Текст книги "Маршалы Наполеона Бонапарта"

Автор книги: Яков Нерсесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Между прочим , поздней осенью 1795 г. под Маннхаймом Даву в первый и в последний раз попадает в плен. Кавалерийский бригадный генерал Даву оказывается в руках 70-летнего гусарского генерала австрийца Вурмзера. Он дружил в годы службы во французской королевской армии с… дядей нашего героя майором Жаком Эдме д’Аву! В знак старинной дружбы австриец отпускает племянника аристократа д’Аву во Францию под честное офицерское слово, что тот никогда больше не будет воевать против Австрии! Лишь через год после обмена пленными Луи Николя берет свое слово назад и снова сражается с австрийцами. (Точно так же был в мае 1797 г. освобожден из плена и бригадный генерал Ней.) Все время вынужденного «простоя» Даву усиленно штудирует литературу по военной стратегии и тактике. Вскоре неустанное самообразование даст плоды: именно Даву оказался способен к успешному самостоятельному руководству крупными боевыми соединениями…

Кавбригада Даву снова на слуху: ей сопутствует удача, она всегда на острие атаки. Именно тогда генерал знакомится с другим знаменитым полководцем революционной эпохи – Луи Шарлем Антуаном Дезе. Эти два аристократа быстро нашли общий язык, поскольку во многом были похожи, в том числе и по степени военного дарования. И как знать, если бы не ранняя смерть Дезе, со временем он мог бы стать одним из самых выдающихся маршалов Франции наряду с Массена, Ланном, Сюше и своим другом Даву.

Даву не был знаком с Наполеоном и не принимал участия в его Итальянском походе, но Египетская экспедиция Бонапарта заинтересовала многих генералов, не мог остаться в стороне от столь широкомасштабной военной операции и наш герой. С помощью генерала Дезе он знакомится с Бонапартом, отбиравшим людей в свою армию чуть ли не собственноручно, вплоть до солдат! Первое впечатление Бонапарта было не в пользу Даву. Наполеону не понравились внешняя неопрятность и грубость Даву в обращении с людьми. К тому же он ничем особым в предыдущих войнах не отметился. Но рекомендация такого боевого генерала, как Дезе, делает свое дело, и молодой генерал отправляется в жаркие пески Египта. Он возглавляет кавалерийскую бригаду в корпусе Дезе, сражается в знаменитой Битве у пирамид. Вскоре после того, как армия Бонапарта вступила в Каир, Даву заболел дизентерией и какое-то время оставался в городе. По выздоровлении, выполняя приказ командующего, он успешно осуществил реорганизацию армейской кавалерии. И все же он по-прежнему на вторых ролях: у Бонапарта под рукой целое созвездие, казалось бы, более талантливых командиров, и он придерживает аристократа д’Аву. Будущий маршал еще не в «когорте» самого Бонапарта, а всего лишь «человек Дезе»! При этом Даву поддерживает отношения не с теми, кто близок к главнокомандующему, а с теми, кто…отменный профессионал!

Как результат, в знаменитом Сирийском походе 1799 г., закончившемся под крепостью Сен-Жан д’Акр, Луи Николя не участвовал. Но только особо отличившись 25 июля 1799 г. в сухопутной битве при Абукире, когда под конец Египетской кампании шеститысячная армия Наполеона разгромила 15-тысячную турецкую армию Мустафы-паши, а небольшой резервный отряд Даву внес вклад в победу французов, Луи Николя наконец попал в поле зрения Наполеона. Он стал дивизионным генералом… во второй раз и теперь не отказался от повышения. Именно тогда Бонапарт поверил в талант угрюмого, но бесстрашного генерала. Началось восхождение Даву на Олимп полководческой славы.

Итак, хотя Египетская экспедиция закончилась провалом для Франции, она открыла новые славные имена, составившие позднее ее славу, в частности Луи Николя Даву!

Кстати , как известно, когда Бонапарт бежал из Египта, в узкий круг лиц, которых он взял с собой во Францию, не были включены ни Дезе, ни Даву! Придет время, и Луи Николя, человек, несомненно, самолюбивый и, как все люди подобного характера, обидчивый, даст понять тогда уже всесильному консулу Бонапарту, что тот был не прав, оставив его на произвол судьбы в египетской мышеловке. Даву все же вернется во Францию, но его не будет на поле боя в судьбоносном для Бонапарта сражении при Маренго, где консул окажется на волоске от катастрофы, и лишь своевременная помощь генерала Дезе позволит ему победить…

После отъезда Бонапарта из Египта Даву вместе с Дезе спустя некоторое время тоже бежит в Европу. Но по дороге во Францию они попадают в плен к англичанам и пару месяцев проводят в заключении. Только через какое-то время, изрядно намыкавшись (на этот раз они угодили в лапы к тунисским пиратам), два «беглых» генерала оказываются во Франции. Здесь их пути-дороги расходятся навсегда: Дезе ждет немеркнущая слава Главного Героя исторической битвы при Маренго, окончательно перевернувшей судьбы монархической старушки Европы, а Даву до поры до времени уходит в тень, чтобы потом проявить свое военное дарование в полном блеске.

Наполеон вспоминает о своем «египетском» генерале и делает ему лестное приглашение. Однако Луи Николя не торопится откликнуться. Вместо того чтобы поспешить в столицу, он едет к матери в Равьер. В Париже он появляется лишь в начале июля 1800 г. Даву был обижен на Бонапарта. Желание верой и правдой служить человеку, который бросил его как ненужную вещь, у Даву заметно поубавилось. В плену у англичан в Ливорно у Луи Николя было достаточно времени, чтобы хорошенько поразмыслить. Возможно, именно тогда Даву окончательно нарисовал для себя «портрет» Бонапарта и выработал единственно верную манеру поведения: знать себе цену. Первый консул упорствует в желании иметь при себе Даву. Он проявляет по отношению к нему подчеркнутую предупредительность. По его распоряжению в июле 1800 г. Луи Николя назначен командующим кавалерией Итальянской армии. В этом качестве Даву доводится принять участие в боевых действиях в Италии в самом конце кампании 1800 г. и отличиться в битве при Поццоло.

Со временем все для Даву начинает складываться как нельзя лучше. При физической близорукости он оказывается весьма дальновиден в политических вопросах: получая назначения на военно-административные должности, Даву начинает подражать… Бонапарту: он так же строг, даже по-армейски жёсток, а порой и жесток. Так складывается образ справедливого и сурового командира. Вполне понятно, что Наполеон увидел (ему докладывали: «Этот аристократишка д’Аву лютует и свирепствует»), что пунктуальный Даву методично наводит жесткие армейские порядки среди привыкших к вольности революционных генералов, офицеров и солдат. Каленым железом выжигает он мародерство – явление отнюдь не редкое во французской армии. В ту пору Наполеон так обустраивал на новый лад французскую армию, чтобы спустя короткое время она под его началом стремительным огненным смерчем прошлась по всей Европе. То, как четко и ясно выстраивал профессиональные отношения лысый, угрюмо-серьезный выпускник Парижской военной школы, Бонапарта полностью устроило. Пораскинув мозгами, он счел нужным приблизить к себе нелюбимого ранее аристократа. Луи Николя не только мог быть проводником идей Наполеона, но и явно годился на самостоятельные роли, а на это были способны отнюдь не все в «когорте» Бонапарта! Последний это оценил и всегда будет поручать сколь близорукому, столь и неопрятному аристократу такие задания, которые не доверит никому другому среди своей «когорты»!

Й. М. Ругендас. Конец Аустерлицкого сражения.Эстамп. Начало XIX в.

Благо Франция в ту пору не воюет, у французских военных всех рангов появилось время для обустройства семейного очага, если они еще им не обзавелись. И вот 28 ноября 1801 г. Луи Николя Даву вторично женится. Его супругой становится 18-летняя Луиза Эмме Жюли Леклерк (1782–1868) – сестра известного наполеоновского сподвижника генерала Леклерка, женатого на Полине Бонапарт, и к тому же подруга приемной дочери Наполеона Гортензии де Богарнэ и его сестры Каролины. Женитьба на этой привлекательной выпускнице парижского пансиона благородных девиц г-жи Кампан (бывшей камеристки королевы Марии Антуаннеты) произошла при весьма любопытных обстоятельствах. Ее брату Леклерку надлежало отправляться для подавления восстания Туссена-Лувертюра на остров Сан-Доминго. Однако он отказался, заявив, что, прежде чем уехать, ему следует устроить судьбу младших сестер. Одну из них, Франсуазу Шарлотту, он уже успел выдать за прославившегося в Египте дивизионного генерала Фриана (будущего подчиненного Даву). Оставалось пристроить Эмме ( фр. «любимая»), которая готова была выйти только за… лучшего из лучших! При этом кандидатура недавно разведенного красавца и храбреца Жана Ланна утонченной девице не подошла. Несмотря на громкую фамилию и родство с самим Бонапартом, она не считалась завидной невестой, поскольку была бесприданницей! Кроме того, дочь зерноторговца из Понтуаза не считали дворянкой.

Если верить некоторым источникам, генерал Леклерк заикнулся перед свояком о проблемах своей сестры и услышал по-армейски жесткий ответ-команду: «Уже завтра ваша сестра будет выгодно выдана замуж! Посаженным отцом буду я! Я же позабочусь о достойном приданом! Можете отправляться в плавание! Кругом! Шагом марш!» Генерал Леклерк вышел, не произнеся ни слова: по выражению лица и безапелляционному тону патрона он понял, что возражать – себе вредить! В тот же день на прием к Бонапарту приходит Даву и сообщает, что собирается жениться на г-же… Он не успел произнести фамилию, как услышал резкое, словно команда на плацу: «На девице Леклерк! Правильный выбор, генерал!!!» Ошарашенный Луи Николя сначала не понял, что произошло, и начал мямлить о своих давних чувствах к г-же N, которая наконец-то освободилась от брачных уз, и ничто теперь не может помешать их союзу. Но Бонапарт был неумолим: « Ничто, кроме моей воли, генерал! Немедленно отправляйтесь к мадам Кампан! Там вас уже ждут! Вы будете представлены своей невесте ее братом! Генералом Леклерком! Посаженным отцом на вашей свадьбе буду я! Приданое – за мной! Проблем с церемонией бракосочетания не будет! Я распоряжусь! Кругом! Шагом марш!» Голос Бонапарта был столь повелителен, что Даву не успел ничего возразить, как в комнату вошел генерал Леклерк, и оба генерала, весьма удивленные скоростью и суровостью решения вопроса, уже вместе смиренно покатили по указанному адресу – в пансион мадам Кампан. Даву невеста не понравилась, но утонченной выпускнице г-жи де Кампан лысый, сутулый, полнеющий и очень близорукий жених-неряха, зато потомственный дворянин, якобы, напротив, пришелся по душе. Так или иначе, но свой роман с г-жой N «гражданин генерал» был вынужден оборвать и через несколько дней после знакомства с сестрой Леклерка, 9 ноября 1801 г., породниться с ним. По крайней мере, так гласит одна из наиболее распространенных версий скоропалительной женитьбы «железного маршала».

Между прочим , истории так и осталось неизвестно, был ли второй брак маршала Даву счастливым. У него было восемь детей: Поль (1802), Жозефина (1804), еще одна Жозефина (1806), Адель (1807), Наполеон (1809), Луи (1811), Жюль (1812), Аделаида Луиза (1815). Из них отца пережили лишь трое: Адель, Луи и Аделаида Луиза. Шедевральное произведение «пансиона благородных невест» м-м Кампан Луиза Эмме Жюли, безусловно, слыла дамой благовоспитанной и даже красивой, но красота ее была скорее изысканно-холодной, чем сексуально привлекательной. Г-жа маршальша, несомненно, умела себя вести в высшем обществе, в отличие от своего родовитого мужа. Она привлекала к себе людей, красиво улыбаясь и тактично заводя разговоры на нейтральные темы. Почти все знавшие Эме отзывались о ней с искренним уважением. Помимо воспитания детей она всячески поддерживала реноме мужа. Так, даже Наполеону Эме на его вопрос о возможности стать королевой Польши совершенно однозначно ответила: «Я ничего не желаю из того, чего бы не пожелал маршал, а он слишком француз, чтобы быть королем другой страны». И все же супруги оказались очень разными людьми, чтобы страстно любить друг друга. Был ли повинен в этом Даву – вот в чем вопрос! Бонапарт умел ломать личную жизнь своих военачальников: Даву, как и Бертье с Жюно, он женил насильно, в приказном порядке, чуть ли не в «в 24 часа»! Женил, когда у того был роман с другой, очевидно, более ему импонировавшей особой. В то же время рассказывали, что, уже будучи женатым, Луи Николя все же завел себе пассию для души и… тела. Случилось это в ходе прусско-польской кампании 1806–1807 гг. В качестве столь любимой французским офицерством «легкой артиллерии» маршала Даву выступала прехорошенькая жена какого-то армейского интенданта, очень похожая внешне на супругу маршала, что позволяло ей как бы на законном основании посещать штаб корпуса Луи Николя в Варшаве! Впрочем, Наполеон быстро вернул ветреного Даву в лоно семьи, разрешив Эме выехать к мужу в Варшаву и поставить сметливую интендантшу на место. Между прочим, навязывая своим военачальникам угодных ему жен, Наполеон вынужден был смотреть на их любовниц сквозь пальцы. Главное, он знал, как правильно использовать сильные стороны подчиненных. Тем более что преобладающей страстью Даву – этого профессионала высшей пробы – все же была… госпожа Война!

Так Даву становится родственником Наполеона, и его карьера начинает удачно складываться. Через несколько дней после женитьбы он уже командует пешими гренадерами консульской гвардии. Затем почти два года неустанно следит за подготовкой французской армии к высадке в Британии. При этом Даву проявляет поистине безграничную энергию и добросовестность, усердно муштруя своих солдат. Все, что связано с предстоящим вторжением, подлежит его личной скрупулезной проверке – от способов наилучшей погрузки на баржи до состояния обуви солдат! «Фанатик порядка», как назвал Даву маршал Мармон, поддерживал строжайшую дисциплину в войсках. Очень скоро двухлетняя муштровка сделает 3-й корпус Даву лучшим в армии: именно он меньше всего будет страдать от дезертирства. Даву следит за конспирацией: все пойманные шпионы тут же заканчивают жизнь в петле. Служебное рвение дивизионного генерала Даву выше всяческих похвал, и он в числе первых 18 генералов становится маршалом Франции. Можно сказать, что Наполеон дал ему чин авансом – боевые заслуги Даву в тот момент явно не тянули на маршальский жезл. Надо признать, что тут Бонапарт не ошибся.

Кстати , существует немало предположений, почему Даву, не имевший в ту пору ярких заслуг, все же попал в «первую обойму» лиц, удостоившихся столь высокого звания. Не исключается, что дело не только в его родстве с Наполеоном, но и в… умении держать под контролем перлюстрацию писем своих собратьев по оружию, многие из которых отличались… безудержной болтливостью! Недаром Мармон называл Даву осведомителем Бонапарта. Даву совершал и иные весьма неприятные поступки. Например, он взорвал Дрезденский мост (один из самых красивых в Европе), когда оборонял его в марте 1813 г. А в конце того же года изгнал из Гамбурга тысячи семей бедняков. Тогда, если верить тенденциозным запискам наполеоновского секретаря Бурьенна, оказавшись в осаде, Даву приказал уйти из города всем бесполезным едокам – а их набралось около 50 тыс., дав на сборы 48 часов. За промедление полагалось 50 палочных ударов. Исходя из сугубо французской галантности, женщинам палки заменили на 50 розог по… «нижнему бюсту»! Всем пытавшимся вернуться грозил расстрел. Критику в свой адрес Даву парировал отговоркой-поговоркой: «Àla guerre, comme àla guerre ( фр.«на войне как на войне»). Так или иначе, но по совокупности качеств Луи Николя д’Аву стал-таки маршалом в числе первых! Пройдет немного времени, и он докажет, что не только достоин этого, но мало кто из других маршалов может с ним соперничать.

С 1804 г. Даву – непременный спутник (а порой и советник) Наполеона во всех кампаниях. Он особо отличился в четырех важнейших битвах. При Аустерлице (с тех пор с ним стали считаться его недруги как среди «своих», так и среди «чужих». Именно к нему обратился Михаил Илларионович Кутузов с просьбой прекратить преследование разбитых русских войск, дав «слово офицера», что в течение 24 часов будет непременно заключено перемирие). При Ауэрштедте (эту кровавую битву он выиграл сам, без помощи других военачальников, у вдвое численно превосходивших пруссаков. Такое не удавалось более никому из наполеоновских маршалов, и Даву заслужил лютую ненависть со стороны своих «собратьев по оружию». Именно тогда его прозвали «железным маршалом»). При Экмюле (он сдерживал сильно превосходившие силы австрийцев столько времени, сколько потребовалось Бонапарту для создания общего численного перевеса. Порой ему приходилось лично разворачивать орудия в сторону наседавшего неприятеля). И при Ваграме (где, несмотря на яростное сопротивление австрийцев, он совершил излюбленный маневр Наполеона: обошел врага с фланга и создал угрозу его тылу, вынудившую эрцгерцога Карла начать отход).

Кстати , при Аустерлице именно 3-му корпусу Даву выпала самая непростая и ответственная задача. Целью Бонапарта было заставить союзников атаковать его намеренно ослабленный правый фланг, что привело бы к вынужденному оголению их собственного центра. Маршал должен был выдержать главный удар противника и одновременно сделать так, чтобы тот не отказался от осуществления своего самоубийственного плана. После упорного двухчасового боя русским войскам, действовавшим против французского правого фланга, удалось потеснить солдат 3-го корпуса. Даву вынужден был несколько отойти, но зато приковал к себе больше трети союзной армии (свыше 35 тыс. солдат, но никак не 42 тыс. человек, как это порой утверждается в отечественной литературе) русского генерала Буксгевдена, что в огромной степени способствовало выполнению задуманного Наполеоном маневра. Особенно яростно французские и русские войска сражались за населенный пункт Сокольниц, находившийся примерно в центре расположения корпуса Даву. К 11 часам утра колонна русских войск под командованием генерала Ланжерона захватила Сокольниц. Как только это случилось, Наполеон стремительным броском вперед разрезал поредевший центр русских и австрийцев. Остановить его оказалось невозможно. Правый фланг Даву выдержал удар трети союзных войск, и при этом враг не отказался от атаки. Даву справился и обрел репутацию отменного военачальника.

После разгрома союзников под Аустерлицем 3-му корпусу Даву было поручено преследовать отступавшие русско-австрийские войска. Луи Николя столь решительно взялся за это дело, так энергично и настойчиво преследовал разбитую вражескую армию, что ее окончательная гибель казалась неминуемой. Дабы избежать полной катастрофы, австрийский император предложил Наполеону заключить перемирие. Император французов согласился.

Звездный час Даву пробил под Ауэрштедтом. Выполняя приказ императора, войска 3-го корпуса, совершив предписанный им фланговый марш, 13 октября 1806 г. вступили в Наумбург. Выйдя к городу, маршал отрезал пруссакам пути отхода на Берлин.

Ранним утром 14 октября авангард Даву переправился через реку Заале близ Кёзена. Заняв дефиле за Кёзенским мостом, Даву двинул свои части к деревне Хассенгаузен. Еще накануне вечером, лично проведя рекогносцировку, Даву понял стратегическую важность этого населенного пункта. Французы заняли Хассенгаузен и находившиеся рядом высоты. Вскоре из густого утреннего тумана выросли 25 эскадронов под командованием Блюхера – авангард главной прусской армии, возглавляемой герцогом Брауншвейгским, вместе с которым ехал и сам прусский король Фридрих Вильгельм III. Вслед за кавалерией Блюхера шли прусская пехота и артиллерия. С 27 тыс. человек и 44 пушками Даву лицом к лицу встретился с армией, состоявшей из 54 тыс. солдат и имевшей 240 орудий (по другим данным, от 60 до 70 тыс.).

Несмотря на то что противник располагал более чем двойным превосходством, Даву смело ввязался в бой. Просто-напросто ему не оставалось ничего другого, как построить войска в каре и отбивать атаки неприятеля.

Шедшая первой пехотная дивизия Гюдена, умело прикрывшись густым туманом, стремительно развернулась в боевые порядки. Луи Фриан уже был на подходе, а Морану надлежало поторопиться, чтобы занять свой фланг.

Атакованный 12 эскадронами (2500 лихих сабель!) знаменитых со времен Зейдлица черных гусар Блюхера, Даву оказался в таком тяжелом положении, что всякий менее стойкий военачальник наверняка потерпел бы поражение. Но, во-первых, горячий Блюхер ринулся на пехоту Гюдена без поддержки своей пехоты и артиллерии, а во-вторых, самостоятельный Даву прекрасно знал, что ему делать. У него был самый подготовленный, обученный и экипированный корпус во всей наполеоновской армии во главе с первоклассными пехотными генералами Фрианом, Мораном и Гюденом. Пока прусские дивизии Шметтау и Вартеслебена, ожидая выхода на поле боя дивизии принца Оранского, медлили с атакой Гюдена, Даву успел полностью развернуть пехоту Фриана и не дать врагу, пользуясь численным превосходством, обойти себя с флангов. По скольку Моран все еще был на подходе, то маршал не имел резервов, и ему следовало держаться и еще раз держаться!

Пруссаки упрямо ломились в лобовые атаки на пехоту Гюдена и Фриана. Смертельно раненный герцог Брауншвейгский (во время атаки ему прострелило оба глаза) пал в бою. Его заместитель генерал Шметтау тоже был выведен из строя. Старый фельдмаршал фон Меллендорф сначала был ранен, а затем взят в плен. Трусоватый Фридрих Вильгельм III не только сам не встал во главе войск, но и не назначил им замены. Король весьма опрометчиво попытался остановить отступление прусских частей, но его сбили с коня и чуть не затоптали свои же кавалеристы.

Кстати , отсутствие единоначалия у пруссаков после выхода из строя всех фридриховских «орлов» привело к тому, что боем руководили штабные офицеры, причем каждый согласно своим представлениям о происходящем. Как результат, разнобой в приказах привел к тому, что многие прусские части так и остались вне поля сражения – 2/5 сил пруссаков вообще не приняли участия в мясорубке под Ауэрштедтом…

В 11 часов противники одновременно получили подкрепление: подошли дивизии Морана и принца Оранского. Но если пехота Морана была полностью брошена на усиление левого фланга французов, то запоздалый подход свежей дивизии принца Оранского, введенной в бой по частям и в разных местах, а не концентрированно на самом слабом, левом, фланге обороны Даву, не смог принести перелома в сражении. У пруссаков вообще была слабо развита поддержка одного рода войск другим: пехоты кавалерией, кавалерии пехотой, не говоря уж об артиллерийском огне. В этом они сильно уступали французам. К тому же король так и не кинул в бой свой последний резерв – 14 батальонов гренадерской пехоты, 5 эскадронов черных гусар и 3 батареи: он считал, что перед ним главные силы врага во главе с самим Наполеоном.

После полудня Даву перешел из обороны в общее контрнаступление всеми своими тремя дивизиями, построив их в виде полумесяца рогами вперед. Основная масса прусской армии оказалась внутри вогнутой части французского построения, и началась кровавая бойня. Хотя немногочисленная артиллерия Даву громила врага с убийственного расстояния пистолетного выстрела, пробивая в его пехотных рядах целые просеки, прекрасно вымуштрованные прусские гренадеры раз за разом стойко смыкали свои ряды. Массированные атаки прусской кавалерии неистового Блюхера (под ним уже убило двух лошадей), лишенные огневой поддержки многочисленной, но разрозненно действовавшей артиллерии, разбивались о пехотные каре Морана, Фриана и Гюдена.

Когда Гюден бросил остатки своей дивизии в последнюю отчаянную лобовую атаку, а шедшие на флангах Моран с Фрианом одновременно начали обход врага каждый со своей стороны, грозя выдвинуться в тыл, король Фридрих Вильгельм наконец понял, что именно ему придется принять решение об отходе. Он отдал приказ отступать, надеясь на успешное соединение с силами Гогенлоэ и Рюхеля, чьи войска он считал нетронутыми. (На самом деле в тот же день их уже разгромил Бонапарт под Йеной!)Но организованного отступления, несмотря на старания храбреца Блюхера, отчаянно проклинавшего своего малодушного короля, не получилось, и пруссаки побежали. В панике бросилась спасаться даже свита монарха, кинув его на произвол судьбы.

Ауэрштедт – один из редких случаев, когда численно более слабый противник нанес поражение более сильному (по меньшей мере, вдвое) неприятелю. Даву смог удержать своих людей на поле боя, лишь появляясь повсюду лично. И в течение целого дня, пока Наполеон и остальные маршалы громили пруссаков под Йеной, Даву галопом носился от каре к каре, призывая солдат стойко держаться, пока не придет подмога. Его мундир был черен от порохового дыма, треуголка сбита с головы вражескими пулями. Он потерял 7 тыс. убитыми и ранеными (только офицеров полегло 258 человек), но победил. Подтвердили свою репутацию блестящих дивизионных командиров Моран, Фриан и Гюден (последний, правда, потерял 40 % солдат и офицеров). Все трое получили во французской армии престижное прозвище Бессмертные.

Между прочим , когда после победного сражения под Йеной Наполеон вернулся к себе в ставку, в трактир, то был удивлен докладом штабного офицера маршала Даву. В донесении утверждалось, что последний разбил в сражении при Ауэрштедте главную прусскую армию. «У нашего маршала, очевидно, двоится в глазах!» – оборвал посланца усталый император. Однако вскоре он понял, что на самом деле именно ему выпало сражаться со вспомогательными силами пруссаков…

Сам Наполеон так писал Даву, поздравляя его с выдающейся победой: «Мой кузен! Битва при Ауэрштедте – один из самых прекрасных дней в истории Франции! Я обязан этим днем храбрым солдатам 3-го корпуса и их командиру! Я очень рад, что это вы!» Высоко оценив победу Даву, Наполеон прозвал его корпус «мой десятый легион» (взяв за пример знаменитый 10-й легион Цезаря). По другой версии, сам Даву браво отрапортовал императору: «Государь, мы – ваш десятый легион. Всегда и везде мы будем для вас тем, чем для Цезаря был 10-й легион».

А. Ш. Г. Верне. Наполеон на поле Аустерлица.Литография. Начало XIX в.

Так и не получив поддержки от явно не торопившегося к месту боя 1-го корпуса маршала Бернадота, Даву не только устоял против огромных сил противника, но и разгромил их наголову: пруссаки потеряли 10 тыс. убитыми и ранеными, 3 тыс. пленными и 115 пушек. Остатки разбитой армии неприятеля были отброшены на дорогу на Веймар, по которой уже бежали разгромленные под Йеной полки Гогенлоэ. Сам Даву и его до предела уставшие солдаты были не в силах продолжать преследование. Когда части Великой армии триумфально вступили в Берлин, их шествие возглавляли победители при Ауэрштедте.

Кстати , если большинство из 26 наполеоновских маршалов предпочитали разбираться с противником на месте, блестяще владея тактикой боя, то Даву – лучший среди них стратег – мог сутками методично разрабатывать планы предстоящей кампании. За высочайший профессионализм и строгость, настойчивость и нешуточное чувство долга, стойкость и непоколебимость он по праву получил прозвище «железного маршала».

После победы над Пруссией Даву принимает участие в так называемой Польской кампании Наполеона 1807 г. Как и прежде, он командует 3-м корпусом, проявляет себя в боях у Чарново, Голымина и Гейльсберга. А 8 февраля 1807 г. на заснеженной равнине близ Прейсиш-Эйлау его «десятому легиону» была поставлена задача атаковать левый фланг русской армии и совместно с корпусом Нея, который должен был напасть на правое крыло русских, окружить армию врага. В ходе наступления Даву удалось сломить ожесточенное сопротивление противника и заставить его отойти. Весь левый фланг русских вынужден был развернуть свой фронт на 90 градусов. Даву перерезал важнейшую дорогу, ведущую на Фридланд. Русские солдаты, стоящие перед Эйлау в центре, отчетливо слышали, что бой идет у них в тылу. Если бы в это время действия Даву поддержал Ней, катастрофа стала бы неизбежной. Русское командование перебросило против Даву артиллерию с правого фланга, а прибытие на поле боя прусского корпуса Лестока окончательно остановило наступление французов, и корпус Даву начал пятиться. Русские перешли в контратаку, и полки «железного маршала» бодро покатились назад – на исходные позиции. Теперь уже положение Даву стало опасным. Ни Ней, ни Бернадот так и не подошли. Маршал понял, что сейчас его долг – стоять насмерть. В страшной мясорубке, в февральский мороз и вьюгу, близорукий Даву, потерявший свои бесценные очки, бешено потрясая маршальским жезлом, ранее никогда не срывавшийся на крик, орал отступавшим солдатам: «Храбрецы умрут здесь, а трусы отправятся подыхать в Сибирь!» Грозный окрик в духе «Сукины дети! Стоять и умирать!» возымел действие, и остатки 3-го корпуса остались на поле боя, не отступили ни на шаг, несмотря на отчаянные попытки противника. Схватки и стрельба на участке корпуса Даву продолжались до 9 часов вечера. Затем бой стих. Как и при Ауэрштедте, его образцовый корпус понес огромные потери. Справедливости ради скажем, что тогда все наполеоновские маршалы (кроме блестяще проявившего себя «короля храбрецов» Мюрата), да и сам Бонапарт, оказались не на коне: им всем посчастливилось, что битва закончилась практически вничью.

В блистательно срежиссированном Фридландском сражении, завершившемся разгромом русской армии, солдаты Даву не участвовали: у них были иные задачи. Дело в том, что накануне битвы Наполеон распорядился о наступлении корпуса Даву в направлении Кенигсберга, чтобы перерезать противнику возможные пути отступления.

По окончании войны с русскими «железный маршал» оказался назначен генерал-губернатором созданного Наполеоном Великого герцогства Варшавского. На этом посту он сумел проявить дипломатическую изворотливость: полякам туманно намекал, что вот-вот император даст Польше независимость, а русского царя ублажал обещаниями, что никакого действительного восстановления Польши не последует.

Именно Даву Бонапарт поручает следить за созданием в составе его армии польского легиона под началом князя Юзефа Понятовского. Поначалу взаимоотношения этих двух выдающихся военачальников оставляли желать лучшего. Порывистый и изящный шляхтич-улан никак не мог сработаться с методично-безупречным строевиком Даву. Тем более что служебное рвение Даву поощрялось самим Бонапартом, и лишь жене французского маршала (приехавшей в Варшаву по сугубо личным причинам и наведшей интимный порядок в своей семье) удалось хоть как-то сгладить «международную напряженность». Ее такт и природная уравновешенность поспособствовали установлению атмосферы радушия и доброжелательности на званых обедах, а затем и на домашних приемах. И в конце концов «железный маршал» разглядел лучшие стороны характера знаменитого сына польского народа, и два дворянина – два человека чести – нашли общий язык. Даву дал наилучшую характеристику Понятовскому перед Наполеоном. Такой рекомендации от него удостаивались единицы. Все знали, что это дорогого стоит. С той самой поры эти двое – легкий на подъем поляк и неспешно-мрачный бургундец – общались весьма доверительно.