Текст книги "Молот Ведьм"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сады памяти

Меня зовут Мордимер Маддердин и я являюсь инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Мягкосердечным, кротким и преисполненным смирения и страха Божьего человеком, который своё призвание нашёл в утешении грешников и в наставлении их на путь, указанный Богом Всемогущим, Ангелами и святой Церковью… – если бы я писал мемуары, именно так бы им начинаться. Но я не пишу мемуаров и не думаю, что когда-нибудь начал бы это делать. Не только принимая во внимание факт, что есть такие места в душе и мыслях человека, куда заглядывать никогда нельзя, но и по причине убогой обыденности моей работы. Я лишь один из многих работников нашей Святой Матери-Церкви. Самые частые события в моей жизни это борьба с клопами и вшами в корчме «Под Быком и Жеребцом», в которой я живу благодаря любезности владельца, ветерана из-под Шенгена. А мы, пережившие эту бойню, имеем обыкновение держаться вместе и помогать друг другу, хоть бы нас и разделяла разница в профессии, происхождении или состоянии.

Эти днём я лежал в комнате на втором этаже корчмы и вслушивался в шум бури за ставнями. Лето как раз уходило, начинались первые холодные, дождливые дни. И к счастью, поскольку тогда смрад сточных канав, особенно наибольшей из них, условно называемой здесь рекой, казалось, отступал. А у вашего покорного слуги необыкновенно чуткое обоняние, и аромат гниющих отбросов да нечистот вызывает у него такое обоснованное отвращение. Я размышлял о своём возвышенном чувстве эстетики, когда услышал шаги на лестнице. Самая рассохшаяся ступенька пронзительно скрипнула, а я приподнялся на локтях и посмотрел в сторону двери. Раздался тихий стук.

– Войдите, – сказал я и дверь открылась.

На пороге я увидел женщину, закутанную в шерстяной, серый платок. Её лицо было цвета платка, а длинный крючковатый нос придавал ей вид ведьмы на шабаше с гравюр. Ах, впрочем, это ложное представление, любезные мои. Вы бы удивились, узнав, какие красивые и из приличных семей бабёнки могут предаваться дьяволу. Так чего же ему было искать у высохших и поблёкших женщин, как та, что посетила мою комнату? Известно также, что дьяволу больше нравятся статные молодки со свежими щёчками и высокой грудью. Тем не менее, у женщины, которая меня посетила, были красивые зеленоватые глаза и чуткий взгляд птицы.

– Магистр Маддердин, – сказала она, склоняя голову. – Вы сможете меня принять?

– Прошу, – ответил я и указал на табурет, а она присела на его край. – Чем могу вам служить?

– Меня зовут Верма Риксдорф, благородный магистр, и я являюсь вдовой торговца зерном Амандуса Риксдорфа, которого прозвали Жилой.

– Он был настолько осторожным в планировании расходов? – пошутил я.

– Нет, господин. – Я заметил, что на её щеках появился румянец. – Так его прозвали по другой причине… Я хотел спросить, по какой, но вдруг догадался и рассмеялся. – Ах, так, – сказал я, а она покраснела ещё больше. – Итак, слушаю, Верма. Какое дело тебя ко мне привело? – Мне нужна помощь. – Она подняла взгляд и твёрдо посмотрела на меня. – Помощь кого-то важного, неробкого десятка и готового совершить поездку.

– Будь я важным, не жил бы в это корчме, поездка во время осенних дождей мне не улыбается, а дни и ночи провожу в страхе Божьем, – ответил я. – Тебе не повезло, Верма. До свидания.

– Но господин, – я услышал беспокойство в её голосе. – Мне тебя посоветовали друзья друзей. Говорят, что ты человек, сила которого не уступает решительности, и что тебе нет равных в преследовании дьявола и его деяний. – Преувеличение, – зевнул я, ибо был невосприимчив к лести. Хотя… всё же учтивые слова приятно ласкают сердечко. Ничего так не влияет на увеличение суммы, которую клиент собирается предложить за услуги, как изначальное равнодушие. А раз была вдовой торговца зерном, рассчитывал, что она располагает чем-то большим, чем лишь лепта вдовицы. Хотя её одежда, казалось, противоречит моим предположениям. Тем не менее, я видывал герцогинь, выглядевших как нищенки. Да-да, мало вещей под высоким небом, которые способны удивить вашего покорного слугу. – Я небогата, – сказала она, а я пожал плечами. Неужто клиенты не могут придумать иной песенки? – Но я в состоянии много предложить в обмен на небольшую услугу. Будь услуга действительно небольшой, ты не искала бы ко мне подхода. А будь ты красивой, я бы нашёл способ, каким могла бы отблагодарить, – подумал я, но ничего не произнёс. Я смотрел на неё какое-то время в молчании. – Говори, – решил я, наконец. – В конечном счёте, мне и так нечего делать.

Будь она прелестной, молодой женщиной, может я предложил бы ей бокал вина, но поскольку выглядела так, как выглядела, мне даже не хотелось вставать с кровати.

– У меня есть сестра, которая живёт в Гевихте, сорок миль на север от Хеза, – начала она. – Это маленькое селение, и сестра переехала туда после женитьбы с торговцем скотом по имени Турель Возниц, впрочем, против воли родителей, поскольку… – Не надо рассказывать мне историю своей семьи. – Я поднял руку. – Люблю только занимательные рассказы.

Она сжала губы, но ничего не ответила.

– Этот будет занимательным. Обещаю, – произнесла она лишь через минуту.

– Раз обещаешь… – я кивнул, чтобы продолжала.

– Сестра прячет восьмилетнего сыночка, – сказала она. – И сообщила мне, что у ребёнка есть определённые… – она прервала, не зная, что сказать, и нервно сжав руки. – Можно попросить кубок вина?

Я указал рукой на стол, на котором стояли кувшин и два грязных кубка. Она вытерла один из них краем платка – какая забота о чистоте! – и налила вина.

– А вы, магистр? – спросила она и, не ожидая ответа, наполнила второй кубок и подала его мне.

Она села обратно на табурет и посмотрела под ноги, так как задела ногой лежащую на полу книгу. Ею была «Триста ночей султана Алифа», неимоверно интересная притча, которую я получил от моего приятеля, печатных дел мастера Мактоберта. Я снова увидел, что она покраснела. Ну-ну, если это название ей что-то говорило, по-видимому, не была такой уж поблекшей и неинтересной, какой выглядела. «Триста ночей султана Алифа», конечно, находились в списке запрещённых книг, но как раз на подобные публикации смотрели сквозь пальцы. Я сам видел художественно оформленный, полный несказанно реалистичных гравюр экземпляр у Его Преосвященства Герсарда, епископа Хез-хезрона. Ха, триста ночей, триста женщин – интересную жизнь вёл султан Алиф! Кстати, притча заканчивалась всё же грустно, поскольку султана, поглощённого неустанным соитием, и не занимающегося государственными делами, великий визирь приказал убить.

Зачем, ах, зачем я следовал похоти, В объятьях наложниц ища наслажденья? Сожалею об этом пред Господа ликом, Глядя на меч, что распорет меня,

– говорил султан, завершая, и монолог этот был таким жутким, что даже зубы болели. Впрочем, говорят, его добавили спустя много лет после смерти автора, желая приправить притчу нравоучительным послевкусием. Вполне возможно, так как фантазия копиистов и печатников всегда была необъятной.

Я так задумался о султане Алифе и перипетиях его жизни, что почти забыл о сидящей рядом женщине.

– Можно мне продолжить? – спросила она.

– Ох, простите, – ответил я и отпил глоток вина. Я когда-нибудь научу Корфиса, чтобы хотя бы содержимое моих кувшинов не крестил водой?

– У сыночка сестры особый дар, – говорила она, и я видел, что ей это даётся с трудом. – В святые дни запястья его рук и лодыжки покрываются ранами… – Я приподнялся на кровати. – Также раны появляются у него на челе, там, где Господу нашему варвары возложили терновый венец.

– Стигматы, – сказал я. – Нечего сказать.

– Да, стигматы, – повторила она. – Сестра скрывала это сколько могла, но в конце концов всё открылось. – И..?

– Местный пробощ показывает мальчика во время церковных служб. Люди съезжаются издалека, чтобы на него посмотреть. Ну и конечно…

– Делают щедрые пожертвования, – закончил я за неё.

– Именно, – вздохнула она. – Только вот, магистр Маддердин, – она глубоко втянула воздух. – Дело сильно заинтересовало местных инквизиторов.

– Инквизиторов? В Гевихте? – спросил я, ибо знаю все местные отделы Инквизиции, а о таком городке никогда не слышал. – Нет, приехали из Клоппенбурга, – пояснила она.

А тут сходится. Я когда-то был в Клопеннбурге и своими глазами видел маленький, каменный домишко Инквизиции, и даже вкусил там вечерю. Очень интересную вечерю, как потом оказалось, поскольку благодаря ней, я отыскал в моей памяти давно угасшие воспоминания.

Меня не особенно удивляло то, что инквизиторы пошли по следу сомнительного чуда. В конце концов, мы были лишь гончими собачками, а здесь тропа была слишком явной. Пробощ не выказал ума, разглашая происходящее с ребёнком. Разве его не учили, что в худшем случае он может закончить на костре вместе с мальчиком и его матерью? Мы, инквизиторы, не любим чудеса, ибо знаем, что много обличий у Зверя, и знаем о его коварных происках. А на пытках ведь каждый признает, что он приспешник дьявола. – Плохо дело, – честно сказал я, ибо мне было жаль мальчика. – Но что я могу поделать?

– Поезжайте туда, магистр, попросила она с жаром в голосе, – Умоляю вас, поезжайте и посмотрите, что можно сделать. – Я не могу контролировать работу местных инквизиторов. Это была не совсем правда, поскольку, имея лицензию из Хеза, я получал теоретическую власть над всеми рядовыми инквизиторами из отделов Инквизиции на местах. Вы обратили внимание на слово «теоретическую», любезные мои? Так вот, местные инквизиторы очень не любили, если кто-то влезал в их дела, а неписаный кодекс гласил, чтобы мы без поручения епископа старались никому не переходить дорогу. И очень верно. У нас хватает врагов по всему свету, чтобы ещё множить их число в своём кругу. Но ведь и у нас случались паршивые овцы, которых следовало устранять. Но это не было функцией вашего покорного судьи, а от тех, кто этим занимался, вы бы предпочли держаться подальше. Я вспомнил Мариуса ван Бёенвальда – охотника на еретиков – и мне стало холодно. Хотя обычно у меня не пугливое сердце, а Мариуса я ведь мог вспоминать только с благодарностью, ибо он спас мне жизнь.

– Просто посмотрите, что происходит, – сказала она почти плачущим голосом. – У меня есть немного сбережений… Я поднял руку.

– Это вопрос не только гонорара, – сказал я. – Но сделаю для тебя одно, Верма. Извещу обо всём Его Преосвященство епископа. Возможно пожелает, чтобы я присмотрелся к делу. Возвращайся ко мне через два-три дня, и сообщу тебе, чего я добился.

***

Его Преосвященство Герсард – епископ Хез-хезрона и начальник Инквизиции – часто капризничал, как разбалованная женщина. Временами приказывал мне просиживать дни в приёмной своей канцелярии (впрочем, обычно без всякой цели), а временами неделями не занимался моей скромной особой. Что, впрочем, несказанно мне подходило, поскольку я мог тогда посвятить себя таким несущественным с высоты епископского трона делам, как зарабатывание на ломтик хлеба и глоточек воды. Факт, что я сам прошу его об аудиенции, видимо удивил его настолько, что он позволил мне придти уже на следующий день утром. Я лишь надеялся, что Его Преосвященство не будет как раз страдать от приступа подагры, поскольку беседа с ним тогда протекала в крайне неприятной форме. Я недавно услышал сплетни, что лекари также нашли у Герсарда геморрой, и новость об этом не добавила мне настроения. Если на Его Преосвященство одновременно нападут и подагра, и геморрой, то жизнь наша, инквизиторов, станет несказанно жалкой. Я оделся, как пристало человеку моей профессии: в чёрную куртку с вышитым надломленным, серебряным крестом на груди, набросил на плечи чёрный плащ и надел чёрную широкополую шляпу. Мне не нравится служебный наряд, тем более, что мои занятия часто требуют держаться инкогнито. Но на официальную аудиенцию не подобало приходить в гражданской одежде. Впрочем, Герсард мог быть очень неприятным по отношению к лицам, не соблюдающим правил приличий.

Когда я добрался до дверей епископского дворца, уже весь промок, как бездомная собака. С полей шляпы на меня стекали капли воды, а плащ прилипал к телу, будто мокрая тряпка. – Собачья погода, магистр Маддердин, – сказал с сочувствием стражник, который имел счастье стоять под навесом. – Он глянул, нет ли кого поблизости. – Наливочки? – подмигнул он. – Сынок, льёшь бальзам на моё сердце. – Я приложил бурдюк к губам.

Жгучая, крепкая, будто зараза, сливовица обожгла мне губы и горло. Я глубоко вздохнул и отдал ему манерку. – Вот отрава, – сказал я, переводя дыхание. – Ты должен мне сказать, где делают такой деликатес.

– Семейная тайна. – Он улыбнулся щербатой улыбкой. – Но с вашего позволения, пришлю вам с мальчиком большой кувшин. Я потрепал его по плечу.

– Буду тебе по гроб благодарен, – ответил я и перешагнул порог дворца.

Канцелярист, бдящий перед апартаментами епископа, только вздохнул, видя мой плачевный вид, и показал, чтобы я присел. – Его Преосвященство сейчас вас примет, инквизитор, – сухо сказал он и вернулся к бумагам, которые неровными стопками застилали поверхность письменного стола.

Я чихнул и вытер нос тыльной стороной ладони. – Дай Бог здоровья, – произнёс он, не поднимая на меня глаз. – Спасибо, – ответил я и подал плащ и шляпу слуге, который появился из боковой двери.

Не успел я заждаться, как из дверей апартаментов показался бледный секретарь Герсарда. Он был новеньким во дворце, и я мог ему только от всего сердца посочувствовать. Преосвященство менял секретарей как перчатки. Не то, чтобы он был таким требовательным. Чаще они сами не выдерживали епископского настроения и целых дней пьянства, прерываемых многими часами напряжённой работы. Следует признать, что епископ, несмотря на подагру, геморрой (если эта сплетня была, ясное дело, правдивой), престарелый возраст и годы злоупотребления яствами и питием, был здоров как конь.

– Его Преосвященство просит, – объявил он, и я заметил, что он меня с интересом разглядывает.

Я взглянул в ответ, но он тотчас отвёл глаза. Что ж, мало у кого есть охота играть с инквизитором в игру под названием «посмотрим, кто быстрее отведёт взгляд».

Служебные апартаменты епископа были устроены весьма скромно. В первой комнате находились полукруглый стол и шестнадцать мягких стульев. Здесь проходили все совещания в широком составе. Кстати говоря, проходили очень редко, так как епископ не выносил разговаривать в толпе и предпочитал короткие встречи вдвоём, самое большее втроём. А они проходили в другой комнате, где обретался огромный, палисандрового дерева письменный стол. Имел такую большую столешницу, что она могла стать палубой средней величины лодки. Епископ восседал у одного его конца (возле резных голов львов), а своих гостей сажал на другом конце. Ещё в комнате всего-то находилось два забитых бумагами секретера, тянущиеся через всю комнату полные книг полки, а также маленький застеклённый шкафчик, в котором блестели хрустальные бокалы и бутыль-две хорошего вина. Известно было, что епископ часто любил угощаться винцом, и порой ему бывало хлопотно выйти из канцелярии своими силами. – Здравствуй, Мордимер, – сказал он сердечно.

Я с облегчением увидел, что он сидит, удобно развалившись на стуле, а руки его не забинтованы. Это означало, что его сегодня не мучают ни геморрой, ни подагра, что сулило удачу всем жаждущим изложить ему свои просьбы. По улыбке и глазам я также понял, что у него нет ни похмелья, ни угрызений совести, связанных с питием (что также с ним, к сожалению, случалось и, кто знает, не было ли это хуже, чем приступы подагры). Перед Герсардом стояла до половины опорожнённая бутылка вина и бокал с остатками напитка, а сам епископ выглядел слегка навеселе. Вот, поймал удачу бедный Мордимер и попал в хорошее время.

– Что тебя привело? – Он широко размахнулся рукой, показывая, чтобы я садился, а я послушно присел на краешек стула. – Возьми бокал, – добавил он, махнув на этот раз другой рукой, – и налей себе. Дивное вино, – он слегка икнул. – Эти проклятые доктора говорят, что у меня язва, и я не должен пить, – он прервался, всматриваясь в меня проницательно. – А знаешь почему, Мордимер?

– Поскольку кислота, содержащаяся в вине, раздражает больной желудок? – подсказал я.

Ну-ну, неплохое предзнаменование. Если Его Преосвященство будет иметь букет болезней, состоящий из подагры, геморроя и язвы, то жизнь его работников станет несказанно плачевной.

– Именно, – огорчился он. – Точно так говорят. Ты разговаривал с ними?

– Нет, Ваше Преосвященство, – возразил я резче, чем хотел. – Анатомия и физиология, а также определённые навыки в лечении несложных недугов были частью моего образования.

– Несложных недугов, говоришь… Ну да, Мордимер, я забыл, какой ты учёный.

Ого, Его Преосвященство становился язвительным. Нехорошо. А я совершил непростительную ошибку, намекая, что язва является всего лишь несложным недугом. Когда уж ты научишься придворной жизни, бедный Мордимер? – спросил я сам себя.

– Велят мне пить такую гадость, – пожаловался епископ, на этот раз достаточно жалобным тоном. – Воняет, будто это блевотина, а на вкус, – он снова махнул рукой, – лучше не говорить.

– Посоветовал бы молоко, Ваше Преосвященство, – сказал я так мягко, как мог. – Как только почувствуете жжение, кубок свежего молока…

– Молока? – он посмотрел на меня с подозрением. – Издеваешься, Мордимер?

– Разве я посмел бы? – я быстро возразил. – Против изжоги, язвы и желудочных расстройств молоко лучше всего. Верьте мне, пожалуйста.

– Может и молоко, – он почесал подбородок. – Предпочитаю молоко, чем эту их отраву. А может… – Что-то опасно блеснуло в его глазах. – Может они хотят отравить своего епископа? Меч Господа, Его Преосвященство, по-видимому, был более пьян, чем я думал! Похоже, опорожнённая наполовину бутылка не была первой, что гостила сегодня на епископском столе.

– Никому нельзя верить Ваше Преосвященство, – сказал я, – кроме праведных мужей, таких как вы. Если Ваше Преосвященство отдаст приказ, велю разузнать о них.

– Э-э, где я потом найду других? – вздохнул он минуту спустя и покрутил головой. – Знаю я твои расспросы, Мордимер. Думаешь, я забыл, как ты провёл допрос кузена графа Верфена?

Я предпочитал молчать, так как дело было давним, и я некогда уже заплатил за него епископской немилостью. Впрочем, кузин графа Верфена умер не по моей вине, потому что я даже не успел его тронуть, а лишь тепло и спокойно объяснил ему принципы работы наших инструментов. А он похлопал ресницами, поперхнулся воздухом, покраснел и отдал Богу душу. Ужасно нежным было наше дворянство, но я предпочитал не углубляться в дискуссию на эту тему, поэтому лишь смиренно склонил голову.

– Вёл, вёл и довёл, – ворчал он недовольно. – А я должен потом объяснять, почему мои инквизиторы убивают дворян. Собственно говоря, почему я тогда не отобрал у тебя лицензию, а, Мордимер? – нахмурился он.

Если хотите спросить, любезные мои, жалел ли ваш покорный слуга, что попросил аудиенции у епископа, то вы заведомо знаете ответ: да, жалел. И с большим желанием оказался бы в своей комнате, так как компания вшей и клопов была много приятнее и – что важно – значительно безопаснее, чем компания Герсарда.

– Ну, хорошо, – он перевёл дух. – Раз уж говоришь молоко, попробуем молоко. Только не просрусь ли я после него? – обеспокоился он. – Но в целом, лучше срачка, чем язва, – добавил он сразу же. – А лекарям велю пить эти их чудодейственные снадобья. Пусть сами увидят, как это приятно. Да, а чего ты собственно хотел от меня, Мордимер?

– Я позволил себе просить аудиенции, дабы доложить Вашему Преосвященству об одной проблеме…

– Проблема, – прервал меня епископ. – Всегда одни проблемы, которые я, – он сильно выделил последнее слово, – должен решать. Ну ладно, – он снова вздохнул. – Говори, раз ты уж здесь.

Коротенько, сжато и как можно быстрее я изложил епископу дело, с которым пришла ко мне Верма Риксдорф. Он покачал головой.

– И что? – спросил он.

– В связи с этим, хотел бы просить официально командировать меня в Гевихт, – сказал я.

– Ты что, головой ударился, Мордимер? – Его Преосвященство не был даже разозлён, а лишь удивлён. – Или ты думаешь, что у меня нет больших проблем, чем стигматы какого-то говнюка? Если б я хотел отправлять на каждое такое дело инквизитора, мне бы понадобилась их целая армия. Я на минутку задумался и увидел, что сама идея ему, похоже, понравилась. Мне как раз нет, поскольку каждая профессия тем ценней, чем она более элитарна. Может мы не были элитой в привычном понимании этого слова, но и стать инквизитором не мог лишь бы кто. Здесь были и свои минусы, поскольку, как гласит Писание, жатвы и правда много, а работников мало.

– Смею лишь напомнить Вашему Преосвященству, что делом занялись инквизиторы из Клоппенбурга. Возможно, поэтому оно не походит на другие.

– Вроде так, – пробурчал он, а потом посмотрел на меня острым взглядом. – Погоди, погоди, Мордимер, а нет ли у вас часом какого-то грёбаного, неписаного кодекса, который велит не совать нос в дела других инквизиторов, если только не получено официального поручения?

Я промолчал, ибо инквизиторский кодекс чести не есть то, о чём хотел бы и мог бы разговаривать с епископом.

– И ты как раз от таком поручении меня просишь, – медленно сказал он. – В чём тут дело, Мордимер? В женщине? Красивая?

– О, нет, – искренне рассмеялся я. – Совсем наоборот.

– Ты знаком с их семьёй?

– Нет, Ваше Преосвященство.

– Тогда почему ты хочешь ехать?

– Стигматы являются необычайно интересным явлением, Ваше Преосвященство. И как бывает с каждым видом чуда, неизвестно, куда им ближе, к святости или чертовщине. Признаю, они интересуют меня равно с теологической, так и физиологической точки зрения. Ибо о чём же свидетельствует пробитие рук и ног нашего Господа? Это грешное напоминание о минутах, когда Иисус быль всего лишь слабым человеком, или же святой символ силы Христа, который ждал до самого конца, пока гонители не узрят Его божественность и не склоняться перед Ним? Который отдал себя на муки, чтобы как можно дольше сохранить недругам шанс понять истину и искупить вину, прежде чем решился в славе своей сойти с Креста и покарал их огнём и мечом… – я прервался, чтобы перевести дух.

– Ты мне тут чепухи не говори, – медленно произнёс епископ. – Сколько людей у нас в Клоппенбурге?

– Если не ошибаюсь, трое, Ваше Преосвященство.

– Кого-то знаешь?

– Знаю, – ответил я осторожно, ибо мы заходили в мутные воды.

– Ага, – произнёс он. – Личные счёты, – добавил, в конце концов. – Мелкие антипатии, скандальчики и отпихивание локтями. Хочешь допечь коллегу, Мордимер, а? Очень некрасиво, – рассмеялся он.

– Всегда с робостью восхищался остротой ума Вашего Преосвященства, – произнёс я, склоняя голову. – Но уверяю, это не единственная и даже не главная причина. Может комплимент не был изысканным, но, несмотря на это, епископ широко улыбнулся.

– Потому что я вас всех знаю, негодяи, – произнёс он добродушно. – Знаю, как свои пять пальцев. Только почему я должен платить за твои развлечения? Просветишь меня, мой дорогой Мордимер, относительно этого?

– Поскольку из Клоппенбурга не доложили о деле, – ответил я. – Я проверил последние рапорты и не нашёл ничего: ни о каком ребёнке, ни о каких стигматах. Однако же женщина утверждает, что Инквизиция занялась проблемой. Тогда почему не соизволили проинформировать об этом Ваше Преосвященство?

– Нехорошо, – сказал он, и его голос мне исключительно не понравился. – Беспорядок царит в Клоппенбурге, а? Так что, загляни к ним, Мордимер.

Он достал из ящика лист бумаги, придвинул к себе чернильницу, перо и что-то нацарапал.

– Явись за удостоверением и деньгами, – произнёс он. – Ты уж знаешь, куда, – он фыркнул отрывистым смешком. – С Богом, Мордимер.

Я встал и низко склонился.

– Нижайше благодарю Ваше Преосвященство, – сказал я. Он только махнул рукой.

– Молись, чтобы молоко мне помогло, – буркнул он и опорожнил бутылку в бокал. – Ну, убирайся, Мордимер, и оставь меня моим болезням.

***

Епископская канцелярия не славилась щедростью, а денег, полученных вашим покорным слугой, едва хватало на поездку. К счастью, как у всех инквизиторов, у меня было право на бесплатный ночлег и пропитание в каждом представительстве Инквизиции, поэтому я знал, что в Клоппенбурге мне не придётся тратить наличность на постоялый двор.

Верма Риксдорф посетила меня повторно днём после визита к Его Преосвященству. У неё были обведённые тёмными кругами и покрасневшие глаза, и она выглядела ещё хуже, чем в прошлый раз.

– У меня для тебя хорошие новости, – сказал я. – Его Преосвященство дал согласие на мою поездку в Клоппенбург. Теперь нам остаётся определить сумму гонорара…

– Раз уж вы едете туда по службе, магистр… – она опустила взгляд и начала мять складки платья. Весь его низ был запачкан уже засохшей грязью.

– Могу ехать, но не должен, – сказал я не в ладах с правдой, поскольку сейчас ведь это была официальная командировка, и тяжко было бы объяснить епископу, что я хочу отказаться от задания, на которое сам напросился.

Но ведь я собирался вытряхнуть немного денег из вдовы торговца Жилы, ибо раз она была богата, то почему не могла поделиться этим богатством со мной? Тем более, что сама, как видно, имела небольшие запросы.

– Пятнадцати крон хватит? – несмело спросила она, всё время не поднимая глаз.

– Пятнадцать, – повторил я язвительно. – С кем, женщина, ты вообразила, разговариваешь, а? С нищим? – я повысил голос. – Если ждёшь моей помощи, то это будет тебе стоить пятьсот крон. – Я посмотрел на неё внимательно, чтобы увидеть, как она отреагирует на такую наглость. О чудо, на её лице не дрогнуло ни единого мускула. Неужели теперь она вела дела своего мужа и привыкла к торговым переговорам?

– У меня нет столько, – ответила она ещё тише. – Меня уверяли, что вы разумный человек, магистр.

– Разумный человек любит хорошо получать за работу, – ответил я. – Но раз нет, то нет. С Богом, Верма. Ах, как унизительны разговоры, что должен вести слуга Божий, дабы обеспечить себе денежек на мелкие расходы. Не буду вдаваться, любезные мои, в описание торгов со вдовой Риксдорф. Но в результате мы дошли до ста крон, поскольку она торговалась ловко, а я, во-первых, должен был ехать в Клоппенбург, а во-вторых, меня туда тянул равно профессиональный интерес, так и мотивы личного, скажем честно, характера. Что ж, в Клоппенбурге я некогда гостил проездом и за ужином встретил никого иного, как Витуса Майо, называемого некогда Мясник. Он был шефом местной Инквизиции, что означало не слишком интересную ссылку, ибо сложно представить, будто можно сделать карьеру в Клоппенбурге и обратить там на себя внимание начальства. Кем был Витус Майо? Кошмаром учеников Академии, любезные мои. Работая ассистентом наших преподавателей, он отличался необоснованной жестокостью, беспричинной недоброжелательностью и ошеломляющей глупостью. Он использовал своё положение, чтобы унижать тех, кто слабее, и издеваться над теми, кто младше. Поймите меня правильно. Академия Инквизиции это не то место, где чувствительные душонки должны переживать эстетические и интеллектуальные порывы, а преподаватели ходят среди учеников, вытирая им сопливые носы и слёзки в углах глаз. Академия это напряжённая учёба на грани человеческих возможностей, неустанная работа от рассвета до заката и жёсткая дисциплина. Академия это школа жизни, но Майо не хотел нас учить и готовить к профессии. Казалось, его единственным желанием является потакание собственным прихотям, а эти прихоти чаще всего значили глумление просто так. Бить нас он не мог, поскольку на это уполномочены были только инструкторы, да и то с согласия старших преподавателей (не даваемого, кстати говоря, слишком поспешно), но он находил много других способов, чтобы сильно задеть за живое своих «любимчиков». А ваш покорный слуга имел несчастье принадлежать к подобного рода любимчикам. Всё время, пока шла учёба, я мечтал, что когда уже стану выпускником Академии, отправлюсь с Витусом в укромное место и там с помощью кулака и палки научу его вежливости. Впрочем, позднее, под влиянием одного достойного сожаления события, моя мечта значительно заточилась. Однако за пару месяцев перед экзаменами моего гонителя отослали на стажировку в одно из местных отделений. Ну а потом желание мстить у меня прошло, оттеснённое множеством текущих дел. Но память о Витусе Майо, его поросячьих, злобных глазках, помеченных прыщами щёках и длинных бледных пальцах, которыми он обычно совершал безотчётные движения, будто кого-то душил или терзал, сопровождала меня даже в ночных кошмарах. Теперь же мне представился случай задеть за живое его. Как специальный посланник Его Преосвященства и лицензированный инквизитор из Хез-хезрона я имел несравнимо более высокое положение. А также право принять на себя командование в клоппенбургской Инквизиции, по крайней мере, в рамках порученного мне задания. А это значило очень многое, любезные мои. И я был уверен, что Витус впадёт в бешенство, когда увидит полномочия вашего покорного слуги. Что ж, старая поговорка гласила: Никогда не унижай тех, кто ниже тебя, ибо неизвестно, а не встретишь ли их, когда будешь падать. И вот инквизитору Майо вскоре предстояло убедиться в справедливости этих слов.

***

Из Хеза в Клоппенбург вёл удобный, широкий большак, вдоль которого расположились корчмы, постоялые дворы и трактиры. Дорогу патрулировала епископская Разбойная Стража, поэтому была она исключительно безопасной, даже по меркам окрестностей Хеза, которые, в общем, были одним из самых безопасных мест в Империи. Меч правосудия епископа был острым и безжалостно обрушивался на шеи всякой голытьбы – бродяг, воров, грабителей или насильников, а торговцам – кроме уплаты достаточно большой пошлины – ничего не грозило. Интересно, что епископ, который так хорошо справлялся с поддержанием порядка на своих землях, никогда даже не пытался ввести дисциплину в самом Хезе, где от воров, бандитов, девок и шулеров аж роилось. Клоппенбург был маленьким, но богатым городком. Во-первых, здесь пересекались торговые пути (значит город жил с права собирать пошлину и со складов), а во-вторых, местные ремесленники специализировались в красильном деле и в этой профессии не имели себе равных. Даже когда-то существовали планы прокопать канал, связывающий Клоппенбург с рекой, что соединило бы его водным путём с Хезом и Тирианом. Сразу после последней войны с Палатинатом на работу согнали несколько тысяч пленных, но как их запас закончился, так и планы умерли естественной смертью. А сам канал быстро осыпался, заболотился и зарос. Среди местных он, впрочем, пользовался дурной славой, так как рассказывали сказки, что его посещают духи умерших невольников. В Клоппенбург я въехал незадолго до полудня. Я снова надел официальный наряд: чёрный кафтан с вышитым на груди надломанным, серебряным крестом, чёрный плащ и широкополую шляпу. На большаке сразу сделалось как-то свободнее, а к клоппенбургским воротам я подъехал широким коридором, образованным ожидающими пропуска людьми, которые несказанно быстро передо мной расступались. Вот, маленькие выгоды инквизиторской профессии. Городские стражники, вооружённые обитыми железом дубинками, уступили мне дорогу столь же охотно, а их сержант поклонился достаточно низко.