Текст книги "Грабеж – дело тонкое"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Да, – думалось Левенцу, – не все так просто, как представлялось». Одновременно ему в голову пришли высказывания знакомых о том, что суд – не лучшее место для самоутверждения. Павел Максимович коротко поведал Струге о деле потерпевшего Решетухи все, что ему было известно из материалов.

– Мне известно, что в городе уже четырнадцать подобных эпизодов разбоев, – задумчиво, словно пересчитав эти эпизоды, произнес Левенец. – И, если не ошибаюсь, два из них закончились смертью потерпевших.

Струге окинул молодого судью взглядом работника ломбарда. Дорогущий черный костюм, белоснежная сорочка и яркий галстук с росписью «под Матисса». Все приобретено не на городских ярмарках, а в фирменных бутиках. Вид Левенца очень соответствовал должности начальника юротдела преуспевающей компании или адвоката из крутой коллегии, но никак не судьи. Полное отсутствие приглушенных тонов, что не способствует сосредоточенности внимания участников процесса. На заседаниях, где председательствует этот молодой человек, все внимание будет приковано не к предмету разговора, а к галстуку посреди картины, именуемой судьей.

– Откуда вам это известно? – Струге, крайне разочарованный увиденным, отвел взгляд от Павла Максимовича.

– Да какая разница? – слегка порозовев, отмахнулся тот.

Но отмахнуться от Струге было невозможно. Левенец не сводил слегка покрасневших глаз с дрожащими ресницами от герба страны над головой Струге, но под напором вопросов вынужден был вернуться к теме.

– Николаев сказал?

– Ну...

– Ну?

– Ну да, в общем. – Теперь Левенец покраснел.

– Об этом я ему сообщил, – сказал, словно оглушил громом, Струге. – И уже не два случая закончились смертельным исходом, а три. Вчера в больнице умерла женщина. Левенец, не имейте привычки выдавать чужое за свое и желаемое за действительное. Это кратчайший путь к всеобщему презрению. Так что вас беспокоит в деле, которое вам отписали?

– Меня беспокоит то, что преступление совершено по той же схеме, по какой происходили предыдущие четырнадцать случаев. – Уязвленный до глубины души Левенец чувствовал, что к горлу подкатывает волна изжоги. Так его еще не унижал никто в жизни. – Но следствие не усматривает причинно-следственной связи между моим делом и четырнадцатью «темняками».

– А вы не задавались вопросом – почему? – Струге протянул руку к делу. – Давайте потратим оставшиеся десять минут хотя бы на поверхностное знакомство с потерпевшим и подсудимым...

Глава 2

Миша Решетуха, остановив свой «Опель-Вектра» у киоска, нажал кнопку на брелоке сигнализации и направился внутрь.

Этот «Опель» он приобрел год назад у переселенца из Дагестана, выплатив тому две трети от минимальной цены. На заднем стекле машины, как и положено, красовался знак «Глухой водитель» – желтый кружок с тремя черными точками. Завидев этот знак, все хищники дорог шарахались от германской иномарки Миши, как от чумной. После того как хозяин получил удар в лоб мощным кастетом, работницы киоска первое время думали, что, помимо уже имеющегося знака, оба стекла машины придется снабдить еще одним символом опасности для участников движения. Знаком «Водитель-инвалид». Однако обошлось. Он постоянно жаловался своим продавщицам на головные боли, но на самом деле боли уже давно прошли. На следующий после происшествия день. Впрочем, несмотря на притворное кряхтение и вялые движения, факт быстрого выздоровления Миши не остался не замеченным в среде его продавщиц. Им, как никому, было хорошо известно, что для того, чтобы убить хозяина, нужен подъемный кран или мощный таран. А то, что ему сунули в нос... Скорее всего, это разборки с «крышей», возглавляемой неким Локомотивом, которой Миша не смог вовремя заплатить. И потом, после происшествия третья группа инвалидности Решетухи должна была трансформироваться во вторую, а это означало некий прорыв при получении очередных льгот для уплаты налогов с продаж. Так что Мише Решетухе не верили даже те, кто его хорошо знал, – свои же продавщицы. А других знакомых у потерпевшего в Тернове не было. Он появился в городе словно из другой Галактики.

Однако в обиду своих работниц Решетуха не давал и платил вовремя. Не в пример торгашам из соседних киосков...

– Как дела, красавица?! – проорал Миша, насмерть перепугав молоденькую девчонку. – Норма перекрыта?!

– Перекрыта, – ответила, сложив руки рупором, та. – На двадцать процентов выше вчерашнего дня.

– А?.. – Миша поморщился и наклонил голову.

– Вот хрен глухой... – прошептала девчушка и вдруг проорала: – Больше денег, говорю!! Больше, чем вчера!!

– Это хорошо! Персонал получает премию!! Раскрывай мошну, Вера, хозяин будет капусту рубить!

Снятие кассы продолжалось не более десяти минут. Еще столько же ушло на обычный инструктаж продавщицы и еще две минуты – на жалобы в области затылочной части головы. Закончив обычное для последней недели мероприятие, Миша проорал пожелание удачи и вышел вон. Сегодня удачный день, и он заслужил полноценный отдых. Товара в киоске хватит еще на два дня, девчонки дело знают, поэтому можно расслабиться. Плюс ко всему сегодня две встречи в российской суперлиге по хоккею...

– Эх, черт!.. – воскликнул Миша, уже подъезжая к дому.

Он совсем забыл о пиве. А хоккей без пива все равно что чай без лимона. Развернув «Опель» на сто восемьдесят градусов, он въехал во двор одного из домов, в котором показался коммерческий киоск.

Это хорошо, что он вовремя вспомнил. Хоть за километр от дома, но вспомнил! А рядом с домом найти пива просто невозможно. Нет рядом киосков, где торговали бы «Балтикой» или «Туборгом». Здесь же торгуют.

– Восемь «Туборга». – Миша полез в карман за туго набитым портмоне.

– У меня десять последних банок осталось, – пискнула из глубины киоска девушка. – Может, десять возьмете?

– Десять так десять, – буркнул Решетуха и бросил на прилавок три купюры по сотне. – Сдачи не надо.

Вот теперь можно ехать домой. Миша Решетуха больше всего в жизни любил три вещи. Деньги, хоккей и пиво. Он не помнил, чтобы за свою тридцатилетнюю жизнь хотя бы раз выпил водки. Водка дезориентирует социальную мощь человека на несколько дней и превращает его со временем в тупицу. Такого удовольствия Решетуха позволить себе не мог. Крайняя степень напряжения и внимания – вот основной козырь его жизни. Пиво лишь усиливает чувство самостоятельности и свободы.

А это работе не мешает.

– Вот, смотрите... – Склонившись над листами, Левенец дышал через плечо Струге ароматом «Рондо». – Тот же сценарий. Звонок в дверь, предъявление милицейского удостоверения, удар кастетом и обнос квартиры. Все так, как... Как вы рассказывали Николаеву.

Аромат «Рондо» хоть и не сближал этих мужчин, однако Антону Павловичу было гораздо приятнее чувствовать запах мяты, нежели свое табачное дыхание. Он прятал его от молодого судьи, сокрушаясь по поводу того, что не носит в кармане какие-нибудь пастилки. – Из вашего сценария, Левенец, выпадает одна важная деталь. Все потерпевшие, оставшиеся в живых, во весь голос заявляют о том, что перед ограблением, приблизительно за день-два до происшествия, их каждую ночь обзванивал странный человек. Хамил, угрожал распространением порочащих сведений – причем весьма обоснованных – и вешал трубку. Хозяева, чья психика была уже не в состоянии вынести подобного террора, обращались в милицию. В эту же ночь к ним приходил человек, представившийся сотрудником милиции, и говорил о том, что нужно срочно установить аппаратуру для прослушивания. И хозяева открывали. Впрочем, откуда вам было это знать? – Струге улыбнулся: – Ваш источник этого не знал, потому что я данному источнику не сообщил подробности. Вот так, господин Левенец, иногда бывает в мире сыска. Запускаешь в эфир шнягу для установления истины по делу, а потом твой же агент приносит тебе твою же шнягу в качестве проверенной информации. Ладно, мы не сыщики и оперативной работой не занимаемся. Наше дело – судить, Павел Максимович, а потому не нужно устанавливать связь между явлениями, если это не входит в круг ваших обязанностей. Не хотите сменить форму одежды для работы в суде?

– А чем вам не нравится моя? – Левенец дернулся от столь резкого перехода. – Вряд ли можно найти лучше. Строгий черный костюм. Неужели нужен белый?

– Ну, если захотите спеть в процессе какие-нибудь куплеты, тогда можно и белый. А так – нет. Наденьте однотонный галстук с менее шокирующим рисунком и рубашку более демократичного цвета. – Струге захлопнул дело. – Вы неаккуратны в выборе одежды.

Левенец покраснел:

– Я очень аккуратен не только в выборе одежды! У меня даже все газеты в нише складываются одна к одной. Число к числу.

Струге хмыкнул и равнодушно пожал плечами:

– Пусть так. Сменим тему и вернемся к делу. Так о каком аналогичном сценарии может идти речь, если ваш потерпевший глухой?

– Ну и что? – растерялся Левенец.

– А то, что ему вряд ли мог звонить неизвестный и третировать его по телефону. Я вообще сомневаюсь, что у вашего Решетухи в квартире установлен телефон. Зачем глухому Решетухе телефон, Павел Максимович? Так что рассматривайте дело и не заботьтесь о том, что не входит в ваши функциональные обязанности.

Помолчав, Антон снова обратился к нему:

– Павел Максимович, если у вас возникают проблемы, я не прочь помочь вам. Только перед тем как ко мне идти, убедитесь, что ответа у вас действительно нет. И прекратите посылать своего секретаря за кофе и бутербродами. Она вам не денщик.

Левенец вывалился в коридор в состоянии полного отстоя. Самым странным было то, что чувство обиды за то, что его «отымели», не приходило. По всей видимости, гордыня не была главным качеством молодого судьи, и небольшая встряска дала его мыслям верный ход. Оказывается, не всякую отмашку со стороны Антона Павловича нужно воспринимать как проявление снобизма! Мужик-то, кажется, толковый.

И действительно, как в общий сценарий четырнадцати разбоев мог вписаться «его» случай, если Решетуха глухой? И как Левенец сам этого не заметил?

День первого очного знакомства с молодым судьей подходил к концу, и Антон стал собираться домой. К восемнадцати часам, то есть к тому времени, когда пришла пора покидать суд, Левенец вообще выпал из сознания Антона. Хлопот хватало и без этого желторотого судьи, нарядившегося, как на богемный раут. Однако мысли о нем вернулись сразу же, едва Антон вышел на улицу. На скамье, под крыльцом, сидел Левенец и был совершенно поглощен изучением собственных ногтей.

– Холосты? – опередил своим вопросом Струге движение Павла Максимовича. – Поэтому некуда спешить. Нет?

Это «нет?» всех раздражало и вводило в состояние растерянности. С одной стороны, Струге как бы не соглашался с только что сказанным им же, но в этом случае заставлял собеседника мотивированно возражать.

– Когда это вы успели сменить галстук? – усмехнулся Струге, вновь не давая шансов Левенцу вставить слово. – На обеде?

– Отнюдь. У меня в суде гардероб.

Ни к чему не обязывающий разговор, прогулка по городу. И уже через четверть часа, переговорив все о том же, мешающем спокойно жить Левенцу деле, они остановились у дома с ателье на улице Вяземского.

– Для меня очень многое непонятно в этом деле, – признался Левенец. – Многое. Андрушевич в два раза тоще меня, а Решетуха в три раза толще вас. Как первый мог раскроить череп последнему?

Струге отвернулся. Левенец сейчас идет по его стопам. Но если отягощенный опытом Антон Павлович мог во имя правосудия иногда совершать странные поступки, то этот молодой парень, который далек от уголовщины, как небо от земли, при первой же попытке нестандартного подхода к делу мог с треском провалить свою карьеру. – Левенец, вы возмущались, когда Николаев ставил вас на рассмотрение уголовных дел? Вы хотя бы писк издали при этом?

Павел Максимович одернул куртку и нахмурил брови. Он, конечно, не спец в уголовщине, но и не дурак. Нет?

– Да! – вопреки всем ожиданиям ответил Струге. – Да, вы дурак, и прошу не обижаться на мою правду. Вы «цивилист», живой пример того, что не нужно ставить на уголовные дела парня, не разбирающегося в основных понятиях уголовного мира. Мало знать УК и УПК, Левенец. Вы никогда в жизни не поймете мотив преступления, если не сталкивались с ним воочию. Почему бы вам не попросить Николаева перевести вас на гражданские дела? Чтобы спасти вашу карьеру, я даже готов принять от вас это плевое дело. А?

– Нет.

Левенец был похож на ребенка, который безосновательно упрямится. Он стоял, провожая взглядом каждую машину, проезжающую мимо, и ежеминутно одергивал на себе куртку.

– Я понимаю, насколько уязвимы сейчас мои позиции, но... Я не откажусь от этого направления.

На лице Струге едва заметно дернулся мускул. Ответ ему понравился, но не пришлось по нраву упрямство, могущее привести к краху.

– Кода у вас первое заседание по этому делу?

– В будущий четверг.

– Иначе говоря, ни одну из сторон еще в глаза не видели?

– Так точно. – Левенец слегка расслабился. Вопрос Струге мог означать, что принятое Павлом Максимовичем решение не так уж бесперспективно. – А почему вы спрашиваете?

Струге сразу не ответил. Посмотрел куда-то в сторону и, привлекая внимание Левенца, указал на один из домов.

– Если вы еще никого не видели, значит, и вас никто не видел. Мы стоим рядом с домом, где произошел разбой Андрушевича в отношении Решетухи. Пойти к дому и поболтать со старушками вам никто запретить не может. В том числе и кодекс чести судьи. Просто идите и задайте вопросы, ответы на которые могут прояснить для вас то непонятное, о чем вы мне говорили. А завтра, если будет желание, найдите меня и поделитесь полученной информацией. Будет возможность – помогу чем смогу. Но не ищите меня в обед. Я веду собаку на прививку в ветеринарную клинику. – Покусав губу, он добавил: – И спрячьте под воротником свою белоснежную рубашку и черный галстук. Вы сейчас похожи на гробовщика и таким видом старух только отпугнете.

Развернувшись, Антон зашагал домой. Его дом находился в квартале от этого места. Не оборачиваясь, он поднял вверх руку и бросил: «До завтра!»

Он ушел, оставив Левенца посреди улицы. Это несколько унизительно, унижение порождает обиду и желание никогда больше не общаться с человеком, поступившим с тобой таким образом. Однако, будучи человеком неглупым, Паша быстро сообразил: раз это не происходит, значит, Струге поступил пусть и своеобразно, но не обидно.

– Иначе, наверное, и быть не может, – заключил судья. – Был бы Струге обычным, он не был бы у всех на языке.

Перед ним был дом, в который предстояло войти. Но это было невозможно. Павел Максимович очень хорошо помнил присягу, которую произносил, вступая в должность судьи. В ней говорится, что судья обязан быть беспристрастным. Раз так, то как он может идти и вмешиваться в ход уже проведенного следствия? У него есть дело с результатами оконченного расследования, у подсудимых есть адвокаты, у обвинения есть прокурор. Это все, что необходимо судье для вынесения приговора. Ни шагу влево, ни шагу вправо от толстой папки, в которой сшиты листы протоколов, объяснений, характеристик и постановлений.

Вспомнились слова Кислицына. Перестрелки, обвинения, необъявленная война с председателем областного суда...

Нет, такое развитие событий не для Павла Максимовича. Через три года нужно идти в упомянутый областной суд утверждаться на пожизненное назначение судьей, а совершая такие поступки, можно не протянуть и года. Слухи о хитрости и каверзности Лукина бродят по судам, как призраки надвигающейся беды, а в Центральном суде они, кажется, наиболее видимы простому смертному взгляду. Нужно зарабатывать авторитет и деловую репутацию грамотного судьи, но с поведенческими интересами, на которых настаивает Струге, можно заработать такую характеристику, что... Тогда, через три года, останется утешать себя лишь тем, что самая хорошая характеристика – это некролог.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Павел Максимович Левенец заторопился от дома, в который он едва не вошел. Вовремя остановиться и принять единственно верное решение – не это ли самое ценное качество настоящего судьи?

Глава 3

У Коли Рубакова в доме жила рысь. У Каршикова в пристроенном к коттеджу террариуме жили питон и две эфы. Даже у Вити Соломьянинова, чей авторитет никогда не поднимался выше городской канализации, у него, у Вити, которого никогда не приглашали на сходняки, в загородном доме резвился маленький медвежонок. У всех, кто мало-мальски так или иначе относился к правильным пацанам, были звери. У Якова Шебанина, второго по значимости человека в терновском криминальном мире, не было никого, кем он, пригласив братву в дом, мог бы похвастаться.

Рубрика «Братья наши меньшие» в терновской «Доске объявлений» была изучена Шебаниным от начала до конца. Животных предлагалось много, но все они были из прирученных, одомашненных, то есть не вызывавших уважения в рвущейся в глубину джунглей душе авторитета. Даже сам текст объявлений наталкивал на мысль, что ему хотят всучить какую-то тварь, которая может лишь тереться о ноги, попрошайнически урчать и дремать в углу квартиры на мягкой подстилке. Ну что это такое – «Отдам в добрые руки курильского бобтейла»? Само название «бобтейл» – нормальное, крутое. Однако если он может жить лишь в добрых руках, то какой это зверь? Так, кошка очередная. Были и толковые объявы. Например: «Продам бультерьера, суку». Но не хватало, чтобы среди братвы пошел слушок, что он в своем доме пригрел суку. Да и сам Яша сук не переваривал еще с малолетства.

Лежа на диване и подергивая ногой в такт несущейся из динамиков «кенвуда» песне Элтона Джона, Яша пускал в потолок дымные кольца и размышлял над очевидной несправедливостью. У всех, как у людей, в доме животные. Причем не босяцкие пуделя да рыбки, а самые настоящие обитатели диких краев, в которые без проводника соваться просто неразумно. Один медведь Витька Соломы чего стоит. Сразу видно – братан слился кровью с природой, ему близок зов предков и налицо хищнические природные инстинкты. Если бы было не так, то Солома держал бы в доме хомячка или морскую свинку. А он содержит косолапого, следовательно, требует к себе заслуженного уважения. Полгода назад Валерьян Николаевич Полевых, держатель Птичьего рынка, предлагал Якову росомаху. Яков отказался, и ее тут же перехватил Алик Бабаев из «крымской» бригады.

– Мариш! – крикнул Яша в глубь спальни. Там, у туалетного столика, сидела жена и пыталась посредством применения свежей клубники и пакетиков чая уничтожить с лица следы вчерашнего празднования дня рождения сына Николая Рубакова, известного в городе, как Буденный. – Ты не помнишь, почему я от росомахи отказался?

– От чего??

– Да от росомахи! Мне ее Полевых за три штуки баксов справить хотел.

– А... Ты тогда пьяный был. Слона требовал... Яш, у нас «Туборга» в холодильнике нет?

Шебанин не ответил. Он был настолько погружен в идею приобретения хищного зверя, что даже похмелье не могло нарушить ход его мыслей.

– Мариш, а у нас на Птичьем рынке дичь есть?

– Лучше на базаре купить. Там птица свежее. Сходи на кухню за пивом, а? Я ногти о банку боюсь поломать. Я вообще сегодня какая-то несуразная... Сегодня к Таньке Пашининой на свадьбу ехать, а у меня еще лицо не отошло...

– Короче, собирайся. – Яша вскочил с дивана и принялся натягивать джинсы. – По дороге пивка попьем.

– Куда? Я в таком виде!

– Да ты всегда в таком виде! – огрызнулся Шебанин. – Кончай прихериваться под Софи Лорен! На рынок едем. Птица, птица... На кой мне твоя птица? Посвежее... Мне пострашнее нужно!

Пока жена одевалась, Яша быстро спустился на нулевой этаж, которым была занята подземная парковка дома, и выгнал на улицу красавец «Ягуар». Притормозив у подъезда, он вынул из кармана мобильный телефон и промурлыкал:

– Солнышко, ну, ты скоро?

Жена ответила, что уже завязывает на полусапожках шнурки. Когда после этого сообщения прошло пять минут, а она так и не появилась, Яша опустил стекло и заорал, уставясь в окна третьего этажа:

– Ты че, в натуре, как свидетель?!! Может, тебя еще поискать сходить?!!

Через тридцать секунд Марина Шебанина была внизу.

Еще через четверть часа, когда часы на панели «Ягуара» показывали начало двенадцатого, Яша, косясь на жену из-под рассеченных в боксерских поединках бровей, подъехал к Терновскому птичьему рынку.

– Хватит пить, – посоветовал он, вынимая ключ из замка. – Вторую банку приканчиваешь. Мне тебя потом, у Пашининых, опять волоком таскать?

– Да ладно, ты! – бросила жена. – Раскудахтался... Ну и что ты покупать собрался? Сразу говорю – если обезьяну, выселю вас обоих за город. У моих знакомых в Серпухове маленькая мартышка вилки узлом завязала и стереосистему молотком разбила. Давай ужика купим? Я с ним играть буду.

– «Ужика», – передразнил, оскалившись, Яша. – Какого ужика? Тварь беспонтовую, которая даже укусить толком не может?! Да меня братва с твоим ужиком запоганит, как лоха!

– «Братва»! – не пожелала остаться в долгу Марина. – Я посмотрю, что твой Соломьянинов делать будет, когда его медведь вырастет и бабу затребует! Не дай бог твоему Соломе в тот момент к нему в клетку войти! Кто тут запоганенный останется, еще не ясно...

– Заткнись, дура! – окончательно вышел из себя Шебанин. – Закрой свой рот и не открывай его, пока от рынка не отъедем! Поняла?

Мариша поняла. В такие моменты Яше лучше не перечить.

Выбор был. Миновав клетки с попугаями и банки с белыми мышами, Яша прошел в глубь рынка и оказался посреди жулья, приторговывающего животными редких видов. Первый же милицейский налет мог закончиться конфискацией дорогостоящих животных и пополнением Терновского зоопарка. Будущим хозяевам саламандр, оцелотов и койотов предлагались для просмотра фотографии, после чего ударившие по рукам партнеры ехали к месту содержания зверя. Там зверь осматривался, помещался в тару нового владельца и увозился на новое место жительства. Об этих сделках органы знали, но до сих пор не могли разыграть комбинацию наверняка. Чтобы привлечь к ответственности, нужны неоспоримые доказательства. Например, контрольная покупка какого-нибудь мангуста или тайского сурка. Однако продавцы животных разговаривали только с людьми, прибывшими к ним по рекомендации. А публично они продавали рыбок и корм для канареек. Была еще одна проблема. Станут ли опера из районного отдела заниматься спасением попавших в плен лемуров и сурикатов, если на территории «темняками» висят кражи и разбои? А прослыть оперативником, раскрывшим преступление, предусмотренное санкциями статьи Уголовного кодекса за жестокое обращение с животными или контрабанду, не мечтает ни один опер в здравом уме.

Яшу знали все. Не только на рынке, но и в самом Тернове. Именно по этой причине в рекомендациях он не нуждался и разговаривал не полунамеками, а по-деловому.

– Какие звери есть?

Слушая ответы на свой вопрос, Яша чувствовал, как приближалось похмелье. Перечислялось и демонстрировалось все, что имелось в наличии. Все знали – если Яша Шебанин желает что-то купить, то вопрос не в деньгах, а в симпатиях.

Щенок гиены симпатий не вызвал. Увидев фото, Яша едва не содрогнулся от приступа рвоты.

– Убери эту собаку по-хорошему!.. Нет, и это не нравится... И это... А вот это что за дичь?

Перед Шебаниным красовалось изображение муравьеда.

– Не, где я ему муравьев в мае наберу?

Чувствуя, как начинает нестерпимо болеть голова, Яша снова покосился на жену. Та была в прекрасном расположении духа и, присев перед какими-то коробками, гладила котят.

– Короче, ничего толкового у вас нет, – отрезал Яша.

Он повернулся и, высматривая ближайший коммерческий киоск, стал выходить из рядов. Обрадовавшись решению мужа, Марина поспевала за ним.

– Слышь, черепаха есть.

Этот голос прозвучал для Шебанина, словно голос хирурга за секунду до выхода из наркоза.

– Чего?

Яша обернулся и увидел тридцатилетнего парня. Тот стоял на самом краю рядов и пальцем указывал на дно стоящего на земле аквариума.

– Черепаха, – повторил парень. – Таких нигде нет. Посмотри, какая морда у нее необычная. Клюв. И формы какие, а? Таких в Тернове нет ни у кого.

Яша почесал щеку. Действительно, таких черепах он ни у кого не видел. Овальный панцирь, вытянутые конечности... Потом она наверняка мало ест и причиняет минимум неудобств. Кстати...

– А что она хавает?

– Все.

– Что значит – все? – набычился огромный Шебанин. Привыкший разговаривать через губу, он мгновенно превратился в известного в Тернове «братка». – Это же не шакал!

– Травку, кузнечиков, рыбку... – выдавил продавец.

Яша решил черепаху приобрести, а потом уже думать, что с ней делать. В любом случае, пепельница из нее получится что надо.

– Сколько?

– Сто баксов, – скромно заявил парень.

Шебанин пошарил в карманах в поисках мелочи.

– Вот тебе пятьдесят и будь свободен.

Увидев, как тот резво исчез из его поля зрения, Яша понял, что переплатил. Однако покупкой остался доволен. Подойдя к ожидавшей окончания этого разговора жене, он показал ей черепаху:

– Во.

– Тебя, Шебанин, электричеством лечить нужно.

– Заткнись, дура. Иди травки какой прикупи. Побольше... Пакет травки купи.

– Пива лучше попей. Где я тебе «траву» на рынке найду?!

– Да не «махорки», контуженная, а травы! Зеленой, свежей! Для черепахи!

Всю дорогу Мариша старалась держаться подальше от чудовища, которое за пятьдесят долларов купил ее муж. Черепаха имела в длину около тридцати сантиметров и внушала женщине отвращение. Эти вялые полумертвые шевеления конечностями вызывали у нее чувство неприятного холодка. Коробка стояла между сиденьями, и на каждый скрежет внутри ее Яша отзывался поощрительными восклицаниями:

– Видишь, какая сильная? Такой в Тернове ни у кого нет. Только у меня. Медведю десять килограммов минтая нужно, а черепахе – что? Щепоть зелени. Кстати, покормить ее не мешало бы.

Прижав «Ягуар» к обочине дороги, Шебанин вытащил из-за сиденья мешок и зацепил пучок травы:

– Кушай.

Увидев перед собой пищу, черепаха медленно открыла пасть и потянулась...

Что произошло дальше, Яша понимал плохо. Ориентируясь на заторможенность рептилии, он, сгорая от желания посмотреть, как его эксклюзивное приобретение будет жевать траву, сунул ему зелень в пасть...

Пьющая рядом пиво Мариша, услышав дикий визг мужа, дернулась всем телом, и густая пена «Туборга» залила все ветровое стекло.

Яша Шебанин орал так, словно ему без анестезии вырезали паховую грыжу. Его вопль прорывался сквозь поднятые стекла машины и оглушал следующих по тротуару прохожих. Извиваясь всем телом, преступный авторитет орал, покрывался потом и держал перед своим носом обливающуюся кровью черепаху. Ее стальные челюсти, ухватив указательный палец Шебанина, раздавили плоть и теперь намертво вцепились в кость. Она висела в воздухе, прочно ухватив как раз ту пищу, которая ее интересовала. Безынтересные для нее пучки зелени, прилипнув к крови на панцире, придавали картине живописный вид. Вяло перебирая конечностями, черепаха висела, и по ее обтекаемым формам скользили ручейки человеческой крови...

– Она жует!.. – округляя глаза, ревел Шебанин. – Она жует, гадина!!

Чем больше он прилагал усилий для того, чтобы вытащить палец из пасти черепахи, тем глубже захваченный палец уходил в ее нутро.

– Не дергай рукой!! – завизжала Маришка. – Иначе она тебя всего засосет!! Садись на мое место!!

Картина не для слабонервных. Из черного «Ягуара» выскакивает на улицу мужик с цепью на шее и черепахой на пальце, материт весь свет и заскакивает на сиденье пассажира. Очерчивая окружность, асфальт окропляет кровь.

– Яша, где здесь ближайшая ветеринарная клиника?! – Маришка, водящая машину лучше мужа, стала постепенно приходить в себя. То ли пиво после бессонной ночи оказало на нее живительное воздействие, то ли вид пожираемого черепахой мужа заставлял соображать быстрее, но женщина мгновенно сообразила, что гнать нужно не к обычной больнице, а к учреждению, сотрудники которого могут правильно оценить ситуацию и оказать квалифицированную помощь. – Я вывеску у ТЮЗа видела! Поехали туда!!

Собственно, она уже ехала, не требуя ответов. Шебанин, находясь в состоянии болевого и психологического шока, был бледен как мел и, не отрываясь, смотрел на кровожадное существо, пожирающее его палец. К его горлу подкатился комок величиной с голову ребенка, но усилием воли он выдержал первый приступ.

Таких приступов было еще два или три. К концу поездки Яша уже совершенно ничего не соображал и лишь чувствовал, как отвратительные челюсти черепахи достали до кости фаланги его пальца. Мысль о том, что до полной ампутации осталось минуты две-три, заставила авторитета выскочить из машины сразу же, едва жена остановилась у огромной вывески с нарисованным синим крестом.

– Пропустите, пропустите!! – кричала Мариша, торопясь по коридору и расталкивая посетителей.

Эти крики были совершенно излишни, так как хозяева морских свинок, кошек и собак, увидев мужика, мчащегося по коридору с чудовищем на пальце, сами освобождали проход, стараясь уберечь свою одежду от летящей во все стороны крови. И потом, было бы глупо ставить этого «братка» с цепью, напоминающей строгий собачий ошейник, в очередь. Это было бы бесчеловечно.

Яша ворвался в кабинет ветеринаров, когда там заканчивался прием. Крепкий мужик сидел на стуле у входа и теребил шерсть на холке огромной немецкой овчарки. Обследование пса, по всей видимости, закончилось, потому что врачи сидели расслабленно и переговаривались с хозяином собаки. Молодой парень в зеленом костюме писал какие-то рекомендации, а девушка, не в силах отвести умиленных глаз от красавца-»немца», улыбалась и называла собаку «хорошим мальчиком» и «лапочкой». Увидев ворвавшегося в кабинет сумасшедшего мужика с ужасным наростом на руке, «немец» вскочил и издал через намордник устрашающий рык.

– Сидеть! – негромко приказал ему хозяин, не сводя удивленных глаз с окровавленной черепахи.

– Господи, что случилось?! – заверещала молодая медичка.

– Его черепаха укусила!! – завизжала Мариша.

– Черт! – вырвалось из уст медика. – Это первый случай! Ирина, набери кубик димедрола и дай скальпель!

Медичка послушно метнулась к стеклянному шкафу, но не удержалась от замечания:

– Саша, ей нельзя делать инъекцию! Боль может вызвать непроизвольное сжатие челюстей, и тогда она откусит палец!

Шебанин взревел:

– Штука баксов! Только снимите ее с меня!! Отрежьте ей голову!

– Как ей голову отрезать, если она ее втянула?! – вопил медик, держа черепаху на весу. Увидев, как Шебанин, уже не в силах терпеть боль, потянулся к столу, он немедленно вскрикнул: – Не смейте класть ее на панцирь! Оказавшись в нормальном состоянии, она затянет палец! Ей не отрезать голову еще и потому, что палец проник ей в горло на всю длину!..