Текст книги "Танец Черных мантий"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Я должен был её убить. – Он смотрел безжизненным взглядом куда-то в закопченный потолок.

– Нельзя тебя за это винить, учитывая… – я ожидал, что он ответит.

– Именно. А Гриффо ведь знал… – Его голос стал таким слабым, что я должен был склониться над ложем и почти приложить ухо к его губам.

– Он знал ее тайну?

– Угрожал мне… что убьёт отца…

– Убьёт его, если ты расскажешь обо всём, что узнал? Разве не так?

Он лишь прикрыл глаза, немо соглашаясь с моими словами. Я был уже близок. Очень близок, и я не мог выпустить из рук этого кончика нити, благодаря которой у меня была надежда пройти через лабиринт.

– Ты лишь уничтожил зло, Захарий, – заключил я. – Ибо ты видел зло, правда?

Он вновь опустил веки.

Этот разговор длился еще долго, прежде чем я узнал обо всём, что случилось в тот вечер. И признаюсь откровенно: я не ожидал, что с виду невинное расследование заведёт меня настолько далеко. Я пробовал себе представить, что чувствовал молодой Клингбайл, обнимая, целуя и прижимая эту девку. Что чувствовал, переживая с ней блаженство, слыша её стоны, чувствуя ее ладони на своём теле и ноги, которые обвивали его бёдра? И что почувствовал, когда из пальцев её рук выросли когти, а лицо превратилось в ужасную морду? О чем думал, видя, как зрачки любимой становятся ядовито жёлтыми и вытягиваются по вертикали? Когда почувствовал на ключице укус острых как бритва клыков? Не поддался ужасу, не позволил, чтобы его растерзала. Схватился за кинжал. Бил, колол, резал. Так долго, пока не замерла в его объятиях. А мертвой была уже снова лишь красивой нагой девушкой с ангельским личиком. Наверное, он бы решил, что обезумел или был околдован. Если бы не тот факт, что Гриффо поговорил с ним один на один и пригрозил, что если Захарий кому-нибудь откроет тайну Паулины, то юноша никогда не увидит своего отца среди живых. Итак, молодой Клингбайл признался во всём и молчал. Я мог только искренне восхищаться силой его духа, которая дала ему силы вынести все страдания.

Я оставил его изнурённым разговором, понимая, что должен найти ответы на несколько вопросов. Наиважнейший из них звучал: почему Фрагенштайн не приказал прикончить убийцу своей сестры? Почему так упорно старался сохранить ему жизнь?

***

Я не намеревался рассказывать старому Клингбайлу о том, что услышал. Когда придёт время, узнает всё. Итак, я сообщил только то, что Фрагенштайн будет официально обвинён Святой Службой.

– Мне нужны люди, – сказал я. – Могу послать за моими собратьями в Равенсбург, но предпочитаю уладить дело по-быстрому.

– Но ведь вы инквизитор, – сказал он.

– О да, – я кивнул головой. – Но если соизволите меня просветить, как ворваться в дом Гриффо и одолеть его стражу, то я воспользуюсь вашим мудрым советом. Мне нужны несколько мужчин с молотами и ломами. Я видел дверь в резиденцию Фрагенштайнов и не хотел бы провести под нею ночь, умоляя, чтобы мне открыли. А Гриффо готов на всё. Не задумываясь, воспользуется возможностью бегства, думаю даже, не задумается меня убить, если только предоставлю ему такой шанс. А я ради ваших двух тысяч крон могу жить, но не намерен ради них умирать. Клингбайл покачал головой.

– Вижу, вы подняли цену, – сказал он. – Но я честный человек и люблю своего сына. Значит, дам вам столько, сколько потребуете. Хотя… – он понизил голос, – я мог бы уже ничего не давать, не так ли?

Я призадумался над его словами. В данный момент на мне лежал инквизиторский долг раскрытия дела. Я не мог выехать из города без допроса брата Паулины и доведения всего до конца.

– Могли бы, – согласился я.

– Вы получите свои деньги, – пообещал он. – А эти лишние пятьсот крон – моя плата за голову Гриффа.

– Вы её не получите.

– Я – нет. Мне будет достаточно самой мысли, что вы занимаетесь им с присущим Святой Службе усердием. – Он улыбнулся мечтательно. – Ба, я дам вам нечто более ценное, чем деньги, господин Маддердин. Я дам вам рекомендательные письма к моим деловым партнёрам, дабы с этого момента они знали, что вы являетесь другом друга.

– Это очень щедрое предложение, – сказал я. Должен признать, что с вами было приятно работать, господин Клингбайл.

– Помните, однако, об одном, господин Маддердин. Не меняйте правила в ходе игры. Вы еще молодой человек, и я прощу вам азарт при торгах. Но поверьте мне, величайшее сокровище, которым можно обладать на свете, это доверие. Если разойдётся слух, что вы им злоупотребляете, утратите всё.

Я обдумал его слова.

– Надеюсь, вы будете довольны результатом, – сказал я. – В конце концов, полторы тысячи крон на дороге не валяются.

– Пятьсот добавлю вам как премию, – закончил он. – От чистого сердца.

В течение двух часов купец привёл ко мне шестерых здоровяков, как я и хотел, вооруженных молотами, топорами и ломами. Согласно закону и обычаю, я привёл их к присяге как временнообязанных Святой Службы. Я был уверен, что им будет, о чём рассказывать до глубокой старости. Однако я решил, что будет неплохо, если в их рассказы вплетётся нотка драматизма.

– С этого момента вы, как временнообязанные Святой Службы, подпадаете под юрисдикцию Инквизиции, – объявил я.

Они меня не поняли. В этом предложении было слишком много слов столь длинных, что за время их произнесения можно опорожнить кружку пива. Тогда я решил приблизить к ним проблему с помощью языка, который, может быть, поймут лучше.

– Если не выполните приказы, будете убиты, – произнёс я. – Те, кому повезёт, на месте. Неудачники – только после допросов.

Улыбки погасли на их лицах столь же быстро, как пламя свечей, срезанное саблей. Это был тот эффект, на который я расчитывал, и я обрадовался, что не обманулся.

– Вперед, господа, – приказал я.

***

Начиная операцию против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Однако я знал, что законники-чистоплюи смогли бы отыскать в моих действиях некоторые неувязки. Например, я же обязан сверить показания Захария с показаниями Гриффо. А говорил ли бредящий узник правду? Может он лишь свято верил в собственные слова, родившиеся в результате видений, вызванных горячкой и болезнью? И даже если я поверил словам сына купца Клингбайла, то обязан был обратиться к бургомистру и начать официальное дознание. Почему я так не сделал? Так вот, во-первых, я верил в правдивость признаний Захария. Отнюдь не потому, что я был наивным, легковерным и благодушным человеком (хотя мы, инквизиторы, и являемся тем бальзамом, что исцеляет раны мира). Я верил его словам, потому что истинный Слуга Божий должен доверять интуиции, веря, что есть она щедрым даром Всевышнего. Во-вторых, я знал, что привлечение бургомистра и инициирование административных процедур приведёт лишь к тому, что Гриффо выиграет время на подготовку отпора. Я не нарушил закон, а только слегка его обошёл. Но если Фрагенштайн окажется добропорядочным гражданином, а признания Захария бредом безумца, то, Господи, спаси и сохрани бедного Мордимера.

Поместье Фрагенштайна хранила калитка в каменной стене, хватило нескольких ударов тяжелыми молотами, чтобы путь стал свободным. Однако я знал, что хуже пойдёт с дверями самого дома. Когда я гостил здесь первый раз, то заметил, насколько надёжны эти врата, сооружённые из толстых балок, окованных железом. А окна первого этажа, очень высоко поднятого первого этажа, закрывали на ночь, затворяя прочные ставни. Значит, следовало проявить смекалку, а не грубую силу. Я взял в руку колотушку и постучал. Раз, другой и третий. Наконец раздалось шарканье.

– Чего надо? – я услышал голос кого-то, кто явно был очень сонным и очень недовольным.

– Именем Святой Службы, открывай! – крикнул я.

Воцарилась тишина. Я не допускал, что привратник подумал, будто кто-то глупо шутит. Ложная выдача себя за служителя Инквизиции грозила наказанием кастрацией, нарезанием ремней из кожи и сожжением на медленном огне. В связи с вышеуказанным фактом, на белом свете немного попадалось столь смелых шутников.

– Спрошу моего хозяина, – на этот раз мы услышали голос, который уже не был ни сонным, ни недовольным.

– Если не откроешь двери, будешь обвинён в соучастии в преступлении, – сказал я громко. – Тебя будут пытать и сожгут!

Я дал ему минуту, чтобы он правильно понял значение этих слов.

– Считаю до трёх, после чего прикажу выбить дверь, – заявил я. – У тебя есть семья, парень? – спросил я более мягким тоном и подождал немного: – Раз!

Я услышал скрежет отодвигаемой задвижки. Я улыбнулся. – Два! Двери заскрипели.

– Три!

Я стоял напротив седобородого и седовласого мужчины, который вглядывался в меня с нескрываемым ужасом. Я переступил порог.

– Бог с тобой, добрый человек. – Я похлопал его по плечу. – Проводи нас к господину Гриффо.

– Но хозяин сейчас спит… – пробормотал он.

– Разбудим, – пообещал я мягко и легко его подтолкнул. – Веди, – приказал я.

Фрагенштайн должен был нас услышать. Может стук в двери, а может, еще раньше, выламывание калитки, ведущей во владение. В любом случае, он собрал вокруг себя нескольких слуг (я слышал возбуждённые голоса) и забаррикадировался вместе с ними в покоях на первом этаже. Я знал, что они смогут там долго защищаться, был также уверен, что Гриффо успел послать кого-нибудь за помощью. Может к бургомистру, а может к отцу. Городские власти не cмогли бы ничего сделать, но если бы граф прислал отряд солдат… Теоретически, они должны немедленно перейти под командование Службы, но на практике их прибытие означало бы колоссальные осложнения. А я не желал себе осложнений в этой и так чрезвычайно непростой ситуации. Утешало меня только одно: Фрагенштайн, оказывая сопротивление, признал свою вину. Поскольку человек с чистой совестью примет инквизиторов с сердечной улыбкой на устах, а не побежит в укрытие, заслоняясь вооружёнными слугами.

– Гриффо Фрагенштайн, – воззвал я. – Именем Святой Службы требую, чтобы ты открыл двери!

Это не было действием в расчёте убедить хозяина. Он ведь знал, с кем имеет дело. Однако он мог внушить своим людям, что на них напали грабители или шайка, нанятая кем-нибудь из конкурентов. Даже мирно настроенных людей легко склонить к убийству бандитов. Намного труднее их склонить к убийству инквизиторов. Из-за двери я услышал шум взволнованных разговоров.

– За выдачу Гриффо Фрагенштайна назначена большая награда, – сказал я громко.

Я не разминулся с истиной. Тот, кто выдаст своего нанимателя, получит благословение во время святой мессы, и мы будем искренне молиться о его спасении. Разве может быть большая награда?

Шум разговоров, доносящихся из-за двери, перешёл в крик ссоры.

– Приставить таран! – звучно приказал я. – Никого не брать живым! Лучники – к окну!

Сейчас убежище Гриффо напоминало гнездо разъяренных шершней.

Открывааааем! – до моих ушей донёсся отчаянный крик. Я ожидал такого решения, было только интересно, где Фрагенштайн.

Отодвинули засовы, и я вошел внутрь. В зале я насчитал шестерых мужчин. Здесь они могли защищаться почти до бесконечности, разве что их взяли бы огнем или голодом. Однако они смиренно покорились одному звуку слов «Святая Служба». Сейчас все они стояли на коленях у стены.

– Господа, встаньте, – попросил я мягко. – Ведь никто вас не винит за грехи вашего господина. Скажите только, куда же он делся?

Ответом было молчание.

– Ну что ж, – сказал я. – А я хотел быть вежливым. Раз так…

Я дал знак моим людям, они схватили одного из слуг Фрагенштайна. Бросили его на пол, выкручивая ему руки назад.

– Заткните ему пасть, – приказал я. Потом взял его правую кисть в свои руки.

 
Сорока кашку варила.
Своих деток кормила.
Этому дала в горшочке,
Этому дала в кастрюльке,
Этому дала на мисочке,
Этому дала на ложечке,
 

– продекламировал я.

На слове «горшочек» я сломал ему мизинец, на слове «кастрюлька» безымянный палец, на «мисочке» средний, а на «ложечке» указательный.

Признаюсь, идея скрасить пытки детским стишком пришла мне в голову неожиданно. Я когда-то слышал о человеке, называемом Весёлым Палачом из Тианнона, который допрашивал людей, радостно при этом напевая. И говорят, будто не жестокость истязаний, а именно эти припевки больше всего ужасали жертв. Итак, я решил испробовать подобный способ, ибо должен был быстро получить ответ на вопрос, куда делся хозяин. Очень быстро. Ведь кто мог знать, не проложил ли Гриффо тайный подземный ход, ведущий в сад или даже за пределы владения? И сейчас не убегал именно по нему? А тогда ищи ветра в поле.

– Ну, хорошо, вторую руку, – велел я. – Сейчас, обожди, – добавил я с притворным удивлением. – Он, кажется… хотел что-то сказать… Отпусти.

Пытаемый мною мужчина судорожно вздохнул. Слёзы из глаз его лились ручьём.

– Эй, мальчики не плачут. – Я похлопал его по щеке. – Говори!

– Исчеееез зааа стеееенооой, – зарыдал он. – Ей-боооогууу…

– Никто не исчезает за стеной, – прервал я его. – Давай левую руку!

– Умоляяяяяю! Нееееет!

Мне пришлось заткнуть этот крик, и он упал мне под ноги как мешок.

– Следующий! – приказал я. – На этот раз начнем с выковыривания глаза.

Следующий оказался человеком благоразумным и сильно привязанным как к правому, так и к левому глазу.

– Дверь… есть… тайная… здесь! – крикнул он, прежде чем кто-либо успел до него дотронуться. – Достаточно упереться!

Действительно, в месте, на которое он указал, был тайный проход. Я взглянул. Вниз вели деревянные степени. Я приказал связать арестованных, взял канделябр и двинулся по лестнице.

Как я и предполагал, тайный коридор вёл в сад, и его выход находился под шатром, образованным ветвями раскидистой ивы. Однако в этом я удостоверился чуть позже, поскольку Гриффо не пытался бежать. Он метался по библиотеке и торопливо складывал тома в большой мешок. Если бы не эта достойная сожаления алчность или – кто как желает – пристрастие к книгам, наверное, он сумел бы сбежать и выиграть время.

Он заметил, как я вбегаю в покои, и бросил в меня кинжал. Очень ловко, быстро и со сноровкой, выдающей опыт. Я не успел уклониться, и лезвие вонзилось мне в грудь.

– Мой Бог, как же я был предусмотрителен, – сказал я, стряхивая нож, застрявший в плетении кольчуги.

Фрагенштайн взбешённо выругался и кинулся в сторону дверцы, находящейся рядом с библиотечным шкафом. Недолго думая, я схватил стул и кинул им в Гриффо. Это была добротная мебель. Дубовая, резная, тяжелая. Попал ему прямо в спину. Я подбежал и пнул лежащего в живот, а когда он скорчился, приложился по почкам. Он заскулил.

– Выходит, вы адепт тёмных знаний, – заключил я, внимательно осматривая покои. – Надо же, надо же… Кто бы подумал.

Гриффо отёр лицо от крови и уставился на меня взглядом крысы, загнанной в угол подвала. Но крысы по-прежнему опасной, дети мои, и я понимал, что должен быть начеку, дабы он не вцепился мне в горло.

Я посмотрел на книги, лежащие на столе, взял первую попавшуюся. Я открыл её и присвистнул.

– Знаете персидский? – спросил я.

– Персидский, арабский и иврит. – В его голосе я не слышал ни злости, ни страха. Он либо уже смирился с судьбой, либо рассчитывал на её счастливую перемену. – Греческий, а также латынь, – добавил он.

– Ну-ну, – вымолвил я с нескрываемым удивлением. – Вы выдающийся человек, господин Фрагенштайн. Мало того, что ловкий купец, так ещё ученый и знаток тайных знаний.

Похоже, он не ожидал, что инквизитор будет делать ему комплименты, поэтому посмотрел на меня с изумлением. А чего он ждал? Что я с истошным криком начну махать кадилом, кропить вокруг святой водой и возносить молитвы?

– Признайтесь мне, сделайте одолжение, какова была цель всего этого? – я обвёл вокруг рукой.

– Я отыскал заклинание, способное вернуть мне Паулину, – ответил он. – Было только одно условие…

– Жизнь её убийцы, – я прервал его.

– Именно!

– Поэтому вы не позволяли умереть Захарию. – Я покачал головой. – Вы хотели в подходящий момент принести его в жертву. Мучили его, но, всё же, следили, чтобы мука не обернулась смертью.

– Именно так! И сейчас я вам кое-что скажу, господин Маддердин. – Он посмотрел на меня горящим взглядом. – Позвольте мне провести обряд. Что вам жизнь сына какого-то купчишки?! Сколько он вам предложил? Я перебью его предложение десятикратно! Стократно, если хотите. Отдам вам всё имущество. Все, чем обладаю. Одни эти книги стоят состояние, а у меня есть ещё и золото, и недвижимость… Если потребуется, отец…

Я прервал его, подняв руку.

– Это только отрава, – сказал я. – Ничего не стоит, как и ваша жизнь. Черные мантии не предают, господин Фрагенштайн.

Должен, однако, признать, я восхищался глубиной его чувств. Он хотел отдать мне всё, что имел, в обмен на воскрешение любимой. Вот только это «всё», в данный момент, стоило слишком, слишком мало. Но это уже была не его вина.

Многие ли инквизиторы на моём месте воспользовались бы столь щедрым предложением? Не знаю и надеюсь, что немногие или никто. Но, в конце концов, и среди нас попадались черные овцы, выше ценящие бренные утехи, чем святые устои веры. Но разве я мог заключить сделку с чернокнижником, а потом восхвалять Господа теми же устами, что согласились на такой низменный торг?

Гриффо потянулся к голенищу сапога. Недостаточно быстро. Точным пинком я выбил у него кинжал одновременно с тем, как он направил его в собственную грудь.

– Даже умереть мне не даёте! – прорычал он и снова забился в угол.

– Дадим, – пообещал я спокойно. – Но только тогда, когда сами этого пожелаем.

***

– Мордимер Маддердин, инквизитор? – Человек в черном преградил мне путь.

– А кто спрашивает?

Он молча вытащил из-за пазухи документы и подал мне. Я внимательно просмотрел бумаги. У этого мужчины были, не больше ни меньше, охранные грамоты, подписанные настоятелем монастыря Амшилас, человеком, о котором некоторые говорили, что он могущественнее как папы римского, так и всех кардиналов и епископов вместе взятых. Именно в подземельях Амшилас допрашивали самых закоренелых и опасных отступников, это там собрали и изучали тысячи запрещенных свитков. Я проверил печати и подписи. Они производили впечатление подлинных, а поскольку прославленная Академия Инквизиции натаскивала питомцев в умении распознавать фальшивки, я мог быть почти уверен в правильности своего вывода. Я отдал документы собеседнику.

– Чем могу служить?

– Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, – сказал он. – А ты держи язык за зубами.

– Как вы, собственно, себе это представляете? – спросил я со злостью. – Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?

– Генрих Поммел будет обо всём извещён, – ответил человек в черном. – Еще какие-нибудь вопросы?

Конечно, – заявил я жёстким тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён, что я, не колеблясь, его задержал. – У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайнн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.

Человек в черном приблизился ко мне.

– Опасно обвинять аристократа и императорского посланника, – сказал он.

В его голосе не было угрозы. Только, и исключительно, констатация факта.

– Опасно искажать правду, будто она была лишь прокаженной шлюхой, – парировал я.

К моему удивлению, он улыбнулся одними уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.

– Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, – произнёс он. – Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.

– Тело не найдено, не так ли? – спросил я спустя минуту.

– Это река с быстрым течением и илистым дном, – прояснил он. – Что-то еще?

Даже не ожидая ответа, он быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в черные кафтаны и черные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста – знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.

Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый клочок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами во славу Господа. Будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознании и покарании отступников, таких как он сам.

***

Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвалде. И вот, пришло время прощаться. Я получил оплату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когда я выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворный смрад, будто несло от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того факта, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, морщинистого рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, как вспомню его, буду помнить о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мертвую плоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.

– Ну, чего, парень? – заговорил я.

– Поеду с тобой, – ответил он.

– Зачем? Он пожал плечами.

– А зачем мне тут оставаться? – ответил вопросом на вопрос. – Я тебе пригожусь…

Действительно, в Равенсбурге мало хорошего могло ожидать Захария.

– А отец?

– Я только наврежу ему, – буркнул он. – Пусть лучше люди обо мне забудут. Я попросил у него двух коней, немного наличности, саблю, – хлопнул по бедру, – и одежду. Это всё…

– Раз так? – пожал я плечами. – Будь у ворот, когда пробьют к вечерне.

И когда поедем, держись с подветренной стороны, добавил я про себя.

– Спасибо, Мордимер, – вымолвил он, и в его взгляде я увидел искреннюю признательность. – Ты не пожалеешь об этом.

Ветер подул в мою сторону, и вонь от Клингбайла едва не парализовала мой нос. Я отшатнулся.

– Уже жалею, – пробурчал я, но так тихо, что, наверное, он не услышал моих слов.

Эпилог

– Приветствую, – сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.

Он молча указал мне на стул.

– Наделал ты нам проблем, Мордимер, – заявил он, даже не силясь поздороваться.

– Я отыскал правду.

– Да-а, отыскал правду. И чего мы добились благодаря этому?

– Чего добились? Правды! Иль этого мало? Ну, и небольшое вознаграждение. Я положил на стол тугую мошну с золотом.

– Забери это, – сказал он усталым голосом. – Я решил дать тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.

– Избавляешься от меня за то, что я был слишком догадливым, да? Слишком добросовестным?

– Я не избавляюсь от тебя. – Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. – Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.

– Почему? – спросил я обиженно. Я переложил кошель назад на стол. Он действительно был тяжёлым.

– Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.

Я молчал какое-то время.

– То есть, я должен был договориться с Гриффо, не так ли? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна в обмен на сокрытие семейных тайн?

– Ты сказал, Мордимер.

Выходит, Поммел попросту хотел спокойно жить дальше. Таким был его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в черном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, так как связался с Инквизицией. А Поммел, видать, не имел столько честолюбия, чтобы оставаться добросовестным инквизитором, он предпочитал проплатить благосклонность местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь притязать на дворянскую грамоту.

Я встал с места.

– Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, – промолвил я. – Видит и оценивает. Оценивает и готовит наказание.

– Учить меня вздумал? – Он также встал. Я видел, как его лицо становится пурпурным.

– Никогда бы не осмелился, – ответил я.

– Я любил тебя, – сказал он, выделяя каждое слово. – Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше вреда, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы тебя лишили полномочий инквизитора.

Я обмер, но через мгновение лишь склонил голову.

– «Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаённом месте селения Своего, вознес бы меня на скалу» [18]18
  [18] Псалтырь, 26:5.


[Закрыть], – прошептал я.

– Убирайся, наконец, – приказал он утомлённым голосом.

– Ещё нет, – отозвался кто-то.

Я резко обернулся. В углу кабинета, опершись на сучковатый посох, сидел измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Вообще, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?

– Добрый брат, ничего из того, что тут происходит, тебя не касается. Иди, я прикажу подать тебе обед, а потом, перед продолжением странствия, наполним твой мешок мясом, сыром и хлебом.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Большое спасибо, Мордимер, но я не вкушаю ничего, кроме Света.

Когда я услышал эти слова, то хотел спросить, не открыть ли в таком случае для него ставни или не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел этого сказать. Генрих Поммел упал на колени и треснулся головой о половицы так крепко, что я задумался, а не пробьет ли он дыру в подвал.

– Господин мой, – воззвал он, – чем я заслужил себе эту честь?!

– Ты себе не заслужил, – отверг человек в сером балахоне.

Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, как баран. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежный плащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.

– Мордимер, – сказал он, – мой дорогой Мордимер. Ты действительно не знаешь, кто я?

Я неосторожно посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которое в них пульсировало. Я не смог бы уже сам отвести взгляд, но он ударил меня по щеке. Я вырвался из тенет и отлетел к стене.

– Не хочу тебя пугать, мой мальчик, – молвил он, и в его голосе я уловил нотку печали.

– Кто ты? – спросил я, удивляясь, насколько спокойный у меня голос. Я был поражен, ведь, несмотря на то, что сейчас я чувствовал исходящую от него необыкновенную мощь, никаких признаков, обычно сопровождающих явление могучих демонов, я не распознавал.

– Помни, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей» [19]19
  [19] От Иссайи, 41:10.


[Закрыть].

Если бы я мог, то выхватил бы меч из ножен, но у меня ничего не было, кроме кинжала, спрятанного за голенищем сапога. Что ж, я его вытащил, сознавая, как смешно выглядит этот жест. Но ведь не об оружии шла речь, а о силе веры, которая направит лезвие.

– «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине» [20]20
  [20] От Иссайи, 42:3.


[Закрыть], – воскликнул я.

– Прекрасно сказано, Мордимер, – признал он с одобрением. – Тем прекраснее, что ты веришь в то, что я – демон.

– У тебя времени ровно на три удара сердца, чтобы объясниться. Потом тебя убью, – предупредил я спокойно и решительно.

Так спокойно и так решительно, дабы скрыть свой ужас. Ужас мышки, грозящей льву.

– Мое сердце никогда не билось, и ты не смог бы меня уничтожить, даже если бы я это позволил…

– Это ангел! – крикнул Поммел, не поднимая головы от пола. – Это ангел! Сжалься надо мной, милостивый господин!

– С тобой мне не о чем говорить, – буркнул стоящий рядом со мной человек, и я вдруг увидел, что рот Поммела исчезает. Через минуту на его лице между кончиком носа и подбородком ничего нельзя было увидеть, кроме гладкой кожи.

– Ты на самом деле ангел? – спросил я, отступая на шаг и краем глаза поглядывая на Поммела, который в отчаянии ощупывал себя пальцами в поисках рта, и глаза у него были выпученными от ужаса.

– Я не обычный ангел, Мордимер, – ответил он. – Я твой ангел-хранитель. Я лампада, которой ты рассеиваешь тьму, я капля воды, которая упадет в твой жаждущий рот, я дуновение ветра среди жара пустыни, я предвестник надежды там, где забыто слово «надежда». – Вдруг его фигура выросла аж под потолок. Я закрыл глаза, ибо блеск ослепил мои зрачки. – И я Слуга Божий, Молот ведьм, а также Меч. Я проведу тебя среди Ловцов Душ и подарю жизнь среди Черной Смерти. Хочешь ли обнять меня, Мордимер?

– Нет, – отказался я, сознавая, что через миг его гнев падёт на мою голову.

Я знал, что предо мной демон, потому что человек столь скверного поведения как я, не заслужил себе ангела-хранителя. Он пытался меня запутать, сыграть на самолюбии, сбить с толку…

– А ведь не ошиблись насчёт тебя, – бронзой прогремел его голос. – Ты именно тот, кого я искал. Подойди, дитя моё. Теперь обниму тебя с истинной любовью. Ты уже не сгоришь в моем пламени…

Он даже не ждал позволения. Его огромные, сияющие белизной крылья укутали меня, словно перина из горячего снега. Дети мои, Мордимер Маддердин не дурак и знает, что снег не может быть горячим, поскольку под воздействием тепла человеческих рук превращается в воду. Но что из этого, если крылья ангела казались сотворёнными именно из раскалённых снежных хлопьев. Они не обжигали меня, но наполняли жаром мое сердце, ум и душу.

Это было ужасное и пронзительное чувство, но, в то же время, несущее полную боли сладость. Я закрыл глаза и, наверное, долго пробыл в удивительном забытьи, пока не открыл их вновь. Рядом со мной никого не было. А ни человечка в сером балахоне, а ни ангела с крыльями, сотканными из раскалённого пуха. Только на полу осталось белое перо, но и оно вскоре зашипело, а затем исчезло, оставляя лишь выжженный след на дереве.

Я обернулся в сторону Поммела, дабы проверить, что с ним происходит. Он уже обрёл рот, сидел в углу кабинета с застывшим из ужаса лицом и водил пальцами по губам. Посмотрел в мою сторону.

– Уезжай отсюда как можно скорее, Мордимер, – сказал он, и в его голосе я почувствовал и страх, и злость. А может и толику зависти? – Забирай все деньги и уезжай. Я дам тебе рекомендательное письмо к епископу, только оставь нас в покое.

– Сделаю, как пожелаешь, Генрих, – я кивнул головой. – Желаю тебе счастья и благодарю за всё.

Он посмотрел более осмысленным взглядом. Вздохнул и поднялся с пола. Тяжело упал на стул. Пальцами левой руки он снова провел по губам, как бы проверяя, на своём ли они месте.