Текст книги "Баллада о тыловиках"
Автор книги: Яков Липкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
9
Свет луны буквально ослеплял. Их свободно могли увидеть издалека. Но до кустов, за которыми они рассчитывали укрыться, было не меньше трехсот-четырехсот метров. Первым ткнулся в грязь и пополз по-пластунски Федя. Его примеру последовал Борис. Немцу же мешал ползти мешок, который он то закидывал за спину, то тянул волоком. Иногда он смешно вставал на четвереньки и так отдыхал.
Срывков покрикивал на него:
– Schnell!.. Schnell[5]5
Живо!.. Живо!
[Закрыть]!
Что другое, а команды по-немецки он знал назубок.
И немец изо всех сил толкал ногами и руками землю, пытаясь догнать их. Ему изрядно доставалось. Но оба – и Срывков, и Борис – не испытывали ни жалости, ни желания помочь ему.
До кустов они доползли благополучно. Дальше им предстояло, маскируясь кустами, пробежать большой кусок до оврага, который шел в обход Куммерсдорфа слева. Этой дорогой несколько часов назад дезертировали из-под Лауцена высокий немец и его приятель.
Федя и Борис условились: делать короткие пробежки между кустами и подольше осматриваться.
После двадцати минут такого бега они оказались у широкого и довольно глубокого оврага. Кубарем скатились на самое дно. Конечно, в том, что они шли внизу, был немалый риск. Если бы их увидели сверху, то ничего не стоило бы забросать их гранатами. Зато и обнаружить было труднее.
Срывков и Борис двигались гуськом, держа перед собой автоматы. Немца они пустили вперед – на всякий случай: овраг сильно петлял, за каждым новым поворотом их подстерегала неизвестность.
Время от времени Срывков вскарабкивался по склону и, высунув голову, осматривал местность. Один раз поднялся и Борис… Расстояние до Куммерсдорфа заметно сократилось. Сквозь деревья проглядывали дома, сараи, какие-то сооружения. Резко выделялась водонапорная башня. Где-то справа постреливали из пулеметов. Иногда в тишину вгрызался нутряной звук немецкого шестиствольного миномета. Какие-то очаги сопротивления? Но пленный по-прежнему утверждал, что в Куммерсдорфе – немцы и русских там нет. Странно и непонятно.
Когда овраг вышел к первым домам, дезертир остановился и сделал знак: внимание!.. Замерли. Услышали голоса. Немцы!.. Звуки приближались к оврагу. Уже можно было разобрать отдельные слова, смешки.
Борис быстро огляделся и одновременно со Срывковым увидел растущее на правом склоне раскидистое дерево. Ярко освещенное луной, оно отбрасывало в овраг густую сеть теней. Мгновенье, и они скрылись в ветвях – настоящих и отраженных.
Федя шепнул Борису:
– Скажите фрицу: ежели надумает сбежать, первая пуля – ему.
Борис перевел.
– Nein, nein[6]6
Нет, нет!
[Закрыть]! – испуганно заверил немец.
– Тише!..
Смеясь и громко разговаривая, солдаты подошли к краю оврага. Из их реплик Борис понял, что им зачем-то нужно перебраться на другую сторону. Но ширина и глубина оврага несколько охладили их пыл. Правда, один из солдат все время порывался съехать на заднице под горку, но остальные его удерживали.
Сцена над оврагом закончилась тем, что солдаты поспорили, кто дальше пустит струю.
– Сейчас потопают назад, – с облегчением шепнул Федя.
Борис усмехнулся. В логике Феде не откажешь. Эти четыре фрица достаточно откровенно выразили свое отношение к оврагу. Да и вряд ли они полезут в собственные брызги.
Так оно и было. Вскоре они пошли прочь от оврага.
– Хорошо, что не над нами, – сказал Борис.
– Для них-то уж точно хорошо, – заметил Срывков.
Высказался и пленный. Презрительно бросил:
– Scheiβdreck[7]7
Дерьмо!
[Закрыть]!
– Ну, потопали!.. – сказал Федя и обратился к замешкавшемуся немцу: – Vorwärts! Vorwärts![8]8
Вперед! Вперед!
[Закрыть]
Тот послушно занял свое место в голове цепочки. На этот раз они прошли совсем мало – метров двести, не больше. Их остановили новые голоса… Опять немцы! Голоса звучали глуховато и приближались к ним низом. Встреча была неизбежной… Что делать?.. Они знали одно – что не должны, не имеют права вступить в бой. Так же как возвратиться ни с чем.
– Быстро наверх! – приказал Срывков и первым бесшумно выбрался из оврага. – Давай!
Подталкивая друг друга и мешок, Борис и пленный взобрались вверх по склону. Где-то на середине Борис весь внутренне замер – вот-вот, казалось, им в спину ударит автоматная очередь.
Наверху их ждал Срывков. В руке у него они увидели гранату. Значит, он готов был швырнуть ее, если бы гитлеровцы заметили их.
– Ложись!
Они легли.
Голоса приближались. Немцев было трое. Они тянули связь и ругали какого-то фельдфебеля, который сам завалился спать, а их погнал на линию. Вскоре голоса и шаги раздались прямо под ними, а затем стали отдаляться.
Обождали еще.
– Пошли! – сказал Срывков и спустился вниз. За ним съехали в овраг и Борис с пленным.
Метров через триста, как предупредил их дезертир, начинался самый трудный и опасный участок пути. Овраг подходил близко к домам, а так как правый склон постепенно сходил на нет, то их легко могли увидеть из окон. Кроме того, в одном месте над оврагом был перекинут мост, охраняемый пулеметчиками.
Срывков пошел рядом с пленным.
– Зовут-то тебя как? Фрицем?
– Ганс Клозе, – ответил тот и улыбнулся открытыми деснами.
– Ганс? Ганс так Ганс…
По тому, как Федя это сказал, Борис почувствовал, что он что-то задумал. И не ошибся.
– Товарищ старший лейтенант! – обернулся Срывков к Борису. – Переведите ему, что у меня к нему дело есть…
Борис перевел. Пленный рассыпался в любезностях: он, мол, всегда рад помочь господину унтер-офицеру.
– Ишь ты, рад! – усмехнулся Срывков. – Доктор, передайте ему, что ежели он жить хочет, а не гнить в земле сырой, то должен делать все, что я скажу…
Когда Борис перевел, немец в знак согласия бурно закивал головой:
– Jа! Jа!
– Стоп! – сказал Срывков, и они остановились. – Доктор, возьмите у него мешок и дайте мне свой автомат.
– Это еще зачем? – Борис даже отодвинулся.
– Да не бойтесь. Сейчас сами увидите!
– Ну, хорошо, – сказал Борис и отдал автомат.
Срывков вынул обойму и принялся ее разряжать.
Патроны так и защелкали в его коротких пальцах. Разрядив обойму, он вставил ее в автомат и протянул его пленному:
– На, держи, говорят тебе!..
Но тот все дальше отводил руки с мешком от автомата.
– Доктор, возьмите у него мешок!
Борис все понял. То, что придумал Срывков, было здорово, хотя и рискованно. Но это, пожалуй, единственная возможность добраться до своих.
Понял все и немец. Он отдал мешок и нерешительно взял автомат.
– Доктор! – сказал Срывков. – Спрячьте пистолет и гранаты под шинель. А шинель расстегните…
С этой минуты им предстояло разыграть из себя свежих русских пленных, а дезертиру – их конвоира. Договорились с Гансом: если спросят о них, сказать, что это захваченные в плен русские. Расчет был простой: вряд ли кого-нибудь особо заинтересуют санитар и фельдшер. А если поинтересуются, что в мешке, говорить правду – бинты и вата. Часть пусть назовет тоже свою. За несколько часов боевых действий не так легко установить, кто убит, кто ранен, кто в плен попал или пропал без вести, а кто дезертировал…
– А ежели не то вякнешь, – предупредил Срывков, многозначительно поводив под шинелью своим ППС, – быть тебе покойником!..
На этот раз перевод не понадобился.
– Vorwärts! – вдруг закричал на них Ганс, и закричал так натурально, что Борис даже вздрогнул.
И они зашагали.
10
Улицы Куммерсдорфа были забиты боевой техникой. Отовсюду выглядывали танки, самоходки, орудия, грузовые и легковые машины. Вдоль оврага стояли, задрав в небо стволы, тяжелые минометы. Кругом сновали вооруженные солдаты и офицеры. Определенно что-то готовилось. И никому не было дела до двух русских пленных, бредущих в овраге в сопровождении служаки-конвоира.
А Ганс Клозе и впрямь старался вовсю:
– Schnell!.. Schnell!.. Vorwärts Hunde!.. Schnell![9]9
Живо!.. Живо!.. Проклятые собаки!.. Живо!..
[Закрыть]
И это были далеко не самые крепкие ругательства, которыми он их осыпал. Порой Борису казалось, что Ганс Клозе вошел во вкус и забыл о своем положении. Как бы он еще не надумал поправить свои дела за их счет!
И все-таки, несмотря на эти не очень приятные размышления, на душе у Бориса была какая-то странная легкость. Если бы каких-нибудь два часа назад ему сказали, что он будет вот так спокойно, не испытывая особого страха, шагать под охраной липового конвоира перед вооруженными до зубов гитлеровцами, он бы ни за что не поверил. И не только шагать, но и с жестоким любопытством смотреть на тех, радуясь тому, как они со Срывковым их обманули. Это было почти как во сне, в котором некого и нечего бояться, где никогда не поздно, при первой же серьезной опасности, проснуться.
Борис спохватился: пока он занимался самоанализом, Срывков не терял времени зря – подсчитывал, запоминал. Как разведчик он не мог упустить такую возможность. Досаде Бориса на себя не было границ, тем более что уже пошли улицы, где нечего было запоминать, – с двумя-тремя машинами у домов. Чтобы как-то наверстать упущенное, Борис стал лихорадочно припоминать, где и что он видел три минуты назад.
– Федя, ты не помнишь, сколько было минометов, восемь или девять? – тихо спросил Борис.
– Двенадцать, – ответил Срывков.
– Schweigt Jhr, Schweine! – продолжал орать на них Ганс. – Schnell! Rechts![10]10
Молчите, вы, свиньи!.. Живо!.. Налево!.. Направо!
[Закрыть]
Впереди показался мост. Неужели тот самый, по которому он проезжал сегодня утром? Ну конечно же! Значит, здесь они должны повернусь на Лауцен…
Мост невысокий, деревянный. Но тем не менее с обеих сторон он охранялся пулеметами. Посередине его прохаживался часовой с автоматом.
Срывков и Борис уже не сомневались в Гансе. Рискуя жизнью, он явно делал ставку на них. Но полной уверенности не было. Мог же он там, в центре Куммерсдорфа, нарочно усыпить внимание «пленников», чтобы здесь, на окраине, неожиданно выдать их с головой?
Но как конвоир он по-прежнему был на высоте. Орал так, как будто ему платили за каждое слово:
– Schnell!.. Schnell!.. Donnerwetter![11]11
Живо!.. Живо!.. Черт побери!
[Закрыть]
Услышав громкую брань, часовой шагнул к перилам. Когда они приблизились к мосту, он спросил Ганса, кого это он ведет и куда. Тот охотно ответил. И добавил, что из-за этих русских свиней должен не спать всю ночь. Но сочувствия в солдатах, охранявших мост, он этим не вызвал. Часовой сказал, что и они сами третью ночь не смыкают глаз – по всей вероятности, русские вновь попытаются прорваться…
– Los! Hinauf![12]12
Давай! Наверх!
[Закрыть] – рявкнул Ганс.
Они полезли вверх по крутому левому склону, держа мешок за углы, но добрались только до середины и скатились снова в овраг. При этом у Феди широко распахнулась шинель и из-под руки блеснула сталь автомата. Борис с ужасом оглянулся на часового, облокотившегося на перила: разглядел или нет? Но разве проследишь за выражением лица с такого расстояния, да еще ночью, пусть даже лунной?..
Между тем поза у солдата не менялась. Конечно, с какой стати ему тотчас же поднимать крик? Чтобы первому получить пулю? Можно не сомневаться, что он не подаст вида до тех пор, пока не будет уверен в своей безопасности…
А Ганс, похоже, ничего не видел. Он опять обрушился на них с руганью. Но сейчас она казалась Борису такой неестественной, такой наигранной, что он еще раз бросил тревожный взгляд на часового: надо быть слепым, чтобы ничего не заметить.
Все это длилось какую-то долю минуты. А дальше начиналось то, что могло быть уже следствием промаха. Часовой крикнул Гансу, чтобы он поднимался по другому, покатому склону. Голос немца прозвучал как-то подозрительно спокойно. Возможно, это и была западня. Ведь теперь они должны будут пройти через весь мост под дулами пулеметов.
– Кажется, влипли, – быстро шепнул Борис Срывкову.
– Да подожди ты! – отмахнулся тот.
Они поднимались по склону, и на них в упор глядели, выжидая чего-то, семь… нет, девять вооруженных гитлеровцев. Ни реплик, ни шуточек. Одно настороженное молчание зверя, приготовившегося к прыжку.
– Schnell!.. Schnell! – продолжал усердствовать Ганс. Но как неестественно и фальшиво звенел в тишине его голос!
Они прошли мимо пулеметного поста, вступили на мост. Сейчас их в любое мгновенье могли прошить очередью. Сапоги скользили по грязи. Каждый шаг отдавался в сердце – ведь следующий мог стать последним.
Часовой, который оказался фельдфебелем и, судя по всему, командиром пулеметного взвода, шагнул к ним и сделал знак остановиться. Борис ощутил горячую бугристую поверхность лимонки. Но немец обошел их. Его интересовал Ганс. Он снова спросил, куда тот ведет пленных. Ганс ответил, как условились: в штаб, в Лауцен. «А там что, своих пленных нет?» – осведомился фельдфебель. И тут Ганс проявил самостоятельность, начал хохота. Смеялся он до того искренне, до того заразительно, что фельдфебель стал ему вторить – сперва сдержанно, а потом, все больше постигая смысл этого смеха, громко и открыто. Вскоре они хохотали оба. Уж они-то хорошо знали, какой ценой немцам удалось окружить в Лауцене русских гвардейцев и почему нет пленных.
Но этот неожиданный и дружный хохот встревожил Срывкова: не над ними ли смеются фрицы? Встретив его вопросительный взгляд, Борис незаметно покачал головой: ничего опасного. Срывков опустил веки: мол, понял.
В этот момент фельдфебель резко оборвал смех: либо заметил, что они переглянулись, либо подумал, что дальнейший смех в присутствии пленных неуместен. А может быть, вспомнил о подозрительном блеске под Фединой шинелью?
Фельдфебель прошелся у них за спиной. Все! Борис почувствовал, как у него сдавило в груди. Краем глаза он увидел Срывкова. По его напряженной позе видно было, что он тоже весь как сжатая пружина. Первым он, бесспорно, срежет фельдфебеля. «А мне надо, – быстро соображал Борис, – одну гранату швырнуть в тот пулемет, а другую, если останется время, в этот…»
Где-то сзади застыл Ганс. В эти мгновенья решалась и его судьба. Отступать ему уже поздно.
Фельдфебель прошелся вперед и остановился. И вдруг неожиданно заорал:
– Weg, russische Hunde!..[13]13
Прочь, русские собаки!
[Закрыть]
Борис и Федя переглянулись. Хотя смысл этих слов был им понятен, они все-таки усомнились: неужели пронесло?
И они так же, как это сделали бы настоящие пленные, только чуточку торопливей, чем хотелось, обошли фельдфебеля стороной и зашагали по мосту.
Вскоре они услышали:
– Marsch!.. Marsch!..[14]14
Бегом! Бегом!
[Закрыть]
Это их догонял Ганс, у которого опять прорезался голос.
11
Понемногу противники угомонились. Стихла и без того редкая стрельба в Куммерсдорфе, который остался уже далеко позади. Ничем не тревожимая тишина лежала и над Майнсфельдом. Но дорога на Лауцен еще жила. Здесь-то Ганс и встретил шофера из штаба своего полка. А было это так. На обочине дороги, на половине пути между Куммерсдорфом и Лауценом, стоял камуфлированный бронетранспортер. В его моторе возился человек в куртке. Когда они проходили рядом и Ганс, по обыкновению, начал кричать на них, тот поднял голову и удивленно произнес:
– Hans Klose?
– Наlt! – остановил их Ганс и вроде бы радостно воскликнул: – А! Rudi!
Шофер не скрывал своего удивления, увидев Ганса в качестве конвоира в таком отдалении от части. Но после встречи с фельдфебелем тот был подготовлен и к этому вопросу: дескать, это медики из танковой бригады, окруженной в Майнсфельде. Их захватили в Куммерсдорфе и сейчас по приказанию командира дивизии переправляют в Лауцен.
– О, verstanden! – закивал шофер головой и, вытирая руки тряпкой, предложил: – Na, wollen wir fahren?[15]15
Понял! Ну как, поедем?
[Закрыть]
Хочет подвезти. Что же делать?
Ганс тоже растерялся. Кивнул головой приятелю, а сам, когда тот на секунду отвернулся, жалобно взглянул на своих пленников.
– Was steckst du denn?[16]16
Ну что ты там застрял?
[Закрыть] – нетерпеливо проговорил шофер. Он смотрел на Ганса уже с любопытством и ждал.
Продолжалось это ожидание, может быть, мгновенье, но всем троим оно показалось невероятно долгим.
Наконец, поняв, в чем дело, Федя усиленно заморгал.
– Wird es nicht Knall geben?[17]17
А не влетит за это?
[Закрыть] – быстро нашелся Ганс.
– Ah! Jch pfeife darauf! – воскликнул шофер. – Steigt ein![18]18
А! Плевал я на это! Садитесь!
[Закрыть]
Они втроем сели сзади – не мог же конвоир оставить пленных без присмотра!
Что задумал Срывков, Борис сообразил сразу. Но для того чтобы все вышло, не провалилось, необходимы особые условия. Хорошо, если до поворота на Майнсфельд они будут одни на дороге. Но стоит только появиться другим машинам, их со Срывковым как миленьких доставят в расположение немецкой части. Конечно, они постараются не допустить этого, но тогда придется вступить в бой и не выполнить задания. Кроме того, еще неизвестно, как поведет себя Ганс, который явно обо всем догадывается. Вдвоем с шофером они могут оказать серьезное сопротивление. Так что Федина затея весьма рискованна…
Самое обидное, что они со Срывковым не имеют возможности ни посоветоваться, ни обговорить все. Остается следить за каждым жестом, каждым движением разведчика, быть готовым ко всему. И к тому, чтобы помочь Срывкову, который, по-видимому, возьмет на себя шофера. И к тому, чтобы нейтрализовать, если потребуется, Ганса. И к тому, чтобы отстреливаться…
Главное сейчас – неожиданность.
А пока Борис не пропускал ни одного слова из реплик, которыми перебрасывались Ганс и шофер. В целом разговор их был малоинтересен. Вспоминали давние выпивки, драки. Были у них и какие-то общие любовные похождения, которые тоже закончились обильными возлияниями.
На Бориса и Срывкова шофер вообще не обращал внимания – как будто их и не было.
Вдалеке возвышались темные постройки Лауцена…
Скоро должен быть поворот на Майнсфельд. Борис хорошо помнил его – там стоял накренившийся столб с полуоторванным указателем.
Срывков сделал Борису знак. Все ясно! Его и Федины мысли работали в одном направлении. Что ж, он готов. Выхватить из расстегнутой кобуры пистолет и наставить его на Ганса – дело одной секунды.
Когда до поворота осталось каких-нибудь четыреста-пятьсот метров, на дороге из Куммерсдорфа показалась автоколонна.
Теперь их судьбу решали секунды…
Конечно, с машин не могли не видеть идущий впереди бронетранспортер. Но что в нем делается, с такого расстояния разглядеть невозможно. Только когда они свернут в Майнсфельд, там, может быть, заподозрят что-то неладное.
Но это еще в будущем, измеряемом метрами и секундами. Пока же они со Срывковым связаны рукам и ногам: не могут ни прибавить скорости, ни ускорить события. Единственное, что в их силах, это терпеливо дожидаться поворота.
А шофер, как нарочно, не спешил. Дружески неторопливая и спокойная беседа с Гансом располагала его к такой же неторопливой и спокойной езде.
Расстояние же между ними и колонной сокращалось с каждой минутой. Борис сосчитал: восемь тяжелых машин, груженных, по-видимому, боеприпасами. Матово серебрились в лунном свете лобовые стекла…
Оттуда, вероятно, уже видно каждое их движение.
Но у них нет другого выхода. Наконец впереди мелькнул наклоненный столб… Все! Пора!.. Они метнулись одновременно: Срывков к шоферу, Борис к Гансу, который даже не удивился. Очевидно, он давно ждал этого. Почувствовав у живота пистолет, он лишь сжался.
Срывков наставил на шофера автомат и приказал:
– Links!..
Повторять не пришлось. Тот понял, что шутки с вооруженными пленными плохи…
Так по майнсфельдской дороге они проехали с полкилометра…
Но когда Срывков наклонился, чтобы взять лежащий на сиденье и все время мозоливший ему глаза автомат, шофер резко крутанул руль. Федя не устоял на ногах и отлетел к противоположному борту. Немец схватил одной рукой оружие и полоснул назад длинной очередью. На второй очереди у него заел автомат… Срывков покачнулся. Уже падая, он слабеющей рукой нажал на спусковой крючок. Пули прошли над немцем, не задев его. Борис вскинул пистолет. Но в этот момент шофер пригнул голову и стал бросать машину из стороны в сторону. Бориса начало швырять от борта к борту, и он никак не мог прицелиться в сидевшую за рулем фигуру. Когда же ему удалось подобраться немного ближе, водитель дал полный газ, и Бориса снова отбросило к заднему борту. Там он опустился на одно колено и, держась рукой за прыгающее сиденье, выстрелил… Мимо!.. Еще раз!.. Мимо!..
На большой скорости бронетранспортер въехал на пахоту и стал разворачиваться…
Цепляясь за борта, Борис медленно продвигался вперед. Наткнулся на Ганса, державшегося обеими руками за скамейку. Странно, что он перестал думать об опасности, которая могла угрожать ему с этой стороны. Неужели тот и сейчас с ними?
До шофера оставалось совсем мало, как вдруг сильный взрыв смешал все. Борис почувствовал, как что-то с огромной силой подняло его в воздух и оттуда швырнуло в глубокую черную яму…
Когда он очнулся, то мучительно пытался сообразить, где он и что с ним. Наконец понял: бронетранспортер наскочил на мину!.. Кругом было минное поле, преграждавшее путь к Майнсфельду с юга… Борис встал, и перед его глазами все поплыло. Тогда он опустился на колени и пополз к машине. Первым, кого он увидел, был убитый Срывков. Уже мертвому, ему взрывом оторвало обе ноги. Ганса он нашел в десяти метрах от бронетранспортера. Тот был ранен в живот и тяжело дышал. Борис спросил его: «Наns, hӧren Sie mach?»[19]19
Ганс, вы слышите меня?
[Закрыть] Но их бывший «конвоир» ничего не ответил. Борис наложил ему тугую повязку и накрыл шинелью. Вскоре тот умер, так и не приходя в себя…
Шофера нигде не было. Уйти он никуда не мог. Вероятно, его разнесло в клочья.
Мешок с перевязочными материалами оказался цел. Но в одном месте он был забрызган чьей-то кровью.
Борис нашел автомат Срывкова, вскинул на плечи мешок и двинулся по дико петлявшей колее бронетранспортера к дороге – как ни трещала у него голова, он сообразил, что так меньше шансов напороться на мину.
Вскоре его увидели мотострелки из батальона капитана Чепарина, находившиеся поблизости в боевом охранении. Один из них провел его через минное поле и показал дорогу…
