плохо!
– Почему же?
– Да вот забрали нашего учителя. Хлеб, живность забирают. А если кто хоть немножко поспорит, того бьют.
– А вы не слышали, за что арестовали вашего учителя? – спросил Невидный, словно не знал истинной причины ареста.
– Говорят, за то, что большевиком был, – неуверенно ответил Микитка.
– А как легионеры догадались, что он большевик?
Марцин Крук его выдал, – смелее сказал Микитка.
– Кто он такой?
– Здешний богач. У него красноармейцы коня взяли, так он со злости готов топить всех большевиков.
– От кого слышал, что его выдал Марцин Крук?
– Все так говорят.
Беседа прервалась: вдали бежал Михалка. Всем было любопытно узнать поскорее, с чем он вернулся. А Михалка еще издалека крикнул, что Ничыпор дома и сейчас идет сюда. И действительно, несколько минут спустя пришел и Ничыпор, нахмуренный и озабоченный. Рыжеватые брови его срослись над переносьем. На вид Ничыпору можно было дать немногим более двадцати лет. По-видимому, он был чем-то очень угнетен. Но лицо его прояснилось, когда он подошел к Невидному.
Невидный поздоровался с ним и спросил:
– Что, брат, невесел?
– Не до веселья сейчас, – с грустной улыбкой сказал Ничыпор.
Мальчики стояли рядом: им хотелось услышать, о чем будут говорить взрослые. Но Микитка сказал им, чтобы они пошли на реку кататься, и сам отошел в сторону – он уже понимал, что взрослым надо говорить без свидетелей.
Невидный и Ничыпор тоже отошли в сторону.
– Секретарь арестован?
– Арестован, – ответил Ничыпор.
– Что же вы тут делали?
– Сходы были. Агитировали против оккупантов, рассказывали о приближении Красной Армии.
– И какие результаты?
– Да уже завербовали человек двенадцать. Теперь работа притихла: полиция начала сильно наседать. Шпионов полно. А тут и учителя взяли. Настроение пониженное.
– А боевая дружина есть у вас?
Ничыпор немного замялся:
– Была, да распалась.
– Ничего вы толком не делали. И грош цена такой работе. – В голосе Невидного зазвучали резкие ноты. – Как же вы не организовали людей, способных носить оружие? На вас полиция наседает… Дети открыто говорят про доносчика Марцина Крука. А что вы с ним сделали?
– Как к нему подступиться? – спросил Ничыпор.
Невидный холодно посмотрел на него.
– В расход его вывести надо! – сказал он, отчеканивая каждое слово. – Или вы ждете, что полицейские вас пригласят и скажут: агитируйте против нас! Старики сами додумались, что нужно с оружием в руках сопротивляться захватчикам. Людей собирают, оружие добывают, партизанские отряды организуют. А вы испугались полиции и спрятались, как мыши в норах… Сегодня же объявить сход.
– Хуже всего то, товарищ Невидный, что вчера во время обыска у секретаря забрали документы, и в том числе список членов самостьинской подпольной организации.
– Дали знать об этом в Замостье?
Ничыпор молчал, потупившись.
– Немедленно известите Замостье! Немедленно!
– Замостье на сильном подозрении у полиции, туда пробраться трудно.
Невидный еще раз смерил Ничыпора холодным взглядом.
– Все равно! Известить сегодня же!
Ничыпор молчал.
– Вот что, – после небольшой паузы сказал Невидный, – сход созовите послезавтра. Если я не вернусь, проведите собрание сами. Задача: развернуть работу. Организовать партизанский отряд. Не ждать, пока полиция вам позволит носить оружие, сами возьмите оружие у полиции.
Невидный передал Ничыпору пачку воззваний.
Расклеить эти воззвания, где только удастся.
Он собрался уходить.
– Товарищ Невидный, и я пойду с тобой.
Невидный оглянулся.
– Оставайся здесь и дёлай то, что я тебе приказал.
И он ушел. Долго еще стоял Ничыпор, глядя вслед уходившему. Ему было тяжело и стыдно.
Мысли его потекли в другом направлении, и он в глубокой задумчивости вернулся в село.
