Текст книги "Крепость не сдается"
Автор книги: Яков Порохин
Соавторы: Владимир Рублев
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Екимов задумался.
– Слушай-ка, Максим Филиппович, почему Топилин рассказывал все это телефонистке? Не кроется ли здесь подвох?
– Я раздумывал об этом. Говорил кое с кем из старичков, что знали семью Топилиных. Упорно стоят на том, что два его брата служат в Красной Армии. Но старший брат – в уездной жандармерии. Он и помог уряднику получить должность начальника милиции.
Максим скрылся в кустах. Екимов пошел дальше. Теперь он знал, зачем его вызывает Норенберг. Но волновал один вопрос: какую связь нашел Норенберг между потанинской операцией и им? Что натолкнуло поручика вызвать в контрразведку именно его, Екимова?
Войдя в кабинет Норенберга, Василий Яковлевич невольно вздрогнул – на диване, рассматривая журнал, сидел урядник Топилин.
– А-а, Екимов, – весело кивнул Норенберг, – проходите, садитесь, не стесняйтесь.
Екимов молча сел.
– Ровно в два явились, похвальная точность.
– С детства приучен матерью к точности и строгому выполнению приказов старших, – серьезно произнес Екимов.
– Заметно, заметно. Вы, кажется, служили на флоте?
– Так точно.
– И я в свое время служил в Кронштадте.
– О! Кронштадтские моряки – гордость Балтийского флота.
– Ну, не так громко, – откинулся в кресле Норенберг. – Матрос матросу рознь. Одни верой и правдой служат Отечеству, другие выдумывают разную блажь, вроде большевистских лозунгов. Что ж, коллега, давайте беседовать по душам, как моряк с моряком. Только откровенно. Я навел о вас справки, узнал, что приехали вы на копи по ранению. Думаю, что такой человек нам очень будет полезен. На всех копях происходят массовые диверсионные акты, распространяются большевистские листовки. Не сможете ли сказать, кто этим занимается?
Екимов оглянулся на Топилина, который по-прежнему углубился в журнал.
– Можете при нем, – перехватил взгляд Норенберг. – Это мой доверенный человек.
– Но мне говорить, собственно, нечего, – пожал плечами Екимов. – Я политикой не занимаюсь, с моим здоровьем, дай бог, норму выполнить в шахте. Я хочу пожить спокойно.
– Все мы хотим, – нахмурился Норенберг. – Но нам не дают спокойно жить! Я уверен, что вы знаете, кто руководит большевиками здесь, на копях! И вы мне все это расскажете, иначе…
Урядник Топилин достал серебряный портсигар с затейливой гравюрой и предложил:
– Закуривайте, господа! Хорошая папироса быстро задает верное направление мысли.
Норенберг оглянулся на Топилина, потом перевел взгляд на Екимова и усмехнулся:
– Вовремя, урядник. Каюсь, нервы подводят.
В кабинет вбежал Долгодворов, весь мокрый, в грязных сапогах, со сбитой на висок фуражкой. Он протянул Норенбергу измятую мокрую бумажку.
– Совсем свежая, ваше благородие, – переводя дыхание, заговорил он. – И число стоит сегодняшнее – 22 сентября.
– Опять листовка?
Норенберг торопливо читал. Василий Яковлевич внутренне усмехнулся. Значит, вернулся из Челябинска Егор Полещук, роздал в подпольные десятки свежие листовки городского комитета партии, и ребята начали действовать.
С силой стукнул по столу поручик.
– Какого черта ваши люди смотрят? – заорал он на Топилина. – Чем они занимаются? Пьянствуют и за бабьи юбки держатся?
Екимов не удержал улыбки.
– Им больше нечем заниматься.
Это было его ошибкой. Норенберг подскочил к Екимову, с размаху ударил его в подбородок.
– Молчать! В подвал его до выяснения!
Вбежавшие солдаты подхватили Екимова, поволокли из кабинета. Успокоившись, Норенберг сказал Топилину:
– Вот о чем пишут большевики: «Товарищи шахтеры и казаки. Кому дорога Советская власть, вступайте в партизанские отряды. Боритесь против белогвардейского насилия…» Представляете, какая опасность таится в таких вот бумажках?
Топилин видел, что Норенберг словно оправдывается перед ним за свою грубость.
– По-моему, надо все же изменить нам тактику, – ответил Топилин. – Одним битьем ничего не добьемся. Вот и с этим… как его… Екимовым надо было ровнее держаться. Насколько мне известно, этот матрос почти безграмотен. Он же болен эпилепсией. Фельдшер рассказывал, что не раз подбирали его на улице. Красные забрали было его в армию, но быстро избавились. Такие и большевикам не годятся.
– Намните ему бока и выкиньте! – махнул рукой Норенберг. – Все-таки изредка послеживайте за ним, больно складно он болтает. Попадет с поличным – расстреляю без суда.
Топилин вышел из кабинета и прошел в подвал. Открыв камеру, где сидел Екимов, сказал:
– Можешь шагать домой, ты свободен.
Василий Яковлевич настороженно смотрел на урядника.
«Странно все это, – мелькнуло в голове. – Не хотят ли установить за мной слежку?»
– Разрешите в Тугайкульский кабак зайти?
– Я же сказал, иди на все четыре, – засмеялся Топилин.
– Но казаки могут задержать меня.
Топилин молча достал из кармана бланк пропуска, заполнил его и протянул Екимову.
– Возьми. В кабаке будь осторожен. И вот еще четыре пропуска. Заполните сами.
– До свидания, – тихо сказал Василий Яковлевич, начиная верить, что урядник ведет с ним честную игру. – Мы еще встретимся.
– До свидания, товарищ Екимов!
И было непривычно слышать это слово «товарищ» из уст урядника Топилина.
В тот же вечер на конспиративной квартире Казимира Купора состоялось совещание членов районного подпольного комитета. Подпольщики П. А. Набережный и Н. И. Пермикин вспоминают, что на этом совещании Василий Яковлевич Екимов довел до сведения членов комитета план операции по изъятию десяти вагонов угля для нужд Красной Армии, предложенный Софьей Авсеевной Кривой. Подпольщики копей стали готовиться к смелой и дерзкой операции.
6
Леонид ласково глянул на Клаву, притянул ее к себе.
– Какая ты у меня красивая, – шепнул он.
– Увидят, – несмело отталкивала его Клава.
– Ничего, – вздохнул Леонид. – Все уже знают, что ты моя невеста.
Они сели на завалинку во дворе.
– Вот что, Клава, – сказал серьезно Леонид. – Сегодня к тебе придет женщина в черном городском платье. И шапочка на ней будет черная. На лицо опущена сеточка, забыл как ее называть, иностранное слово. В руках у этой женщины будет голубой веер. Она спросит у тебя, как увидеть полундру. Ответь, что полундра дома, оставь женщину здесь и беги к Василию Яковлевичу Екимову. Увидишь его, скажи, что его спрашивает далекий гость, вернешься, отведи женщину в дом Ивана Рожинцева. Запомни все это хорошенько. Ну-ка, повтори…
Леонид ушел. Клава, прибирая в доме, то и дело выбегала за ограду, чтобы встретить женщину в черном. И собаку накрепко привязала в огороде.
А женщина появилась незаметно в дверях. Клава даже не услышала, как гостья прошла по ограде.
Все прошло так, как наказывал Леонид Горшков. Возвращаясь домой, Клава думала, кто же это красивая городская женщина. «На что красива у нас Пелагея Берсенева, с этой ей не сравняться. У этой одна улыбка чего стоит, будто притягивает. И глазищи огромные».
А Софья Авсеевна Кривая в это время уже беседовала с Екимовым в доме Ивана Рожинцева. Операция по изъятию у белых десяти вагонов угля была настолько важной, что городской комитет партии еще раз решил обсудить на месте этот смелый план.
– Кому думаете поручить роль белогвардейского капитана? Учтите, это главное звено всей операции.
– Есть в поселке сапожник, Иван Касперович Лазовский. Довериться можно. Приехал недавно, его ни Норенберг, ни Попов, ни Креминский не знают. Бывший артист бродячего театра. Знает немецкий язык, что вызовет доверие у Норенберга. И с Креминским сможет поговорить – оба поляки. Отец той девушки, что встречала вас, Иван Матвеевич Хохлачев, хорошо владеет гримом. Загримирует Лазовского и двух «ординарцев» – плотника Григория Нищих и слесаря Петра Бухалова.
Когда Софья Авсеевна уехала в Челябинск, снова собрался районный комитет партии. А на другой день в доме Хохлачева появились Лазовский, Нищих и Бухалов. Леонид Горшков привез белогвардейскую форму, Хохлачев тут же подогнал ее по фигурам. Три вечера отважная тройка «вживалась» в роли.
Г. П. Нищих.
Утром 7 сентября на копях появились трое верховых. Уже неделю лил проливной дождь, лошади капитана и двух солдат были в грязи, видно, что верховые совершили изрядный путь.
У дома, где располагалась контора управляющего копями Попова, капитан ловко спрыгнул с лошади. Слезли с коней и солдаты. Капитан шел небрежной походкой штабиста, изредка козыряя на приветствия солдат охраны.
Удивленно замер у крыльца фельдфебель Долгодворов. Такого блестящего офицера он еще не видел. Петр Бухалов узнал Долгодворова. Дрогнул от волнения.
– Фельдфебель, – Лазовский окликнул Долгодворова. – Почему не приветствуешь?
Долгодворов отшатнулся в сторону, вытянулся в струнку, виновато пролепетал:
– Виноват, ваше благородие!
Хмуро махнул рукой «офицер», взошел на крыльцо, кивнул Долгодворову:
– За конями присмотри!
Войдя в контору, офицер прошел к кабинету Попова, смело распахнул дверь. Успел заметить ошеломленные взгляды Попова, Норенберга, Креминского и Витвицкого. Не ожидая их приглашения, прошел в глубь кабинета, ловко сбросил с плеч плащ и кинул его Григорию Нищих. Тот с неменьшей ловкостью поймал свободной рукой плащ и снова вытянулся у двери.
– Господа! Мне нужен управляющий.
Попов испуганно встал из-за стола. Позванивая крестами, офицер подошел к нему, лихо стукнул каблуками и, козырнув, протянул пакет под сургучной печатью. Попов торопливо разорвал конверт, пробежал глазами депешу: «Подателю сего без промедления выдать пять вагонов угля. Генерал Сахаров». Почерк генерала уже был знаком Попову.
В кабинет вошел Гольц. Попов повернулся к нему, строго сказал:
– Начать погрузку угля для доблестной армии.
– Да, да, – качнул головой офицер и повернулся к Попову. – Указание генерала – погрузку обеспечить срочно, любыми мерами. Кстати, будьте добры к утру доставить на станцию Потанино еще пять вагонов угля. Это устный приказ генерала.
Капитан подошел и протянул руку Норенбергу.
– Если не ошибаюсь, поручик, я вас где-то видел. Не в штабе?
– Изредка бываю там, – кивнул Норенберг. – По долгу службы, так сказать.
– Вероятно, знакомы и с капитаном Госпинасом?
– О, капитан Госпинас!? Мой хороший коллега! И в некотором роде шеф.
– Буду рад передать сердечный привет ему от вас. Заезжайте как-нибудь вечерком…
– Очень рад, очень рад, – замер в полупоклоне Норенберг.
– Вы, капитан, просто кудесник, – восхищенно заговорил Попов. – Едва появились, все вокруг вас закрутились. И погрузка идет полным ходом, посмотрите в окно, как они ожили, и паровоз, который уже неделю стоял, теперь исправен.
– Деньги делают все, – улыбнулся капитан. – Приготовьте расчет тем, кто занят на погрузке. Генерал приказал…
– Будет, будет сделано! – перебил Попов и приказал Гольцу:
– Леопольд Фридрихович, займитесь этим вопросом. Едва вагоны отойдут, пусть рабочие приходят получать деньги.
– Простите, пойду, понаблюдаю за погрузкой, – кивнул капитан. – В прошлый раз привезли не столько угля, сколько породы и земли. Генерал остался недоволен.
– О, мы это исправим! – торопливо сказал Попов. – Господин Креминский, займитесь этим.
Креминский ушел, а вскоре вышел из кабинета и капитан.
А у вагонов и действительно сегодня было необычно оживленно. Матрос Александр Иванов таскал сразу по два мешка с углем. Торопливо пробегал по трапу Афанасий Ряшин. Люди знали: дорога каждая минута. Леопольд Гольц равномерно распределял рабочих возле вагонов.
…Едва паровоз дал пары, увозя на Потанино пять вагонов добротного угля, Гольц оглянулся, ища Лазовского. Но тот вместе с «солдатами» словно сквозь землю провалился.
«Все в порядке, – подумал Леопольд Фридрихович. – На Потанино уголь встретят люди из Челябинска и направят, куда надо».
На следующий день на станцию Потанино были отправлены еще пять вагонов угля. А еще через два дня Попову позвонил сам генерал Сахаров.
– Но, ваше высокопревосходительство, – удивленно сказал в трубку Попов, – мы еще два дня назад отправили вам десять вагонов. Ваш капитан сам присутствовал при погрузке.
– Какой капитан? – слышалось в трубке.
– Ваш личный представитель…
– Болван вы.
В трубке щелкнуло. Ошарашенный Попов долго не мог прийти в себя.
Поручик Норенберг, опросив Попова и Креминского, решил, что к пропаже угля в какой-то степени причастен десятник горных работ Леопольд Гольц и вызвал его на допрос прямо в кабинет управляющего.
– Ну-с, господин десятник, – прямо сказал Норенберг, – расскажите-ка, кому вы подарили десять вагонов угля?
Гольц, набивая табаком трубку, удивленно посмотрел на поручика.
– Простите, как это кому? Ведь я выполнял приказ управляющего!
Норенберг долго молчал. Так оно, конечно, и было. Гольц лишь выполнял указание свыше. Задав десятнику еще несколько незначительных вопросов, Норенберг отпустил его.
«Глупо я себя веду, – подумал поручик. – Надо было подготовиться к допросу. Говорят, что особенно старались Александр Иванов и Афанасий Ряшин. Это сам Долгодворов видел. Отдам ему приказ: следить за этими людьми, с кем разговаривают, куда ходят».
7
Покусывая кончик дорогой папиросы, Карл Вильгельмович сидел за столом и размышлял, стараясь найти малейшую зацепку для раскрытия этой дерзкой операции. Слежка за Гольцем, Ивановым и Ряшиным пока ничего не дала. Долгодворов и Зеленин лишь виновато пожимали плечами, едва заходил об этом разговор.
Телефонный звонок прервал мысли Норенберга. Агапов интересовался, нашли ли виновников.
– Стараемся, – хрипло выдавил Норенберг. – Мы все силы бросили.
– Ваши силы никого не интересуют, – послышалось в телефонной трубке. – Нужны преступники. Генерал Сахаров передает, что спрос будет лично с вас.
Разговор был окончен. Норенберг бросил трубку и принялся расхаживать по кабинету. В дверь постучали. Долгодворов, остановившись у порога, не мог скрыть торжествующей улыбки:
– Так что, ваше благородие, заметил я, как собирались и разговаривали этот самый Гольц с Ряшиным и Ивановым.
– Где, когда?
Рассказ Долгодворова разочаровал поручика. Гольц – десятник и мог разговаривать с шахтерами после работы. Вот только почему они так настороженно оглядывались? И едва подошел Долгодворов – умолкли…
Л. П. Гольц (первый слева).
– Взять всех! – приказал Норенберг, подумав: «С чего-то надо начинать».
Без стука в дверь вошел Зеленин.
– Здравия желаю, вашество! – гаркнул он, и Норенберг поморщился: чего орет?
– Есть важнейшие сведения, – начал Зеленин. Чем дальше он продолжал рассказ, тем больше оживал Норенберг. Оказывается, Зеленин выследил заговорщиков. Они заседали прямо в шахте.
– Кто такие? – нетерпеливо спросил Норенберг.
– Десятник горных работ Еремей Берсенев, забойщик Пантелей Прохоров. Вроде бы Евстигней Егоров с ними был.
И на копях начались аресты.
Леопольд Гольц обедал, когда в дом вбежал Саша Карамышев, неродной сын Гольца. Оглянувшись на мать, Саша сел рядом с отцом и тихо сказал:
– Арестовали дядю Афанасия Ряшина и матроса Александра Иванова.
Саше шел уже шестнадцатый год, и он помогал подпольной организации, выполняя различные поручения, Леопольд Фридрихович доверял сыну.
– Давно? – спросил Леопольд Фридрихович.
– Часа два назад, не больше.
Весть настораживала.
– Спасибо сынок, – кивнул он и вздрогнул, услышав резкий вскрик старшей дочери.
– Казаки к нам идут!
Гольц встал, подошел к окну. Он был спокоен: в квартире не хранилось никаких разоблачающих материалов. Подумал: «Все из одного десятка. Неужели кто выдал?»
Солдаты во главе с Долгодворовым ввалились в квартиру. Фельдфебель шагнул к Гольцу.
– Вы арестованы, господин Гольц!
– Если не секрет – за что?
– В штабе сообщат, – ответил Долгодворов и приказал солдатам: – Обыскать!
Грубить с Гольцем Долгодворов побаивался: все-таки Гольц работал десятником. Как еще повернется дело в штабе.
– Извольте шагать с нами! – указал Долгодворов рукой на дверь, когда обыск был закончен. Леопольд Фридрихович обнял жену, потом детей.
– Я выясню эту ошибку и вернусь, – сказал он им на прощание.
Но в этот день домой он не вернулся. Поручик Норенберг встретил его нетерпеливым вопросом:
– Что ж, господин десятник, снова встречаемся?
– Ваша воля, – пожал плечами Гольц, и этот флегматичный жест вывел Норенберга из себя. Шагнув к Гольцу, поручик сжал кулаки и процедил:
– В кошки-мышки играть не будем. Куда и кому вы отправили десять вагонов угля?
– Я уже говорил… – начал было Гольц, но Норенберг перебил:
– Молчать! Мне не нужны выдумки. Ряшин и Иванов прямо указали на вас. Они действовали по вашему приказу.
Гольц усмехнулся.
– Я выполнял приказ управляющего.
Норенберг сказал двум казакам:
– Увести в подвал. Приготовьте все, чтобы этот господин заговорил честно и прямо.
Содрав с Гольца пиджак и рубашку, казаки привязали его за руки и за ноги вниз лицом к скамейке.
Мучительно тянулось время. Кого ждут казаки? Услышав резкий голос Норенберга, Гольц понял: ждали поручика.
– Готово?
– Так точно, ваше благородие, – торопливо ответил один из казаков.
Поручик подошел к Гольцу, поигрывая плетью в руке.
– Ну-с, что вы знаете о заговорщиках?
– Ничего мне не известно, – с трудом приподняв голову, сказал Гольц.
– Придется вспомнить, – усмехнулся Норенберг и, помолчав, скомандовал казаку: – Давай ведро!
Тот поставил к скамейке ведро с горящими углями. Норенберг неторопливо зачерпнул шумовкой кучку углей, высыпал их на обнаженную спину Гольца. Резкая, жгучая боль едва не заставила вскрикнуть Леопольда Фридриховича, но он лишь крепче сжал зубы. Лоб мгновенно покрылся холодной испариной.
– Теперь заговоришь? – прищурился Норенберг.
Гольц молчал. Поручик плетью перекатил угли, и теперь боль стала нетерпимой.
– Ну? – Норенберг взмахнул плетью.
Удар пришелся по обнаженной спине, и Гольц застонал. А поручик бил и бил по распластанному телу. Гольц потерял сознание. Очнулся он в темной камере подвала. Рядом кто-то негромко переговаривался.
– Пить, – тихо прошептал Гольц. Чьи-то руки приподняли его голову, приставили к губам кружку. Леопольд Фридрихович разглядел в полутьме Александра Иванова и Афанасия Ряшина.
– И вы… здесь… – проговорил он.
Иванов и Ряшин не успели ответить. В глазок камеры шлепнулся сверток. Иванов подполз и развернул его.
– Йод и бинты?! – изумленно сказал он.
Рядом упал второй сверток. В нем оказался табак, бумага, хлеб, сало и вареное мясо.
– Вам передали други, – узнал Иванов голос чеха Марко. – Лена Овечкина и Настя Собакина от Горшкова. Тихо! Молчите, кто-то идет. Уряднику Топилину будете говорить спасибо, обещал помочь вам. Бежать вам пока нельзя, охрана большая на дворе.
На душе у арестованных стало тепло и радостно. Мелькнули благодарные мысли о товарищах-подпольщиках, оставшихся на свободе. И каждый в эти минуты подумал о своих родных, близких, оставшихся дома. Леопольд Гольц еще не знал, что его семью белогвардейцы выбросили из квартиры в конюшню. Таков был приказ Попова.
– И все же надо бежать, – задумчиво сказал Александр Иванов. Он подошел в темноте к окну и со злобой рванул за толстый прут решетки.
8
Члены подпольного комитета понимали, если арестованных отвезут в челябинскую тюрьму, оттуда побег не возможен. Все попытки освободить Гольца, Иванова и Ряшина не привели ни к чему. Норенберг срочно заменил охрану, выставив туда самых отчаянных головорезов из сынков зажиточных казаков.
– Что же будем делать? – спрашивал Степан Голубцов у Василия Екимова, но и тот пожимал плечами:
– Если при доставке в челябинскую тюрьму… Но на открытую схватку у нас сил не хватит.
И все же решили попытаться освободить арестованных во время отправки их в Челябинск. Надо было организовать так, чтобы провожать арестованных пришло как можно больше народу.
– Дать возможность ускользнуть в толпе – вот единственное, что сумеем сделать, – сказал Екимов. – Применять оружие запрещаю, это приведет к ненужным жертвам. Судя по всему, белогвардейцы постараются усилить охрану.
Он оказался прав. Из Челябинска прислали конвой. В состояние боевой готовности были приведены солдаты охраны штаба. Обещали прибыть и казачьи заправилы во главе с атаманом Федоровым. Чтобы хоть как-то скрыть печальные результаты своего расследования об исчезновении десяти вагонов угля, Норенберг решил отправить арестованных в Челябинск с суровой торжественностью.
Утром широко распахнулись тюремные ворота, показались вооруженные солдаты, за ними Гольц, Ряшин, Иванов и еще несколько шахтеров. Руки арестованных были связаны. На лицах лиловели кровоподтеки. Едва охрана и арестованные вышли из ворот, как их окружили шахтеры. В толпе Александр Иванов заметил Леонида Горшкова. Тот махнул рукой, протиснулся к конвоирам.
– Не теряйтесь, Гордеич. Вот сколько народу собралось!
Иванов кивнул головой. Он уже знал, что подпольщики не смогут ему помочь и решил сам попытаться совершить побег.
Рядом с Александром шагает Леопольд Гольц[15]15
После освобождения копей Л. Ф. Гольц работал заведующим одной из шахт.
[Закрыть]. Взгляд его блуждает по толпе, он ищет жену и детей. А вот и Феодосья Сергеевна с сынишкой Петей и дочерью Надей на руках. Рядом с нею Саша, он держит на руках трехлетнюю Марусю. Тоскливы глаза Феодосьи Сергеевны. Леопольд Фридрихович одобряюще кивает ей: не печалься, родная, все будет хорошо. И волна благодарности проходит по сердцу, когда замечает рядом с женой Дарью Кузьминичну Голубцову, Клаву Хохлачеву.
Сжимается толпа шахтеров. Это начинает беспокоить Норенберга, стоящего со своей охраной у вагона. В кольце шахтеров под конвоем стражи подошли к вагонам арестованные.
Леопольд Гольц крикнул:
– Мужайтесь, родные! Не долго придется терпеть!
Сильный удар прикладом в спину заставил его умолкнуть и пошатнуться. Увидев это, Александр Иванов бросился к начальнику конвоя и пнул его с такой силой, что тот покатился по земле. Иванов напряг все мускулы, стараясь порвать веревку, связывающую его руки. Веревка лопнула. Александр в мгновение ока схватил за ремень стоящего рядом солдата, швырнул его на толпу, успев другой рукой выхватить винтовку. Люди отпрянули, образовался проход к паровозу, и Александр бросился туда. Наперерез кинулся Норенберг, стараясь на ходу вытащить из кобуры наган. Но Иванов ударил его прикладом в живот. Поручик упал на землю.
За линией начинались кусты, и Иванов устремился туда. Толпа шахтеров сразу же сомкнулась, не пуская преследователей за Александром. Охрана принялась вталкивать арестованных в вагон, избивая тех, кто стоял на пути. Толпа закачалась, люди все плотнее подступали к вагону. Заторопились конвоиры, с лязгом захлопнули дверь. Паровоз дал свисток и тронулся с места.
Глядя вслед составу, Екимов сказал Голубцову:
– Все кончено. Надо предупредить людей, чтобы разошлись, пока не прибыли из штаба охранники и не начали аресты.
Группами уходили шахтеры. А к линии бежали милиционеры во главе с Топилиным. Норенберг встретил их злым окриком:
– Марш за этим смутьяном, перевернуть вверх дном все бараки, но его найти.
– Сомневаюсь, ваше благородие, чтобы он стал скрываться в поселке, – пожал плечами урядник Топилин, но Норенберг вскричал:
– Не рассуждать! Делайте, что говорят.
Александр Иванов в эти минуты уже был далеко за разъездом Примыканино. Он мчался, не разбирая дороги, по лесу к озеру. Обессиленный, едва переводя дыхание, подбежал к берегу. На середине озера темнел небольшой островок, там и решил укрыться Иванов.
Федул Царионов видел, как человек с винтовкой бросился в воду и поплыл к острову.
«Вероятно, кто-то скрывается от беляков. Надо сообщить Екимову», – решил Царионов, вскочил на лошадь и галопом помчался на Уфалейские копи.
Екимова он застал дома. Торопливо рассказал о том, что видел на озере.
– Так это ж матрос Иванов, наш медведь. Надо укрыть его пока на заимке. Подплыви на лодке к острову. Не забудь пропеть: «Я иду из проулка в проулок и кричу, кому вставить стекло».
Вечером Федул Царионов разыскал Иванова. Откликнувшись на условный знак, Александр, улыбаясь, вышел из кустов.
– Знал, что помогут мне.
– Ну, ну, – ворчливо сказал Федул. – Айда поживей, замерз, небось, время-то не летнее. Старуха тебе одежонку теплую сготовила.
Они тихо поплыли к берегу.