Текст книги "Молот Ведьм"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Сделайте что-нибудь! – Он крикнула мне почти в лицо, а её искажённое гневом и страхом лицо стало почти отталкивающим. – Вы же инквизитор!

Мы сидели в покоях Шпрингера втроём, и хотя на поверхности стола пыжился кувшин превосходного вина, моим собеседникам оно как-то не лезло в горло. Я – совсем наоборот – наслаждался вином, заодно грызя медовые прянички.

– Из замковой пекарни? – спросил я Шпрингера. Он посмотрел на меня, как бы не понимая, о чём я спрашиваю, а потом его взгляд задержался на печенье, которую я держал в пальцах.

– Из замковой, – пробормотал он. – Но, Господи, не занимайтесь пряниками, только скажите, что тут происходит? На самом деле кто-то убил Линде?

– Окажите милость, велите пекарю, пусть приготовит мне к ночи добрую корзинку. Действительно вкусно… Мне надо узнать, в каких пропорциях смешивают мёд и тесто. А возвращаясь к вашему вопросу. Это только мои предположения, – сказал я. – Не подкреплённые разумными доводами. Но если я прав, не бойтесь. Следующим на очереди станет палач.

– Проклятые духи, – чуть не заплакала Рита. – Я знала, что они существуют, но чтобы убивать людей…

– Духи? – засмеялся я. – Духи не бросают в окно камень и не пишут кровью предупреждений на грязных тряпках.

– Тогда кто, чёрт побери? – рявкнул Шпрингер.

Я не собирался делиться с ними своими подозрениями. Ещё не время. Пока что лекари тщательно изучали тело бургграфа, но я тоже – прежде чем отдать его в их руки – внимательно его осмотрел. Линде не подавился костью и его не отравили. Я был в этом почти уверен, и поверьте мне, разбираюсь в этих делах. Также не выглядело, чтобы его хватил удар. Факт, он был болезненным и немощным, и все признали бы его смерть трагическим происшествием, если бы не этот несчастный камень. Что хуже, любезные мои, я внимательно осмотрел двор под окнами бального зала. Вероятность, чтобы кто-то мог туда проникнуть, не обратив на себя внимание стражи, была ничтожной. Поэтому камень мог быть брошенным издалека человеком, умеющим обращаться с пращой. Либо же оказался там совершенно иным способом, что означало: ваш покорный слуга впряжётся в неприятную работу, в которой молитва играет значительно большую роль, чем сила мускулов или умственные способности.

– А после палача кто? – Рита так сильно сплела пальцы рук, что у неё даже побелели костяшки.

– Вы, – тепло ответил я. – Ибо кто же ещё?

– Я… не хочу… – Её нижняя губа дрожала так, будто на певицу напала лихорадка.

– А кому бы хотелось? – Я пожал плечами. – Однако не морочьте этим свою красивую головку, возможно, это образование инквизитора слишком влияет на достойную сожаления подозрительность моего ума.

– Вы сведёте меня с ума! – вспыхнула она, и, пожалуй, я предпочитал видеть, как она гневается, чем как отчаивается.

– А я? – глухо спросил Шпрингер.

– Не думаю, – произнёс я.

– Вы тоже могли его спасти. – Она уставилась на меня. – Вы могли сказать, что обычай требует отпустить приговорённого на свободу…

– Я сказал правду, – прервал я её. – И это не я заказывал у нашего умелого палача из Альтенбурга верёвку, приносящую счастье.

– Знаете… – Она опустилась на кресло.

– Знаю. И в связи с этим также знаю, какой была третья причина. Жизнь человека в обмен на кусок верёвки с его виселицы – это интересная замена. Хотя признаю, вы могли иметь несколько больше милосердия в вашем сердце.

– И вы-ы-ы, – заикаясь, сказала она, – говорите о милосердии. Инквизитор! – Она выплюнула последнее слово, будто было проклятием. – Я покидаю этот проклятый город! –

Она стукнула кулаком по поверхности стола, аж кувшин с вином опасно задрожал.

– Не советую, – сказал я. – Будете здесь или в ста милях отсюда, немного вам поможет. Но как я говорил: даже если мои подозрения подтвердятся, у вас будет время. Самое меньшее шесть дней.

– Почему именно шесть дней? – спросил изумлённый Шпрингер.

Я встал.

– Не забудьте о пряничках, – наказал я ему. – Что касается вас, – я обратился к Рите, – советую найти священника и искренне исповедаться. А перед сном прочитать Розарий. Скорее всего, мало поможет, но всё-таки… А теперь простите, пойду поговорю с лекарями.

***

Останки Линде переправили в один из винных подвалов, и именно там собрались три лекаря, дабы провести тщательный осмотр тела. Не знаю, почему они выбрали именно подвал, поскольку было в нём темно, холодно и сыро. Холодно и сыро, это ещё никому не мешало, но темнота затрудняла исследование. Поэтому я велел, прежде всего, принести сколько возможно ламп и расставить из возле тела, лежащего на толстом, дубовом настиле.

– Можно поговорить с вами наедине, магистр? – обратился ко мне один из лекарей, когда слуги устанавливали лампы.

– Да, – ответил я и отошёл с ним в сторону.

– Не знаю, как это сказать… – Лекарь стиснул руки явно взволнованный. – Конечно, я могу ошибаться…

– Говорите смело, – произнёс я. – Любая гипотеза не хуже другой.

– Только это мистика… – Он поднял взгляд и посмотрел мне в глаза. Улыбнулся. – Ну да, я знаю, что вы ближе к подобным делам, но медицина это всё же наука…

– Мой дорогой доктор, – сказал я тихо, но категорично. – Не будем разговаривать о медицине, мистике и науке. Хотел бы услышать о твоих подозрениях.

– Я заметил следы на шее, – прошептал он. – Едва заметные посинения. Будто кто-то его душил. Но человеческие пальцы не оставляют таких следов. Это не кровоподтёки, а как бы лишь их…

– Тень, – закончил я за него и кивнул. – Называем это ведьминой меткой, доктор.

Он задрожал и в этот раз начал нервно дёргать свою седую, козлиную бородку.

– Знаю, – прошептал он ещё тише. – Я слышал об этом. Но ведь с научной точки…

– Спасибо, – сказал я и кивнул ему.

Я подошёл к телу, чтобы самому рассмотреть шею Линде. Ранее я не заметил следов, о которых говорил доктор, но в этом не было ничего удивительного. Ведьмина метка проявляется только через несколько часов после смерти. Но я был доволен, что мои неясные подозрения получали такое сильное подтверждение. Это не означало, что я был доволен возбуждением следствия и началом поисков колдуна или ведьмы, которые использовали магию, чтобы убить Линде. Когда я подошёл к трупу, два остальных лекаря уступили мне место. Я взял в руку лампу и, обстоятельно светя себе, осмотрел тело. Я отнюдь не собирался ограничиваться шеей и исследовал тело от ногтей на ногах по самую кожу на голове. Это продолжалось достаточно долго, но кроме этих, напоминающих тени или лёгкие полоски пыли следов, я не нашёл ничего. Конечно, тело Линде было в прискорбном состоянии, но это следовало из нездорового образа жизни и старости, а не от внешних причин. Жёлтая, вся в складках кожа на животе, обвисшая, дряблая грудь, хрупкие, ломкие ногти, испорченные зубы, искривленные артритом стопы, жёлтые, с налившиеся кровью белки глаз… Да-а, Линде лишённый парчи, бархата и шелков, выглядел сейчас будто разбухшая, мёртвая рыба.

– Удар, – заявил безапелляционным тоном один из лекарей. – Как пить дать, удар.

– В самую точку, уважаемый профессор, – подтвердил другой лекарь. – Удар. – Он вознёс глаза к небу, а в этом случае скорее к кирпичному потолку. – Какой блестящий диагноз.

– И так именно запишем в протоколе, – решил я. – Поскольку никакая другая причина, кроме названной вами, учёные мужи, мне в голову не приходит.

Я вежливо с ними попрощался и моргнул третьему лекарю. Я был уверен, что своими подозрениями о ведьминой метке он не станет беспокоить коллег и никого другого, так как это могло повредить его репутации. А я мог лишь скорбеть о том, что некоторые, веря в мощь Сатаны, одновременно не верят, что Зло может обрести физическое проявление. К сожалению, это было распространённое мнение среди людей, занимающихся наукой, которые забыли о том, что кроме того, что телесно, существует и то, что духовно. А, кроме того, что материально, существует и то, что нематериально. Бургграф уже об этом знал.

***

– Колдун? Здесь? В Биррице? – Шпрингер не хотел верить своим ушам.

– А чем же этот город отличается от других? Его хранят особо сильные реликвии? А может горячая вера жителей? – Я позволил себе иронию.

– У нас есть реликвии, – сказал уязвлённым тоном Шпрингер. – Шип из Тернового Венца и обломок Сломанного Креста.

– Если собрать все части Креста, которые находятся в городах как реликвии, то оказалось бы, что нашего Господа распяли на каком-то деревянном гиганте. А Крест был невысоким, господин Шпрингер. Писание ясно гласит, что Иисус, дабы покарать грешников, сошёл с Креста. Не спрыгнул, а сошёл. Впрочем… – Я махнул рукой. – Неважно. Даже если бы вы вымостили все улицы святыми реликвиями, это бы вам немного помогло.

– Странные слова для магистра Инквизиции, – заметил советник бургграфа.

– Трезвые, холодные и разумные, – возразил я. – Ибо верю, что вы предпочитаете знать правду, и не хотите быть обманутым красивыми сказочками?

Он кашлянул что-то неразборчиво, а потом вытер лоб ладонью.

– Простите, магистр, – сказал он. – Сам уже не знаю, что делать. Я отправил вестника с письмом к господину прево, сообщая ему о несчастном случае, а пока я согласно закону исполняю здесь… – он вдруг прервал. – Разве что вы захотите…

– О, нет! – Я поднял руку. – Не воспользуюсь авторитетом Инквизиции, поскольку, во-первых, мне пришлось бы позднее объясняться перед епископом, а, во-вторых, у меня нет на это желания. Однако могу обещать одно: мы поймаем колдуна или ведьму, кем бы они ни были. И сделаем это вполне деликатно, чтобы дело не вышло на свет божий. По крайней мере, до тех пор, пока не достигнем успеха. Ведьме после первого убийства потребуется не менее трёх дней отдыха. Поэтому я мог сообщить Рите: с учётом того, что следующим будет палач, у неё есть шесть дней жизни. Шпрингер закивал.

– Вот как! – Он хлопнул себя по лбу. – Я искренне надеюсь, что вам удастся сдержать зло, магистр.

– Однако я должен знать, кем был осуждённый? Кто его друзья? Семья? Знакомые?

Шпрингер был готов к разговору, так как имел с собой несколько страниц протоколов допроса насильника и убийцы.

– Угольд Плесень. Так его называли. – Он поднял на меня взгляд, слегка пожимая плечами, будто сам удивлялся этому прозвищу. – Сезонный работник. Нанимался на работу в поле, кузне, складах… Где только можно.

– Бродяга.

– Но работящий. Купец, у которого тот в последнее время работал, не мог им нахвалиться…

– Кто ж такой?

– Эрнст Шульмастер. – Шпрингеру пришлось заглянуть в документы, чтобы вспомнить. – У него лесопилки и склады с древесиной, здесь, в Биаррице и окрестностях. Богат, – причмокнул он.

– Ну что ж, придётся мне его навестить.

– Так думаете? – Шпрингер на это раз отвёл взгляд куда-то в сторону. – Мы совершили ошибку? Этот Плесень был невиновен?

– А как это меня касается? – Я пожал плечами. – Было совершено изнасилование и убийство, подозреваемого схватили, осудили и казнили. Закон восторжествовал. Я здесь, чтобы найти колдуна, господин Шпрингер, а не задумываться, совершил ли городской суд во главе с бургграфом ошибку, потому что хотели, во-первых, побыстрее похвалиться поимкой наводящего страх убийцы, а, во-вторых, увидеть в действии прославленного палача из Альтенбурга.

– Это не так, – прервал меня тихо Шпрингер. – Люди видели его ночью…

– Что вы не поняли в словах «а как это меня касается»? – спросил я язвительно. – Бургграф уже оправдывается перед нашим Отцом Небесным, а вы оправдывайтесь перед собственной совестью. Однако меня в это не вмешивайте. Скажите лучше, где живёт Шульмастер.

Домом купца Шульмастера было трёхэтажное, каменное здание, расположенное на окраинах Биаррица, недалеко от городской стены. Оно было окружёно немалой величины садом и мощным забором, ощетинившимся остриями. За забором сходило с ума несколько собак, и их яростный лай приветствовал меня, когда я ещё только подходил к воротам. Солнце заходило за моей спиной, поэтому стражнику, или скорее вооружённому обитой железом дубинкой слуге пришлось приставить руку ко лбу, чтобы рассмотреть меня.

– Чего хотите? – спросил не слишком дружелюбным тоном. – Господин, – добавил он через секунду, видимо, оценив взглядом мою одежду.

Конечно, я по-прежнему не надел официального наряда, но Шпрингер одолжил мне плащ, мало того, что удобный, он выглядел при этом вполне дорогим.

– Хочу увидеться с господином Шульмастером, – сказал я. – По рекомендации господина Шпрингера.

– Господин Шульмастер не принимает, – рявкнул слуга. – Приходите в другой раз или оставьте сообщение в конторе.

– Но это сообщение крайне доверительное и очень важное, – сказал я, приглушая голос и придавая ему просительное звучание. – Понятно, если вы являетесь доверенным другом господина Шульмастера, я мог бы передать его вам, а вы сами решите, что делать…

Слуга почувствовал себя приятно польщённым предположением, что он может дружить с самим начальником, а кроме того, как любого слугу его интересовали секреты, касающиеся хозяина. Поэтому он доверчиво приблизился к решётке, что свидетельствовало о том, что его простодушие было на голову выше ума.

Я схватил его за воротник так, что он ударился лицом о решётку. Пальцы левой руки я воткнул ему в глаза. Он завыл, но не мог двинуться. Собаки бесились за ограждением, скреблись о забор, но были не в силах до меня добраться.

– Послушай, скотина, – сказал я. – Или немедленно открываешь ворота, или вернёмся к разговору, когда у тебя будет только один глаз. Выбирай.

– О-оотпусти, – простонал он.

Не знаю, думал ли он, что я шучу, но похоже он ошибочно воспринял мои слова всего лишь в переносном смысле. Я надавил сильнее, и он завыл, заглушая своих собак.

– Открою! – зарыдал он.

Я несколько ослабил объятие и убрал пальцы от его глазных яблок. Он минуту моргал, а из-под его век текли слёзы. У него было исключительно глупая мина, но всё ещё два глаза. Опоздай он на пару секунд, мина была бы ещё глупее, но глаз только один.

– А собаки? – простонал он снова.

Мило, что этот человек беспокоился о безопасности вашего покорного слуги, но насчёт собак я не волновался. Сложил губы и свистнул. Это очень особенный свист, любезные мои, и обучение ему заняло у меня много времени. Но я ещё не встречал собаки, которая услышав этот пронзительный, плачущий звук, не поджала бы хвост и не удрала куда глаза глядят. Так и приключилось со сторожевыми псами, охраняющими дом Шульмастера. Через минуту я слышал лишь плачущее скуление издалека.

Привратнику после нескольких попыток удалось ввести ключ в замок и повернуть его. Он отворил ворота, а я проскользнул внутрь, продолжая держать служащего за воротник. Но он вёл себя спокойно, впрочем, я подозревал, что у него проблемы со зрением, и он, наконец, поверил, что неучтивое поведение может вознаградить его лишением симметрии зрительных органов.

– Ну так веди сейчас же к своему господину, – приказал я.

Он захныкал что-то неразборчиво, но я заключил, что он не имеет ничего против того, чтобы проводить меня к Шульмастеру. Мы пошли посыпанной гравием аллейкой, а я только сердечно взял его под руку, чтобы он случаем не захотел совершить какой-нибудь глупости. Собак, как вспоминал ранее, я не боялся, но на что мне стадо слуг, вооружённых вилами, кухонными ножами, топориками или лопатами, которое прибежало бы защищать своего господина? Конечно, ваш покорный слуга не боялся дворового сброда, но мне хотелось избежать всякого шума и беспорядков. Наконец я без лишних церемоний попал к Шульмастеру, так как мой вынужденный провожатый был чрезвычайно вежлив и явно хотел как можно быстрее избавиться от моей компании. Хозяина я застал на кухне, у дубового стола, где он угощался жирной рулькой и хлебал пиво из большого кувшина. Рядом суетились две подсобницы, но ему это явно не мешало. Он даже хотел ущипнуть одну за зад, но увидел, что я стою на пороге, и остановил руку на полпути.

– Чёрт, а вы кто такой? – обратился он, и тон его вопроса был таким же грубым, как и сами слова.

– Я к вам от господина Шпрингера, – сказал я. – И думаю, будет лучше, если сообщу, кто я такой, когда мы останемся одни. Шульмастер разглядывал меня испытующе из-под сросшихся бровей, потом махнул рукой.

– Прочь, – приказал он подсобницам, а мне указал стул перед собой. – Садитесь, – произнёс. – Хотя знайте, непрошенный гость хуже заразы.

Я сел и подождал, пока прислуга выйдет из кухни, закрывая за собой дверь.

– Меня зовут Мордимер Маддердин и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, – сказал я тихо, поскольку был почти уверен, что женщины подслушивают под дверью.

Я заметил, что этот уверенный в себе, румяный человек потерял уверенность, а с его щёк пропал румянец. Он встал, с шумом отодвигая стул, и дёрнул дверь.

– Прочь! – гаркнул он кому-то, кого я не видел. – Если увижу вас здесь снова, то ноги из жопы повырываю.

Он вернулся, сопя от бешенства, и снова сел за стол.

– Может пива, магистр? – спросил он через минуту, а я покрутил головой.

– Знаете, о чём, а точнее о ком, я хочу поговорить, правда? О вашем работнике, Угольде, которого вчера повесили.

Он воткнул нож в особенно жирный кусок мяса и отрезал себе солидный ломоть. Если бы я сказал вам, любезные мои, что увидел облегчение на его лице, то погрешил бы против истины. Это лицо по-прежнему оставалось хмурым и угрюмым, но по просто неуловимому расслаблению мускулов я понял, что он ожидал чего-то худшего, а мои слова удивили его, но одновременно успокоили. Я не являюсь человеком, чрезмерно верящим в собственные способности и в пустой гордыне считающим себя знатоком человеческих характеров. Однако я был почти уверен, что в этом доме что-то произошло или же происходит, чего инквизитор не должен проворонить. И я собирался узнать, что это. Но пока мне нужны были сведения об Угольде Плесени.

– Я защищал его, – пробурчал он. – Говорите, что хотите, но не верю, что он убил этих девок.

– То есть, он был хорошим человеком?

– Хороший, плохой, – подал он плечами. – Кто его знает? Работал за двоих, а кошель с деньгами можно было положить рядом с ним, и не тронул бы. Я ему доверял. Я хотел, чтобы в будущем месяце он начал управлять одной из моих лесопилок. Знаете, помимо всего, он умел писать и читать…

– Имел семью? Друзей?

Шульмастер снова пожал плечами.

– Он был один как перст. Ни с кем не дружил. Даже не спал в людской, а лишь попросил место в каморке, где я раньше держал инструменты. Вполне неплохо там всё устроил. Это был чистый человек. Порядочный. И не пропустил ни одной мессы.

– То есть, его никто близко не знал? Только вы…

– Я? Что значит я? – Купец чуть ли не возмутился. – И что мог о нём знать?

– Однако вы хотели доверить ему лесопилку, – заметил я. – Вы всегда так доверяете незнакомым и неизвестным вам людям?

Он поднёс бокал с пивом к губам, явно затем, чтобы выиграть время.

– Сразу доверие, – сказал он, вытирая пену с седоватых усов. – Он мне нравился, поскольку был работящим. Надо вводит свежую кровь, вот что. Новая метла всегда лучше метёт, не считаете?

– Не слишком мне помогаете, – заметил я. – Что ж, может ваша семья или прислуга.

– Не вмешивайте в это мою семью! – Ого, пожалуй, я попал в его больное место. – Сделайте милость, – добавил он несколько вежливее. – Кроме того, я знаю свои права, – закончил он более твёрдым тоном.

– Это хорошо о вас говорит, – сказал я снисходительно. – Но я посетил вас как друг господина Шпрингера, желая ему и вам помочь в сложной ситуации. Вы собираетесь отвергнуть руку помощи доброжелательного к вам человека?

Мне не требовалось издеваться, иронизировать или использовать завуалированную угрозу. Я произнёс всё предложение спокойным, тихим голосом, но Шульмастер и так побледнел. Ха, это удивительно, как часто приходит слово «побледнел», когда я думаю о реакции беседующих со мной людей! Так или иначе, купец должен был понять, что сегодня я тут в частном порядке, исполняя миссию доброй воли, зато завтра… Кто знает?

– Как я могу вам помочь? – он почти простонал. – Не хочу, чтобы у вас создалось ошибочное представление… Я всегда ценил дружбу достойного господина Шпрингера, но сам не знаю…

– Послушайте, Шульмастер, – я обострил тон, так как этот человек таял в моих руках как воск. – Рано или поздно я дойду до истины. Я пока не хочу привлекать к этому авторитет Инквизиции, но если потребуется, вызову на допрос любого вашего домочадца. На официальный допрос, Шульмастер. А знаете, что люди, допрашиваемые инквизиторами, обретают просто сверхъестественное желание исповедаться. В своих грехах, чужих, и даже не совершённых. Вы меня хорошо понимаете?

Он усердно закивал. Перспектива официального следствия, касающегося дома и его домочадцев, несомненно его ужаснула. Неудивительно, поскольку ужаснула бы любого.

– Сделаю всё, что пожелаете, – произнёс он, опустив голову. – Но поверьте мне, я ничего не знаю. Если желаете, конечно можете осмотреть каморку Угольда.

К формулировкам «ничего не видел» или «ничего не знаю» я уже успел привыкнуть за мою долгую инквизиторскую карьеру. Не поверите, как часто люди пользуются этим затасканным выражением, хотя справедливости ради признаю, что иногда говорят правду.

Мы вышли из дома через заднюю дверь, и купец проводил меня к пристройке, прижавшейся к северной стене. Слово «каморка» здесь не совсем подходило, так как пристройка создавала вполне солидное впечатление, а щели между брёвнами были умело заткнуты соломенной паклей. Шульмастер осмотрелся по сторонам, потом вынул из кармана ключ и открыл замок. Толкнул дверь. Мы вошли в темноту, и купец тихо выругался, ибо споткнулся обо что-то, но сразу же высек огонь и зажёг лампу.

Внутри каморка делилась на два небольших помещения. В первом стоял стол с кривыми ногами и на редкость исцарапанной, почерневшей поверхностью, в другом я увидел набитый соломой матрас и сундук из такого же тёмного дерева. В углу находился небольшой очаг с дымоходом, выходящим наружу.

– Мы ничего здесь не трогали, – сказал Шульмастер.

Я взял в руку порванную тряпку, лежащую прямо возле постели. Рассмотрел её внимательно, а потом вынул из-за пазухи кусок материи, в которую был обёрнут камень, что влетел в бальный зал во время приёма, устроенного бургграфом. Сложно было не заметить, что оба кусочка идеально подходят друг другу.

– Ха, – сказал я.

Я подошёл к сундуку (увидел, что замок был выломан) и открыл крышку. Потом выбросил всё содержимое на пол. Я нашёл старый кафтан, шерстяной плащ с заштопанными рукавами, складной нож с деревянной рукоятью, одну медную серьгу и разноцветный платок.

– Носил серьги и разноцветные платки на голове? – спросил я. – Интересно…

Купец почесал голову.

– Трудно сказать, – ответил он.

– Значит сюда приходила женщина, – произнёс я. – Может кто-то из прислуги? А может приводил кого-то, кого не знаете?

– А может это память о ком-то? Или подарок, который не успел отдать?

– Особенно эта одна серьга, – сказал я.

Он посмотрел на меня, будто не услышал иронии в последнем предложении, и снова почесал свою голову. Неужто ему так докучали вши? А может чесание ускоряло его мыслительные процессы? В любом случае, не знаю почему, но меня раздражал этот жест.

– Ну хорошо, – вздохнул я. – Я рад, господин Шульмастер, что вы показали мне всё это. Думаю, что кто-то, женщина, понятное дело, в большой спешке покинула это место…

– Кая, – прошептал он.

– Что такое?

– Горничная, – объяснил он. – Конечно, это горничная! Исчезла через день после экзекуции, но я думал, что сбежала, так как… – Он посмотрел на меня и махнул рукой. – Знаете, эти самые, мужские дела.

– Забрала что-нибудь?

– Не заметил, – он явно помрачнел. – В таком доме как мой, каждый день нелегко понять, не пропало ли что.

– Знаю одного ловкача в рисовании вывесок. Пришлю его к вам, а вы опишите ему девушку, как сможете точно. Наброски и портреты разыскиваемых не раз и не два помогали нам во время следствия. Каждый отдел Инквизиции имел картотеку подозреваемых в преступлениях или преступников. Не только затем, чтобы их могли узнать сами инквизиторы, но чтобы показывать их лицам, допрашиваемых во время расследований, проводившихся совершенно по другим делам. И часто подобные меры приносили практические результаты. Хотя, конечно, мы старались использовать помощь профессиональных художников, а не мазил трактирных вывесок. Но на безрыбье и рак рыба.

Мы вышли из каморки, и Шульмастер захлопнул за нами дверцу.

– Человек не знает ни дня, ни часа, – произнёс он наставительно.

– Святая истина, – ответил я.

Он проводил меня до самых ворот и попрощался пожатием руки.

– Ага, ещё одно, – вспомнил я, уходя. – Вы можете мне посоветовать хорошего врача? Лекари святой памяти господина бургграфа не слишком пришлись мне по вкусу, а мне надо посоветоваться с хорошим доктором по одному деликатному вопросу.

– Гм, даже не знаю. – Он снова почесал голову и задумался на минуту. – Помимо тех дворцовых, можете спросить доктора Корнвалиса. Или Теофила Кузена. Или Ремигиуша Хазельбрандта. Никто другой мне в голову не приходит.

– Огромное вам спасибо, – я кивнул ему вежливо и ушёл. Спиной я чувствовал его испытующий взгляд и раздумывал, видит ли Шульмастер уже расставленную западню. Но я также знал, что всё может быть лишь плодом воображения вашего покорного слуги, который слишком часто грешит недостатком доверия по отношению к ближним.

– Господин Шпрингер, – обратился я к нему. – Если бы вы пожелали посоветовать мне опытного лекаря, но никого из тех трёх, кто осматривал господина бургграфа, то кого бы выбрали?

– Лекаря? – спросил он несколько подозрительно и нахмурил брови. – Плохо себя чувствуете?

– Оставим в покое моё самочувствие, – ответил я пренебрежительно. – Итак?

– Доктор Корнвалис, – произнёс он, задумчиво теребя губу. – Хазельбрандт Ремигиуш, Кузен Теофил, – он на миг прервался. – Но прежде всего, Паллак Гвидиуш. О, да, – просиял он. – Это лекарь хоть куда. Вот только он уже редко практикует.

– Лечит горожан?

– Лечит ли? Магистр Маддердин, они бы его замучили, позволь он им это. Прославился несколькими чудесными исцелениями…

– Много берёт?

– Удивительно мало. По крайней мере, с бедных, ибо насколько знаю, богатых мог отрясти как грушу.

– Порядочный человек, – заметил я.

– Мало уже таких осталось, – признал Шпрингер. – Дам вам слугу, чтобы проводил до дома доктора, если пожелаете…

– Буду благодарен, – ответил я.

Гвидиуш Паллак жил в солидном каменном доме недалеко от рынка. Чтобы войти в его жилище, следовало пройти через аптеку, занимающую первый этаж здания. Аптекарь правда попытался объяснить, что доктор никого не принимает, но я вступил на лестницу, не обращая внимания на уговоры. Постучал молоточком. Раз, второй и третий. Вздохнул и пнул в дверь носком сапога. Загрохотало и только это принесло нужный эффект. Сначала я услышал шаркающие шаги, а потом кто-то отозвался старческим дискантом.

– Что там? Не принимаю! Идите отсюда!

– Хочу увидеться с доктором Паллаком, – сказал я из-за закрытых дверей.

– Что? Что хотите видеть?

О, меч Господа! Достопочтенный доктор вдобавок недослышит. Я заметил, что из темноты, с низу лестницы за мной наблюдает аптекарский подмастерье.

– Хочу повидаться с доктором Паллаком! – почти крикнул я, надеясь, что на этот раз глуховатый старик по ту сторону двери меня услышит.

– Идите отсюда! – Лишь донеслось до меня спустя минуту тишины, после чего я снова услышал шаркающие шаги. На этот раз они удалялись. Я ударил кулаками по дереву, так что грохот разнёсся по всему коридору. Шаги опять зашаркали в сторону двери.

– Вызову стражу, – пригрозил старик из-за двери.

– Что мне дадите, если скажу, что сделать, чтобы попасть к нему? – зашептал из темноты аптекарский подмастерье. Я залез в карман, нащупал тригрошик и бросил ему. Он поймал монету на лету, дыхнул на неё и спрятал за пазуху.

– Скажите, что у вас вести о Хелене, – засмеялся он и исчез в низу лестницы. Что ж, попробовать не помешает, я лишь надеялся, что не стал жертвой детской шалости.

– Хелена! – рявкнул я двери. – Хотите узнать о ней кое-что?

– Хелена? – заскрипел старик. – Говорите! Я не отзывался.

– Вы там? Хорошо, хорошо, открываю. – Лязгнули отодвигаемые засовы. Когда дверь открылась, в свете, доходящем из глубины комнат, я увидел высокого, худого старика. Одет он был в белое одеяние до самого пола, ночной колпак, хвост которого свисал ему на плечо, и пулены с затейливо изогнутыми носками.

– Доктор Паллак? – спросил я и втолкнул его внутрь. В жилище воняло лекарствами и застарелой мочой.

– Что вы знаете о Хелене? – спросил он подозрительно. Я захлопнул дверь и задвинул засовы.

– Может войдём внутрь?

Он окинул меня оценивающим взглядом и нехотя кивнул. Потащился в сторону комнаты, изнутри которой доходил свет лампы. Он рухнул на разворошенную постель и указал мне место на хромом табурете, у которого вместо четвёртой ноги был подложен кирпич. Я поискал глазами другое место для сидения, а когда его не увидел, опёрся о стену. Дом лекаря состоял не только из этой комнаты, поскольку я увидел возле кровати закрытую дверь, но старик явно не собирался меня туда приглашать. Зато в спальне царил страшный беспорядок. На кровати были серые от грязи простыни и одеяло с вылезшими пучками перьев, под деревянной рамой стоял немалой величины оловянный ночной горшок (судя по запаху, был не пустым), а на полу были разбросаны осколки разбитой посуды, куски угля, и даже проржавевший дуршлаг и миска с какой-то красной жижей, в которой плавали трупы жирных мук.

– Говорите-ка, – ойкнул он и помассировал себе локоть. – Проклятая подагра.

– Не знаю вашей Хелены и даже не представляю, кто это, – сказал я открыто. – Я пришёл по другому делу. – На его лице мелькнула гримаса то ли разочарования, то ли злости. – Хочу узнать, вы лечили кого-нибудь в доме купца Шульмастера?

– А ваше какое дело? – рявкнул он. – Являетесь ко мне непрошенным ночью, чуть дверь не выломали…

– Меня прислал господин Шпрингер из замка, – объяснил я. – И отвечайте, пожалуйста, иначе вызову вас на официальный допрос.

– И кто ж вы такой, что…

– Меня зовут Мордимер Маддердин, – твёрдо произнёс я. – Являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. А сейчас у вас есть желание позвать стражу? Он смотрел на меня с минуту прищуренными глазами, а потом его лицо сморщилось. Он фыркнул, брызнул фонтаном слюны и захихикал с разинутым ртом.

– Инквизитор, – прыснул он. – Вот тебе на. Люди в целом не встречают мои визиты смехом, разве что это нервный смех, полный беспокойства, или должный скрыть настоящие чувства навещаемого. Однако старик хихикал явно искренне.

– Я рад, что вас развеселил, – сказал я тёплым тоном.