Текст книги "Грабеж – дело тонкое"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Часть вторая

Глава 1

Два дня Струге наблюдал, как из соседней квартиры съезжает Витя со Светкой и въезжает новая семья. Новый жилец оказался с невероятно активной жизненной позицией. Это и неудивительно, так как новый сосед Антона Павловича в поте лица трудился на поприще защиты права. Не успев въехать, он решил сразу расставить все точки над «i»: набрав полные карманы визиток, пошел по квартирам. Стучался в каждую дверь и, когда на пороге возникали хмурые хозяева, говорил:

– Здравствуйте, я ваш новый сосед, адвокат Терновской юридической адвокатской конторы Игорь Олегович Савойский. В минуты, когда вам покажется, что ваши права безжалостно попираются властями или судейским произволом, обращайтесь ко мне. Наши ставки невелики, а качество работы отменно. Очень многих людей мне удалось уберечь от милицейского беспредела, и в Иркутске знали меня как грамотного юриста. В любое время дня и ночи я к вашим услугам, поэтому можете не стесняться. Кстати, ничего страшного, если мы тут недельку молоточком постучим? Евроремонт – вещь трудоемкая и длительная, но я думаю, за неделю моя бригада управится.

Появился он и у Струге. Антон как раз заканчивал ужин и, услышав звонок, направился к двери щелкать замками. С минуты на минуту должен был прийти Пащенко, и именно его ожидал увидеть в дверях Струге, а не этого типа в очках с золотой оправой и белой рубашке. Именно потому, что Струге ждал Вадима, а не нового соседа, он вышел открывать дверь в майке-безрукавке, старательно пережевывая котлету. Он ее только что засунул в рот, поэтому, увидев незнакомого человека, постарался проглотить как можно незаметнее для гостя. Адвокат, скосив взгляд на наколку – «Голова тигра» и малопонятная аббревиатура «ПВ», растолковал ситуацию неверно и выпалил:

– Я адвокат Савойский. Если в суде защита нужна будет, я живу рядом. Или же менты хамить начнут. И тех и других в стойло мы поставим быстро.

Антон Павлович качнул головой:

– Базара нет. Только до этого момента я почему-то ничего не слышал об адвокате по фамилии Савойский.

– Ну, я работаю по сложным делам, – пояснил мэтр. – Бытовые распри – не моя стихия. Впрочем, есть еще одно объяснение. В Тернове я всего полгода. Но определенным авторитетом уже пользуюсь.

– Правда? А каким таким – определенным?

Вдаваться в подробности правозащитник не стал, а Струге и не настаивал. Савойский лишь отметил, что, несмотря на занятость в работе среди высокооплачиваемых клиентов, он всегда готов помочь людям, живущим рядом. Заодно пожаловался на проблемы, с которыми постоянно приходится сталкиваться грамотному правозащитнику в процессах, ведомых безграмотными судьями.

– Знаете, сейчас в судах стало хуже, чем было раньше...

– Это точно, – перебил Струге.

– Вы не дослушали, – по-адвокатски тактично перебил сосед. – Сейчас судьи вслух запрашивают такие суммы, какие раньше боялись называть даже про себя. Работа адвоката осложняется, потому что не каждый клиент в состоянии удовлетворить запросы того или иного судьи. Для многих проще сесть, нежели расстаться с огромной суммой. Однако я умею убеждать.

– Кого?

– Судей, конечно, – быстро ответил адвокат, подумав о том, что этот татуированный малый не промах. – Одним словом, моя дверь рядом. Стоит только постучать.

– Я обязательно постучу, – пообещал Струге. – Потом. Слушай, юрист, ты куда моего корешка Витю переселил?

О Вите адвокат знал, но только лишь как о старом хозяине квартиры. Юшкин со Светкой съехали вчера, а новый квартиросъемщик въехал сегодня. Впрочем, Струге это было безразлично. Новый адрес ему дважды назвал сам Юшкин, а сейчас этот же адрес прозвучал снова. Банальная перепроверка. Въедливые привычки бывшего следователя прокуратуры в урну не выкинешь.

Услышав в третий раз подряд один и тот же адрес, Антон успокоился. В настоящее время Юшкин пребывал в пятидесятой квартире дома восемнадцать по проспекту Ломоносова. Не самое худшее место в городе, однако, если учесть, что Витя из двухкомнатной переехал в однокомнатную, поведение адвоката понятно. Дом Струге – почти в центре города, и его месторасположение ничуть не хуже, чем новый адрес Вити.

– Сашенька, я пойду с Рольфом часок погуляю! – крикнул Антон в спальную и вынул из шкафа свитер.

Пятидесятый дом он нашел очень быстро. Поднявшись с псом на пятый этаж, он уверенно подошел к металлической двери и нажал кнопку. В том, что Витя дома, он был уверен. Однако Антону Павловичу нужен был не сам Юшкин, а его блудная дочь. Услышав легкие шаги, он догадался, что Светка уже вернулась с «ночной» и сейчас наводит дома порядок. Скарба было немного, однако помощник из Вити плохой – в последний раз Антон видел его трезвым лет пять назад.

– Антон Павлович?..

Девчонка настолько опешила, что шагнула назад.

– Я могу поговорить с тобой, Света? – Услышать отказ он и не рассчитывал. – Где отец?

– В магазине, – ответила девушка, распахивая дверь в комнату. – Где ему еще быть?

– А ты пробовала не давать ему денег?

– Да какие там деньги! – Девчонка махнула рукой. – Что я там зарабатываю, в больничке?

– Брось. – Распахнув форточку, Струге показал овчарке ее место в углу комнаты. – Перестань, Света. Мне очень хорошо известно, чем ты зарабатываешь на спаивание своего отца. Он ведь бьет тебя, когда трезв, не так ли? Когда он не выпьет, его начинают одолевать бесы, он приходит в ярость, хватается то за сердце, то за ремень. Или он что-то другое использует вместо ремня?

– Кто вам наговорил? Я работаю в больнице, сестрой. – В ее поведении, несмотря на возраст, очень хорошо угадывались повадки взрослой путаны. – А днем учусь.

– Послушай, девочка... – Закурив, Антон поморщился. За пять лет работы в прокуратуре и десять лет службы судьей он никак не мог научиться спокойно относиться ко лжи. – Когда я получил для расследования свое первое уголовное дело, ты еще лежала на столе, обвалянная в тальке, как тефтель в муке. И если я говорю, что ты занимаешься проституцией, то так оно и есть! Не оскорбляй мой разум! Я хочу вам помочь. Эпизод похищения у вас денег – лишь промежуточный эпизод, аналогичный тому, который меня интересует. Таким образом, нетрудно догадаться, что если я обнаружу похитителя по своему случаю, то он ответит и за ваши деньги. И наоборот. Коли я выйду на его след благодаря вам, то выполню задачу, которая стояла передо мной еще до того момента, как твоему отцу-алкашу разбили голову. Это тебе понятно? Только не хлопай опять ресницами и не закрывай стыдливым жестом лицо! Ты проститутка, и мы оба это знаем! Ты что, думаешь, я пришел, чтобы работу на фабрике тебе предложить? Черта с два! Я пришел тебя использовать! Но только не так, как ты позволяешь с собой это делать! Света слишком взрослый человек, не обычный, к моему великому сожалению. Поэтому я и разговариваю с ней так, словно ей тридцать, а не двадцать! И Света, если хочет вернуть свои деньги, должна мне помочь! Это ясно?

Это было ясно.

– А чтобы тебе было еще более понятно, почему тебе нужно говорить мне правду, я поясню еще одну вещь. На сегодняшний момент ты единственный и основной подозреваемый по факту нападения на твоего отца. Стоит мне привести тебя операм, которые еще толком не понимают всех нюансов взаимоотношений внутри семьи Юшкиных, и объяснить, что единственно возможным способом для Светы спасти деньги от пропоя была именно подстава с нападением, как ты мгновенно окажешься за решеткой. Придумать причину помещения тебя внутрь СИЗО для них не составит ни малейших трудностей. У них план, блин, горит. И ваш ангел-хранитель Савойский... Савойский, да? Так вот, даже он не поможет! Впрочем, почему – «даже»? Вот он-то как раз точно не поможет. Он лох.

Серьезность проблемы, которую Струге поставил перед Светой Юшкиной, стала для нее очевидной только сейчас. С ее щек схлынул розоватый оттенок слегка подпорченной юности, и овал принял цвет лица Герды, которую вместо Кая поцеловала Снежная королева.

– Это не я...

– Допустим. Тогда придется постараться разбить в пух и прах мою уверенность. На сегодняшний момент, пока ты не заговорила, я твердо убежден в том, что организатором нападения на собственную квартиру была именно ты. И теперь мне остается лишь узнать имя исполнителя. И поверь мне, девочка, я его получу. Ты мне не веришь?

– Господи, Антон Павлович! Я терпеть не могу отца! Я ненавижу его, но никогда не сделала бы ему больно!! Я... Я люблю его, гада!

Одним рывком Струге подтянул разваливающееся кресло к Светке и приблизил свое лицо к ее.

– Тогда быстро назови мне имена тех, с кем ты проводила время сразу после того, как вам передали денежную разницу в цене квартир! Быстро, Света! Все имена!..

– Я не помню всех! Антон Павлович, вы с проституткой когда-нибудь были?!

– Не знаю.

– Что значит – не знаю?!

– Я бывал со многими, но не берусь утверждать, что они были проститутками. С меня никто не требовал за это денег. Так ты о чем?

– Да кто в кровати такие подробности выясняет?! Где живешь, как зовут? Там за час работы платят, а не за час душещипательных бесед! Наша инспекторша по делам несовершеннолетних, если бы было наоборот, миллионы бы загребала!

– Я не о случайных разговорах говорю, Света! Я веду речь о целенаправленных беседах о деньгах, полученных за квартиру! С кем ты беседовала об этом?

– Да ни с кем я не беседовала!

– Ладно. Кто твой хозяин? «Мамка» кто? «Вольным стрелком» ты быть не можешь. Тернов не тот город, где можно заниматься проституцией и не платить налоги.

– Вы мне все испортите!

– Что я сделаю? Карьеру проститутки разломаю?! А я чем, по-твоему, сейчас занимаюсь?! Я это и делаю! Ты попала в руки Струге! Понимаешь – Стру-ге! И первое, что я сделаю, это поставлю вопрос перед деканатом университета о целесообразности твоего нахождения в этом учебном заведении! Удовольствия мало, но это лучше, чем терпеть твою ложь.

– Антон Павлович... Я вам клянусь... Я ни с кем не говорила о деньгах. Ни с кем. У нас с отцом уговор был – он забирает деньги и уезжает жить к бабушке в Красноярск, а мне остается квартира. У него можете спросить, если мне не верите. Когда убедитесь, что я говорю правду, задайте себе вопрос – зачем мне нужно делать так, чтобы мой папа-алкаш никуда не уехал?

Антон шумно выдохнул воздух. Необходимости проверять сказанное не было. Витя говорил то же самое.

– Но тогда как похититель узнал о деньгах? Какой дурак полезет в вашу квартиру, зная, что самая ценная вещь в ней – ламповый цветной телевизор «Березка»?

Светка развела руками. Ответа у нее не было. Возможно, разболтал о деньгах сам Витя, но с момента передачи денег до разбоя прошло всего несколько часов. Витя мог разболтать информацию лишь таким же, как он сам, алкашам. Пока она дойдет до «конкретной» братвы, пока братва эту сенсационную информацию перепроверит, пока подготовит преступление...

Не «бьет» по времени. Потом, Витя говорил, что из дома не выходил с того самого момента, как получил деньги. Судя по всему, говорит правду, ибо он заикнулся в разговоре о ящике водки, купленном с задатка, и Струге этот ящик видел. Значит, утечка произошла либо в нотариате, либо от Светки. Сейчас, глядя на плачущую девчонку, Струге второе исключил. На этот раз она не врет.

А случай... Сомневаться не приходилось. Это был уже шестнадцатый по счету случай ограбления квартир, проходящий по одному и тому же сценарию. Порядок совершения преступления не менялся ни на йоту, преступник словно издевался над людьми и милицией.

«Странная параллель какая-то, – подумал Струге. – Люди и милиция. Вот так и нас кто-то, наверное, делит – люди и судьи...»

– А как вы эту квартиру нашли, Света? Вам адвокат вариант цепочки подобрал?

– Да. – Девчонка уже успокоилась и даже несколько изменилась внешне. Детское выражение лица, немного испуганный взгляд, неловкие жесты рук – все выдавало в ней еще не умудренную жизнью девчушку. Для некоторых двадцать лет – не возраст. Без следа растворилась в серьезности проблемы та вызывающая наглость, что была в Светке в первую минуту разговора. – Он нашел человека, который продавал ему эту квартиру, а потом он через объявление в газете вышел на нас и предложил такое условие – мы переезжаем в однокомнатную, а он, выплатив деньги хозяину этой квартиры и доплатив нам двести тысяч рублей, занимает нашу двухкомнатную. Все довольны.

– А кто хозяин этой квартиры?

– Не знаю. Кажется, барыга какой-то.

– А фамилию барыги не помнишь?

– Нет, не помню. Потому что никогда не слышала. Антон Павлович, не сообщайте в деканат...

Струге поднялся из шатающегося кресла и щелкнул пальцами Рольфу.

– Еще раз у «Альбатроса» увижу... Нет, не так. Еще раз услышу, что ты продолжаешь заниматься... тем, чем занималась, я свое обещание, Света, выполню. Где сделку по квартирам заключали?

Узнав адрес нотариальной конторы, Струге пропустил собаку вперед себя и вышел из квартиры.

– А я уж не чаяла его больше увидеть. Живучий какой, а? Мне бы так вдарили, меня бы господь в ту же секунду прибрал.

– Сейчас, однако, еще глуше станет. Пресвятая Богородица, только выноси...

– А все потому, что голова у него – не самый жизненно важный орган. Он ей только ест.

Этими малоуважительными репликами приподъездные старушки проводили Мишу Решетуху, который, входя в подъезд сзади них, рявкнул так, что с козырька крыши сорвалась стайка голубей:

– Здорово живешь, старье!!!

Он только что снял кассу и был вполне доволен. За те дни, что он отсутствовал в городе, в казне киоска накопилась достаточно внушительная сумма денег. Минусом было то, что уменьшился ассортимент, но этот недостаток в бизнесе Миша быстро исправил, съездив с недельной выручкой на рынок. Теперь киоск опять был полон, а карман приятно терла пачка денег.

Футбола сегодня не было, хоккея или волейбола – тоже. Это могло в некоторой степени омрачить жизнь владельцу малого бизнеса, однако события последних дней настраивали Решетуху лишь на мажорный лад. После того как его разыскали родственники Андрушевича, которого милиция обвиняет в нападении на квартиру Миши, потерпевший «поднялся» сразу на десять тысяч долларов. После такого куша хоть ходи по городу да подставляй лоб под металлические предметы грабителей. Миша бы, наверное, так и делал, если бы был уверен в том, что сначала милиция найдет обидчиков, а потом к нему, побитому Мише, приедут родичи преступников. К сожалению, лоб подставить нетрудно. Труднее убедить родственников возместить ущерб. Еще труднее найти этих преступников.

Миша прошелся по комнате и по привычке повернулся к тому месту, где совсем недавно стоял аквариум.

– Знать бы, кому ты ее сплавил, придурок... – обращаясь к кому-то, пробормотал он.

Расположившись за столом, он вынул из кармана деньги и положил на столешницу. Потом подумал, подошел к мебельной «стенке» и отворил нижнюю створку одной из секций. Поковырявшись немного с сейфом, он вынул из него все содержимое и тоже разложил на столе.

Он стал раскладывать деньги по стопкам.

Прошло четверть часа, когда наконец работа была выполнена до конца. Стопки рублей, евро и долларов, выложенные на полировке стола, радовали взор и вселяли уверенность в счастливом будущем. Эту сумму Миша копил долгих шесть месяцев. Теперь тут даже больше, нежели он рассчитывал.

Стянув пачки резинками, купленными на рынке, в киоске канцелярских принадлежностей, Решетуха уложил деньги обратно в сейф. Он долго сидел за столиком, растягивая между пальцами забытую на столешнице резинку. Выкуривая сигарету за сигаретой, он смотрел в окно и жмурился под теплыми лучами майского солнца...

Оставаться в этой квартире для него было уже невозможно. Каждый ее уголок напоминал о том, что с ним, Мишей Решетухой, в любой момент может произойти неприятность. По дороге с рынка он заехал к адвокату, который представлял его защиту в суде, и тот вручил ему несколько возможных вариантов переезда. Один из них Решетуху устроил, и сделка была заключена уже к обеду. Несмотря на то, что хозяева новой Мишиной квартиры оказались людьми упрямыми, ушлый адвокат сумел решить проблему в течение двух часов.

На сбор мебели и вещей у него ушло шесть часов. Уже ночью, услышав под окном гудок грузовика, Решетуха дотянулся до форточки и коротко свистнул. Весь переезд занял два часа. Из пятиэтажного дома, чей покой он так старательно нарушал в течение года, Миша исчез так же неожиданно, как и появился.

Глава 2

Когда Струге приехал к Пащенко домой, тот сидел в кухне за столом и изучал «Товарищеское харчевание» 1924 года издания. После неудавшегося брака Вадим жил один. Женских коллективов не чурался, однако той, которая могла стать единственной, пока не находил. Привычка стирать и готовить в выходные дни стала для него обыденным делом. Он, однако, совершенно не умел готовить. Как и всякий прокурор, читать и делать выводы он умел, но искусство кашеварения ему не давалось.

– Ого, – заметил Струге, скосив взгляд на потертую книгу. – Ты где купил такое «харчевание»?

– Да не купил я! Изъяли тут у одного чудика вместе с раритетными фолиантами времен Николая Второго. Думал, хоть здесь что попроще найду. А тут, понимаешь, нужно взять три четвертых фунта оленины, залить виноградным вином урожая 1915 года... Ничего себе, товарищеское харчевание... Короче, яичницу будешь?

Дело «о черепахах» не продвинулось ни на шаг. Пермяков, следователь в «конторе» Пащенко, взял двоих оперативников из Управления внутренних дел на транспорте и прочесал все торговые ряды на Птичьем рынке. Организаторов бизнеса по продаже животных, ввезенных в Россию незаконно, сдавать добровольно никто не хотел. Тогда Пермяков прихватил с рынка одного из торговцев, усмотрев в его дроздах темное прошлое, и уже на втором часу задушевных бесед птицевод назвал адрес некоего Желюбчика.

– Мутный, говорит, персонаж. Как ласковый теленок, у двух маток сиську сосет. И у ментов с таможней на подсосе, и с братвой якшается, – пояснял, загребая с тарелки желток, Пащенко. – Одним словом, Пермяк поехал к нему домой да разговор составил. Составил, видно, неплохо, потому что тот такой расклад дал, от которого кое-кому плохо станет. Например, в оперативной таможне.

– А о черепахе-то он что пояснил?

– О черепахе – ничего. Говорит, через его руки за все года еще ни одна каймановая черепашка в Тернов не попадала.

– А через другие руки? У нас что, Птичьим рынком лишь одни руки правят?

– Представь себе, да, – отрезал Пащенко.

– Ну, не сама же она три океана проплыла, попала в устье Терновки, после чего до Тернова дошла!.. Где ее Решетуха взял?! На рыбалке увидел да в дом принес?

Пащенко огрызнулся, что загонять каймановую черепаху в Решетухин садок он не помогал.

– Слушай... – Отведя взгляд к «Харчеванию», которое до поры покоилось на разделочном столе, проговорил Струге. – Эти пятнадцать разбоев, о которых я тебе говорил... Ты можешь собрать по ним информацию? Проблема состоит в том, что они были совершены в разных районах города. Мне звонить операм как-то неудобно, да и поймут неправильно. Можешь проанализировать собранную информацию, выясняя один лишь факт?

– Какой именно?

– Что общего у людей, потерпевших при разбойных нападениях?

На утреннем совещании в понедельник Николаев объявил, что двое судей, назначенных его распоряжением осуществлять в Центральном суде аресты, не справляются. По этой причине помогать им будет судья Левенец. В график «дежурств» судей уже внесены изменения, поэтому Павлу Максимовичу можно смело приступать к исполнению своих функций уже сегодня, в понедельник.

Услышав такую новость, Левенец слегка надул щеки и задержал дыхание. Что касается остальных, то они сделали вид, что ничего не случилось. Даже Кислицын, который никогда не удерживался от реплик, перелистал свой ежедневник и, не найдя в нем ничего примечательного, снова поднял взгляд на председателя. Такое распоряжение Николаева устроило всех. Всех, кроме Струге и, понятно, самого Левенца. Поэтому, когда после окончания совещания все поднялись и, едва слышно стуча стульями, стали расходиться по кабинетам, на своих местах остались лишь два человека. Николаев и Струге.

Дождавшись, пока за всегда медлительной судьей Игнашевич закроется дверь, Антон Павлович поднял глаза на Николаева.

– Виктор Аркадьевич, у меня такое предложение. Дежурства Левенца по арестам я готов взять на себя.

– Дежурства Левенца возьмет на себя непосредственно Левенец.

Казалось, разговор был окончен. Но, пережив уже трех председателей, находясь в постоянной борьбе с Лукиным, Струге заслужил себе право говорить Николаеву все, что он хотел говорить. Это были не приступы «отрицаловки», свойственные молодым и деятельным организмам, готовым выступать в оппозиции руководству едва ли не по любому поводу. Просто Антон мог, не рискуя нарваться на неприятности и преследования, выяснять истину и устанавливать факты. Николаеву это не нравилось, но ничего поделать с этим он не мог. Схватки Струге с Лукиным происходили на его глазах, как, впрочем, и на глазах всего судейского сообщества Терновской области. И никто еще не смог убедиться в том, что Струге сдался. Именно эти короткие победы, после которых Струге вынужден был потом зализывать раны, но не сдаваться, и приносили ему авторитет «непослушенца». Струге всегда был рад служить, но, слегка перефразируя пиита, его всегда тошнило от прислуживания.

Сейчас был именно такой случай. При всем своем уме, умении рационально мыслить и не совершать административных ошибок Николаев назначает на дежурства именно Левенца. Значит, он опять исполняет чью-то волю, исходящую из областного суда.

– Я вот о чем хотел спросить вас, Виктор Аркадьевич, – бросил Антон, закрывая ежедневник и погружая «паркер» в карман пиджака. – Как у нас распределяется нагрузка на судей? Возможно, это не мое дело. Более того, это, точно, ваше дело. Но я боюсь, скоро мы опять потеряем молодого судью и его «деловая» нагрузка опять рухнет на оставшихся. Так уже было за последний год с Полозковым, с Пустовойтовым, Брянцевым. Не выдержав необоснованного психологического и рабочего гнета, люди ушли, скинув оставшимся судьям свои дела. А их, извините, у каждого накапливается до пятидесяти штук. Нас, «уголовных» судей, четверо. Итого – станет по двенадцать дел каждому на остаток. Плюс «освоение новых территорий», с которых эти судьи ушли. Кислицыну и Веллеру, возможно, на такие мелочи наплевать. А вот меня это беспокоит, и не говорите, что я превышаю свои полномочия в этом вопросе и лезу не в свои дела. Это будут как раз мои дела, Виктор Аркадьевич. Как раз мои дела это и будут!

– Я не пойму, с какого ровного места вы подняли этот разговор?! – вскипел Николаев. – У нас что, кто-то из судей собрался уходить?! Почему вы вечно чем-то недовольны, Струге?

Если бы сейчас Николаев отправил Струге работать и прекратил этот разговор в самом начале, Антону не оставалось бы ничего другого, как повиноваться. Дальнейшее влезание в тему напоминало бы бабскую склоку на уровне продуктового рынка. Но Струге очень хорошо знал, что делал. Николаев работал председателем всего год и еще недостаточно хорошо владел браздами правления и методикой разговора с судьями, подобными Антону Павловичу. Справедливости ради нужно заметить, что последних не так уж много, и правильно выстраивать с ними административные отношения, вследствие отсутствия практики такового общения, трудно любому председателю. Однако у Антона была еще одна черта, позволявшая ему постоянно держать все разговоры под контролем. Он всегда с математической точностью вычислял слабости людей и всю свою логику в разговоре направлял именно на эти, незащищенные места. «Боднись» сейчас Николаев, прояви настырность, и Струге вынужден был бы уйти, ибо дальнейший натиск можно было бы воспринять как попытку вмешаться в решения председателя. Однако Николаев совершил ошибку. Он продолжил тему и тем самым позволил Струге сделать то же.

– Я отвечу, Виктор Аркадьевич. Вы не застали меня врасплох. Ровное место, говорите? Ладно. Кто у нас сейчас, в соответствии с новым уголовно-процессуальным законодательством, производит аресты? Судья Верников и судья Гайко. Два судьи, рассматривающие в Центральном суде гражданские дела. Именно они производят у нас аресты по уголовным делам. Странно, правда? Странно и, как мне кажется, очень необоснованно. Объясню почему. У них в производстве находится по двести пятьдесят гражданских дел у каждого. У судей, рассматривающих уголовные дела, находится в производстве по двадцать – тридцать дел. Тридцать – это от силы. Но не в восемь же раз больше! Нетрудно представить, что Верников и Гайко, исполняя аресты, «заволокичивают» свои дела, теряют ритм работы, на них сыплются жалобы и как следствие – что? Их казнят, не давая оправдаться, на квалификационной коллегии. А теперь что касается Левенца. Он пришел в суд четыре месяца назад. Дел в производстве у него столько же, сколько и у меня. Только если меня из колеи выбить практически невозможно, Павлу Максимовичу на этом этапе становления можно испортить карьеру в течение двух-трех последующих месяцев. Через два с половиной года человеку утверждаться на пожизненный срок, и очень легко представить, с какими результатами этот судья предстанет перед квалификационной коллегией. В этой коллегии, в которой из двадцати одного сидит семь человек от общественности, которые в отправлении правосудия и проблемах судьи понимают столько же, сколько понимаю я в технологии увеличения надоя молока. Все остальные даже не станут слушать такую мелочь, как Павла Максимовича. И потом никто, в том числе и вы, не вспомнит, что Павел Максимович, которого вместо всеобщего третирования суд должен был взять под свое крыло и пару лет пестовать и лелеять, был брошен на съедение обстоятельствам и выкручивался как мог. Как обычно, плюнут и разотрут. И не такое это уж «ровное место», как вы утверждаете. У Левенца на следующей неделе два сложнейших процесса. Однако, вместо того чтобы войти в эти процессы готовым, Левенец всю эту неделю будет сидеть и расписывать постановления на аресты людей, которые к его делам не имеют ни малейшего отношения.

Николаев нетерпеливо двигал руками, и было видно, что он не может дождаться момента, когда Струге закончит.

– Бросьте, Струге! – не выдержал наконец он. – Наоборот, человек закалится. Ну, что такое аресты?! Раз, два – и готово!

Струге встал и задвинул под стол свой стул.

– Это весьма необычная трактовка избрания меры пресечения. Мне в голову такой ход данной процедуры как-то не приходил. Если молодой судья прислушается к вашему совету, то с таким отношением к делу он далеко не уедет. Только до ближайшего СИЗО. Ну, в крайнем случае, до ближайшей квалификационной коллегии. Это не вы говорите, Виктор Аркадьевич, это за вас кто-то другой такие слова произносит. Кажется, я даже знаю кто. Только понять не могу – Левенец-то... Он-то здесь при чем?

– Струге, иногда мне кажется, что вы контроль над собой теряете и тогда произносите вслух то, что нормальный судья говорить своему председателю никогда не станет. Иногда я понимаю Игоря Матвеевича, который вас не любит... Раньше не понимал, а сейчас очень хорошо понимаю. Какому руководителю понравится такое поведение подчиненного?

Струге, уже собравшийся было выйти, вдруг опять подошел к столу. Когда он оперся о его край и слегка наклонился, Николаеву подумалось, что последние слова он бросил зря. Просто вырвалось. А зря.

– Я вам не подчиненный, Виктор Аркадьевич. Это вы забываетесь, а не я. Я такой же судья, как и вы. Вы можете меня поставить рассматривать все аресты, которые посыплются на Центральный суд, вы вправе поставить мой первый отпуск в феврале, а второй – в декабре, вы вправе назначить мне квартальную или годовую премию меньше, чем всем остальным, но я вам не подчиненный. Я не выполняю ваших распоряжений относительно рассмотрения дел и не собираюсь отчитываться за принятое решение ни перед вами, ни перед кем-то еще. Проблема в том, что вы сейчас рассуждаете точно так же, как и Лукин. Ему очень не понравилось, когда я это впервые сказал ему четыре года назад. Надеюсь, теперь вам еще более ясно и понятно, почему меня не любит Игорь Матвеевич?

– Вы давите, Струге, – поморщился Виктор Аркадьевич. – Идите лучше к себе. Разговор окончен, Левенец рассматривает аресты. Свободны.

Чиркнув по столешнице блокнотом, Антон направился к дверям.

– Вот именно так и заканчиваются все наши разговоры с Игорем Матвеевичем...

– Левенец будет рассматривать аресты! Я так решил!

Струге почувствовал, как у него мгновенно вспотели ладони. Все, о чем он сейчас говорил, Николаева задело. И задело вовсе не за те струны, на игру которых рассчитывал Антон Павлович. Остановившись, он снова повернулся к потерявшему терпение председателю.

– Кстати, о начальниках, подчиненных и приказах, которые их связывают... Вы только что отдали солдату приказ копать яму, но лопатой-то вы его обеспечили?

– Струге... – Николаев не выдержал и швырнул на стол свои дорогие очки. – Я плевать хотел на то, что вы обо мне думаете! Если вы до сих пор на плаву, то не думайте, что с таким поведением и отношением к людям вы проплывете очень долго! Какая лопата?!

– Вы хоть спросили Павла Максимовича о том, знает ли он, как рассматриваются эти аресты?

– Он судья, Струге!! – взревел Николаев. – Он сюда работать пришел, а не на стажировку!..

– К сожалению, судьями не рождаются. И по наследству умение рассуждать не передается. Если бы талант судьи, как и олигофрения, передавался с генами, может быть, у нас с вами и не было этого разговора.

– Вы циник, Струге. Цинизм – не самый лучший способ заслужить уважение руководителя. А вы циник! Уверен в том, что вы, учуяв запах цветов, всегда вертите головой в поисках гроба!!

Уже почти выйдя в приемную, Антон опять был вынужден вернуться в кабинет.

– Помните, я говорил вам о «медвежьем поцелуе» Лукина? Я горю от горя, чувствуя, что вы так и не поняли, почему я не позволил Лукину пометить себя таким образом. Этот поцелуй не отмывается ни скипидаром, ни водкой, Виктор Аркадьевич. Пусть Левенец вместе с судьями по гражданским делам рассматривает аресты по делам уголовным. Начальнику виднее. Только теперь я точно знаю, кто принял решение и отдал приказ о том, чтобы кинуть молодого судью Левенца под танки.

Обычно в таких случаях пишут, что «он вышел, хлопнув дверью так, что осыпалась штукатурка». Антон Струге вышел из приемной председателя Центрального суда, мягко притворив за собой дверь. Как он делал это всегда.

А потом, стесняясь щелкать фольгой валидола при Алисе, попросил девушку сходить и принести воды для кофе.