Текст книги "Главный фигурант"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Убийцу заботить это не будет. Закончив, он нанесет жертве удар в сердце и, не забрав ни рубля из кошелька или сумочки, уйдет. Но перед тем как удалиться, сделает один звонок по телефону девушки. И с ночи самого первого убийства, с пятнадцатого июля две тысячи третьего года, все матери Москвы, имеющие дочерей в возрасте жертв, будут сходить с ума, когда стекла на окнах начнет заливать сиреневыми чернилами вечер, дочери будут опаздывать, а на столах комнат вдруг будут звенеть телефоны.

«Даша (Ира, Инна...)! – будут подбегать к телефонам матери. – Это ты?» – подразумевая дочь.

«Да, мама, – заговорит веселым голосом дочь. – Я уже перед дверью, открывай...»

И отпустит на сердце, и станет сразу легко и спокойно. Мать откроет, дочь войдет.

Но хуже тем, кто в ответ на свой тревожный вопрос вдруг услышит: «Даша (Ира, Инна...) сегодня не придет домой».

«Саша (Дима, Игорь...), так это ты?» – будут удивляться матери, почему это от имени дочерей говорят их парни.

И похолодеет сердце у матери, когда она услышит в трубке слова, которые стали для шести матерей роковыми...

И еще пять дней сидел Кряжин над томами. Носил их по одному, по два домой, перечитывал под светом лампы, подкладывал под корочки чистый лист бумаги, делал пометки, как на полях, сравнивал листы одного дела с другим и откладывал вместе с делами в сторону, чтобы заняться новыми.

Минуты ползли медленно, превращались в часы, часы – в вечера, переходящие в ночи. Смагин дал две недели на все. Срок немалый, если учесть, что дело следствием завершено и на все вопросы даны исчерпывающие, все объясняющие ответы. И срок ничтожный, если вдруг выяснятся мелочи, ранее не отработанные.

Недоработки есть в каждом деле, их не может не быть. Никто не безгрешен, в том числе и следователь. Особенно если это следователь Вагайцев, торопящийся в Гагры в декабре.

Смагин Кряжина не торопил. Встречая его в коридорах, дважды за пять дней заглянув к нему в кабинет, начальник управления ни разу не завел речь о деле Разбоева.

– Вчера видел твою балерину, – бросил он однажды, закуривая, едва переступил порог.

Тема была давно пережита, а потому задеть советника не могла. Тот даже не оторвался от записей, лишь стрельнув глазами в сторону вошедшего. Балерина, о которой зашла речь так неожиданно и несколько не к месту, была одна из солисток Большого, с коей Кряжин однажды едва не завел то, что на языке лириков именуется романом. Он всегда был сторонником изыска в отношениях, знатоком классики и любителем утонченности. Это и стало решающим в едва не совершенной Кряжиным ошибке. Но ошибку ту исправила сама прима. Только что потеряв голову от Кряжина и не успев ее еще как следует найти, она тут же увлеклась хореографом.

– Вероятно, закончились гастроли, – философски отнесся к новости Кряжин.

– Она стояла у входа в прокуратуру и взглядом, полным тоски, смотрела на бронзовую табличку. Бедная женщина... Она до тебя не дозвонилась?

– Дозвонилась, – Кряжин нехотя оторвался от какого-то протокола и поднял на Смагина взгляд. – Я послал ее в Большой. И не такая уж она бедная. «Ауди» перед входом видели? Она на нем.

– Вчера был на «Локомотиве»... – выждав, сменил тему начальник управления.

– Да вы о деле Разбоева никак спросить хотите? – перебил Кряжин.

– Нет-нет, работай, – засуетился госсоветник и покинул кабинет.

«Нет-нет, – мысленно передразнил Кряжин и снова склонился над делом. – Как же...»

«Тело расположено у подножия клена, головой в сторону остановки общественного транспорта... Руки раскинуты в стороны, при этом правая лежит вдоль туловища, а левая согнута в локте и ладонь тыльной стороной наружу находится на уровне головы...»

Кряжин не знал, как читают протоколы другие следователи. Не знал, но догадывался по их последующим действиям. Кому-то из них хватало изложенного, все написанное он воспринимал на веру, не желая мучить себя поисками. Другие врезались в материал, и половина из них дела переиначивала, приводя к тому же концу, да только с другой стороны, ибо считала такое развитие событий более правдоподобным. Но были и те, кто, пытаясь живописно представить описанные сюжеты, искали в них правду и, не находя, начинали искать ее сначала.

Наверное, Кряжин относился к последним. Все, что он пытался сделать, перечитывая чудовищные по объему материала тома Вагайцева, это придать написанному реальность. Вдохнуть в скупые диалоги главных действующих лиц жизнь и в жизни этой увидеть правду.

Время у советника еще было. Его нет у Генерального и Смагина. У Разбоева этого времени – залейся. Вагайцеву – тому вообще на все наплевать. Он в Гаграх, и дело у него производством принято. А сколько было у советника времени? На оживление этого сборника печальных историй, расположившихся на трех тысячах семистах страницах, его, пожалуй, хватит.

Краткое жизнеописание жизни Виктории Заевой, шестнадцати лет от роду

Она родилась в семье богатой даже по меркам высшего московского общества. Папа жил в столице, качал нефть в Уренгое, тратил деньги в Европе, а работал в Думе. Мама, как принято в достойных семьях, работала дома. Администратором домашнего хозяйства.

Девочка Вика училась в Англии, а на каникулы приезжала домой. Она планировала поступить в колледж и стать светской львицей. О чем еще может мечтать девочка из прайда преуспевающего бизнесмена и бывшей фотомодели из Монте-Карло? От мамы Вике достались французская лукавая стать, от папы – целеустремленность. Но была еще бабушка, и теперь многие связывают трагедию именно с наследственностью по линии Викиной бабушки. Старушка учила девочку любить людей, доверять им и всегда приходить на помощь в трудную минуту.

В один из летних вечеров девушка засиделась у подруги, чья семья прозябала в двухкомнатной квартире на улице Заводской близ Измайловского лесопарка.

– Мне пора домой, – вздохнула Вика, уложив на колени до конца перелистанный журнал.

– Хочешь, я тебя провожу? – живо предложила девочка, лишь месяц назад закончившая школу. – Если идти через парк, у нас уйдет на это минут двадцать, и сразу выйдем на остановку такси. У тебя ведь есть деньги на такси? – машинально спросила она и тут же покраснела – у Вики, да не будет денег? У нее рублей может не быть, а долларов в сумочке хватит на поездку во Владивосток.

Они вышли из подъезда ровно в половине двенадцатого ночи, хотя отец Вики строго-настрого запрещал ей выходить на улицу в это время без сопровождения охранника. Но сегодня она обманула папу – зачем эта суета, если она исчезнет из дома на каких-то три часа?

До остановки оставалось минут десять, и подружка остановилась. Ей тоже было пора домой, и все выглядело справедливо: если она доведет Вику до остановки, то домой будет возвращаться одна. А так им обеим осталось по десять минут быстрой ходьбы. Они поцеловались и разошлись.

Вика дошла до остановки, села в такси и уехала домой.

Подружке повезло меньше. Когда в полной темноте стал различаться синий столб – выход из леса, она услышала за спиной быстрые семенящие шаги. Ей стало жутко страшно, и она побежала. Через минуту, когда синий столб стал выше и шире, она почувствовала удар, от которого подкосились ноги. Она ударилась оземь. Ей было больно, голова казалась тяжелой, и она сразу решила сделать то, что машинально делает в таких случаях любая женщина: она закричала.

Но в тот момент, когда с ее уст должен был сорваться первый звук, что-то горячее вошло ей в правое легкое и сорвало крик с губ.

Тяжесть со спины ушла, и девушка медленно поднялась на ноги.

Кто-то невидимый подхватил ее и поволок в сторону от дороги.

Она хотела крикнуть еще, но от напряжения едва не потеряла сознание – спина тут же залилась чем-то горячим, а изо рта хлынула кровь – она точно знала, что кровь, еще вчера она прикусила язык, и запах во рту был тем же.

Ее тащили сквозь кусты, ветви царапали лицо и ноги, но она не чувствовала боли, потому что была полностью поглощена ужасом, охватившим ее. И даже не почувствовала, как ее снова бросили, как куль с мукой. Перевернули лицом вверх, и в этот момент она увидела смерть. Она взлетела над ней в виде длинной полоски стали, и звезды на чистом небе сияли на ее блестящей алой поверхности. И была боль под сердцем. Но совсем недолго.

Когда все было закончено, убийца встал и сдернул с плеч еще теплого тела сумочку на длинном ремешке.

Что это? Это телефон. Один из самых простецких, дешевых.

Пощелкав светящимися кнопками, убийца найдет в телефонной записной книжке абонента «Dom» и нажмет кнопку соединения.

– Таня? – спросит мама девочки. – Ты где? Ты проводила Вику?

– Таня сегодня не явится домой, – прозвучит трескучий холодный голос.

– Саша?.. – недоумевая, предположит абонент «Dom». Ну, конечно, он! Как это – не придет? – Саша, вы где?

– Это не Саша. Но он мой должник. Эта сучка не сможет испоганить его жизнь.

Обезумевшая мать тут же сообщит о случившемся в милицию и позвонит Викиным родителям. Вика к тому моменту уже будет дома, и ее отец тут же направит в адрес безутешной родительницы своего начальника службы безопасности.

Однако потом, сразу после такого жеста порядочности, стали происходить забавные вещи, понять которые смогли лишь следователь прокуратуры Восточного округа, возбудивший уголовное дело, и старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Вагайцев. Посредством проведения очных ставок и следственных действий оба выяснят, что Вика в доме своей бывшей одноклассницы не была, Вика находилась весь день дома.

А Вику опросить повторно, к сожалению, не удастся. У Вики начались подготовительные занятия в Лестерской школе, и она туда убыла. Гнев Таниной матери представить нетрудно, но, как выяснят следователи прокуратур, он будет вызван не чем иным, как расстройством по случаю смерти дочери. И даже не станут возбуждать в отношении Таниной матери уголовного дела по факту дачи ложных показаний, на чем так настаивал Викин папа. Следователи – они тоже люди. Они живые, и слепо повиноваться требованиям буквы закона в такой ситуации не могут. Не имеют права.

На этом жизнеописание Вики, шестнадцатилетней девочки из благополучной семьи заканчивается. Следует верить, что в ее жизни неприятных моментов больше не произойдет. Друзей у нее, надо думать, будет много, и только потому – хочется верить, – что о неприятном инциденте в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля две тысячи третьего года знать они не будут.

Но уже к вечеру шестнадцатого июля многие матери Москвы, имеющие дочерей юного возраста, установят в своих квартирах телефоны с автоматическими определителями номера и устройствами, записывающими разговор.

С трудом размяв уставшую шею, Кряжин с тоской – с той же, наверное, что и его не случившаяся любовь из Большого театра, – посмотрел за окно. День был ясен, мороз невелик, и по Большой Дмитровке ходили свободные люди. Им не нужно сидеть вот так, согнувшись над столом, и вникать в чужие истории, полные животной страсти, боли и страха. Однако едва Кряжин представлял, что кто-то из этих, свободных, через несколько минут сядет за кульман и начнет вычерчивать схему вентиляции или распахнет талмуд со статистикой посещения лекций по аэродинамике, его тоска улетучивалась, и он снова чувствовал себя счастливым человеком. Гораздо более свободным, чем те, что на улице.

Трагический случай, уведший из жизни Ирину Галкину, девочку шестнадцати лет

Парк Царицыно среди районов Москвы по количеству противоправных действий в милицейских сводках первое место никогда не занимал. Так, середнячок.

Перекинув через плечо сумочку, Ира выскочила из подъезда дома, где жила (прошедшее время можно употреблять уже с этого момента), и от улицы Первой Радиальной до Третьей Радиальной решила пройти в клуб на танцы не через Царицынское «кольцо», а через парк. Так быстрее – проверено.

В парке она выбрала улицу пошире и посветлее и, думая о том, что скажет Роме о его вчерашнем поступке, зацокала каблучками по асфальту. Рома, он парень симпатичный, похожий на солиста одной известной рок-группы, постоянно выступающей по «ящику». Ира постоянно думает, когда крутят клипы с этим солистом, каков он в жизни. Наверняка порядочен, нежен, не чета ее недавним выпускникам, покуривающим в подворотнях канабис и становящихся вальяжными, едва им в руки попадет двадцатка долларов. Но она попадает им в руки довольно редко, а потому они чаще скучны и неинтересны. Рома от них отличается, «травкой» не балуется – он играет в «Спартаке» за юношей. А потому его больше интересует клюшка, чем гуляние по Арбату. Вчера он был откровенно резок и заявил, что бросать спорт ради нее не намерен. Но она и не просила об этом! Ира всего лишь выразила вслух желание, чтобы он чаще с ней бывал. Рома позвонил вечером и сказал, что будет ждать в «Бригантине». И пока тянется этот бесконечно длинный, уже светлеющий в темноте отмершими листьями сентябрьский лес, стоит подумать о том, что Роме сказать. Нельзя вот так прийти и восхититься: «Ромочка, ты у меня супер!»

Отряхнувшись от наваждений, Ира вдруг почувствовала, что идет не одна. И идет вовсе не там, где идти собиралась, – совершенно забыв о случае, произошедшем два месяца назад в Измайловском парке, – она всегда ходила по освещенным участкам вечерних улиц и обязательно следила за прохожими. Сейчас получалось, что она, вопреки данному себе слову, свернула к тропинке, укорачивающей дорогу минут на пять, и теперь следует по ней почти в полной темноте. Нехорошо как, неуютно...

И этот звук мягких подошв, слышимый за ее спиной. Кто идет за ней? Такая же опаздывающая в «Бригантину» к началу танцев или просто «ночник» – рабочий с ночной смены?

Она ускорила шаг.

Когда до выхода из парка оставалось метров двести, а до кафе – около трехсот, шаги за спиной прекратились.

«Слава богу», – облегченно подумала девушка и в тот же момент почувствовала сильный удар в спину.

Мысли оборвались, как нитка между спицами.

Она, сдирая в кровь локти и врезаясь грудью в грязь, совершенно не знала, что нужно делать дальше. Когда сообразила, кричать было поздно – тонкое и длинное лезвие ножа вошло под ее правую лопатку. На какое-то мгновение девушка потеряла сознание, а, когда пришла в себя, поняла страшное: кто-то, крепко ухватив за обе ноги, волочет ее по сырой и мягкой траве в глубь леса.

Кричать было невозможно, да и бессмысленно. Где-то впереди уже слышалась музыка, вырывающаяся из приоткрытых окон «Бригантины», и любой писк в лесу будет воспринят случайными прохожими как истому девицы, углубившейся в лесок со своим пареньком, дабы им никто не мешал.

Она смотрела в синее небо, а с него на нее смотрели холодные звезды. Она все отдала бы сейчас для того, чтобы поменяться с любой из них местами.

Одежда с девушки слетала какими-то лохмотьями. Наверное, тот, кто ее срывал, помогал себе ножом. Что с ней делали дальше, она не понимала. Она умрет за несколько минут до того, как нож, уже побывавший в ее теле, войдет в ее сердце.

Убийца вынет из ее сумочки телефон, найдет искомого абонента в адресной базе и на вопрос: «Ира, ты?» – ответит:

– Нет, не она.

«Рома, ты, что ли?» – раздастся из трубки, и убийца ответит:

– И не он. Я его даже не знаю. Но отныне он мой должник. Его сучка больше никогда не изменит ему.

Через час Царицынский парк заполнят люди в форме, люди в штатском, кинологи и их собаки. А в трехстах метрах от того места, где они будут изучать каждый сантиметр местности, будет грохотать музыка и Рома, не дождавшись Иру, будет танцевать с другой. И будет очень удивлен, когда его выведут из зала двое крепких мужчин из МУРа и доставят в парк.

Все, что останется памятью о последнем дне Иры Галкиной, уместится на нескольких сантиметрах пленки телефонного автоответчика.

...Жанна Лепесткова. Семнадцать лет.

– Жанна?

– Нет, не Жанна.

– Тимур?

– Не он. Но он мне обязан, что эта сучка Жанна никогда не похитит его юность...

Инга Фурьева. Семнадцать.

– Инга, ты где?

– Это не Инга.

– А кто это??

– Тот, кому мужчина вашей Инги останется должным на всю жизнь.

Алена Чехова. Ей шестнадцать, и она собиралась жить вечно.

– Алена, твои ночные вылазки без предупреждения становятся невыносимы!

– Я не Алена. Я спаситель того, кто хотел связать с ней свою жизнь.

И наконец, шестнадцатилетняя Сабрина Небога.

Этот вечер начинался необыкновенно. Она посидела в ресторане на свадьбе старшей сестры, выпила превосходного вина, которое привез сестрин свекор из Шампани, потанцевала с мальчиком (завтра нужно позвонить по телефону, который он написал на салфетке), и, когда проспавшийся в углу ресторана, прямо под барабаном родственник сестриного мужа распахнул мутные, как воды Терека, глаза и воскликнул «горько», она посмотрела на часы.

Боже! Отец приедет из Надыма – будет разговор...

Уйти она решила, не попрощавшись – уж очень счастливо было лицо сестры, танцевавшей с мужем. Домой! Бегом в гардероб – и домой!

О, этот холод... Утром было под тридцать, днем – тридцать один. Она сама видела термометр за окном кухни. Сейчас, наверное, под сорок. Нужно было надеть рейтузы, мама была права.

От ресторана до дома – две остановки на автобусе. Но сейчас автобуса не дождешься – в такой мороз по дорогам ездят только такси. Опять незадача – садиться в полночь в чужую машину не очень хочется. Хоть в этом маму послушать...

И она посеменила через лесопарк Жулебина, думая только о том, как побыстрее добраться до дома. В сумочке уже дважды трезвонила трубка – это, конечно, мама. Сейчас будет большой шум прямо в прихожей.

И вдруг лес перевернулся. Больно ударившись головой о натоптанную тропинку, она попыталась встать на ноги. Но кто-то сильно ударил ее ногой в грудь, и она опрокинулась, как кукла, на спину.

Кричать! Что есть сил!

И в этот момент что-то холодное, нестерпимо ледяное вошло ей в грудь. «Сосулька?» – думала она, теряя силы.

А потом был второй удар, оборвавший для нее все в этом мире.

Что было дальше, Сабрина не знала...

– Не надейся, что на этот раз отец ничего не узнает! Завтра он придет с работы и узнает, как его дочь проживает дни подготовки к экзаменам! Ты слышишь меня? Ты слышишь?!

На этот раз убийце пришлось звонить дважды. И только тогда мать назвала девочку по имени.

– Сабрина, твои детские выходки совершенно неуместны...

– Это не ваша дочь, – отчетливо произнес незнакомый женщине голос.

– Витя?

– И не Витя.

– Тогда... кто?..

– Витин ангел-хранитель.

Распечатки коротких телефонных разговоров, их точные копии в допросах матерей, еще до изъятия кассет из приемников телефонных аппаратов, допросы тех, чью жизнь «спас» убийца. И фотографии, фотографии, фотографии... Снимки форматом 9ґ12 и 10ґ15, раскрывающие таинство того, как это «спасение» осуществлялось.

К окончанию седьмого дня работы он вошел в приемную Смагина с папкой для докладов в руке.

Смагин принял его как обычно. Как принимал одного Кряжина – придвинул к месту за длинным столом, выбранному Кряжиным, пепельницу и сам нажал на чайнике кнопку. Тот сразу же зашумел, что свидетельствовало о том, что Смагин даже более чем приветлив. Чаепитие он закончил только что, но из-за Кряжина готов выпить еще.

Устав от монотонных дней последней недели, когда он только и делал, что читал, помечал и размышлял, советник был не так приветлив, как его начальник. И вид его, невозмутимо-равнодушный, словно говорил: «Чуть не умер от скуки, но сделал все, о чем просили». Смагин ожидал, что из папки появится дюжина листов с привычной взгляду «шапкой» на листе титульном: «Обвинительное заключение», однако вместо этого принял в руки рапорт, и по лицу Кряжина можно было предположить, что это рапорт об увольнении.

– Что это? – Вопрос можно было не задавать, потому как Смагин читать уже начал, а текст едва занял страницу.

Кряжин терпеливо выждал две минуты.

– Объясни, зачем тебе нужно встречаться с Разбоевым?

– Для меня остались непонятными два вопроса.

– Назови второй, – Смагин снял очки и закусил дужку.

Следователь виновато улыбнулся и вытянул из кармана сигарету.

– Я так и знал, что мой первый вопрос у вас сомнений не вызовет. Перечитав материалы дела, я так и не уяснил для себя мотив, который двигал Разбоевым. Что касается второго... – Щелчок зажигалки разорвал тишину неожиданно возникшей паузы, как граната. – Егор Викторович, если я не ошибаюсь, то основной причиной, почему был задержан Разбоев, явился телефонный звонок соседки в ночь первого убийства.

Смагин пожал плечами.

– Да, Иван Дмитриевич. Если не учитывать добровольное раскаяние подозреваемого и его проводки по местам совершения преступлений, где он показывал без подсказок, как убивал и где оставлял трупы, – и он развел руки. – Я уже не говорю об образцах крови, изъятых с одежды Разбоева сразу после задержания.

Советник встал, откинул в стороны полы пиджака и погрузил руки в карманы. Его сейчас, казалось, не интересовало ничто, кроме крошечного обрывка белой нитки, повисшей на тяжелой шторе кабинета начальника Следственного управления. Он снял ее, долго изучал, понимая, что испытывает терпение начальника, и только тогда, когда пауза стала превышать максимально допустимые размеры, растер между пальцами и швырнул катышек в кадку с фикусом.

– Да, это существенная доказательная база. Закреплена результатами экспертиз, видеосъемкой и протоколом явки с повинной. Я ознакомился.

– Так за чем же дело стало? – без удивления поинтересовался Смагин.

– Чего стоит эта база для состава суда присяжных, если эти двенадцать из достойнейших поймут, что явка писана после задержания, а потому явкой с повинной являться не может? Судебно-медицинская экспертиза определила, что кровь на одежде Разбоева относится к третьей группе, то есть идентична крови первой потерпевшей. Но я не увидел в деле доказательств того, что эти следы – кровь жертвы, а не другого лица.

Пройдя к начальнику, он оперся руками на стол перед ним и склонил голову.

– И еще задолго до того, как взял в руки дело, я мог провести любую следственно-оперативную группу по тем местам, где были обнаружены трупы девушек. Я рассказал бы, как их убивал и в каких позах оставлял, уходя.

Смагин помедлил с ответом и направился к закипевшему чайнику. Уже оттуда, стоя спиной к советнику, справился:

– Это как?

– Трупы показывали все московские телеканалы. И их журналисты очень подробно рассказывали, где те трупы обнаружены, какие увечья нанесены жертвам и весьма точно называли причины наступления смерти. В качестве следственного эксперимента предлагаю привести сюда любую женщину старше пятидесяти. Она проведет вас по памяти по всем закоулкам Санта-Барбары, расскажет, как выглядела спальная Си Си и зачем Мэйсон отрастил бороду. При этом будет точно установлено, что тетка ни разу не выезжала дальше Золотого кольца России.

Смагин помедлил, раздумывая, правильно ли он поступил, попросив закончить дело Кряжина, а не кого другого, и только после этого, решившись, поставил размашистую роспись на постановлении о продлении сроков предварительного следствия.