Текст книги "Циолковский. Жизнь и технические идеи"

Автор книги: Яков Перельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Начало педагогической деятельности

«Я был учителем чуть не сорок лет».

ЦИОЛКОВСКИЙ

Когда Циолковскому минуло 19 лет, период «самодеятельного московского университета» для него окончился: по вызову отца Константин покинул в 1876 г. Москву и возвратился домой в Вятку. Отец подыскал ему в Вятке кое-какие частные уроки, и молодой Циолковский начал впервые зарабатывать на жизнь учительским трудом.

Уроков было не слишком много, досуга К. Э. имел тогда достаточно. Он посвящал свободное время изготовлению приборов и механизмов собственной конструкции в домашней своей мастерской, с которой не расставался и при перемене места жительства. «Меня всегда сопровождала домашняя мастерская, – сообщает он. – Если она разрушалась, например, пожаром или наводнением, я снова ее заводил или пополнял». Вспоминает Циолковский изготовленное им в то время подобие водяных лыж «с высоким помостом, веслами сложной конструкции и центробежным насосом»; аппарат работал исправно, так что изобретатель мог благополучно переплыть на нем реку.

Наряду со всем этим, Циолковский в ту пору много и усердно читал. Познакомился с классическим сочинением Ньютона «Математические начала натуральной философии» (т. е. физики), вероятно, в немецком переводе, вышедшем за несколько лет до того, так как латинский язык подлинника был Циолковскому незнаком. Увлекался выходившими тогда ежемесячными журналами: «Делом», «Отечественными Записками», в которых сотрудничали лучшие писатели эпохи. «Влияние эти журналы имели на меня громадное», – отмечает Циолковский в своих записках.

Спустя несколько лет отец Циолковского вышел в отставку с ничтожной пенсией, и вся семья переселилась из Вятки в Рязань. В новом месте Константину Эдуардовичу не удалось сразу найти частные уроки. Для занятия же должности школьного учителя недоставало соответствующего диплома. Необходимо было сдать экзамен, чтобы получить право преподавания в начальных школах (учителями средней школы в то время могли быть только лица с университетским дипломом). В 1879 г. Циолковский выдержал требуемый экзамен, дал пробный урок и, несмотря на тугоухость, был допущен к преподаванию математики в начальной школе.

Оставалось получить должность. В ожидании ее Циолковский занимался с детьми своего родственника, рязанского помещика, живя в его имении. Располагая здесь некоторым досугом, он много размышлял над парадоксальными проявлениями тяготения и центробежного эффекта – двух сил, сходных между собой по их пропорциональности массе тела. Он как бы возвращается к мечтам детства, стремясь подкрепить ребяческие свои грезы строгим расчетом, превратить их в научные фантазии. Результаты этих размышлений, в виде наглядных рисунков и вычислений, без словесного текста, заносятся им в особую тетрадь; ветхие листы (36 страниц) благополучно перенесли наводнение 1908 г. и сохранились до сих пор: в 1923 г. К. Э. подарил мне эту тетрадь, сделав пометку: «Юношеские работы. Относятся к 1879 г. (автору было 21 год)» и сопроводив краткими пояснениями. Перелистывая ее, ясно видишь первоначальные истоки научно-фантастических «Грез о Земле и небе» – очерков, появившихся в печати шестнадцатью годами позже.

Долгожданное назначение на педагогическую работу пришло в самом конце 1880 г. Циолковский получает должность учителя арифметики и начатков геометрии в так называемом «уездном училище» (один из видов начальной школы) в Боровске. В этом маленьком городке Калужской губернии, который еще спустя 20 лет насчитывал всего 8½ тысяч жителей, Циолковский учительствовал одиннадцать лет.

^{Общий вид города Боровска}

И здесь, как и раньше, Циолковский уделяет свободное от школьных занятий время физическим опытам и научным развлечениям, в придумывании и выполнении которых он был весьма искусен. «У меня сверкали электрические молнии, – читаем в его воспоминаниях, – гремели громы, звонили колокольчики, плясали бумажные куколки, пробивались молнией дыры, загорались огни, вертелись колеса, блистала иллюминация, светились вензеля; толпа людей в одно время поражалась громовым ударом… Я предлагал желающим попробовать ложкой невидимого варенья; соблазнившиеся угощением получали электрический удар. Дивились на электрического осьминога, который хватал всякого своими ногами за нос или за пальцы. Волосы становились дыбом, и выскакивали искры из всякой части тела. Кошка и насекомые также не избегли моих экспериментов».

Любовь к электрическим забавам сохранилась у Циолковского на всю жизнь. Еще в год смерти приобрел он электрофорную машину и развлекал внуков опытами с ней.

«Преобладали все же работы, – продолжает он свои воспоминания, – я писал, вычислял, паял, стругал, плавил и пр. Делал хорошие поршневые воздушные насосы, паровые машины…»

Во время летних каникул Циолковский забавлял учеников пуском бумажных монгольфьеров причудливой формы. Понятно, что отношения между ребятами и затейником-учителем устанавливались отличные: К. Э. пользовался неизменною любовью своих учеников.

^{В. Е. Циолковская}

^{Жена К. Э. Циолковского}

В первый год своего одиннадцатилетнего пребывания в Боровске Циолковский обзавелся собственной семьей: женился на местной жительнице, дочери квартирного хозяина, Варваре Евграфовне Соколовой. Более полувека супруги прожили в добром согласии и были разлучены только смертью К. Э.

Первые научные труды

«Сначала я делал открытия давно известные, потом – не так давно, а затем и совсем новые».

ЦИОЛКОВСКИЙ

Развлекая своих учеников, Циолковский находил в Боровске время и для самостоятельных научных занятий. При чтении «Курса наблюдательной физики» Ф. Ф. Петрушевского, – книги, игравшей в то время такую же роль, какую позднее выполнял «Курс физики» О. Д. Хвольсона, – Циолковский почерпнул из нее намеки на кинетическую теорию газов; она оценивалась Петрушевским, как сомнительная гипотеза. Циолковский почувствовал в этой теории нечто более значительное и важное, чем малообоснованную догадку. Верный своему обыкновению идти самостоятельным путем, он стал размышлять об этом предмете и в итоге пришел к основам кинетической теории газов. Изложение их было послано им в Русское Физико-химическое общество (Ленинград), которое избрало автора за это своим членом, хотя труд его и не мог считаться вкладом в науку: кинетическая теория была тогда уже разработана на Западе Клаузиусом, Максвеллом, Больцманом.

Зато вполне самобытным является составленный Циолковским проект управляемого металлического аэростата. «В 1885 г., – пишет он, – имея 28 лет, я твердо решился отдаться воздухоплаванию и теоретически разработать механический управляемый аэростат. Работал я два года почти непрерывно. Я был всегда страстным учителем и приходил из училища сильно утомленным, так как большую часть сил оставлял там. Только к вечеру мог я приняться за свои вычисления и опыты. Времени было мало, да и сил также, которые я отдавал ученикам. Я придумал вставать чуть свет и, уже поработавши над своим сочинением, отправлялся в училище.

После такого двухлетнего напряжения сил у меня целый год чувствовалась тяжесть в голове. Как бы то ни было, но весною 1887 года я делал первое публичное сообщение о металлическом управляемом аэростате в Москве, в Политехническом музее, при Обществе любителей естествознания. Отнеслись ко мне сочувственно. Профессор Столетов передал рукопись на рассмотрение профессору Жуковскому[3]3
  Профессор московского университета А. Г. Столетов – авторитетный физик. Проф. Н. Е. Жуковский – выдающийся специалист по вопросам воздухоплавания и авиации.


[Закрыть].

Я просил для пользы моего дела перевести меня в Москву. Мне это обещали, но перевод по разным обстоятельствам все-таки не состоялся. Я был совсем болен, потерял голос; пожар уничтожил мою библиотеку и мои модели, но рукопись находилась тогда у проф. Жуковского и хранится у меня до сих пор. Называется она: „Теория аэростата“. Через год я немного поправился и опять принялся за работу.»

Надо заметить, что со стороны безвестного учителя уездного училища было большою смелостью выступить с проектом управляемого воздушного корабля в ту эпоху, когда возможность управления аэростатами отрицалась многими авторитетными специалистами.

Поездка Циолковского в Москву для первого публичного доклада о его технических идеях состоялась при следующих обстоятельствах. В 1887 г. он познакомился с изобретателем-электротехником П. М. Голубицким, у которого в это время гостила София Ковалевская[4]4
  С. К. Ковалевская – известный русский математик, проф. Стокгольмского университета.


[Закрыть]. «Он приехал в Боровск, – сообщает Циолковский, – чтобы везти меня к Ковалевской, которая желала со мною познакомиться. Мое убожество и происходящая оттого дикость помешали мне в этом».

Вот что рассказывает Голубицкий в статье, напечатанной десятью годами позже (1897 г.) в газете «Калужский Вестник»:

«Я познакомился с Циолковским в гор. Б(оровске) в 1887 г., куда попал случайно несколько лет тому назад, и крайне заинтересовался рассказами туземцев о сумасшедшем изобретателе Циолковском, который утверждает, что наступит время, когда корабли понесутся по воздушному океану со страшною скоростью, куда захотят. Я решил навестить изобретателя.

Беседы с Циолковским глубоко заинтересовали меня: с одной стороны, меня поражала крайняя простота приемов, простое дешевое устройство моделей, и, с другой – важность выводов. Невольно припомнилось, что великие ученые: Ньютон, Майер и многие другие часто из ничего не стоящего опыта приходили к научным выводам неоценимой важности. Да, впрочем, кто не знает, что дело не в цене скрипки, а в таланте музыканта?

Через несколько времени мне удалось видеть профессора Московского университета А. Г. Столетова. Я рассказал Столетову, что Циолковский – учитель, знает высшую математику, относится научно и серьезно к своим работам и желал бы познакомить с ними других.

Благодаря Столетову, для Циолковского создались такие условия, которые дали ему возможность прочесть несколько сообщений в Москве в научных и технических собраниях и напечатать свои работы. Столетов признавал серьезность работ Циолковского и научный их характер».

Работа над проектом дирижабля вскоре привела Циолковского к необходимости заняться проблемой чисто научной – исследовать силы, возникающие при движении твердого тела в воздухе. Впоследствии, в конце истекшего века и в начале нынешнего, учение об этом разрослось в самостоятельную науку, аэродинамику. Но в то время, когда Циолковский ощутил надобность в соответствующих данных, науки этой еще не существовало. И вот уездный учитель начальной школы самостоятельно приступает к аэродинамическим исследованиям, приступает, не имея ни необходимой лабораторной обстановки, ни денежных средств, ни соответствующей академической подготовки. Научная поступь его так уверенна, что он имеет даже смелость в одном пункте опровергнуть утверждение великого Ньютона: обнаруживает ошибочность ньютоновой формулы для силы косого удара воздуха о движущуюся плоскость. Впоследствии знаменитый Эйфель, строитель башни в Париже, своими опытами подтвердил неправильность формулы, оспоренной Циолковским. Часть этой работы Циолковского была напечатана в одесском журнале «Вестник опытной физики».

Живя в Боровске, Циолковский дважды, в довершение прочих лишений, пострадал от стихийных бедствий: разлив реки Протвы затопил его квартиру, а пожар уничтожил его имущество, лишил его книг и рукописей.

Первые годы в Калуге

«Жизнь и силы поглощались трудом ради куска хлеба, а на высшие стремления оставалось мало времени и еще меньше энергии».

ЦИОЛКОВСКИЙ

После 11-летнего пребывания в уездном городке, Циолковскому удалось перевестись на службу в губернскую Калугу. В этом городе протекла вторая половина его долгой жизни; здесь суждено ему было умереть, и здесь, в склепе Загородного сада, покоится его прах.

^{Общий вид города Калуги 25 лет назад}

В Калуге он был первые годы учителем начальной школы, затем получил уроки математики также и в средней школе, в местном реальном училище, где оплата была значительно выше. Длилось это благополучие, впрочем, недолго; уже спустя год Циолковскому пришлось уйти из реального училища, так как начальству не понравилось, что по предмету нового преподавателя «не вышло ни одной годовой двойки». Циолковский перешел на гораздо хуже оплачиваемую должность в женскую среднюю школу – епархиальное училище; здесь вплоть до Октябрьской социалистической революции преподавал он физику, а позднее и математику.

О том, как протекала у Циолковского, при его тугоухости, педагогическая работа, сам он рассказывает следующее:

«По глухоте я не любил спрашивать и потому придерживался лекционного метода, хотя и навлекал на себя этим нарекания. Я прочел не менее 40 тысяч лекций. Бывало, вызовешь ученика или ученицу 17–18 лет, поставишь рядом с собой у левого уха и так слушаешь ответ. А класс добродушно подсмеивается.

Учащиеся очень любили меня за справедливость, хорошие отметки и неутомимость в объяснениях. Ну, и занимательные опыты я не скупился показывать, так что выходили настоящие „представления“: на эти опыты шла часть моего жалованья. Преподавал я математику или физику (редко то и другое), но случалось давать уроки и космографии и химии».

Жалованье Циолковского, которое частью расходовалось на школьные опыты по физике, было более чем скромное. «Чтобы не вводить Вас в заблуждение, – писал он мне в 1913 г., – скажу, что мое материальное положение много (слово дважды подчеркнуто) отличается от положения учителя гимназии».

^{Веранда старого дома К. Э. Циолковского}

Однообразная жизнь в Калуге скрашивалась для Циолковского тем, что в первые годы пребывания там ему удалось установить кое-какие научные связи и печататься в столичных журналах. В 1893 г. он прислал Нижегородскому кружку любителей физики и астрономии свою рукопись «Всемирное тяготение, как главный источник мировой энергии». Работу доложили на одном из собраний Кружка и автора выбрали членом общества. Вскоре затем статья была напечатана в московском журнале «Наука и жизнь». Спустя три года в тот же Кружок поступило второе научное сообщение Циолковского «О давлении внутри Солнца», напечатанное позднее в петербургском ежемесячнике «Научное обозрение»; с журналом этим К. Э. не порывал связи и состоял его сотрудником до прекращения издания (в 1904 г.). В рядах радушно принявшего его Нижегородского кружка, старейшего у нас провинциального научного объединения (теперь переименованного в «Горьковское астрономо-геодезическое общество»), Циолковский продолжал числиться до самой смерти.

К первым же годам пребывания Циолковского в Калуге относится его важная работа, посвященная теории аэроплана: «Аэроплан, или птицеподобная летательная машина». Сочинение это, напечатанное в журнале «Наука и жизнь» в 1895 г., замечательно тем, что в нем описан проектируемый Циолковским летательный аппарат, по конструкции весьма близкий к типу реальных монопланов «Антуанет» или «Блерио», появившихся гораздо позднее. Техническое чутье Циолковского, уменье предвидеть еще не осуществленные конструкции, сказались в этом случае особенно ярко.

Такой же оригинальной для своего времени явилась и работа «Самостоятельное горизонтальное движение управляемого аэростата» с математическим учетом сопротивления воздуха, напечатанная в журнале «Вестник опытной физики» (1897). Спустя год на страницах этого журнала появляется первое печатное свидетельство о работе Циолковского с так называемой аэродинамической трубой (о которой подробнее сказано будет позднее): «Давление воздуха на поверхности, введенные в искусственный поток».

Борьба за дирижабль

Две идеи более всех других владели изобретательным умом Циолковского: мысль об управляемом металлическом аэростате и мечта о полетах за пределы атмосферы, в мировое пространство. Об этих технических замыслах, составляющих самое главное в идейном наследии Циолковского, мы побеседуем подробно во второй половине книги. В настоящей же части книги, посвященной жизнеописанию изобретателя, расскажем лишь о том, какими средствами пытался Циолковский обратить внимание других на дорогие ему идеи. Начнем с пропаганды проекта дирижабля.

Для привлечения общественного внимания к своим трудам Циолковский, можно сказать, сделал все, что было в его силах. Им составлена прежде всего общепонятная книга, популяризующая основные вопросы теории управляемого воздухоплавания: «Простое учение о воздушном корабле и его построении». Книга была издана в 1898 г. как приложение к московскому журналу «Общедоступная техника», а спустя 6 лет вышла новым, дополненным изданием. Для своего времени это была превосходная популяризация, необыкновенно ясно излагающая серьезный технический предмет. До известной степени «Простое учение» сохраняет свое значение даже в наши дни, как труд, вводящий в круг основных вопросов аэронавтики. Главная цель сочинения – пропаганда идеи металлического дирижабля. Заканчивается книга следующими строками:

«Весьма вероятно, что многие, выслушавшие меня, не будут достаточно убеждены. Не запирайте книгу в шкаф, а передайте ее другому; пусть она путешествует. Может быть, со временем она встретит людей, которые поймут ее иначе».

Обстоятельное исследование на ту же тему публикуется им впоследствии под заглавием «Аэростат и аэроплан» в петербургском журнале «Воздухоплаватель» в продолжение четырех лет (1905–1908). Работа эта выполнена настолько тщательно, что когда спустя четверть века издатели его «Избранных трудов» приступили к ее редактированию, оказалось, что «самый придирчивый просмотр не потребовал никаких поправок в ее формулах и выводах». (Работа вошла в собрание сочинений под заглавием «Теория металлического аэростата».)

Независимо от этого, Циолковский обращается и непосредственно к ученым-специалистам, стремится ознакомить со своим проектом научные объединения царской России: в Петербурге – «Техническое общество» – (имевшее в своем составе специальный воздухоплавательный отдел), а в Москве – «Общество содействия успехам опытных наук им. Леденцова», оказывавшее помощь изобретателям советами и материальными средствами. История этих стараний Циолковского влиться в русло официальной науки дореволюционной России восходит ко времени жизни его в Боровске, когда изобретатель, еще в 1890 г., послал знаменитому химику Менделееву (прикосновенному и к проблеме воздухоплавания) свою рукопись о дирижабле; к рукописи была приложена бумажная модель складывающейся оболочки проектируемого воздушного корабля, модель в ¾ метра длиною.

«Не знаю, подействовало ли мое письмо или модель, – рассказывает Циолковский, – вспомнил ли добрейший профессор трагическую историю изобретателей и мыслителей, позорящую человечество, но только он обратился с моей рукописью и моделью в 7-й воздухоплавательный отдел Технического общества, к Е. В. Федорову, прося его сделать доклад в Обществе. Докладчик сообщил, что мысль строить аэростаты из металла заслуживает внимания, так как металл не пропускает газа и потому удешевляет полеты и способствует их продолжительности. Далее он говорит, что расчеты изобретателя совершенно правильны[5]5
  Докладчик признавал, что «Циолковский со временем может оказать значительные услуги делу воздухоплавания».


[Закрыть], однако, постройка аэростата из металла представляет огромное затруднение. Если со временем и будут строить металлические оболочки, то все же это будет совершенно бесполезно, даже вредно, так как „аэростат должен навсегда, силою вещей, остаться игрушкой ветров“»…

Этот решительный приговор отвергал не только дирижабль Циолковского, но и все управляемое воздухоплавание вообще. Известно, как блестяще было опрокинуто утверждение официального специалиста дальнейшим развитием аэронавтики.

Не менее суров был приговор комиссии Леденцовского общества, произнесенный четверть века спустя (в 1914 г.), когда Циолковский послал Обществу уже не бумажную, а металлическую модель оболочки своего дирижабля; модель эту изобретатель имел возможность изготовить благодаря средствам в сумме 400 рублей, отпущенным ему тем же Обществом. Рассмотрев модель, комиссия дала пространное отрицательное заключение, которое, однако, Циолковский затем опроверг во всех пунктах убедительными доводами и фактическими ссылками.

Недоверие специалистов к тщательно продуманному проекту Циолковского не ослабляло его настойчивости, не лишало его веры в свои силы, не нарушало даже его спокойной, полной достоинства манеры обращения с противниками. «В отношении моих судей, – пишет он, – я всегда был достаточно корректен. Мой разбор их произведений был только указанием их математических ошибок. Никогда не позволял я себе быть голословным, как они. Почему же и они не укажут на мои промахи в основаниях или расчетах?» «В моих сочинениях, посвященных металлическому дирижаблю, – пишет он в другом месте, – несколько тысяч расчетов и формул высшей математики. Ни одной ошибки в этих трудах почтенные консультанты не благоволили мне указать. В этих работах разобраны все возбужденные ими вопросы и решены удовлетворительно. Не я виноват, что мои труды не были достаточно рассмотрены моими судьями».

Благожелательное отношение к своим работам встретил Циолковский только со стороны Академии наук. Правда, до революции Академия не имела отделения технических наук в своем составе и не могла поэтому рассматривать проекта дирижабля. Но познакомившись с исследовательскими аэродинамическими опытами Циолковского, Академия дала о них положительный отзыв, признав, что «опыты Циолковского многочисленны, разнообразны, интересны и заслуживают внимания». Автор был поощрен денежной поддержкой (470 р.), отпущенной ему Академией на продолжение опытов.

Надо отметить, что опытные исследования Циолковского вообще находили в научных кругах более высокую оценку, нежели проекты и технические идеи. Так, проф. Н. Е. Жуковский еще в 90-х годах отозвался об одной экспериментальной работе Циолковского в таких выражениях: «Оригинальный метод исследования, рассуждения и остроумные опыты автора характеризуют его как талантливого экспериментатора… Вычисления его, применительно к летанию птиц и насекомых, верны и вполне совпадают с современными воззрениями на этот предмет». В результате такого отзыва Циолковский и получил от Леденцовского общества 400 рублей на устройство модели своего дирижабля, впоследствии раскритикованной экспертами Общества.

Материальная поддержка, полученная Циолковским от Академии наук и Леденцовского общества, была чересчур ничтожна для грандиозных проектов и работ, намеченных изобретателем. Широкая общественность, к которой, как увидим дальше, взывал Циолковский, откликнулась лишь однажды, но отклик этот, в сущности, не дал никакого результата. Во время русско-японской войны, в 1904 г., московская газета «Русское Слово» открыла подписку на сооружение металлического дирижабля Циолковского, имея в виду военные цели – ускорение переброски войск в Манчжурию. Было собрано около 500 рублей, которые, однако, не попали в руки изобретателя, а остались в кассе издательства. Еще в 1913 г., спустя девять лет, Циолковский жаловался, что деньги эти лежат у газеты и она не знает, что с ними делать: «Один из моих знакомых был в конторе газеты и предлагал отдать их мне на продолжение моих работ. В конторе это не нашли возможным; однако, сказали, что деньги сохраняются и только понемногу погашаются вследствие неизбежных канцелярских расходов по их хранению и отчетности. Возможно, – иронически заканчивает Циолковский, – что теперь они уже погасились».

Циолковский не делал секрета из своих изобретений и бескорыстно делился подробностями с каждым, кто выказывал к ним интерес. Менее всего походил он на изобретателя, преследующего личные выгоды. Двери его мастерской были широко открыты для всех. Каждый, желающий мог осмотреть модель оболочки его дирижабля и получить от изобретателя объяснения. «Считаю полезным, – объявлял он печатно, – показывать их всем интересующимся, в особенности молодежи. Таким образам, дорогое мне дело может продолжаться и без меня; я же истощил все усилия и делаю последнюю попытку обратить внимание людей на великое для них дело. Желательно показать модели инженерам, фабрикантам, студентам, старшим учащимся учебных заведений, рабочим и всем практическим людям». Не его вина, что на приглашение откликнулись лишь немногие: в губернском городе Калуге нашлось не более сотни любопытных. Во всяком случае мнение о Циолковском как о нелюдимом чудаке, угрюмо замкнувшемся в своей мастерской, весьма далеко от истины: напротив, он настойчиво искал общественной поддержки.

^{Общий вид старого дома К. Э. Циолковского}

Ту же цель – широкую пропаганду проекта металлического дирижабля и других идей Циолковского – преследовала его самостоятельная издательская деятельность. Это звучит более чем странно: казалось бы, какая издательская деятельность возможна для провинциального учителя начальной школы, тратящего на научные опыты и технические работы значительную часть своего нищенского жалованья? И все же Циолковский не считал этот путь перед собою закрытым. Он делает то, что всякий другой признал бы невозможным. Стоически отказываясь от самого необходимого, живя в крайних лишениях, он изыскивает в своем жалком бюджете средства для печатания брошюр, излагающих его технические идеи. Едва ли возможно указать другой пример подобной самоотверженности; едва ли кто-нибудь в царской России, существуя в материальных условиях Циолковского, отваживался выступать на издательском поприще, без всяких притом видов на покрытие расходов. Циолковский выпустил на собственный счет несколько десятков брошюр, и хотя на них значилась цена, рассылал их бесплатно каждому, кто их требовал; под конец он перестал даже выставлять на своих изданиях цену. «От продажи, – писал он мне, – не выручаю и одного процента затраченного».

Печальнее всего то, что героическая деятельность эта оставалась почти безрезультатной. Несмотря на бесплатную рассылку, брошюры Циолковского не распространялись и мало читались. Виною тому было отчасти их несовершенное внешнее оформление. Недостаток соответствующих литер в наборных кассах провинциальной типографии заставлял автора, взамен общепринятых латинских букв для математических формул, пользоваться сокращениями русских слов. Математические строки в брошюрах Циолковского превращались из-за этого для глаза, привыкшего к обычным обозначениям, в своего рода тарабарскую грамоту, которая требовала расшифрования. Так например, вместо общепринятого обозначения:

равенство приобретает в брошюре Циолковского неуклюжий вид:

Легко видеть, насколько подобное отступление от правил математической орфографии затрудняет чтение. Лишь в 1931 г. проф. Н. А. Рынин, воспроизводя в своей книге «К. Э. Циолковский» главные труды К. Э. о ракетной проблеме, впервые перевел неудобочитаемые формулы изобретателя на язык общеупотребительных обозначений. Такую же работу для его сочинений о дирижабле произвела в 1934 г. редакция «Избранных трудов» Циолковского.

Не видя надежды осуществить когда-нибудь свой дирижабль собственными силами, Циолковский готов был одно время продать патенты. На обложке некоторых его брошюр (1911 г.) читаем такое объявление:

«Мною изобретена металлическая оболочка для дирижабля. Описание – в особой брошюре, которая может быть выслана. Заявка изобретения в разных странах началась с 1910 г. Патенты получены в Германии, Франции, Италии, Англии, Бельгии (указаны номера). Патенты разрешены также в России и Австрии и ожидаются мною на днях.

Готов уступить недорого один или несколько патентов. Будь у меня средства, я бы сам испытал свое изобретение. Если бы кто-нибудь нашел мне покупателя на патенты, я отделил бы ему 25 % с вырученной суммы».

«Однако, – пишет Циолковский в другом месте, – средств от своего изобретения я никаких не получил. Оказалось, что и самая продажа патентов требует предварительных расходов».

Незадолго до начала мировой войны у Циолковского, вконец отчаявшегося найти поддержку на родине, возникла мысль заинтересовать своими проектами зарубежные страны. В мае 1914 г. он писал автору настоящей книги: «Мне надо сделать пояснение на немецком или французском языке к моему „Простейшему проекту“ (чисто металлического аэроната из волнистого железа). Пояснение не больше одной печатной страницы. Его я разошлю с брошюрой за границу; может быть, хоть немцы станут строить металлический дирижабль. А за ними потянемся и мы». Намерение это не было осуществлено: через два месяца разразилась война.

Описывая многостороннюю деятельность Циолковского – педагогическую, научно-исследовательскую, изобретательскую, пропагандистскую, издательскую (к ним следовало бы также прибавить обширную переписку с читателями его книг), мы должны остановиться еще на одном проявлении его творческой натуры: на чисто литературной работе. К этой стороне его деятельности, заслуживающей особого внимания, мы сейчас и переходим.