Текст книги "Дикари, их быт и нравы"

Автор книги: Яков Берлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

III. Братская жизнь

Австралийцы, преследующие кенгуру. Рисунок пером, сделанный австралийцем.

Капитан Веддель, плававший лет сто тому назад у берегов Огненной Земли, рассказывает следующую забавную историю.

Однажды его корабль окружили лодки диких огнеземельцев. Они некоторое время ездили вокруг невиданного ими дотоле корабля, возбужденно толкуя между собой о чем-то: должно быть, они спорили – живое ли это существо, или нет, и не опасно ли приближаться к такому чудовищу. Наконец, набравшись смелости, они взобрались на корабль, оставив, однако, своих жен в лодках. Капитан угостил, чем мог, своих гостей, а женам их, чтобы им не было обидно, послал глиняную миску с вином. Миска возбудила у огнеземельских женщин большое удивление: они передавали ее из рук в руки, разглядывали со всех сторон, пока не расплескали все вино.

Возвращать миску они и не думали, и капитан не настаивал на этом, решив пожертвовать ею для пополнения бедного хозяйства дикарей. Каково же было, однако, его удивление, когда на следующий день он увидел, что женщины разбили миску на мелкие кусочки и, добросовестно поделив их между собой, сделали себе из черепков ожерелья…

Обиталище огнеземельцев.

В другой раз Веддель подарил одному огнеземельцу теплую фуфайку, чтобы тот мог защитить свое тело от обычной там стужи. Дикарь не замедлил надеть на себя невиданную одежду и прыгал от радости, словно малый ребенок. Потом он, однако, стащил с себя обнову, передав ее ближайшему дикарю, который с такой же поспешностью и радостью нацепил ее на себя, чтобы поносить ее несколько минут и передать в свою очередь дальше. И так фуфайка переходила из рук в руки, пока не обошла всех дикарей. Тогда они разорвали ее на лоскутки, которые и поделили между собой…

Подобные сцены наблюдались путешественниками и среди дикарей других стран. Случалось, например, что, желая отличить из всех какого-нибудь австралийца, белый дарил ему в награду невиданный среди дикарей наряд– брюки. Но осчастливленный таким подарком дикарь, пощеголяв день в таком наряде, отдавал его другому, тот– третьему и так далее, пока брюки не перебывали по очереди на всех членах дружного дикого племени.

Европейцу такое великодушие кажется необычайным явлением, редкою добродетелью; но дикари, проявляя его всюду, никогда не подумают хвалиться им и ставить его себе в заслугу, видя в нем нечто вполне естественное и необходимое. Вся жизнь дикарей держится так братским милосердием и глубокой взаимной преданностью, которые делают из дикого племени как бы одно дружное семейство. Сородичи всякий труд предпринимают сообща, поровну делят между собой всякий достаток, вместе пируют и веселятся, а придет беда, – дружно встречают ее всей общиной.

Пещера – жилище первобытного человека.

На охоте и рыбной ловле, при обработке поля и постройке жилищ, – словом, везде, где нужно одолеть крупную работу, можно видеть дикарей за общим дружным трудом. Целым поселком выступали индейцы на охоту за бизоном, понимая, что таким образом их лов будет удачнее. А когда охота приходила к концу, они по справедливости делили всю добычу между отдельными семействами. Австралийский дикарь тоже умеет ценить совместный труд и пользоваться им, где можно.

Для преследования проворного кенгуру целое племя соединяется в одну охотничью компанию. В этой охоте принимают участие не только мужчины, но также женщины и дети, которые всходят на холмы и, вытянувшись в одну линию, резкими криками гонят вниз в долины кенгуру. И когда вспугнутое стадо несется с шумом вниз, их там встречают из засады один за другим целый ряд охотников. Непрерывные крики женщин и детей на холмах, глухой шум от скачков несущихся кенгуру, дикие возгласы мужчин, – все эти звуки сливаются в воздухе вместе и могут не на шутку напугать непривычного человека. Но вот охота кончена; вся добыча собирается, и один из стариков производит между всеми дележ, как велит обычай. Иной раз лов бывает неудачен, так что на 8-10 людей приходится один кенгуру; но и тогда между участниками охоты не бывает никаких ссор и споров. Всякий, получив свою долю, остается ею доволен и весело направляется поджаривать мясо на огне.

Любопытное зрелище представляют и новозеландцы, когда они многочисленной компанией выезжают на рыбную ловлю. Невод, который они берут в таких случаях с собой, достигает более ста метров длины и сработан всеми членами общины.

Но еще интереснее посмотреть, как жители Новой Гвинеи, вооруженные кольями и лопатками из железного дерева, сообща обрабатывают поля. Стройной шеренгой двигаются впереди всех мужчины, взрывая кольями свежую новь; им вслед ступают женщины и разбивают землю на мелкие комья; а позади всех тянется целый ряд детей, окончательно разрыхляющих пашню. В воздухе висит дружная песнь, и в такт ей мерно и плавно поднимаются и опускаются орудия черных работников. Быстро спорится у них работа, – вот и последняя полоса пройдена. Тогда все поле, обработанное общими силами, делится по справедливости между всеми семьями. Такая общинная обработка земли распространена среди многих диких племен и в Азии, и в Африке, и в Америке.

Помогают общинники-дикари друг другу и при исполнении иных крупных работ. Когда житель Каролинских островов захочет построить лодку, он обращается к помощи своих соплеменников и – «как по щучьему веленью» – барка с веслами бывает готова в течение одного дня. Никогда не случается, чтобы кто-нибудь отказывался от подобной работы, хоть она и очень трудна. Всякий считает себя обязанным помочь другому и с радостью принимается вместе с 30–40 товарищами за постройку лодки. Зато, когда работа кончена, устраивается общее празднество, в котором пируют все, от мала до велика.

К подобной дружной совместной работе дикари прибегают особенно часто при постройке жилищ. У берегов в Южной Африке крыша жилищ отличается громадными размерами; для изготовления и установления ее необходимо большое количество рук. Помощников находится, однако, всегда достаточно. Изготовив сообща крышу, несут ее к стенам хижины при пении обрядовых песен.

А вот что рассказывает один путешественник про фиджийцев в Южном Океане.

«Трудно представить более оживленную сцену, чем покрытие кровлей дома. На нее собирается иногда до 300 мужчин и мальчиков. Каждый берет на себя какую-нибудь работу и как будто старается возможно больше шуметь при ее выполнении. Вот, наконец, материал приготовлен, и все, заняв свои места, горячо принимаются за дело. Одни связывают тростник и прутья в пучки, другие кроют ими крышу, третьи утаптывают солому, – и в то время, как кругом кипит работа, воздух оглашается шутками, смехом и громкими криками веселых и дружных работников».

Внутренний вид дома алеутов.

Дружно работают дикари-общинники, – в дружбе и согласии они живут. Все имущество у них считается общим: охотничьи угодья, покосы, стада, пахотная земля, иногда и жилища. Пока в лагере эскимосов есть хоть один кусок мяса – его считают общей собственностью, и при дележе раньше всех вспоминают бездетных вдов и больных. Если эскимосу понадобится лодка и охотничье ружье, он всегда может взять их у того из своих сородичей, который имеет их в излишнем количестве. Иной раз эскимос сам раздает, что накопил за свою жизнь, оставаясь сам нищим. Вот сцена, свидетелем которой был один европейский путешественник:

«Богатый эскимос устроил праздник. Все соседи были созваны. Игры, песни, танцы и пиршество тянулось несколько дней.

В последний вечер, когда весь запас пищи оказался истощенным, хозяева, празднично разодетые, принялись одаривать всякого гостя каким-нибудь подходящим подарком. Они роздали так десять ружей, десять полных костюмов, двести ожерелий и бус и великое множество всяких мехов. После этого хозяева сняли с себя свою праздничную одежду и, отдав ее гостям, оделись в старые поношенные платья и сказали: „Друзья, мы доказали вам нашу привязанность. Мы теперь беднее, чем кто-либо из вас, – но это нас нисколько не печалит. У нас ничего нет больше. С нас достаточно вашей дружбы!“».

Не менее дружно живут и другие дикари. Делиться между собой всяким достатком, помогать сородичу, когда он нуждается, – это их основной закон, отступить от которого считается великим грехом. Потому-то у кафров в Африке тот, кто зарежет барана и не пригласит на пиршество односельчан, – почитается за вора. Понятно, после этого, что удивлению дикарей не бывает пределов, когда они узнают, что европейцы живут совсем по другим правилам.

Раз как-то, например, белый стал рассказывать самоанцу, что на его родине не всем одинаково живется, что рядом с богачами там ходят толпы голодных и бездомных людей. Но самоанцу оказалось трудно втолковать такую вещь: видно, он слишком привык к братской жизни на своем острове. «Как же это нет пищи? – спрашивал он с изумлением белого. – Разве у бедного нет друзей? Ты говоришь, – ему негде жить. Где же он рос? Разве нет жилищ у его товарищей? Разве у вас люди не имеют любви одни к другим?»

Другой раз вождь дикарей с острова Тонга (в Полинезии) стал расспрашивать белого про европейское житье-бытье. Он долго не хотел верить, что в Европе все надо покупать и что там едят в чужих домах редко и только по особому приглашению. А потому он начал смеяться над скупостью и себялюбием белых людей. «У нас голодный может войти в. любую хижину и утолить голод, не ожидая приглашения со стороны хозяев», – прибавил он в поучение.

Как члены одной семьи живут между собой общинники-дикари; они иной раз и селятся всей общиной под одной крышей. Такие общинные жилища встречаются во многих диких странах. На дальнем и суровом севере алеуты устраивают себе громадные подземные жилища, выкапывая ямы в 100 метров длины и 10 ширины и прикрывая их сверху кровлей из хвороста и глины. Многочисленным обитателям этого жилища – их набирается иной раз до 300 человек – бывает здесь тепло и в самую лютую стужу. Жильцы живут там «в тесноте, да не в обиде», никогда не бывает у них ссор, а бранных слов в их языке даже нет. Только с тех пор, как к ним стали ездить европейские промышленники, они впервые узнали, что существуют такие слова.

Даяки на острове Борнео тоже мастерят большие постройки для житья в них целой общиной; но они устраивают их не под землей, как алеуты, а над землей, на сваях; им ведь не приходится бояться холодов, а от наводнения или нападения хищного зверя и коварного врага «воздушное жилище» всего лучше может укрыть. Размерами эти жилища бывают хоть и поменьше алеутского, – но все же вмещают в себе по 100, а то и по 200 общинников.

Общинные дома даяков.

Встречаются еще и надводные общинные жилища: их строят, например, новогвинейцы. Но самые искусные мастера в постройке общинных жилищ – это земледельческие племена индейцев Северной Америки. Из камня и кирпича они общими силами и для общего пользования возводят дома в 3–4 этажа вышиной, с главным корпусом и флигелями. Такие дома дают в себе приют столь многочисленному населению, что их можно назвать городами. Каждая семья имеет там свою «спальную залу», а для еды и пиршеств, для молитв и собраний в подземельи есть громадная общая зала, уставленная вдоль стен скамьями, с очагом посредине: на нем постоянно курятся ароматические травы. А часы отдыха обитатели такого дома-города проводят вместе на больших балконах, наслаждаясь курением табака и развлекаясь болтовней.

Мы познакомились с общественным житьем-бытьем дикарей и знаем теперь, что вся их жизнь держится на взаимной помощи и дружбе. Все здесь стоят за каждого, а каждый за всех. Поэтому, когда случится, что какой-нибудь чужак обидит общинника, причинит ему вред или совершит над ним какое-либо насилие, – за него вступаются его товарищи по союзу и родичи по крови; и они не успокаиваются, прежде чем не отомстят, как велит обычай, обидчику. Это каждый считает своей священнейшей обязанностью.

Вот что рассказывает, например, путешественник про австралийца.

«Самый священный долг из всех, который знает туземец, это – мщение за смерть своего родича. Пока он не выполнит этого долга, его постоянно преследуют укорами старые женщины; если он женат, его жены скоро его покидают, если не женат, – ни одна молодая женщина не станет говорить с ним. Его мать постоянно будет жаловаться и плакать о том, что родила такого недостойного сына. Его отец будет относиться к нему с презрением. Всюду его будут встречать одни упреки и насмешки».

Внутренность дома в Коридо, в Новой Гвинее.

Но отступники от векового обычая кровной мести– редкое явление среди дикарей. Этот обычай, напротив, в большом почете у них. Чтобы отомстить за своего родного, дикарь перелезает горы, пробирается по непроходимым чащам, переносит голод, жажду и другие лишения, которые встречаются ему в пути. Жажда мести беспрестанно мучит его и заставляет забывать обо всем остальном.

И он не находит себе успокоения до тех пор, пока не покарает убийцу.

Так блюдут повсюду дикари обычай кровной мести. И под его защитой жизнь становится безопаснее, потому что страх перед беспощадной местью удерживает дикаря нередко от причинения иноплеменнику зла и насилия. Так, общинник чувствует помощь своих товарищей даже тогда, когда находится вдали от них, на чужой стороне. Хотя он и явится туда одиноким, – там знают, что он не одиноко живет на свете, а в союзе с другими, и что эти другие постоят за него горой во всяком деле. Выходит, что общинники, точно в сказке, следуют невидимками за своим товарищем, куда бы тот ни пошел, и охраняют его от беды…

И разве не ясно после этого, что общинники всегда и всюду нужны друг другу, – нужны для исполнения трудной работы, для помощи в нужде, для взаимной защиты, нужны, наконец, для того, чтобы скрасить свою жизнь весельем и празднествами, играми и плясками, до которых такие охотники все дикари[2]2
  Об этом подробно рассказано ниже, в очерке – «Делу – час, потехе – время».


[Закрыть].

Трудна и тяжела жизнь дикарей, – что и говорить! Но им пришлось бы совсем плохо, если бы они не держались так дружно в своих обществах. Пришел бы тогда конец всякой радости, довольству и веселью в их жизни, – осталась бы им одна тяжелая нужда да забота. Сама природа – суровая и безучастная к человеку – научила дикарей искать друг в друге помощи. В одиночку они никогда бы не сумели справиться с невзгодами жизни среди дикой природы, задавили бы эти невзгоды дикарей, – и они потеряли бы человеческий облик и сгинули бы в непосильной борьбе. Только в дружном союзе с подобными себе дикарь становится человеком, – «выходит в люди». Недаром, значит, наша пословица говорит, что «дружно – не грузно, а врозь – хоть брось».

* * *

Мы уже говорили о том, что теперешняя жизнь дикарей, идет так, как шла в старину и жизнь европейских народов, И точно, когда-то наши предки жили такими же общинами, какие встречаются теперь повсюду у дикарей, Они были так же тесно связаны друг с другом, такими же братскими были их отношения. Так же поддерживали они друг друга в труде и нужде, и так же свято блюли обычай кровной мести. И было время, когда они других, кроме таких союзов, не знали.

Такие же небольшие союзы стали слагаться для ведения войн или для обширных земледельческих работ но орошению. Рассеянные прежде и независимые друг от друга племена стали сливаться в один народ, и в этом новом обширном союзе не могли уже держаться прежние порядки. Одни роды стали теперь возвышаться над другими, взяли власть в свои руки; люди стали разниться друг от друга по происхождению, по занятиям, по правам и обязанностям. Началась для них новая жизнь, – жизнь государством.

Европейские народы давно уже познакомились с этой жизнью. Но все же прежние, догосударственные порядки общинной жизни не исчезли среди них и до нашего времени. Так, у наших крестьян во многих местах до сих пор сохранились общинное пользование пахотной землей, лесом, лугами; крепко держатся они и славного обычая взаимопомощи. В страдное время, когда нужно скорее управиться с работой, они постоянно оказывают друг другу помогу – «помочь», как говорят великоруссы, или «толоку», как называют ее белоруссы. О плате за труд всякий и подумать тут постыдится. В Олонецком крае можно и теперь наблюдать при постройке жилищ сцены, подобные тем, которые мы видели у дикарей. На эту работу собирается вся деревня, вся община – иногда даже несколько близлежащих общин – со своими орудиями. В лес едут и мужчины, и женщины длинной вереницей в 20–30 и более подвод. Лес рубится сообща, сообща взваливается на подводы, и в 2–3 приема на деревенской улице нагромождаются целые горы бревен, привезенных помочью. Хозяин угощает помочан и начинает строиться, опять-таки прибегая, когда нужно, к помочи.

Так держатся в народной жизни порядки и обычаи стародавних времен.

IV. Мирские дела

Старинный индейский «вампун», заменяющий наши письменные документы.

«Если бы мы отступили от праотческих обычаев, нас постигла бы верная гибель».

Так говорили однажды туземцы Бразилии посетившему их европейцу. И то, что они говорили, – то думают все дикари. Древние обычаи повсюду свято чтутся и строго соблюдаются среди них, как бы бессмысленны и стеснительны ни были их предписания. Этими обычаями определяется каждое действие в жизни дикарей вплоть до самых незначительных мелочей, и удивленным европейцам случалось нередко наблюдать у самых грубых дикарей такие сложные и запутанные церемонии, которые напоминали им этикет испанского двора или китайских мандаринов.

Про индейцев Южной Америки рассказывают, что их приветствие продолжается по крайней мере десять минут. Индейцы, алгонкины, уходя из дому, должны, следуя обычаю, пить с одного края чашки, а возвращаясь – с другого. А у индейцев, мбаясов, замужним женщинам не позволяется есть бычачьего или обезьяньего мяса, девушкам же строго воспрещается мясо всякого млекопитающего или рыбы, «если эти последние длиннее одного фута».

Индейский мальчик из племени чинуков с искусственно удлиненным черепом. (Иметь такую форму головы считалось обязательным для всех членов племени. Кто, вопреки обычаю, имел естественную форму головы, тот встречал повсюду презрение и нередко изгонялся из племени или продавался в рабство).

У самоедов обычай запрещает женщинам есть голову оленя или проходить позади очага; у монголов считается грехом вынимать ножом мясо из горшка, дотрагиваться кнутом до стрел, выливать жидкость на землю… А у сакалавов на Мадагаскаре запрещается: спать, обратив голову к югу; подметать жилище, начиная с северной стороны; спать на изнанке циновки; облупливать банан зубами; есть петуха или угря, давать в руки ребенку зеркало, плевать на огонь и совершать еще тысячу других вещей.

Словом, вся жизнь дикаря опутывается целою цепью сложных вековых обычаев, с которыми ему приходится соображаться и тогда, когда он ест, и тогда, когда он спит, когда встает и когда ходит, когда веселится и когда работает.

И как ни стеснительны все эти правила и предписания в жизни дикарей, их начальники, чтобы напоминать постоянно себе и другим о своем высоком положении, придумывают для себя еще особенные церемонии. Послушайте только, что за процедуру проделывает «большой начальник» в области Конго, прежде чем утолить свою жажду:

«Прежде всего он берет в рот лист, в то же время кладя три камня в чашу, предназначенную для вина. Чашу эту держит один „придворный“, другой наливает в нее пальмовое вино, в то время как третий обязан подать ее, наполненную до краев. Два человека заняты тем, что неистово колотят в оглушительный колокол во время всей церемонии; одна женщина, стоя позади начальника, поддерживает его, а две другие опускаются перед ним на колени и, закрыв глаза, хлопают в ладоши. Сам же начальник должен при питье закрыть глаза и не отрывать чаши ото рта до тех пор, пока не осушит ее до дна».

Пожалуй, и при китайском дворе не знали более бессмысленной, чем эта, церемонии!

Не нужно, однако, думать, что обычаи дикарей только и содержат, что подобные нелепые предписания; их главное значение совсем не в этом: выработанные вековою народною мудростью, свято чтимые, они заменяют дикарям наши писанные законы и устанавливают в их обществе строгий порядок и житейскую справедливость.

Мы уже знаем, как, согласно вековым обычаям, дикари оказывают друг другу во всем подмогу и поддержку. Те же обычаи определяют точно, как разрешать всякие мирские дела, как разбирать возникающие споры и раздоры, как судить провинившегося.

Все общественные дела – будь то вопрос о договоре с соседями, о выступлении в поход или на охоту – обсуждаются дикарями совместно на их общих собраниях. На площади посреди поселка, обнесенной плетнем, или в специально предназначенном для того, с особым старанием отстроенном общественном доме, собираются все взрослые члены общины, за исключением женщин, которым под страхом жестокого наказания запрещается присутствовать на подобных совещаниях. И тогда начинаются бесконечные рассуждения о более или менее серьезных вопросах жизни. Но как бы жгучи ни были эти вопросы, порядок на собраниях никогда не нарушается, оратора никогда не прервут, и все внимательно слушают его, хотя речи длятся иной раз по нескольку часов подряд.

Собрание краснокожих Северной Америки. Посол с вампумом в руках излагает договор.

Европейцам часто приходилось при этом удивляться ораторскому искусству дикарей, выразительности их языка, изящности и размеренности их жестов. Особенно много интересного представляли большие собрания краснокожих Северной Америки. Они открывались одним из присутствующих вождей именем «Великого Духа», к которому он воссылал молитву о даровании мудрости собравшимся. Потом выступали, соблюдая строгий порядок, отдельные ораторы, из которых каждому предоставлялось минут 5 для размышлении, для того, чтобы он собрался с мыслями и не упустил в своей речи ничего важного. При сложных и запутанных делах главный оратор держал в руке связку различных палочек и, обсудив какую-нибудь сторону дела, передавал одну палочку близ сидевшему вождю, как бы закрепляя сказанное. Эта палочка становилась для получившего ее как бы говорящей, – с такой точностью он мог вспомнить, глядя на нее, соответствующее место в речи оратора; и когда шли дальнейшие обсуждения вопроса, он следил за тем, чтобы не было неправильных изложений и истолкований главной речи.

Криками одобрения собрание принимало то или другое предложение выступающих ораторов, подобно тому, как это делалось некогда на народных вечах в вольном Новгороде. Для закрепления принятых решений – особенно в случае заключений каких-либо договоров с соседним племенем – индейцы, не ведавшие нашей грамоты, прибегали к другому письму, – не буквами, а раковинами. Послы, прибывшие для переговоров, приносили с собой «вампумы», – пояса, состоящие из шнурков с нанизанными на них разноцветными раковинами. Произнося свою речь, они одновременно старались обратить внимание слушателей на отдельные части вампума, так что содержание речи и сочетания раковин связывались в одно целое в их представлении. При той поразительной памяти, которою отличаются дикари[3]3
  Один австралиец, например, мельком видавший белого, узнал его сейчас же когда они опять встретились через 14 лет.


[Закрыть], неудивительно, что, глядя потом на вампум, индейцы могли слово за словом восстановить всю произнесенную при его передаче речь. И потому-то индеец ссылался для доказательства своей правоты с такой же уверенностью на отдельные места вампума, с какой мы ссылаемся на письменные документы[4]4
  О подобных и других способах закрепления слова и мысли у дикарей будет подробнее рассказано ниже в очерке «Класс приготовительный».


[Закрыть].

Там же, где ведутся все общественные совещания дикарей, – там временами чинится и суд над провинившимся, и произносятся приговоры правды и справедливости. Повсюду на эту должность судей назначаются старые, но еще не потерявшие своей силы, члены племени. Кому как не им знать древние обычаи страны? Кому как не им владеть житейской мудростью в странах, где нет ни школ, ни книг, и разрешать правильно спорные вопросы? Слова этих старых людей– закон для молодых; к их голосу обязаны прислушиваться даже властные вожди там, где они есть.

И вот эти люди собираются, чтобы общим советом разобрать жалобы и постановить приговоры. Кто совершил проступок, тот несет, по определению этого совета, действующего в строгом согласии с древними обычаями, соответствующие наказания: подвергается палочным ударам, изгнанию из племени, иногда смертной казни. Эта последняя кара постигает убившего соплеменника или нарушившего священные обычаи страны. К приговорам своего суда дикари питают необычайное уважение и безропотно подчиняются им. «Если индеец-крик, – рассказывает один писатель, – обвинялся в проступке, за который наказанием служила смерть, то не медлил явиться пред лицо совета стариков. Если обвинение было доказано, его присуждали к казни, которую он должен был совершить над собой по истечении пяти дней. Затем его отпускали. Господин самому себе, он возвращался домой, чтобы провести последние дни в среде своих близких, и, когда наступал роковой день, он приходил и занимал свое место у столба смерти». Так высоко чтит дикарь обычаи родного племени. Следующий случай может послужить этому красноречивым доказательством.

Однажды индеец был приговорен своим племенем к смерти за убийство. Белый колонист дал ему лошадь, чтоб он спасся бегством от грозившей ему участи. Но, скрывшись темною ночью, индеец вернулся уже к утру обратно, чтобы занять свое место у «столба смерти». У него «не хватило духу», как он говорил, уйти от того наказания, к которому он был приговорен по обычаям отцов…

Разве этот дикарь не напоминает великого Сократа, когда тот, приговоренный своими согражданами к смерти, из уважения к законам родного города отказался от возможного побега из темницы?..

У дикарей существует своеобразный способ разрешения различных тяжб, который был когда-то в почете и среди европейских народов и назывался у них «ордалиями», или «божьим судом». Чтобы узнать, кто из тяжущихся прав, их подвергают испытанием водой или огнем. Обвиняемого бросают, например, связанным в воду, в ожидании, что он не утонет, если не отягощен виной; или заставляют пробежать по раскаленным угольям, лизать раскаленное железо или опускать руку в расплавленный свинец, при чем думают, что невиновный может проделать все это безнаказанно. Сцена подобного суда, распространенного среди многих негрских племен, представлена на нашем рисунке. Обвиняемому дают съесть «волшебные пилюли» – по имени «каске», – приготовленные из коры одного дерева. Если обвиняемого вырвет каске, он торжественно объявляется невиновным, и его обвинитель должен заплатить крупный штраф. В противном случае вина судимого считается доказанной, и он присуждается к смертной казни. Рассказывают, что каске вызывает рвоту, если перед ее приемом выпить немного масла. А так как всей судебной процедурой заведует колдун[5]5
  О диких колдунах рассказано ниже в очерке «Сказочные люди».


[Закрыть], то он умеет, если он задобрен подарком, сделать и заведомо виновного человека– невиновным. «Шемякин суд» известен, значит, и дикарям…

«Божий суд» у негров.

Совсем особенное, невиданное нигде больше, правосудие существует у эскимосов.

Вот что рассказывает о нем известный исследователь полярных стран – Нансен, проведший среди эскимосов долгую зиму:

«Потерпевший приглашает своего оскорбителя к барабанной пляске, которая сопровождается пением. Вокруг спорящих собирается многочисленная толпа, среди которой находятся также женщины и дети. Ударяя в тамбурин или большой барабан, вышедшие на поединок поют песни, в которых высмеивают друг друга. В песнях рассказываются все обиды и несправедливости, которые один потерпел от другого. Тот, чья песня имела больший успех и вызывала смех у публики, оставался победителем. Таким образом обсуждались даже самые тяжелые преступления. Для нас такой суд показался бы, пожалуй, легкомысленным, но для впечатлительных и честных эскимосов и этого осуждения достаточно. Самое ужасное для эскимоса – показаться смешными презренным в глазах соотечественников. Случалось, что посрамленный на таком поединке человек бежал из родных мест».

Когда читаешь это описание, становится понятным, почему другой исследователь полярных стран сказал про эскимосов:

«Образованный европеец, прожив среди них более или менее продолжительное время, чувствует к ним известного рода пристрастие за их понятия».

И если читатель вспомнит то, что рассказано в этом и другом очерках об обычаях дикарей, – он, верно, согласится, что не одни эскимосы заслужили такое к себе отношение…