Текст книги "Ее звали Марией (Документальная повесть)"

Автор книги: Яков Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Бывший начальник штаба

Сколько раз бывало в этой изнурительной работе по распутыванию замысловатых узелков, крепко-накрепко затянутых войной, – ощущение такое, будто дальше идти некуда, будто время так надежно схоронило все концы, так глубоко упрятало разгадку, что продолжать поиск почти бессмысленно. Что остается человеку в такой ситуации? Что помогает ему не сдаться, не пасть духом, не опустить руки? Сами следопыты грубовато называют это «голым энтузиазмом». Иными словами, энтузиазмом, который питается одной лишь силой высокого порыва, одержимостью, способностью до последней минуты ждать и надеяться.

И – удивительное дело! – где-то, в конце концов, всегда вспыхивает едва различимый тоненький лучик, обнаруживается малоприметная ниточка, которую потянешь – и снова надежды, сомнения, озарения. Поиск продолжается…

Долгими ночами, когда не шел сон, Евгений Иванович десятки раз выверял в мыслях каждый шаг предпринятого поиска. Может, больше людей привлечь? Нет, рано еще, слишком неопределенны перспективы, чтоб зря будоражить. Может, техника недостаточно совершенна? Опять же, если что-нибудь более определенное – можно и к военным из гарнизона обратиться. Архивы? Нужна хотя бы фамилия летчика…

Перебирал в памяти друзей, товарищей, просто знакомых, которые имели дело с авиацией в годы войны. Может, знают что о сбитом самолете? Может, от других слышали?

Неожиданно, словно в перекрестье прожекторных лучей, высветилась, замерцала в памяти давно позабытая фамилия. Вольский! Лет восемь-десять назад жили рядом. Не то чтобы друзья, нет, но оба ветераны, оба в отставке – значит, общие воспоминания, рассказы о том невозвратном времени, в чем-то общие интересы. В те годы Вольский тоже активно участвовал в поисках, выступал, переписывался, устанавливал связи с бывшими участниками боев. Очень много сделал по розыску материалов, связанных с подвигом Героя Советского Союза Карманова, который погиб в первый день войны в кишиневском небе.

Теперь Евгений Иванович точно вспомнил: Вольский рассказывал, что служил вместе с Кармановым. И вообще много знал о летчиках, об их суровом и несколько необычном быте, об их мужестве и самоотверженности. Постепенно, исподволь приходили на память детали. Как-то он спросил его, насколько это сложно – отыскать следы сбитого самолета. Вольский тогда ответил: уж куда сложнее! Потом, помолчав, добавил: – Как-то в войну летчицу тут сбили – никаких следов…

А вдруг тот самый самолет?

…Он пришел к Вольскому внешне спокойный, сосредоточенный, про себя твердо решив никак не проявлять нетерпения и, тем не менее, будто предчувствуя, что именно с этой встречи и начнет раскручиваться замысловатый клубок поиска. Прямо с порога спросил:

– Помнишь, лет восемь назад ты как-то говорил о сбитой летчице?

– О летчице? – переспросил Вольский. – О какой летчице?

Немного подумал, озадаченный неожиданным вопросом, потом, видимо, вспомнил:

– Это ты о Кулькиной, что ли? А в чем дело?

Евгений Иванович потянулся за блокнотом, положил его на стол перед Вольским.

– Запиши, пожалуйста, все, что знаешь об этой летчице.

Вольский вскинул на гостя вопросительный взгляд, ожидая, что тот еще что-нибудь добавит. Гость молчал. Однако его нетерпеливое ожидание, видимо, какими-то незримыми путями передалось и Вольскому. Он решил ни о чем больше не спрашивать, надел очки в роговой оправе, раскрыл блокнот и неторопливо стал писать крупным разборчивым почерком:

«Кулькина Мария Ивановна, старший лейтенант, родом из Вольска Саратовской области, – летчик звена связи 236-й истребительной авиадивизии, после летчик 3-й эскадрильи 267-го Краснознаменного ордена Суворова Белгород-Днестровского истребительного авиаполка. Погибла во время Ясско-Кишиневской операции в районе Дубоссар (Нижние или Верхние Гояны) в сторону Григориополя. Орден Красной Звезды и медали…».

Все это он написал спокойно, уверенно, с заметной обстоятельностью, не заглядывая ни в какие бумаги, не обращаясь ни к каким материалам.

Пока он писал, Красовский внимательно разглядывал его – довольно старого, с крупной облысевшей головой, нервными, непроизвольно подрагивающими руками и тихим властным голосом. Откуда он все это знает? Почему так цепко держит в памяти не такой уж в общем-то исключительный по своей значимости эпизод войны? Ведь тридцать лет что-нибудь да значат даже для самой тренированной памяти. Ну, место рождения Кулькиной – возможно по ассоциации со своей фамилией: Вольск – Вольский. Ну, дата гибели – может, для самого время оказалось памятным, личное что-нибудь. Но имя-отчество, награды… Мало ли друзей у каждого кануло в бездонную пучину войны! Мало ли каждый глаз закрыл, отдавая последний долг боевым товарищам, еще вчера полным сил, надежд, веры! Конечно, все они навсегда и в сердце и в памяти, но – подробности, детали, которые столь подвластны времени?

Не удержался, спросил. Ожидал, что Вольский сошлется на многочисленные воспоминания своих фронтовых товарищей – ведь долго служил в авиации. Или знает с той поры, когда сам занимался поисками погибших в небе Молдавии летчиков. А может, просто дело случая – услышал нечаянно, запомнил. И вдруг Вольский, наклонив немного голову, чтобы видеть гостя поверх очков, спокойно сказал:

– Так я ведь в этом полку начальником штаба был.

За время своей работы в Республиканском штабе походов Евгений Иванович привык уже к самому подчас неправдоподобному стечению обстоятельств, к таким неожиданностям, которых, как принято говорить, и нарочно не придумаешь. Когда в кругу друзей или знакомых заходила речь о давно прожитом и пережитом и кто-то, азартно горячась, принимался доказывать, что так не бывает, что совпадения вымышлены и объяснить их можно только чересчур разыгравшейся фантазией рассказчика, – Евгений Иванович только улыбался. Ему ли не знать, как невероятно сплетаются порой обстоятельства, какие неожиданные сюрпризы преподносит столь щедрая на выдумки действительность и какими удивительно узкими оказывались иногда фронтовые пути-дороги.

Да взять хотя бы его самого. Более тридцати лет минуло с того декабрьского дня, когда он, обмороженный, не оправившийся еще от только что перенесен-. ной операции, оборванный, в гражданском платье с чужого плеча, выбрался из окружения и предстал перед работником особого отдела 40-й армии в районе Старого Оскола. Конечно, само событие из памяти не вычеркнешь, засело крепко, прочно, на всю жизнь. Ну, а детали – обстановку в комнатушке, лицо человека, который задавал вопросы, и сами вопросы, многочисленные и подозрительно-пристрастные? Оказывается, все-все запомнил! Спустя много лет увидел вдруг в Кишиневе чем-то отдаленно похожего человека, тихо спросил:

– В особом отделе 40-й армии в сорок первом не служил?

– А ты кто? Постой, постой, кажется, припоминаю…

Такие вот встречи.

И все-таки, понимая, что сомневаться не приходится, переспросил:

– Начальником штаба 267-го истребительного авиаполка?

– Так точно.

– Может, документы какие о Кулькиной сохранились?

– Нет, документов никаких.

Вольский несколько минут просидел молча, не шевелясь. Наконец сказал:

– Да, вот еще, если это поможет делу. Командиром эскадрильи у нее был Антипов Юрий Тихонович. И базировались мы тогда у хутора Михайловского, неподалеку от станции Затишье. Номер ее истребителя был не то 37, не то 47, точно не помню. На задания наши летчики обычно вылетали с задачей обеспечивать передвижение наземных войск, поддерживать их с воздуха. Район действий – Дубоссары и дальше на юг, до Бендер…

– Ты-то сам ездил на то место, где самолет упал?

– Не довелось. Неотложных дел было невпроворот. Сам знаешь, что такое начальник штаба. А вот как Антипов вернулся из полета – хорошо помню. Они ведь тогда вместе вылетали – он ведущим, она ведомой. Показался растерянным таким, будто даже сгорбившимся. Только и сказал: Маша погибла! Он, по-моему, и сейчас жив, до конца войны летал…

– Ну, что ж, спасибо, Владимир Прохорович. Кое-что прояснилось…

Наверное, следовало еще продолжать расспросы, попытаться выведать еще какие-то подробности, которыми никак не следует пренебрегать в таком деле, на слишком уже переполнен был Красовский ощущением первой серьезной удачи, чтобы терпеливо дожидаться окончания разговора. Ехать, скорее ехать на запомнившееся Вольскому место!

…И снова дорога. На этот раз хмурым, пасмурным днем.

С утра моросило, и похоже было, что это надолго. Солнце укрылось за плотной серой пеленой, и только в том месте, где оно безуспешно пыталось пробиться сквозь сплошную низкую облачность, было чуть светлее.

Приехали без геофизиков. Может, щупом удастся что-нибудь обнаружить. Настелили доски, чтобы трясина не засасывала, прихватили из колхозной кузницы толстый металлический прут. Медленно, шаг за шагом стали продвигаться вдоль лесной опушки, глубоко втыкая прут в мягкую, податливую почву.

В одном месте на глубине полуметра щуп наткнулся на что-то твердое. Неужели? Принесли лопаты, стали копать – лихорадочно, нетерпеливо. Нет, обычный кусок насквозь проржавленного железа.

Кто-то в сердцах выругался.

– Не тут ищем. Каменная подошва здесь…

Наверное, коллективный поиск более перспективен. Где один не усмотрит, собьется – другой увидит, что одному не под силу – несколько человек одолеют. Но вот когда не заладится, когда разгадка подолгу не дается в руки, а то и вовсе ускользает – тут лучше одному. Чтобы не ощущать на себе чьих-то сочувственных или укоризненных взглядов. Чтобы не хвататься то и дело за лопату, за щуп, не затягиваться жадно удушливым дымом сигареты, от которого потом кружится голова и тошнота подступает к горлу.

Евгений Иванович – убежденный сторонник поиска коллективного. Не потому, что сообща легче, вовсе нет. Просто ему очень хочется, чтобы как можно больше людей, особенно молодых, вовлекалось в орбиту поиска, проникалось к нему жгучей заинтересованностью, от которой рукой подать до вызревания в человеке ответственности за наследие, доставшееся от отцов-матерей, до духовного, нравственного мужания.

Но в такие вот минуты, когда не ладится, и ему трудно. Снова и снова перебирает варианты, строит новые догадки, прикидывает, сопоставляет…

Вечером Красовский пришел в редакцию газеты «Молодежь Молдавии».

Дружба с газетой у Евгения Ивановича старая и надежная. За несколько лет до этого вместе разрабатывали операцию «Голубой десант» – полуторатысячекилометровый поход на военных машинах-амфибиях по маршрутам боевых соединений, прославившихся при форсировании Днестра. Чуть позднее «Зеленый десант» вместе снаряжали – поход ветеранов и молодежи по местам сражений Первого Молдавского партизанского соединения.

И вот он снова здесь. Куда еще обращаться? Кого еще поднимать на поиск?

Редакция послала запрос в Центральный архив Министерства обороны. Есть ли какие-нибудь сведения о Марии Кулькиной? Известно ли что о командире эскадрильи капитане Юрии Антипове?

Ну, а пока надо продолжать. Ценное само по себе, сообщение Вольского не проливало тем не менее никакого дополнительного света, не давало ответа на главный вопрос – где именно, в каком месте искать. От чего же теперь оттолкнуться?

Кроме исписанных вдоль и поперек, истрепанных блокнотов, есть у Евгения Ивановича одна любопытная тетрадка. Завел он ее много лет назад, и не раз приходила она ему на выручку в самых сложных ситуациях. Составленная по данным военкоматов, разных архивов, воспоминаниям очевидцев, тетрадка содержит достаточно полные цифровые сведения о воинах, павших в боях за освобождение молдавской земли. Номер воинской части, название населенного пункта, месяц, число, количество погибших. Может, и на этот раз тетрадь подскажет выход?

Сапронов, помнится, говорил, будто 149-й полк, в котором он служил, оборонял тогда село Погребы. Полк занимал по фронту полосу километров в пять. Где же могли быть его тылы, в которых находились раненые, и куда направлялся Сапронов в тот памятный день? Помечены ли в тетради убитые из этого полка?

Евгений Иванович долго и внимательно вчитывался в скупые строки. Постепенно убеждался: не все сходится. К примеру, село Дороцкое, упомянутое Сапроновым, – это район обороны вовсе не 149-го полка, следовательно, попасть туда он никак не мог. Зато относительно 149-го полка в тетрадке оказались такие записи: «Лунга-7/5-2» и «Кошница-5/25-1». Это означало, что у с. Лунга 5 июля погибло 2 человека, у Кошницы 25 мая – один. Вот, оказывается, где располагался 149-й!

Он показал свои заметки Сапронову.

– Наверное, самолет упал правее, километрах в пяти?

– Знаешь, я уж и сам об этом подумывал. Подвела меня память. Надо бы выехать, на месте легче сориентироваться.

Не счесть этих неожиданных поворотов на поисковых тропах, а Красовский все никак не может привыкнуть. Едва лишь забрезжит вдали чуть приметный лучик надежды – и сердце начинает неистово колотиться, сообщая всем действиям и мыслям учащенный ритм. Успеть бы, не остановиться на половине пути!

И сейчас – то же. Можно бы подготовиться к поездке, дождаться геофизиков, так нет же – скорее, скорее!..

Тайна долины Тамашлык

Там, где весной сорок четвертого были тылы 149-го полка, ныне располагается полевой стан второй тракторной бригады колхоза «Фруктовый Донбасс». В свое время многие механизаторы этой бригады активно участвовали в операции «Танк» – орудовали лопатами, помогая срывать берег реки, цепляли в воде тросы, до угрожающего рокота напрягали мощные моторы своих тракторов, силясь вырвать из метровой толщи речного ила «тридцатьчетверку» – скорбную память войны.

Увидели Евгения Ивановича, закричали весело, возбужденно:

– Что, еще один танк нашелся?

Красовский, вопреки обыкновению, веселого тона не принял. Усталость последних дней уже давала себя знать. Выждал, пока утихло оживление, после тихо сказал:

– Говорят, в войну самолет здесь где-то упал. Не слыхали?

На полевом стане воцарилась напряженная тишина. Посуровели лица, исчезли улыбки. Так всегда бывает, когда среди забот и радостей нашей повседневной жизни, в суматохе будней зловеще напомнит о себе тревожный голос войны.

– Слышали! – это выкрикнул Софрон Андреевич Золотков, бригадир. – Старики наши вспоминали, когда про войну рассказывали.

Евгений Иванович почувствовал сухость во рту, мысленно приказал себе не волноваться, мало ли что. Попробовал осторожно уточнить:

– Только вспоминали? Или, может, и место указывали?

Золотков нерешительно пожал плечами:

– Вроде указывали, только давно уж очень дело было. Позабылось все.

– А может, вспомнишь, а? – просительно сказал Красовский. – Садись в машину.

Поехали в сторону колхозной птицефермы. Добрались до лощины, которая сохранила название некогда протекавшей здесь и давно пересохшей речки Тамашлык. Золотков попросил остановить машину, показал рукой влево от дороги.

– Говорили старики, вроде там упал. Во-он, развалины домика лесника видны.

– Никакого домика лесника там не было, – перебил Сапронов.

– Был, и самолет там упал, не иначе, – увереннее возразил Золотков. – Хотя можно еще в бригаде поспрашивать, может кто лучше знает.

Вернулись снова в бригаду. Пригибаясь под нависающей над тропинкой зеленью орехов, прошли в небольшой домик-мазанку, где две старые поварихи гремели посудой. В глазах механизаторов, устремленных на Золоткова, – нетерпеливое ожидание. А тот громко спросил:

– Ребята, кто еще слышал про самолет?

Поднялся с лавки тракторист лет сорока, худощавый, невысокий, в промасленной спецовке, подошел к Красовскому.

– Не узнали, Евгений Иванович? Накул я, Семен Анисимович, не припоминаете? Когда танк из Днестра поднимали, я помогал берег срывать… Вспомнили? Значит, насчет того самолета. Я после войны с двумя дедами овец пас в тех местах, так показывали, где он упал. Конечно, сам не видел, а деды умерли давно. Не знаю, может и подзабыл…

Поехали снова. Накул указал примерно то же место, что и Золотков.

– Ну, что ж, – решительно произнес Красовский, – раз такое дело, стоит попробовать.

Возвращались в Кишинев молча. Несмотря на то, что разгадка, казалось, была совсем уже близка, а может, именно потому, что она была близка, всем сделалось как-то не по себе, тревожно. Нет, осечки не должно быть. Опыт подсказывал Красовскому, что поиск на верном пути. А все же тревожно. Может, не следовало так вот, вслух начинать разговор. Опять возникло не раз уже испытанное чувство, будто ты весь на виду и сотни пар глаз устремлены на тебя благожелательно и в то же время требовательно.

– Слушай, Евгений Иванович, – сказал вдруг Сапронов, – есть идея. Давай еще к Лямцеву обратимся, он тогда тоже здесь был. Может, что-нибудь помнит.

…Порою кажется, что время не властно над этими людьми, которые вынесли на своих плечах тяжкую ношу войны. Они приходят на встречи с комсомольцами и пионерами, приезжают на слеты участников походов по местам боевой славы, затянутые в парадные мундиры, при орденах и медалях, сохранившие строевую выправку, горячо выступают, озорно смеются – и подчас не верится, что тридцать лет назад эти же люди мерзли в окопах, и сотрясали воздух громовым «Ура», и падали в изнеможении на горькую землю. Мы как-то не замечаем их преклонного возраста, их смертельной усталости, их хворостей, и только безжалостная смерть, которая с каждым годом все чаще и чаще настигает их, жестоко прореживая и без того поределые ряды, заставляет нас пристальнее вглядываться в их лица, в их трудные судьбы.

При жизни эти люди породнены самым крепким и прочным на земле фронтовым братством. Те, кому по двадцать, по тридцать, могут годами жить на одной лестничной площадке и не знать друг друга – различные интересы, различные увлечения, заботы. Эти знают друг друга, живя подчас за тридевять земель, подолгу не встречаясь, – словно пожизненно причислены к единой и неделимой семье побратимов.

Конечно же, Красовский знал Лямцева. И как офицера в отставке, и как одного из участников освобождения Молдавии от оккупантов. Подумал сразу: если Лямцев в самом деле был тогда здесь, вполне возможно, что и подскажет что-нибудь.

Оказалось, Лямцев в отпуске. Снова наступили долгие томительные дни ожидания. Красовский то прибегал в редакцию – не пришел ли ответ на запрос, то уходил домой, погружался в свои записи, то принимался звонить по телефонам. Подсознательно чувствовал, что цель близка – только дотянуться, не сбиться с курса.

Наконец, Лямцев приехал. Красовский прибежал к нему прямо на службу, в Республиканский Совет профсоюзов. Обстоятельно и деловито поведал историю поиска. Лямцев слушал молча, спокойно. Потом тихо сказал:

– В тот день у нас как раз убило оперативного дежурного, потому и запомнилось. Я сам ходил тогда на то место, где упал самолет.

– Сможешь узнать место?

– Не знаю, надо попробовать…

В это время пришел ответ из Центрального архива Министерства обороны.

«На ваш запрос, говорилось в письме, сообщаю, что в приказе по 267 истребительному авиаполку № 055 от 31.5.44. г. значится:

„Летный состав 267 ИАП, погибший в воздушных боях 20 мая 1944 года в районе Красный молдованец, исключить из списков части и всех видов довольствия:

2. Летчик – младший лейтенант Кулькина Мария Ивановна, 1919 года рождения, урож. г. Вольск Саратовской области, сбита в воздушном бою, сгорела в самолете“.

В книге учета личного состава 267 истребительного авиаполка за 1944 г. значится:

„Командир авиаэскадрильи, капитан Антипов Юрий Тихонович – 1922 года рождения, урож. г. Кронштадт Ленинградской области. Отец Антипов Тихон проживал по адресу: г. Ленинград, Куйбышевская, 38.

По вопросу установления в настоящее время местожительства Антипова Ю. Т. обратитесь в Управление кадров ВВС“».

Стали сравнивать полученные данные с тем, что сообщил в свое время Вольский.

По поводу Антипова расхождений не было. Тут же составили текст запроса и послали в Управление кадров ВВС.

Совпало многое и в сведениях о летчице – фамилия, имя, отчество, место рождения, название части, сам факт гибели. Но кое-что не совпало. Воинское звание, например. Решили, что предпочтение следует отдать документу – младший лейтенант. Не совпала дата гибели. Вольский указал на начало или, по крайней мере, на канун Ясско-Кишиневской операции, то есть на август. А в ответе точное число – 20 мая. Да и Сапронов тоже в самом начале заявил, что дело было весной. Кто же прав? Неужели подвела Вольского память? Конечно, столько времени прошло, мог Вольский и позабыть, и вообще для памяти такие смещения чуть ли не в порядке вещей. Так что тоже нужно исходить из официального документа.

А вот Красный молдованец – этого и на карте нет!

Красовский опросил всех своих знакомых, всех, кто много лет назад воевал на этой земле. Ведь если верить документу, то название населенного пункта определяет направление поиска. Нет, никто не знал. Может, село за это время переименовали? Но тогда старое название должно сохраниться на картах военного времени.

Евгений Иванович направился в институт истории Компартии Молдавии. И сразу же нашел название на пожелтевшей, порядком истрепанной карте-двухверстке. На месте села Погребы. Того самого, где стояли в сорок четвертом тылы 149-го стрелкового полка!

Дома на собственной карте он провел прямую от хутора Михайловского, где базировался 267-й ИАП, до села Погребы. Линия прошла как раз через предполагаемое место падения самолета.

…Красовский отправился вместе с Лямцевым, заведующим отделом ЦК комсомола Молдавии Цезарем Ивановым, геофизиком Олегом Болдыревым из Академии наук МССР и его ассистентом Иваном Мигровским.

Лямцев сразу же определил в лесу место бывшего своего командного пункта. Значит, хранит в памяти. Спустились в лощину, дошли до трех колодцев. Лямцев указал примерно то же место, что и Накул с Золотковым.

Геофизики приступили к работе.

Начали с самого края лощины, чтобы постепенно продвигаться вперед. Сняли показания магнитометра, продвинулись еще на десяток-другой метров, потом еще. Жара стояла невыносимая. Солнце застыло прямо над головой и палило немилосердно. Но прекратить работу хоть на время они уже не могли. К четырем часам выдохлись так, что продолжать не было мочи. Усталость валила с ног.

– Нет тут ничего, – подвели итог геофизики.

Евгений Иванович уже и сам, казалось, был обескуражен. Либо в расчетах ошибка, либо техника недостаточно совершенна. Превозмогая себя, решительно сказал:

– Ладно, ребятки, кончаем. Три последних замера сделайте для очистки совести – и баста.

Про себя загадал: если и эти замеры ничего не дадут, надо искать другие подходы, тут надежды мало. Спокойно, ничуть уже не волнуясь и не сопереживая, наблюдал, как ребята сделали один замер, другой. Вдруг Олег насторожился, замер, потом резко спросил:

– С часами есть кто?

– Есть, а что?

– Отойдите подальше. Вроде нащупал что-то.

Магнитометр показал 266. Попробовали левее – 268, еще левее – 270. А в самом центре окружности с диаметром в несколько метров – 290!

– Давай бур!

Был шестой час вечера. Солнце уже не жгло так нещадно, но жара не спадала. Где-то глухо урчали трактора. По дороге проносились машины, увлекая за собой высокие столбы пыли. Очень хотелось пить. Они сверлили метр за метром, все глубже и глубже.

На пятиметровой глубине бур как будто что-то взял. Извлекли столбик земли, стали внимательно разглядывать. Среди влажной, вязкой, как глина, земли обнаружили кусочки дюраля, крашеной материи и остатки дельта-древесины, которая обычно используется в конструкциях самолетов.

Теперь сомнений не оставалось. Глубоко в земле был самолет…

Евгений Иванович тяжело опустился на теплую землю, сохранившую запах сухого сена, нервно зачиркал спичками, пытаясь прикурить. Спички ломались.

Он сидел на теплой земле, закрыв глаза рукой и стараясь не думать, прислушивался к рокоту тракторов где-то вдали, к голосам людей и не слышал их. А где-то подспудно уже зрели новые заботы – вот уже и молодежь можно поднимать, и о технике для раскопок позаботиться, и воинов Кишиневского гарнизона привлечь. Опять, зажав больное сердце в кулак, бегать, звонить, писать.

И вместе с тем твердо знал: пройдет время, схлынет нервное напряжение, поутихнет немного физическая боль – и он снова встанет на поисковую тропу и пойдет по ней упрямо, настойчиво и неотвратимо. Пока жив.