Текст книги "Баллада о тыловиках"
Автор книги: Яков Липкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Яков Липкович
Баллада о тыловиках
Повесть[1]1
Журнальный вариант
[Закрыть]
Рисунок Евгения Аносова
1
Раю он увидел еще с машины. Она перебегала разбухшую от грязи дорогу, выбирая места посуше. Она была так погружена в это занятие, что даже не заметила Бориса, на ходу спрыгнувшего с «газика» и бросившегося ей наперерез. И только когда он ее окликнул, она подняла глаза и радостно воскликнула:
– Борька!
Теперь она уже не разбирала, где грязь, где сухо.
Первый вопрос, конечно, об Юрке:
– Ну что там?
– Полный порядок. Передает привет!
– Я ужасно беспокоилась…
– Ну и зря!
– Знаешь, у нас только и говорят, как вам там достается.
– Ничего особенного, – пожал плечами Борис.
– За медикаментами?
– Разумеется. За чем же еще?
– Боречка, пошли быстрей! – заторопила она его. – А то можешь не успеть!
– Почему?
– Мы перебираемся на новое место!
– Куда?
– Куда-нибудь в тыл подальше. Боимся, что фрицы прорвутся!
На улице и во дворах стояли и грузились машины. Связисты сматывали провода. Из одного дома в другой перебегали озабоченные ординарцы…
Рая быстро шагала впереди, ведя Бориса за собой какими-то задворками. Наконец они вышли к длинному каменному сараю, около которого возвышалась гора пустых ящиков из-под медикаментов и стояли порожние бутыли.
Пробежав глазами список, начальница медсанбатовской аптеки, суровая, замкнутая Лиза Мнухина, сказала санитару:
– Выдайте старшему лейтенанту одни перевязочные материалы!
Что ж, она права. Аспирин им сейчас без надобности. Так же как десятки других мирных лекарств. За неделю боев под Лауценом к ним в медсанвзвод не поступило ни одного больного. Зато число раненых растет с каждым днем.
Однако сегодня рано утром, когда Борис уезжал из бригады, положение там было еще терпимым. Несмотря на свежие подкрепления, немцам не удалось сколько-нибудь продвинуться. Правда, в двух местах они слегка потеснили мотострелковый батальон Чепарина. Но, судя по всему, ненадолго. Заглянувший на минутку в медсанвзвод Юрка сообщил, что Чепарин дал слово Бате к вечеру вернуть утраченное…
Сказал Юрка и еще что-то важное. Но что – Борис не мог вспомнить, хоть убей! Очевидно, в то время он или отвлекся, или был невнимателен. Он не совсем уверен, что речь шла о Рае. Скорее всего нет. Последнее время Юрка почему-то избегал говорить о ней. Даже привет, который он просил передать, вряд ли можно было считать настоящим. Ведь первым напомнил о Рае Борис. Прощаясь, он не выдержал и спросил: «Привет передавать?» И Юрка, смеясь, ответил: «Разумеется!» И было в этом ответе и в этом смехе что-то такое легковесное и бездумное, что Борис растерялся. Неужели Юрка охладел к ней? После того, что у них было?
Только бы она не догадалась…
А Рая сразу принялась за дело. Принесла откуда-то пустой мешок. Борис держал его, а она с санитаром кидала туда бинты и вату. Иногда он встречал ее взгляд, тут же теплевший от дружеского расположения к нему…
Потом за ней прибежала санитарка:
– Товарищ старший лейтенант! Раненых привезли! Две машины!..
Перевязочные пакеты, которые Рая держала в руках, посыпались обратно в ящик. Не взглянув на Бориса, она устремилась к выходу. И он понял, что в эту минуту она ни о чем, кроме Юрки, не думает: а вдруг он там, среди раненых? Неужели так, со страхом и надеждой, она встречает каждую машину?
Выходя из аптеки, Борис нос к носу столкнулся со Славкой Ковалевым, который был адъютантом комбрига до Юрки, а сейчас командовал разведротой корпуса.
– Слышал? – взволнованно спросил тот. – Час назад немецкие танки вышли к Куммерсдорфу и перерезали дорогу на Лауцен!
– На Лауцен? Я же только оттуда!
– По-видимому, окружены наша бригада и сто тридцать вторая!
Значит, они все там, в окружении. И Юрка, и весь медсанвзвод, и добрый десяток его друзей! они там, а он тут, в безопасности! Может быть, многих из них уже нет в живых…
Что же делать? Как доставить туда перевязочные материалы? Когда он уезжал, бинтов и ваты оставалось всего на полдня.
– Да, положение, – выслушав Бориса, согласился Ковалев. – А ты попробуй сходить в штаб корпуса. Может быть, там что-нибудь придумают?
– Попробую…
Закинув за спину мешок с бинтами и ватой, Борис быстрым шагом двинулся к центру городка.
За какие-нибудь полчаса, пока он получал перевязочные материалы, улицы неузнаваемо изменились. По ним потянулись колонны грузовиков и обозы, спасающие от возможного прорыва немцев военное имущество.
Борис шагал, не обращая внимания на машины, которые то и дело заезжали на тротуар, превращая его в густое и вязкое месиво… Ясно одно: он должен во что бы то ни стало добраться до бригады! Где бы она ни находилась!
Борис потянулся за планшеткой с картой, но нащупал лишь пустоту. И тогда он вспомнил, что не взял ее с собой. Обычно он никогда не расставался с планшеткой, но сегодня, рассчитывая скоро вернуться, оставил ее в штабной «санитарке». Таким образом, ко всем его тревогам прибавилась еще одна: в планшетке находились фотокарточки Раи, которые она подарила ему еще в училище. Он уже тогда был влюблен в нее по уши. Она, конечно, видела это и, чтобы не отставать от подруг, вовсю крутивших с ребятами из фельдшерского батальона, тоже принимала его ухаживания. Впрочем, ей, как и ему, казалось, что она его любит. Но только после того, как они попали на фронт и попросили, чтобы их направили в одну часть, они поняли, что не надо было этого делать. Ровно через месяц Рая переехала в блиндаж к комбригу, высокому, стройному, седоватому полковнику, в которого нельзя было не влюбиться. Ходили слухи, что они расписались в Киеве. А потом в ее жизнь и в жизнь полковника вихрем ворвался молодой и прекрасный как бог Юрка.
Но эти фотокарточки принадлежали ему, Борису, и никому больше. И все же он не хотел бы, чтобы их кто-нибудь увидел. Даже Юрка, хотя тот и так все знал от Раи.
Боже, какая ерунда лезет в голову! Если и суждено кому-нибудь заглянуть в планшетку, то фрицам. А им плевать на все фотокарточки мира!
– Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ старший лейтенант! – вдруг услыхал он позади.
Борис обернулся. К нему бежал, лавируя между машинами, солдат в новенькой офицерской шинели с подоткнутыми полами. Борис узнал его. Это был ординарец начальника обозно-вещевого снабжения бригады капитана Осадчего со странным именем – Коронат.
– Товарищ старший лейтенант! Шагайте до ратуши!
– А что там?
– Помпотех собирает всех наших!
– А он разве здесь?
– Здесь!
– А зачем собирает, не знаешь?
Коронат быстро посмотрел направо, налево и, убедившись, что никто не подслушивает, тихо сообщил:
– Знамя спасать.
– Как, знамя спасать?
У Бориса перехватило дыхание. Неужели дела в бригаде настолько плохи, что в самый раз подумать о спасении знамени?
Он на мгновенье увидел Юрку, комбрига, медсанвзводовцев, отстреливающихся от наседающих на них гитлеровцев. Горстку людей, оставшихся в живых. Последних защитников гвардейского знамени…
Затем очнулся. Спохватился – где Коронат? Только что был здесь и уже куда-то исчез.
А, вон он где!.. Смешно, по-бабьи поддерживая подвернутые полы шинели, Коронат перебегал дорогу. Куда он? Наверно, увидел еще кого-то из их бригады…
2
Около высокого старинного здания ратуши стояло несколько машин, виднелись небольшие группки бойцов. Издалека Борис заметил и зампот Рябкина. Маленький и кругленький, тот носился вдоль колонны и отдавал какие-то распоряжения. Внешне подполковник меньше всего был похож на боевого офицера. Недаром его комичная наружность многих вводила в заблуждение.
– Мальцев! – долетал до Бориса хриплый голос зампотеха. – Сгоняйте на склад, привезите десять ящиков гранат! Семь – противотанковых и три – лимонок!.. Суптеля! Да помогите же им установить ДШК!..
Все, к кому он обращался, тотчас же бросались выполнять приказания. Знали, что он все помнит и все видит. Вот и сейчас, распекая лейтенанта Фавицкого за опоздание, Рябкин вдруг обернулся и прямо без передышки принялся пробирать артиллерийского техника Иванова, который в это время где-то за две-три машины от него допустил, по-видимому, оплошность.
Борис поставил мешок на подножку ближайшей машины и направился к подполковнику Рябкину. Но того уже несло в другой конец колонны. Большинство из собравшихся Борис знал. Это были солдаты и офицеры различных тыловых служб: ремонтники, химики, кладовщики, музыканты, короче говоря – вся «тыловая братия», включая двух портных, братьев Агафоновых, и бригадного парикмахера Филиппа Ивановича. Недели две назад всех их, в связи с обострением обстановки на передовой, отвели в тыл корпуса. Сделано это было не потому, что так уж берегли их, – просто чтоб не путались под ногами. А они, выходит, снова понадобились…
Несколько обособленно от тыловиков держалась «черная пехота» – танкисты с подбитых и находящихся в ремонте «тридцатьчетверок».
Попадались на глаза и раненые. Одни из них передвигались, опираясь на палку, и сильно прихрамывали. У других были забинтованы голова или рука. Видимо, подполковник Рябкин обратился к выздоравливающим и легкораненым за помощью. И те откликнулись.
Ого! Старые знакомые! Все начальники служб!
– Привет гээсэмщикам! Ну как, горюче-смазочных материалов хватит только туда или обратно тоже?
– Хватит! Горючих туда, а смазочных – обратно!
– Бог ты мой! И финансы с нами?
– А как же! Бить фрицев рублем!
– Салют трофейной команде! За новыми трофеями?
– Нет, за старыми! Что вы там побросали!
Это была их обычная манера разговора друг с другом, та легкая и беззлобная пикировка, которая не мешала им одновременно быть и серьезными. Конечно, никто так свободно не владел метким и острым словом, как Юрка. Но то был Юрка, дитя двух столиц – Киева и Москвы. В первой он родился, во второй – жил и учился…
Из-за ближайшей машины вынырнул подполковник Рябкин. Чем-то озабоченный, он устремился к голове колонны. Но на полпути оглянулся и увидел следовавшего за ним Бориса:
– А… доктор!
Не останавливаясь, крепко пожал руку.
– И вы с нами?.. Очень хорошо! Садитесь в мою машину!
Борис закинул в «доджик» мешок и поднялся в кузов. Там уже сидели четыре офицера. Двоих Борис знал хорошо. Среднего роста, кряжистый, с ранними залысинами, начальник обозно-вещевого снабжения Осадчий всегда был ему несимпатичен. Может быть, тем, что казался сам себе значительной фигурой: как же, обувал и одевал целое соединение!
Со вторым офицером – капельмейстером бригады Лелекой Борис находился даже в приятельских отношениях, то есть при встречах они проявляли друг к другу чуть больше интереса, чем это позволяли время и обстоятельства. Одно не нравилось в этом человеке – его улыбочки. Он и сейчас отметил появление Бориса одной из них – сладчайшей.
Еще два офицера – оба в одинаково новых шинелях, в одинаково скрипящих ремнях, с одинаковыми брезентовыми полевыми сумками. И лицами – с одинаково легким пушком на щеках и верхней губе, с одинаково открытым и испуганным выражением – они были похожи. Борис взглянул на них с любопытством и жалостью: таким же цыпленком два года назад начинал и он свою фронтовую жизнь. Он живо представил, каково им: прямо с корабля на бал!
Поздоровавшись за руку с офицерами и шофером зампотеха Хусайновым, Борис сел рядом с капитаном Осадчим.
– Как дела там?
– Говорят, фрицы Лауцен взяли, – хмуро ответил Осадчий.
– А наши как? – каким-то не своим, сдавленным голосом спросил Борис.
– До утра, сообщили, продержатся…
– Быстрее бы добраться туда!
– Эй, принимайте! – раздалось за бортом машины, и сержант из трофейной команды перебросил к ним в кузов деревянный ящик с лимонками.
Вслед за лимонками в распоряжение Бориса и его товарищей по «доджику» поступил ящик с противотанковыми гранатами, несколько трофейных автоматов, одно ПТР, а под конец – огромное количество патронов. Теперь они были вооружены до зубов. Оставалось немного – научиться всем этим пользоваться.
Но едва они принялись за противотанковое ружье, как послышались радостные голоса:
– Идут!.. Идут!..
Сквозь непрерывный шум автомашин прорвался гул танковых моторов и отчаянное лязганье гусениц… Через несколько минут из-за поворота показались две «тридцатьчетверки».
С передней машины соскочил офицер в черном комбинезоне. Твердой походкой он подошел к помпотеху и доложил о прибытии.
– Что это за танки? – спросил Борис Осадчего.
– Только что из капитального ремонта, – ответил тот.
Подошел подполковник Рябкин.
– Ну как, все на местах?
– Все, товарищ гвардии подполковник, – ответил Борис.
– Тогда поехали, – сказал тот, усаживаясь рядом с Хусайновым.
«Доджик» рванулся вперед, объезжая встречные машины. А за ним двинулась и вся колонна.
3
Борис сидел на боковой скамейке спереди и неотрывно смотрел на дорогу, забитую отводимыми тылами. Чтобы ликвидировать пробку, часть машин направили в обход. По обочинам протянулись новые колеи. Но они быстро одна за другой затекали грязью и становились труднопроходимыми. В них, покрывая натужным ревом шум проходящих по дороге машин, буксовали «газики», «зисы» и «форды». Доставалось даже «студебеккерам». Два из них на свой страх и риск свернули с колеи в чернеющую гладь пахоты и там безнадежно застряли.
Десятки машин – и ни одной из их бригады. Нет, прозевать, не заметить они не могли. Что-что, а отличительные знаки своего соединения – два раздельных полукруга и рядом единицу на дверце кабины и заднем борту – они бы увидели мигом…
– Странно, – сказал Борис.
– Что странно? – быстро отозвался зампотех.
– Что нет машин.
– Они могут выходить и той дорогой! – кивнул он головой куда-то в сторону, – Смотрите по карте.
Он вынул из кармана шинели сложенную в несколько раз двухверстку и развернул ее перед офицерами.
– Вот Лауцен. Вот наша дорога. А вот вторая. Сложнее, но короче! – Его толстый волосатый палец ничего не искал и был предельно точен. – Они вполне могут выходить здесь! А?
Он поднял на Бориса свои большие выпуклые глаза.
– Да, могут, – согласился Борис. – Если…
– Что если?
– Если осталось кому выходить…
С осуждением глядя на Бориса, подполковник заметил:
– Доктор, я бы не решился лечь на операцию к врачу, который всегда ожидает худшего. – И он медленно свернул карту.
Борис расстроился. Это был упрек и выговор одновременно. Обиднее всего – от командира, которого он уважал и чьим расположением к себе дорожил. И нисколько не становилось легче от того, что сам пример вроде бы и не имел к нему прямого отношения: все-таки он был военфельдшером, а не врачом, и, естественно, операций не делал. А с другой стороны, он никакой вины за собой не чувствовал, сказал лишь то, что тревожило его. Да и, честно говоря, он не видел серьезных причин сожалеть о сказанном и поэтому быстро успокоился. Но неприятный осадок все равно остался…
Вдруг зампотех воскликнул:
– Стой!
Хусаинов резко остановил «доджик». Подполковник спрыгнул на землю и бросился к заляпанному грязью «хорьху».
– Наши? – спросил один из младших лейтенантов.
– Нет, чужие, – ответил Осадчий.
Оттуда заметили Рябкина и остановили машину. В ней тоже было несколько офицеров. Одному из них, сидевшему впереди, подполковник долго и крепко жал руку.
– Кто это? – поинтересовался Лелеко.
– Зампотех сто тридцать второй, – ответил Хусаинов, знавший всех зампотехов корпуса.
– Всего-то? – усмехнулся Лелеко.
– Герой! – ахнул один из младших лейтенантов.
– А ты откуда знаешь? – недоверчиво спросил у него товарищ. Он расстегнул шинель, и я увидел золотую звездочку!
– Вам повезло, дорогой.
Это Лелеко. Ему почему-то не дают покоя эти два паренька. Тот, кто заговорил о Герое, покраснел – понял, что над ним подсмеиваются.
Но Лелеке все мало:
– Подумать только: встретить на фронте живого Героя!
Оба новичка готовы были провалиться сквозь землю. В самом деле – так опростоволоситься!
«Еще слово, и я его обрежу!» – решил Борис.
– Да их здесь не меньше…
Но фразу закончил уже Борис:
– …чем капельмейстеров, вы хотите сказать?
Быстрый удивленный взгляд в его сторону и неопределенная улыбка на тонких губах.
Лица у обоих пареньков вытянулись, и они молча переглянулись.
– Вы так думаете? – запоздало и кисло сыронизировал Лелеко.
– Разумеется, товарищ капельмейстер бригады, – сказал Борис, четко произнося каждое слово.
После этого разоблачения Лелеко моментально сник: снова стал «тихим капельмейстером шумного оркестра».
Вернулся подполковник. Стоя внизу, сказал:
– Последняя новость: час назад вышла из окружения сто тридцать вторая. – Помолчав, бросил Хусайнову: – Поехали!..
И опять их маленькая колонна в пути.
4
Это было перед началом боевой операции… Рядом с ними стояли танки третьего батальона. Люки открыты. Перед машинами – их экипажи. Борис, находившийся на правом фланге медсанвзвода, при желании мог дотянуться рукой до левофлангового танкиста, круглолицего младшего сержанта с посиневшим от холода носом.
Наконец издалека донеслась команда:
– Под знамя, смирно!
Через некоторое время в безмолвной и морозной тишине раздались четкие и размеренные шаги знаменосца и его ассистентов. Перед строем бригады медленно проплывало знамя. Их прославленное гвардейское знамя. В уголке у древка сверкало золото и серебро орденов. Невольно все вглядывались в полотнище, во многих местах пропоротое осколками.
Когда знамя поравнялось с Борисом, он почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Так было с ним всегда, когда выносили знамя. И это не поддавалось ни контролю рассудка, ни личным, не имеющим сейчас ровно никакого значения, настроениям.
А потом комбриг опустился на колени и поднес к губам край знамени. Вслед за ним встали на одно колено офицеры штаба, командиры батальонов и рот, экипажи танков. Вся бригада. Это длилось минуту, не больше. Но и ее было вполне достаточно, чтобы Борис ощутил свою слитность со всеми и с каждым в отдельности…
И вот сейчас над их знаменем, над прошлым, настоящим и будущим бригады, нависла смертельная опасность.
Можно понять зампотеха, в душе позавидовавшего соседней сто тридцать второй – самое страшное у нее позади. Пройдет неделя-другая, и она, пополненная новыми танками и людьми, снова под своим знаменем пойдет в бой. Но не здесь, под каким-то поганым Лауценом, о котором они раньше и не слыхали, а там, где в скором времени начнется решающее наступление на Берлин.
А у них… у них все страшное еще впереди!
– Смотрите, как поредело, – заметил подполковник.
И верно, встречные машины уже не шли сплошным потоком, переливаясь, как прежде, через край на обочины. Между отдельными машинами появились разрывы. Шоферы прибавляли скорость. Начались обгоны. Были минуты, когда дорога совсем пустела.
Все чаще я чаще встречались следы недавних боев. Сгоревшие и подбитые немецкие танки, опрокинутые и покореженные орудия, брошенные и раздавленные автомашины, фургоны с пожитками, брички, покинутые беженцами, трупы лошадей и множество бумаг, разносимых ветром в разные стороны…
Чей-то радостный возглас:
– Наши!
Мимо проскочили два новых «зиса» с каким-то грузом, накрытым брезентом. Их заметили поздно, потому что впереди шел, загораживая собой, огромный грузовик. Сомнений быть не могло! Два раздельных полукруга и единица!
– Стой! – запоздало крикнул им вслед зампотех.
Но с других машин тоже увидели их – и остановили. Оказалось, они везли в бригаду хлеб, но с полдороги, узнав об окружении, повернули назад. Сопровождавший «зисы» старшина Петряков из продснабжения не скрывал своей радости:
– Еще б немного, так к немцам бы и влетели!
– Значит, решили оставить бригаду без хлеба? – в упор спросил его подполковник.
– Так мы ж…
– Да там, мать вашу… – вспыхнул зампотех, – десять дорог! Если даже девять перерезали, то одна все равно осталась!
– Товарищ гвардии подполковник, да откуда нам…
– А мне плевать, откуда! Вы ведь не первоклассник, а боевой старшина!.. Так вот, после рейда пойдете в штрафную!
– Слушаюсь…
Оба «зиса» развернулись и заняли место в хвосте колонны.
Подполковник отходил медленно:
– Вот гусь!.. Вот заячья душа!..
Теперь навстречу им двигались уже совсем редкие колонны автомашин.
Долго, минут двадцать, шли люди в гражданской одежде – незадолго перед этим освобожденные из фашистского плена. Сейчас они уходили вместе с тылами, чтобы снова не попасть в руки немцев.
Вскоре донесся не прекращающийся гул артиллерийской пальбы.
– Товарищ гвардии подполковник, сколько примерно до передовой? – спросил Борис.
– Километров шесть…
Впереди показалась развилка трех дорог, и в середине ее – маленькая одинокая фигурка. Когда подъехали ближе, увидели девушку-регулировщицу. На ней была широкая, видно, с чужого плеча, плащ-палатка и надвинутая на самые глаза, как у бывалого солдата, пилотка. За спиной у нее висел карабин.
– Стой! – закричала она, размахивая красным флажком.
– Что, дорогуша? – подъехав, спросил подполковник.
– Куда едете? – строго спросила она.
– Вот по этой дорожке, – ответил зампотех, показывая на среднюю дорогу.
– Нельзя туда!
– Почему нельзя? – Подполковник вылез из машины.
– Бьет прямой наводкой!
– А откуда бьет?
– А отовсюду! Не разбери-поймешь!
– Так уж отовсюду! – усмехнулся подполковник.
– Товарищ командир, проезжайте скорее!
– Еще одну минутку, дорогуша. – Рябкин окинул взглядом местность и достал карту. Потом спросил регулировщицу: – Ты не сможешь показать на карте, откуда, по-твоему, бьет немец?
Девушка долго разглядывала квадрат, развернутый перед ней подполковником. Неуверенно ткнула пальцем, спросила:
– Я здесь стою?
– Чуточку левее возьми. Видишь развилку дорог?
Палец приблизился к развилке. Девушка вопросительно посмотрела на зампотеха.
– Здесь, здесь, – подтвердил Рябкин и добавил: – Вон видишь маленькую точечку между дорогами? Это ты и есть.
– Вы уж скажете, – улыбнулась регулировщица.
– Так откуда он бьет?
– Оттуда, – уже уверенно показала она. – И отсюда!
– А может быть, нам удастся проскочить? – спросил зампотех.
– Не проскочите, товарищ подполковник. Они уже две колонны разнесли, – ответила она.
– Куда?.. Стой! – вдруг встрепенулась девушка и бросилась за «санитаркой», мчавшейся к развилке.
Борис вздрогнул – ему показалось, что рядом с шофером Рая.
«Санитарка» проехала еще несколько метров и остановилась.
– Куда едете? – строго спросила регулировщица. Ответа слышно не было. – Туда нельзя! Туда нельзя, говорят!.. Вон они тоже хотели, – кивнула она на колонну, – да не отважились!
Из кабины «санитарки» выглянула Рая. Выходит, не ошибся! Неужели она едет в бригаду, к Юрке?
Борис поднялся, помахал ей рукой. Она увидела его и обрадовалась. Выскочила из кабины и направилась к ним.
Она шла, и ее глаза сияли при виде стольких знакомых лиц.
«С нами?» – взглядом спросил ее Борис.
Она поняла и на ходу закивала головой: «С вами!»
