Текст книги "Маэстро, ваш выход!"

Автор книги: Вячеслав Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

На первом же допросе, майор Туманов показал Валерию письменное заключение экспертизы, из которого значилось, что Леонид Степанович Розовский застрелен из автомата, который опера нашли у него в постели.

Застрелен! В голове у Валерия не укладывалось, как такое могло случиться. Ведь не виновен он. Но как это доказать ментам, когда, по утверждению майора Туманова, улики говорят об обратном.

В следственном изоляторе, Валерия поместили в малогабаритную одиночку. В интересах дела решено было исключить все контакты с сокамерниками. От одиночества тоска глодала душу так, что хотелось волком выть. Путным словом не с кем обмолвиться. Надзиратели народ такой, что с ними много не поговоришь. Лица у всех них разные, а глаза одинаковые, как у псов, что лают во дворе тюрьмы. Злые глаза. И не только в течение дня в амбразуру в двери эти глаза наблюдают за ним, но даже и ночью подглядывают.

И Валерий возненавидел их всех. Кроме одного. Прапорщик Глебов, мужик с понятием не то, что остальные. Когда его дежурство, зайдет он к Валерию на несколько минут в камеру, за жизнь поговорить. Покурить даст. Не жмот он, а мужик с сочувствием, хоть и при исполнении. Кажется, он один только и понимает, что Валерий не убийца, а жертва обстоятельств.

– Понимаешь, я в тот вечер поддал немного. Тоже ведь устаешь от руля. Покрути баранку с утра до вечера. Вечером отвез шефа домой. Потом в офис заехал. Секретарша у шефа, классная девочка. У меня давно на нее член стоял. Подружка моя как раз на сутках была. Квартира свободная. Ну, думаю, привезу ее на ночь, отдеру как следует. А секретутка эта, сучка, заупрямилась. Оказывается у нее в этот вечер уже свидание назначено.

– Выходит, опоздал ты, – с сочувствием спросил прапор Глебов, оставив дверь камеры на всякий случай открытой, если дежурный пойдет, чтоб вовремя увидеть его. Если узнает он о том, что надзиратель панибратство с подследственным разводит, не поздоровится тогда Глебову. Поэтому, он тоже по своему рискует. А из-за доброты своей пострадать может и еще как.

– Опоздал, – соглашаясь с Глебовым, кивнул Валера, припоминая, что в тот вечер было дальше. – Ну посидели мы с секретуткой, кофейка попили, потом она попросила меня отвезти ее к метро «Университет». Там ее хахаль ждал.

– Ничего мужик-то? Ты его в лицо-то видел? – как бы, между прочим, полюбопытствовал Глебов.

– Я близко подъезжать не стал. А издали он так, ничего в нем особенного нету. Не пойму, Юлька такая фартовая девочка, и чего она в нем нашла, – с удивлением проговорил Валера. Глебов и в этом ему посочувствовал:

– Женщин никогда не поймешь, чего им нужно. Значит, ты этой секретутке так болт и не вставил?

Валера разочарованно помотал головой.

– И не только ей. Прямо какая-то невезуха выпала. Моя подружка на работе, а шишка чешется. Поехал к ресторану «Огни Москвы». Я там частенько ужинаю. Уж больно место там романтическое. На берегу Москвы-реки. Сидишь, кушаешь и смотришь, как мимо по реке катера прогулочные плавают. И девок там всегда полно. Но в этот вечер, как назло, ни одной. Всех уже расхватали. В общем, я остался в пролете. Выпил грамм сто пятьдесят коньяку, поужинал и поехал домой к подружке. Я сейчас у нее живу. Чтоб со скуки не умереть, еще с собой бутылку коньяка прихватил. Только раздавил ее, слышу звонок в дверь. Парень какой-то пришел. Чего-то говорит мне, а у меня все перед глазами, как в тумане. Одним словом, чувствую, что вырубаюсь. Не помню даже, как за ним дверь закрывал. А утром меня уже менты будят и говорят, будто я своего шефа убил. Представляешь? А я даже не ездил за ним. Проспал.

– А может, ты не помнишь, как его?.. – спросил Глебов. Валера даже засмеялся, настолько вопрос ему показался глупым.

– Вот и менты на это давят. Будто я был так сильно пьян, что ничего не помню. Но дело тут все в другом. Чем хочешь готов поклясться, что меня подставили. Ты мне веришь? – с мольбой обратился Валера к прапору надзирателю Глебову.

Тот пожал плечами.

– Я не следователь. Наше дело охранять таких, как ты. А их, копаться в ваших делах. Только скажу тебе как на духу, пятнадцать лет тут работаю. За эти годы нагляделся всякого. И могу сказать, просто так, сюда никто не попадает. В чем-то человек да совершает ошибку. Пусть и маленькую. Есть в человеке изъян. Червоточинка. Вот она и доводит до тюрьмы. Ты ведь тоже не так прост, – с прищуром посмотрел Глебов на Валеру и, улыбнувшись, пригрозил пальцем. – Тоже, небось, кое-что не договариваешь.

Оставшись один, Валера плюхнулся на шконку и, подложив руки под голову, стал водить глазами по потолку.

Кто-то из тюремных философов, побывавших тут до него, карандашом корявыми буквами написал на потолке: «Твой грех, живет в тебе. Хочешь избавиться от него, вспомни, что с тобой было вчера».

Валера призадумался. Ничто так не обостряет мысль, как тюрьма. Даже там, в кабинете следователя, он не мог собраться с мыслями, сосредоточиться, как тут, в тюрьме. В этой постылой одиночной камере.

Спрыгнув со шконки, он подскочил к двери и со всей силы стал колотить в нее, прежде, чем услышал неторопливые шаги прапорщика Глебова.

Щелкнул замок. Потом с неприятным скрежетом, отодвинулась задвижка и в окно заглянула широченная физиономия прапорщика.

– Чего ты? – с недовольством спросил Глебов, гоняя во рту жевачку.

Валера почувствовал от прапора запах спиртного. Ручаться не мог, но, кажется, поднял он Глебова из-за стола. Вон у того и на усах остались хлебные крошки, которые он второпях даже не успел, как следует смахнуть.

– Мне срочно надо увидеться с майором Тумановым, – заторопился Валера.

Прапорщик от удивления сдвинул пилотку на затылок.

– С майором Тумановым? – переспросил он, потом глянул на часы. – Вряд ли майор сидит и дожидается, когда я ему позвоню. Время восемь часов вечера. Твой Туманов, поди уж дома. Женку прижимает. А зачем он тебе так срочно понадобился? – осведомился прапорщик, принимая вдруг возникшее желание подследственного за обыкновенную блажь. Наскучило парню торчать тут одному, вот и решил с майором побалакать.

– Позвони, Глебов, – взмолился Валера. – Будь человеком. Я тут кое-что вспомнил, что майора заинтересует. Это очень важно. Понимаешь? Для меня.

– И чего ж ты такого, особенного вспомнил? – усмехнулся Глебов, хотя у самого глаза отражали довольно серьезный настрой.

– Есть кое-что такое, что докажет мою невиновность. Меня подставили. И я догадываюсь, кто. Позвони, Глебов. Прошу тебя, – настойчиво добивался своего Валера, чувствуя, что прапорщик в глубоком раздумье. – Ну что тебе стоит? Майор Туманов сам мне говорил, что готов выслушать меня хоть днем, хоть ночью, если я вспомню что-нибудь существенное. А я вспомнил.

– Ну ладно, – с неохотой согласился прапор, убирая свою широкую харю из окошка, тут же закрыв его.

Отойдя в дальний конец коридора, прапорщик Глебов достал из кармана сотовый, набрал номер и, услышав знакомый голос, заговорил тихонько:

– Это я. Есть новости, – выждав паузу, во время которой прослушал ответ, он продолжил: – Тот водитель, за которым ты просил присмотреть, кажется, что-то вспомнил. Я не знаю, почему у него освежилась память, но он просится на аудиенцию с майором Тумановым. Вот почему я и звоню тебе, – сказав это, прапорщик Глебов замолчал, бросая настороженный взгляд в коридор.

Не желательно бы вести здесь такие разговоры. Говорят, у стен есть уши. А у тюремных стен тем более. Не услышал бы кто. Рисковать приходиться за долю малую. Сколько жил, никогда не думал, что станет работать на бандюков. Презирал их всегда и ненавидел. Давил в меру возможности. А вот вышло так, что спутался с мафией. Беспредельщиками, для которых нет в жизни ничего святого. И все из-за проклятых денег, на которые польстился он.

Выслушав все, о чем ему говорил человек, которому он позвонил, Глебов вдруг побелел лицом, почувствовав себя нехорошо.

– Послушай, мы ведь так не договаривались. Вы просили поставлять вам нужную информацию. Я поставлял. Но такие дела… Может вы как-то сами, без меня? – вкрадчиво поинтересовался Глебов и услышав в трубке сотового частые гудки, сказал обиженно: – Вот, сволочь! Кем он себя возомнил? Даже поговорить по-человечески не хочет.

От расстройства он долго топтался на месте, словно позабыв, зачем вообще приходил сюда. И даже выкуренная наспех сигарета, не помогла успокоиться. А, докурив ее, он устало побрел по коридору к двери камеры, где с нетерпением ждал его возвращения Валерий Ищенко.

Все также опять щелкнул замок. Со скрежетом отодвинулась щеколда. И опять также в окошке в двери, показалось усатое раскормленное лицо прапорщика Глебова. С ответом он не торопился, и Валера не выдержал.

– Ну? – нетерпеливо спросил он прапорщика.

– Хер гну, – с недовольством ответил прапор, помолчал самую малость, потом добавил, не меняя недовольного тона: – Позвонил я. Нет твоего майора на месте. Я ж говорил тебе, он, небось, уже жену пялит, а ты тут беспокоишься о нем. Меня беспокоишь, – проговорил он сердито.

– Да не о нем я беспокоюсь, а о себе. Срок мне светит приличный. И ни один адвокат не поможет, если я сам себе не помогу. А я тут такое вспомнил, что поможет снять с меня вину. Ты еще ему позвони. Ладно? Домой позвони, – попросил Валера.

Глебов нахмурился.

– Вот только ночи подожду. Ты думаешь, если тебе придурку не спится, значит и другие не спят, – он уже хотел закрыть окно, но Валера подскочил, вцепился в дверку руками.

– Глебов, выручай. У меня двадцать штук «зелени» есть, на квартире лежат за батареей в тряпке. Выйду и они твои. Обещаю. Только позвони майору, – попросил Валера.

Прапорщик Глебов задумчиво хмыкнул.

– Видно ты и впрямь вспомнил что-то важное, – улыбнулся он и пообещал раздобрев: – Ладно. Позвоню. Но смотри, насчет баксов не обмани меня.

Когда окно закрылось, Валера с ногами залез на шконку и, не зная, чем бы еще занять свои мозги, подумал о том, что двадцать тысяч долларов за один звонок прапорщику будет многовато. Но главное, пообещать, чтоб прапор купился. От щедрот душевных он Глебову отстегнет пару штук. А оставшиеся восемнадцать тысяч предложит майору Туманову, чтоб выпустил его отсюда под залог.

Потом он стал думать о своей подружке Алле, считая встречу с ней, роковой. Ведь это она, сучка, втюхала его шофером к Розовскому. С ней у него будет еще время потолковать, когда он окажется на свободе. Ненасытная тварь. Ей только одно подавай. Еще не родился такой жеребец, который бы сполна удовлетворил ее. Этой дуре на память, Валера подарит вибратор.

Вдруг он услышал, как в двери щелкнул замок. Но не так, как днем. На этот раз поворот ключа надзирателя был настолько тихим, как если бы это делал домушник, перепутавший дверь камеры с дверью квартиры миллионера, у которого установлена сигнализация. Даже задвижка на этот раз отползла без всякого скрежета.

Дверь медленно открылась, и в проеме показалась широченная морда прапорщика Глебова. На этот раз водкой от него разило так, что Валере показалось, будто в камеру на пол вылили ведро неразбавленного спирта.

– Не спишь? – тихо промурлыкал прапор, входя в камеру.

Что-то в его поведении Валере показалось подозрительным. По крайней мере, взгляд почему-то сейчас у Глебова не такой, как обычно. Но может, устал он бедолага. Все-таки, ночь. Да и судя по всему, перебрал он лишнего.

– Не спится, – ответил Валера, пытаясь понять, с какими новостями пожаловал к нему в «камору» надзиратель. И так и поняв, спросил:

– Ну ты звонил?

Прапорщик, улыбнувшись во весь рот, охотно кивнул.

– Звонил, – сказал он и тут же добавил: – И знаешь, что он мне сказал?

Валера и предположить не мог, что прапорщику сказал майор Туманов. Но сейчас даже одно то, что Глебов все-таки дозвонился, уже обрадовало Валеру. И он нетерпеливо попросил:

– Ну, говори ты, не тяни. Что сказал Туманов?

Глебов плюхнулся рядом на шконку.

– Обещание свое помнишь, насчет денег? – напомнил он Валере.

– Да помню, помню, – поспешил Валера заверить прапора, тут же подумав про себя, что и пару штук с него многовато будет. Издевается, гад. Сказал бы сразу и все. За это Валера ему даст не две, а тысячу баксов.

– Плакали твои денежки, добрый молодец. А майор Туманов сказал, что сейчас ночь. Завтра с утра он встретиться с тобой. Выслушает, что ты там накопал в закромах своей памяти. Хотя и недоволен он был, что я потревожил его. Почему, говорит этот, сукин сын, сразу ничего не говорил.

Валера улыбнулся, впервые почувствовав себя уверенней. Даже какое-то необъяснимое спокойствие появилось на душе. Будто все, что происходящее, уже перестало его касаться. И он удивился даже. Разве так может быть, когда вопрос стоит о его собственной судьбе? Оказывается, может.

– Завтра. Все завтра. А сегодня давай выпьем? – предложил Глебов и потряс в руке металлической флягой темно-зеленого цвета, на которую Валера только сейчас обратил внимание. Судя по всему, во фляге была водка. Или спирт. Валера точно не знал. Но от предложения выпить за удачный исход завтрашней встречи не отказался. Да и не часто бывает такое, чтоб за здорово живешь, надзиратель тебя водочкой угостил. Нет, что ни говори, а этот прапор Глебов свой мужик, в доску.

– А ну-ка, возьми кружку со стола, – сказал Глебов, кивнув на маленький столик, на котором одиноко стояла помятая железная кружка, побывавшая в сотнях рук, таких же горемык, как Валера.

– Давай, – проговорил Валера и, не слезая со шконки, потянулся к столу. Он не обратил внимания на то, с каким проворством прапор Глебов, стянул со своей головы пилотку и вложил в нее металлическую флягу.

Протянутая к столу рука, рухнула вниз, когда прапорщик Глебов не сильно, но очень точно ударил флягой, завернутой в пилотку, Валеру в правый висок. Не давая телу упасть на пол, прапорщик быстро подхватил его, возвращая обратно на шконку. Прислушался, тихо ли в коридоре. Для большей убедительности даже, выглянул. Вдруг кто-то подследит из своих. Но в коридоре было тихо. А главное, не души. И Глебов вернулся в камеру. Посмотрел на Валеру. Не сомневался, что парень был жив. Удар был рассчитан так, чтобы только отключить подследственного. А дальше…

Дальше прапорщик достал из кармана брюк складной перочинный нож, открыл лезвие и, сделав на спортивных брюках лежащего парня небольшой надрез, подцепил концом лезвия резинку. Возиться с ней не стал. Разрезав, он потянул ее за один конец, вытягивая из брюк, не забывая при этом прислушиваться к тишине царившей в длинном коридоре.

Привязав один конец резинки к шконке, Глебов другой завязал петлей на шее Валеры и, вздохнув с сожалением, тихо сказал:

– Извини, парень. Видно так уж тебе на роду написано.

С этими словами он сбросил тело со шконки на пол и со всей силы потянул за резинку, чтобы петля побыстрее врезалась в горло, перекрыв жизненно важные артерии и тем самым, облегчив предсмертные мучения Валеры.

По времени это все продолжалось не более трех минут, а Глебову показалось несоизмеримо долго. Он хотел скорейшей смерти для этого парня. Да и оставаться здесь долго рисково. Вдруг дежурный офицер вздумает проверить его, а тут такое. Убедившись, что Ищенко мертв, прапорщик осмотрел камеру, стараясь успокоиться. Получилось все аккуратно. Вроде не наследил он.

Выйдя, быстро закрыл дверь камеры. Потом отвинтил у фляги пробку и, приложившись к горловине, сделал несколько больших глотков водки. Оглянулся на дверь камеры, в которой остался покойник. И постарался внушить себе мысль, что все будет хорошо. Больше ночью он сюда не заглянет, а утром будет делать обход, как положено, заглянет в одиночку, обнаружит труп и сразу же доложит дежурному. Никто не подумает на него. Такое здесь случалось и раньше. Под тяжестью содеянного, подследственный не выдержал и покончил жизнь. Не вынес раскаянья. И кто может заподозрить его, прапорщика Глебова, безукоризненно проработавшего тут пятнадцать лет, не имеющего нареканий, а только одни благодарности от начальства.

Допив из фляги оставшуюся водку, Глебов призадумался, вспоминая о деньгах, про которые говорил Ищенко. Двадцать тысяч долларов пригодились бы ему. А так что, будут лежать за батареей, пока их мыши не погрызут. Так зачем же им пропадать. Надо сходить и забрать их. С этой мыслью он двинулся по коридору, решив, что с этим откладывать не стоит. Завтра, в крайнем случаи, после завтра, он наведается по адресочку. А сейчас не мешало бы вздремнуть, хоть немного. Ноги подкашиваются от усталости.

До конца смены оставалось ровно пять с половиной часов.

Глава 6

Новость, которую сообщил полковник Васильков, ничуть не принесла Туманову облегчения, скорее наоборот, сильно расстроила майора.

Огромного роста Васильков вошел в кабинет майора, чуть пригнувшись, когда перешагивал через порог, поздоровался за руку с Тумановым, Греком и Ваняшиным и присев на свободный стул, сказал:

– Из следственного изолятора звонили…

В ожидании неприятных известий, Федор Туманов напрягся.

– … Водитель бизнесмена Розовского повесился.

– Ищенко? – не удержался от вопроса капитан Грек.

Судя по всему, у полковника Василькова было сегодня плохое настроение. А может, звонок из следственного изолятора подействовал на него. Лицо у Василькова было мрачным. Кажется, он хотел сказать еще что-то, но вопрос капитана Грека сбил его.

Глянув мрачно на Грека, Васильков тряхнул своей большущей головой.

– Он.

В глазах же самого Грека была заметна растерянность, с которой он и уставился на Федора Туманов, как бы спрашивая, ну, чего делать теперь будем?

Один лишь лейтенант Ваняшин, казалось, не утруждал себя подобными мыслями. Он сидел, покуривая сигарету, и таращился в окно.

Туманов раскрыл папку, в которой лежал весь собранный материал по убийству Розовского. Как раз перед приходом начальника, оперативники обсуждали наработанный материал. Удалось установить личности двух застреленных возле «Фольксвагена» парней. Грек с Ваняшиным собирались выехать по адресам их прописки. И тут вошел Васильков. Покидать кабинет в присутствии начальника отдела, было бы большим неуважением.

– Я не верю в то, что Ищенко сам повесился, – сказал Федор, тем самым, вызвав у полковника раздражение. Взгляд начальника сделался строгим.

– Тьфу ты, мать твою! Опять ты за свое, – проговорил Васильков, положив на стол перед майором свои здоровенные ручищи, как боксер, который жаждал напугать кулаками противника. – Не пойму я тебя, Федор Николаич. Чего ты откопать хочешь? Одной проблемой меньше стало. Теперь вам не надо возиться с допросами убийцы…

– Подозреваемого, – поправил Федор полковника.

Васильков вздохнул. Замечание Туманова не понравилось ему. Особенно в присутствие Грека с Ваняшиным. Пришлось принять оговорку.

– Правильно. Подозреваемого, – согласился Васильков, но от своего не отступил. – И вы после его смерти, можете в полном объеме переключиться на поиски другого преступника. Не забывайте, теперь у вас уже три трупа.

– С Ищенко – четыре, товарищ полковник, – уточнил Туманов и заметил на себе гневный взгляд начальника. Принципиальность для него не в почете.

– Знаешь, майор, упрямство не слишком хорошее качество, – сказал Васильков, поднимаясь со стула, и уже перед тем, как выйти из кабинета Федора Туманова, добавил: – Советую с этим делом не тянуть. О результатах докладывать мне ежедневно. – И вышел.

С минуту после его ухода в кабинете было тихо. Федор опустил глаза, делая вид, будто внимательно изучает протокол допроса Ищенко. Грек с Ваняшиным молча смотрели на него, выжидая, что майор скажет.

– Ну, у кого, какие соображения? – спросил Федор, посмотрев на Грека с Ваняшиным. Лейтенант отмолчался, а Грек сказал, в невеселом раздумье:

– Знаешь, Николаич, с начальством спорить, все равно, что против ветра ссать.

– Ты это к чему, Грек? – нахмурился Федор, хотя и прекрасно понял, что этим замечанием хотел выразить Грек.

– А к тому, что я понял ход твоих мыслей. Ты ведь сам сказал, что не веришь в самоубийство Ищенко? – спросил Грек.

Федор отрицательно покачал головой.

– Зачем ему кончать жизнь самоубийством? – спросил Федор.

– От безысходности, – не упустил ответить Грек, принимая сторону полковника Василькова. – Предположим, я говорю, предположим, он и в самом деле не убивал своего шефа Розовского. Но он знает, все улики против него. Отсюда и безысходность. И как следствие – самоубийство.

Федор пристально взглянул в черные глаза капитана.

– Скажи, Грек, ты сам веришь в то, что Ищенко – убийца? – спросил майор.

– Верю, – не моргнув глазом, ответил Грек. – Потому что улики, неоспоримая вещь. А они указывают на то, что Ищенко – убийца. Поэтому, я верю.

Теперь Федор посмотрел на Ваняшина.

– Леша, а ты? – спросил майор у лейтенанта.

– Федор Николаич, я, вообще-то, согласен с Греком, – сказал Ваняшин, хотя сказанное прозвучало и не очень уверенно. Капитан Грек благодарно взглянул на молодого своего коллегу. Наконец-то этого молокососа осенило, что Сан Саныч Грек никогда не ошибается. И подумав об этом, Грек даже послал Ваняшину улыбку.

– Ведь улики указывают на Ищенко… – напомнил лейтенант.

Федор помнил про улики, поэтому тут же кивнул.

– Все правильно. Улики, неоспоримая вещь. Согласен, – сказал он. – Но может быть, вы хотите услышать и мое мнение? – спросил Туманов.

Грек ничего не сказал на это. О мнение майора он догадывался, потому и промолчал. За них обоих ответил Ваняшин:

– Хотим.

– Мое мнение такое, что в некоторых случаях надо верить не уликам, а, все-таки, человеку. Ведь тот же Ищенко, ни разу не судим. Даже по административке не привлекался. И вдруг – убийца? Нелепица, да и только. Поэтому сейчас мы сделаем так. Вы с Греком поедите по адресам. Надо выяснить все об тех убитых парнях. Как они жили, на какие средства. На кого работали? В общем, все. Вечером встречаемся здесь в моем кабинете. А я поеду в следственный изолятор и попытаюсь разобраться в своих сомнениях. Вопросы есть? – спросил Туманов, глянув сначала на Грека, потом на лейтенанта и расценив их молчание, как готовность к выполнению поставленной задачи, сказал: – Тогда, вперед. Отступать нам некуда.

Дежурный следственного изолятора, невысокого роста майор с усталым лицом, узнав цель визита Туманова, только вздохнул.

– Да чего там смотреть? – сказал он, желая отговорить сыщика от лишних хлопот. – Приезжали тут уже, смотрели. Из прокуратуры были.

Но Федор проявил настойчивость, и дежурный связался с начальником тюрьмы. Получив от него разрешение, вежливо попросил Федора сдать оружие, после чего открыл перед ним решетчатую дверь служебного входа.

– Порядок у нас такой, что с оружием сюда нельзя, – сказал майор в оправдание своих действий, хотя возражений у Туманова не было.

Для начала дежурный повел Туманова в тюремную больницу, где еще находилось тело Ищенко. Сам майор подходить к каталке, на которой лежал труп Ищенко, накрытый простыней, не захотел. Махнув рукой, сказал:

– Я уже с утра достаточно насмотрелся на него. А вы посмотрите, коли охота. Не зря же мы пришли сюда.

Федор внимательно осмотрел труп. Впрочем, в одиночестве осматривать ему не пришлось. Врач тюремной больницы неотступно ходил за Федором по пятам. И стоило Туманову достать из кармана маленький фотоаппарат, он цепко повис у Федора на руке.

– Извините, а разрешение у вас на съемку есть? – спросил он.

Разрешения у Федора не было. И неизвестно, чем бы все закончилось, если б не дежурный майор.

– Да что вы в самом деле, – сказал он врачу. – Этот парень проходит у них по уголовному делу. Если так надо для дела, пусть снимает.

Врач обиженно поджал губы. Против съемки не возражал, но чувствовалось, мнения своего он не изменил. За всеми действиями Туманова по-прежнему наблюдал предельно настороженно.

Для начала Федор сфотографировал лежащего на каталке Ищенко целиком, потом сделал несколько крупных снимков шеи с впившей в горло резинкой.

– Откуда у него эта резинка? – спросил Федор.

Врач молча оттянул пояс спортивных брюк, и Федор, заметив небольшой надрез, через который эта резинка была вытянута, навел объектив, и сделал несколько кадров. Внимательно осмотрев весь пояс, пришел к заключению, что резинка была вытянута из брюк именно через этот надрез в ткани.

Да и сама резинка тоже была разрезана, хотя совсем рядом на ней имелся узелок, развязав который, можно вытянуть ее из пояса. Так стоило ли Ищенко так торопиться? Теперь не мешало бы узнать, чем был надрезан шов на поясе брюк и перерезана резинка? Вряд ли у Ищенко был в камере нож.

Об этом Федор Туманов спросил у сопровождавшего его дежурного майора. Но тот только развел руками.

– Возможно, обломком лезвия, – сказал дежурный майор.

– А вы нашли его? – спросил Федор, и по обескураженному лицу сопровождающего понял, что они не нашли. Призадумавшись, для себя Федор решил другое, что, скорее всего, этот предмет они и не искали. Смерть Ищенко не выглядит для них ничем необычным. И они даже не понимают, к чему столько мороки из-за какого-то жмурика. Сколько их таких вешается.

– К сожалению, такое случается, – пожимая плечами, сказал сопровождавший Федора дежурный майор. Он привел Туманова в ту одиночку, где еще вчера коротал время Валерий Ищенко. И не просто коротал, а надеялся на справедливость. Потому что во время последнего допроса он едва ли не на коленях умолял Федора, чтобы тот нашел настоящего убийцу. Туманов тогда не стал давать каких-либо обещаний, но как человек привыкший доводить дело до конца, сказал, что сделает все от него зависящее. И не успел.

В небольшой душной камере, на столе, в консервной банке, служившей пепельницей, лежало несколько окурков сигарет «Прима».

– Это сигареты, которые курил Ищенко? – спросил Федор. Но сопровождавший его майор и на это пожал плечами.

– Я точно не знаю. Надо будет спросить прапорщика Глебова. Он тут работает по коридору. Как раз его смена была, когда все это случилось.

– Спросим. Но чуть попозже, – согласился Федор и присев на корточки, заглянул под шконку. Может там, в шве между досок затерялся осколок лезвия, о котором ему пытался толковать дежурный майор. Но никакого осколка Туманов там не нашел. Зато на полу, возле самой стены, увидел два окурка сигарет «Мальборо». Видно тот, кто их курил, решил растянуть приятное на следующий раз, не стал докуривать до фильтра, а, притушив, положил под матрас. А оттуда окурки провалились на пол. Выглядели они вполне свежими. Не заметно от дежурного майора, который зачем-то стал осматривать тумбочку, словно надеясь чем-то поживиться там, Федор положил оба окурка в карман пиджака. Пусть с ними поработают эксперты.

– Ну что, не нашли режущий предмет, которым Ищенко перерезал свою резинку? – спросил Туманов у дежурного майора.

Тот захлопнул дверцу тумбочки.

– Нет. А вы там? – кивнул майор на пол под шконку.

– И я нет, – вздохнул Федор. – Ничего такого не нашел…

Уже когда Туманов собирался покинуть стены изолятора, к нему подошел человек роста чуть выше среднего, коренастый с широким лицом.

– Здравия желаю, товарищ майор. Прапорщик Глебов, – представился усатый, улыбнувшись.

Федор кивнул. Осмотр камеры, в которой находился Ищенко, оставил у Федора самые мрачные впечатления. А может вовсе и не камера, а сам факт смерти Ищенко. Не ожидал такого Федор. Ведь со смертью водителя, дело только осложнилось. Он должен был жить, хотя бы для того, чтобы помочь отыскать настоящего преступника. Возможно, он смалодушничал. Сдали нервы. Для кого-то одиночка, сплошной ад, когда человек остается наедине со своими мыслями.

Федор постучал себя по карманам, и вспомнил, что свою пачку сигарет оставил в кабинете на столе. Участь теперь у нее будет незавидная, если она попадет в руки к капитану Греку. На чужбинку тот охоч. Уж этот усач постарается, выкурит все до последней сигареты.

– У вас закурить не найдется? – спросил Федор, глянув в улыбающуюся физиономию разухабистого мужика прапорщика Глебова с типично рязанским лицом.

Прапорщик быстро сунул руку в карман и услужливо достал пачку «Мальборо», чем вызвал у сыщика несказанное восхищение. Похвалился:

– Говно не курим. Только такие.

– Ваши любимые? – спросил Федор. Глебов кивнул.

– Всегда и везде курю только их, – сказал он с бахвальством.

Потом он долго и подробно рассказывал о странном поведении Ищенко, которое заключалось в том, что тот частенько жаловался о преследующих его ночных кошмарах и галлюцинациях.

– Говорил, что страшно переживает за случившееся, – как бы с сочувствием за судьбу Ищенко, проговорил прапорщик, скроив при этом грустную физиономию, которая, кстати, ему не шла. Видно в миру прапорщик был большим жизнелюбом и предпочитал больше улыбаться, чем грустить.

– Так и говорил? – спросил Федор, выкурив сигарету примерно наполовину. Сделал вид, что бросает ее в урну, а сам притушил и незаметно от Глебова сунул в карман к тем двум окуркам.

Глебов кивнул.

– Говорил.

Возвращаясь назад в управление, Туманов всю дорогу думал над тем, что наговорил ему словоохотливый прапорщик. Даже при самом хорошем отношении надзирателей, вряд ли кто из тюремных обитателей готов вот так перед ними раскрыть душу. Да и Ищенко не стал бы. Если он не убивал Розовского, то и говорить ему нечего. И у Федора возникло подозрение, что Глебов больше наговаривает на Ищенко. Но с зачем? С какой целью? Если еще учесть, что врагов у Ищенко в тюрьме быть не могло, то получалось, что прапорщик мог иметь отношение к его гибели. Так или иначе, но Федор решил установить за Глебовым наблюдение. Хотя первые три дня наблюдения никакого результата не дали. Отдежурив сутки, последующие три дня Глебов почти никуда не выходил из дома, за исключением магазина и небольшого рынка, располагавшегося в десяти минутах ходьбы от его дома. Но и там прапорщик бывал недолго. Покупал продукты и сразу же возвращался домой. Получалось, что Глебов ни с кем не контактирует, ведет жизнь затворника и внешне вполне приличного и законопослушного гражданина.