Текст книги "Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина"

Автор книги: Вячеслав Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 4. Двойной агент советской разведки

Итак, в стратегическом замысле советского Верховного главнокомандующего «Ржев – Сталинград» появляется недостающая, третья составляющая его часть – операция «Монастырь». Теперь всю задумку Ставки ВГК в 1942 году можно обозначать более определенно – основные операции года: «Монастырь», «Уран», «Марс».Как показывают данные из истории Великой Отечественной войны, это триединство и приведет в конце концов к финальному сражению противоборствующих сторон под Сталинградом, которое явится, по признанию всего мира, переломом в войне между Германией и СССР.

Конечно, по законам исторического жанра, имеющего тяготение к детективу, дальше должен идти рассказ о том, как советскому командованию удалось не только ввести в заблуждение противника, но и воплотить весь этот замысел в жизнь. Ведь трудности были громадные. Достаточно указать на то, что, начиная операцию «Монастырь», следовало показать немцам реально существующую подпольную организацию, которая могла что-то делать, как-то существовать в условиях сильнейшего контроля за всем происходившем в стране со стороны НКВД.

И гитлеровцы должны были поверить, что за прочным железным занавесом от остальных государств в Советском Союзе существует и реально действует такой союз противников советской власти, ставящий итогом своей подпольной деятельности возвращение монархии. Или, проще говоря, стремящийся вернуть старый режим. Причем монархисты, находясь в подполье, лишь ждут момента, когда им можно будет реально осуществить свои планы. Ведь несмотря на основательные чистки в СССР 20-х и 30-х годов, представители русской аристократии кое-где оставались в живых. Правда, почти все они были уже в преклонном возрасте и многие находились под наблюдением чекистов. Например, бывший предводитель дворянства Нижнего Новгорода – Глебов.

Анализируя материалы и состав агентуры, предоставленной в распоряжение контрразведки НКВД, в качестве приманки было решено использовать именно эту фигуру. К началу агрессии фашистов ему было уже далеко за семьдесят. Именно о нем, «пережитке» старого мира, писал в своей книге «Разведка и Кремль» генерал-лейтенант Павел Судоплатов:

«Этот человек пользовался известностью в кругах бывшей аристократии: именно он приветствовал в Костроме в 1915 году царскую семью по случаю торжественного празднования 300-летия Дома Романовых. Жена Глебова была своим человеком при дворе последней российской императрицы. Словом, из всех оставшихся в живых представителей русской знати Глебов показался нам наилучшей кандидатурой. В июле 1941 года он, почти нищий, ютился в Новодевичьем монастыре…

Наш замысел сводился к тому, чтобы создать активную прогерманскую подпольную организацию “Престол”, которая могла бы предложить немецкому верховному командованию свою помощь при условии, что ее руководство посулит соответствующие посты в новой антибольшевистской организации на захваченной территории. Мы надеялись таким образом выявить немецких агентов и проникнуть в разведсеть немцев в Советском Союзе». (См.: Судоплатов. П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997).

Цель задуманного состояла в том, чтобы через эту псевдоорганизацию получать данные о разведывательной сети немцев в советском тылу и обезвреживать ее агентов. Происхождение названия как самой организации антисоветчиков, так и всей будущей операции чекистов было связано с тем, что в московском Новодевичьем монастыре в некоторых корпусах, бывших ранее кельями монахинь, погребами и др., жили эти «прежние люди», их поселил сюда в свое время Наркомпросом времен А. В. Луначарского.

После революции все монастырские здания были национализированы, частично превращены в музей, частично предоставлены под квартиры персональных пенсионеров, деятельность которых так или иначе касалась органов Наркомата просвещения. Под флагом «потомков Лермонтова» (скорее, дальних родственников поэта) здесь поселились даже наследники графа Шереметьева. Нашли приют разные чины императорского двора и другие бывшие аристократы.

Но среди этих людей были и творческие личности. Такие, например, как переехавший в Москву из города Горького, тогда еще Нижнего Новгорода, разбитый параличом поэт Борис Александрович Садовский, больше известный как Садовскбй. Здесь он в 1927 году, «спасаясь» от возможного ареста в Нижнем Новгороде, обрел себе покойное прибежище, познакомился с бывшей фрейлиной императрицы Александры Федоровны Надеждой Ивановной Воскобойниковой и женился на ней. [1]

Однако, как показали дальнейшие события, вышеназванный Глебов в планируемой операции в конечном итоге особой активности не проявлял, оказавшись просто ее «зиц-председателем». Так сказать, особой, приближенной к отцу-императору. Основным же действующим лицом, по-военному – «начальником штаба», несмотря на свою инвалидность, стал совсем другой человек – поэт Борис Садовской. Он также жил на территории Новодевичьего монастыря, почти в самом центре Москвы, и мечтал стать в нужное время «освободителем» места для будущего русского царя от большевиков. Правда, если на это согласятся немцы. Вот что, например, он сочинил после 22 июня 1941 года:

 
Христос Воскрес! Спешите, братья!
Из мглы кровавой октября
Мы простираем к вам объятья,
Зовем свободу, ждем царя!..
Да сгинет шайка негодяев,
Кем опозорена Москва,
Кто насучил, как попугаев,
Твердить дурацкие слова!.. [2]
 

Планируя будущую операцию в январе 1942 года, начальники 3-го и 4-го управлений НКВД Николай Горлинский и Павел Судоплатов докладывали Богдану Кобулову, заместителю наркома внутренних дел СССР: «В 1933 году органами НКВД была вскрыта и ликвидирована монархическая группа молодежи, объединившаяся вокруг Садовского. Он сам арестован не был. Ликвидированная группа уже тогда ориентировалась на германский фашизм. Вторая группировка, созданная также этим поэтом, была ликвидирована в 1935 году, и, наконец, третья группа (Раздольского) была вскрыта СПУ НКВД СССР в начале 1941 года…» (Макаров В., Тюрин А.Поединок Лубянки с абвером. 2005. http://www.fsb.ruO/ .)

Этот документ, по существу, стал базовым для создания легенды операции. Но в деле фигурировали и другие обстоятельства. Если внимательно вчитаться в архивные материалы, то возникает ощущение, что Бориса Садовского чекисты регулярно подставляли в качестве приманки для антисоветски настроенных жителей столицы. Три раза арестовывали людей из его окружения, а сам он оставался на свободе. И поэтому нет ничего удивительного в том, что именно этот поэт явился реальным руководителем организации «Престол». Установки Садовского сводились к следующему: «…сейчас ждать. Быть готовым. Во всем слушаться церкви, а как только падет Советская власть под ударами немцев, выступить с категорическим принятием немецкого руководства на первое время и начать исподволь агитацию за установление монархии». [3]

Вот почему в дальнейшей деятельности монархистов в «Престоле» многое сводилось к фигуре Бориса Александровича Садовского. А он был далеко не простым человеком.

ДОКУМЕНТ ИЗ АРХИВА

Из донесения спецагента «Старый»:

«Садовской – писатель, живет с женой в подвале Красной церкви Новодевичьего монастыря, в комнате, перегороженной занавеской, за которой находится его библиотека. Садовской при советской власти не опубликовал ни одного своего произведения. Все их складывал за занавеску. Получал пенсию Союза писателей за прошлые заслуги в надежде, что он будет писать и при новой власти.

Садовской ранее получал обеды из столовой Союза писателей, которыми делился с приживалками – монашками из секты “федоровок”. Когда Садовской перестал получать обеды, монашки ушли. Садовской парализован, глубокий инвалид, передвигается на коляске». [4]

Нужно пояснить, что агент «Старый» – Алексей Алексеевич Сидоров. Бывший дворянин, сын помещика, расстрелянного в 1919 году Харьковским губчека, профессор, доктор искусствоведческих наук, беспартийный, с органами ОГПУ-НКВД сотрудничал с 1928 года, характеризовался положительно. Полностью же разработкой Садовского занималось особое подразделение, состоявшее из группы сотрудников НКВД во главе с П. Судоплатовым.

Предлагалось использовать имя Садовского и его ближайшие антисоветские связи в следующих целях:

1. Создание канала, по которому можно было бы забрасывать советскую специальную агентуру в Германию.

2. Дезинформирование гитлеровцев о положении в СССР.

3. Выяснение круга вопросов, интересующих немцев в Советском Союзе.

Сообщалось, что для решения этих задач будут использованы проверенные агенты, в том числе «Гейне» (Демьянов). [5]

Поэтому генерал Судоплатов, его подчиненные Эйтингон и Маклярский в короткое время сумели «создать» в СССР некое подполье, якобы приветствующее победу немцев и желающее помочь им. Образцы для подражания были: блестящие операции «Синдикат-2» и «Трест», проведенные ВЧК-ОГПУ в 20-е годы. Наиболее яркой фигурой среди этих «монархистов», безусловно, был поэт Садовской. В СССР он как творческий человек не был широко известен, но в Германии издавались его поэмы, в том числе и та, в которой тот восхвалял немецкую армию. Из этих лиц с помощью агентуры и была в дальнейшем создана организация, получившее звучное имя – «Престол». Сама же операция контрразведчиков 4-го управления НКВД имела оперативное наименование «Монастырь», в основном из-за места жительства ее участников.

Борис Александрович Садовскойродился в 1881 году в Нижнем Новгороде в семье инспектора Удельной конторы, смотрителя казенных лесов и угодий, принадлежавших Департаменту уделов. Выйдя в отставку, его отец занял пост председателя Нижегородской губернской архивной комиссии. Борис учился в Нижегородской гимназии, которую с трудом окончил – при всех его способностях систематические занятия ему не давались. С 1902 по 1911 год учился в Московском университете, где «…досуг для художественного труда и не дал стать ни вьючным животным, ни коптителем небес». [6]

В 1909 году вышел первый стихотворный сборник Б. Садовского «Позднее утро». Именно тогда поэт взял себе литературное имя, изменив окончание фамилии на «-ой» (в сочетании с имиджем Садовского, «реакционера» и «монархиста», это придавало его священнической по происхождению фамилии дворянский колорит). Он входил в круг символистов, был дружен со многими из них: Блоком, Белым, Брюсовым, Соловьевым и др. Оказавшись в их кругу, Садовской, однако, с ними не смешивался, держался особняком. Эту его особенность видели и ценили. Блок после домашнего пятичасового общения с ним 13 ноября 1912 года записал в дневнике: «…Борис Александрович Садовской – значительный, четкий, странный и несчастный». [7]

О себе же поэт-приживал из Новодевичьего монастыря писал с нескрываемым сарказмом, постоянно помня, как он в свое время сам в бесчисленных литературных кутежах «устроил» свою жизнь инвалида, заразившись сифилисом:

«Я пережиток прошлого, и такого прошлого, которое для нынешних людей неинтересно просто потому, что непонятно. Не нужен я. Что же мне делать?

1. Готовиться к вечной жизни, к загробному блаженству. Кое-что уже сделано. Расстался я, и думаю навеки, с Венерой и Вакхом. Исполняю все, что велит Православная церковь, – конечно, по мере времени и сил.

2. Читать днем книги из своей библиотеки, а вечером слушать по радио оперы и концерты.

3. Пить, печь и веселиться (Пить чай, печь хлеб, веселиться, созерцая прошлое).

Я – уволенный в отпуск труп. Мой гроб – моя комната». (См. Крапивин В. Борис Садовской. Уволенный в отпуск труп//Кентавр. 2004. № 6).

Однако в то время, когда люди бежали из голодающего Поволжья, он попал в Москву и по воле случая до конца своих дней поселился в Новодевичьем монастыре, отдав себя православию. Видимо, любая случайность – это знак свыше. У него не было особых иллюзий. Когда до него дошли вести о вскрытии большевиками гроба Гоголя, он записал в дневнике:

«Этот факт (разрушение могилы Гоголя) безвозвратно убедил меня, что все кончено. России больше нет и никогда не будет. Я решил смириться и готовиться к смерти». Примерно в те же годы, поставив себе в задачу «преодоление Пушкина» как способ ухода от мирских соблазнов, Борис Садовской подытожил свой выбор: «Я перехожу окончательно и бесповоротно на церковную почву и ухожу от жизни. Я монах… Православный монах эпохи перед антихристом». [8]

Однако здесь же следует отметить, что Борис Садовской никак не мог бы активно помогать фашистам. Во-первых, по причине серьезной инвалидности. А во-вторых он был уже на прочной привязи у НКВД. Участвовать же в мистификации, обманывать гитлеровцев для него, как он сам о себе говорил, «трупа, находящегося в отпуске», как раз явилось делом увлекательным и полезным для существования. Возможно, что это было последним неординарным поступком в его жизни. И он без особых колебаний согласился с требованиями и указаниями советских контрразведчиков.

В январе 1941 года на имя этого «монаха-отшельника» неожиданно пришло поздравление с сорокалетием творческой деятельности от Корнея Чуковского, соратника по литературным баталиям 1910-х годов. Вряд ли Садовской тешил себя надеждами на возвращение в большую жизнь с ее мирскими соблазнами. Его ответ был радушен и в меру ироничен:

«Мы не видались 25 лет. Это теперь такой же примерно срок, как от Рюрика до 1914 года. Я все это время провел “наедине с собой”, не покидая кресла, и приобрел зато такие внутренние сокровища, о каких и мечтать не смел… Я ходить не могу и руками владею не свободно: в остальном же сохранился. И только в этом году завел очки для чтения.

Живу под церковью в полной тишине, как на дне морском. Голубой абажур впечатление это усугубляет. Встаю в 6, ложусь в 12. Женат с 1929 года и вполне счастлив. У нас четыре самовара (старший – ровесник Гоголя), ставятся они в известные часы и при известных обстоятельствах. Жена моя знала когда-то латынь и Канта, но теперь, слава Богу, все забыла – зато и пельмени у нас, и вареники, и кулебяки! Пальчики оближете. Радио осведомляет меня о внешней жизни по ту сторону кресла». [9]

Чекисты составили свой портрет Садовского, внимательно изучив его поведение, выявив круг близких друзей и знакомых. В справке «О Садовском и его группе», подготовленной 2-м отделом НКВД в декабре 1941 года, в частности, говорилось:

ДОКУМЕНТ ИЗ АРХИВА

«Кадры русских монархистов были разбиты и рассеяны еще в первые годы революции. В эмиграции многие физически вымерли. Вряд ли много осталось в живых и в СССР. Тем более интересно отметить существование и жизнь одного, явного монархически антисоветского гнезда, долго уже существующего в Москве, хорошо известного органам нашей разведки, с начала войны в известной мере активизирующегося… Нашли себе здесь приют разные бывшие чины императорского двора, и в числе других, здесь же, приютился переехавший в Москву из г. Горького, тогда еще Нижнего Новгорода, разбитый параличом писатель Садовский Борис…» [10]

Здесь уместно задать вопрос: как отнесся сверхосторожный Иосиф Виссарионович к тому, что к секретнейшей операции “Монастырь” в качестве одного из руководителей “монархистов” привлекается поэт Садовской, сугубо творческий человек? Ведь на эту операцию Верховный возлагал огромные надежды, так как действительно думал, что с ее помощью фашисты могут попасть в хитро расставляемые им и советскими контрразведчиками сети. После долгих поисков ответа на этот и другие вопросы, знакомства с различными документами и фактами из жизни чекистов начали открываться крайне интересные вещи.

Ну, во-первых, Садовской, как и другие участники будущей «радиоигры» с фашистами, выполнял только ту роль, которая ему отводилась. А во-вторых, оказалось, что вождь слышал о нем еще до революции. В прошлом Иосиф Джугашвили внимательно следил за творчеством стихотворцев. Ведь в юношестве и он «баловался» рифмованными строчками. Причем получались они у него очень неплохо и даже были включены в хрестоматию грузинской литературы.

Вот почему в свое время он среди других литературных произведений выделил талантливые стихи нижегородского поэта Бориса Садовского. И когда эта фамилия Иосифу Виссарионовичу встретилась в плане мероприятий по операции «Монастырь», а генерал Судоплатов подтвердил, что это действительно тот самый Садовский из Нижнего Новгорода, который как поэт стал именоваться «Садовской», то вождь понял, что фашисты, конечно, поверят, что такой «ископаемый» дворянин действительно хочет вернуть царя-батюшку.

Но дальше было еще интересней. Некоторые источники указывают на то, что вождь мог даже встретиться с этим поэтом Серебряного века, правда, еще до начала войны. Существует предположение, что такая встреча могла произойти в необычных условиях – на территории Новодевичьего монастыря. Туда вождь изредка приходил на могилу своей рано ушедшей из жизни жены Надежды Аллилуевой.

Долгие годы зайти на территорию Новодевичье кладбище было практически невозможно. Только родственники тех, кто там был захоронен, имели специальные пропуска. Город мертвых усиленно охранялся НКВД, чтобы почивших партийно-государственных деятелей не потревожить после смерти. Правда, для особо избранных иностранцев устраивались экскурсии, которые проходили по строго определенному маршруту с обязательным сопровождением «товарищей в штатском». Любопытно, что при столь мощной охране сюда все-таки можно было пройти из Новодевичьего монастыря – через его южные ворота, над которыми высилась Покровская надвратная церковь. Но об этом входе мало кто знал.

Недоступность Новодевичьего некрополя, овеянного всевозможными слухами, связанными с приездами сюда Сталина и других высших государственных чинов, приводила к тому, что кладбище обрастало еще большими легендами. Ведь даже дорога вдоль кладбищенской стены считалась правительственной трассой и охранялась соответствующим образом. Вообще же Новодевичий некрополь всегда был для москвичей заповедным и даже потаенным местом. Связано это было с тем, что, и без того практически недоступное для простых смертных, в некоторые дни это кладбище напоминало осажденную крепость.

Почему? Все дело в том, что в некоторые дни на могилу Надежды Аллилуевой приезжал Сталин. Говорят, после ее похорон он во многом изменился и стал больше проявлять обычные человеческие качества. Такие, например, как сострадание. Эти наезды случались даже ночами, когда Иосиф Виссарионович из-за своей хронической бессонницы не мог уснуть. Сподвижники вождя, боясь огласки этой его «слабости», а также возможных покушений на жизнь отца народов, строго охраняли территорию монастыря от случайных лиц.

Естественно, что по заведенному в НКВД порядку впереди и позади вождя на некотором расстоянии шла охрана, тщательно следившая за всем вокруг. Можно предположить, что во время одного из таких печальных шествий вышагивавший впереди охранник остановил женщину, толкавшую инвалидную коляску, в которой сидел худой и невзрачный инвалид с горящими глазами. Подойдя ближе, Иосиф

Виссарионович услышал, как тот называет свою фамилию – Садовской. Убедившись, что перед ним поэт, Сталин вспомнил, что когда-то читал его стихотворения в сборнике «Чтец-декламатор» и высоко оценил их. Между ними состоялся непродолжительный разговор о жизни литературного отшельника в Новодевичьем монастыре.

Возможно, всегда благоволивший поэтам, Иосиф Виссарионович спросил о нуждах Садовского. Тот посетовал, что в таком жилье в каморке, а также из-за своей инвалидности он полностью оторван от внешнего мира. И попросил помощи вождя в установке в его жилом полуподвальном помещении радио, что было для поэта немыслимой мечтой. Позже вождь, не забыв о неожиданной встрече, распорядился провести в его келью-подвал радиоточку, чтобы полупарализованный человек мог следить за происходящими в стране и мире событиями.

Однако не все исследователи разделяют такой взгляд на ход событий. Например, филолог-историк Б. Соколов ставит под сомнение встречу вождя с поэтом. Он пишет:

«Конечно, Садовский мог эту историю встречи со Сталиным просто выдумать, потому как вообще был склонен к мистификациям. Он не без успеха подделывал стихотворения Блока и публиковал мнимые письма Есенина, Некрасова и даже убийцы генерала Мезенцева Степняка-Кравчинского. Это был один из немногих источников его заработка: ведь после 1928 года оригинальные тексты Садовского почти не появлялись в печати. Подделки оказались столь удачны, что и десятилетия спустя после смерти Бориса Александровича публиковались как подлинные тексты тех, кого он имитировал. Только вот дочь Сталина Светлана Аллилуева утверждала, будто ее отец на могилу матери никогда не ездил (проверить это утверждение невозможно)…» [11]

Здесь нужно возразить этому автору – оказывается, возможно! Достаточно обратиться к воспоминаниям охранника вождя А. Рыбина, выпустившего в свет свои воспоминания о службе в Кремле. Книга называется «Рядом со Сталиным. Записки телохранителя». В ней бывший чекист пишет:

«…Но Надежда была взвинчена до предела и дома застрелилась из маленького пистолета. Смерть жены Сталин переживал тяжело. Провожая покойную, он шел за гробом до Новодевичьего кладбища. Потом еще долго по ночам ездил к могиле. Бывало, заходил в беседку и задумчиво курил трубку за трубкой…» (Выделено мной. – В. М.) [12]

Кроме этого, тот же Борис Соколов опровергает сам себя, подтверждая в своей книге «Охота на Сталина, охота на Гитлера» следующее:

«Однако достоверно установлено, что в 1935 году в подвале Садовского была оборудована радиоточка – вполне возможно, по распоряжению Сталина. Если встреча всемогущего вождя и опального поэта произошла на самом деле, то это многое объясняет в судьбе Садовского. Теперь его нельзя было арестовать без санкции самого Сталина. Столь же спасительно Иосиф Виссарионович беседовал (правда, только по телефону) с Михаилом Булгаковым и Борисом Пастернаком, выдав им тем самым своего рода охранную грамоту…» [13]

Следует напомнить, особенно молодым читателям, что в то время любой источник информации – газета, книга, а уж тем более радио – воспринимался компетентными органами как возможное стремление человека к сбору «лишней» для него информации и возможной подготовке чего-то, направленного против советской власти. Так что появление в келье Садовского, больше похожей на трущобы, радио, конечно, было делом рук тех же самых компетентных органов, которые и боролись против всяких монархистов. Тем более что по этому же проводному устройству можно было получить и обратную связь, слушая обо всем, что происходило в келье поэта, будущего «руководителя» монархической организации «Престол», с помощью простого «жучка». Установка радиоточки с большой степенью вероятности позволяет предположить, что такая встреча могла быть реальной.

Вот так, возможно, и раскрывается разгадка, почему этого полуподпольного «борца за царя и Отечество» не тронули ни в 1937 году, ни позже. Он просто стал необходим НКВД, чтобы в нужный момент в нужном месте использовать его возможности для выполнения особых задач, в том числе и контрразведки.

Естественно, получив от Берии на утверждение «План основных мероприятий по операции “Монастырь”» [14] и убедившись, что руководителем «монархической» организации «Престол» является тот самый отшельник Новодевичьего монастыря, которому он когда-то помог улучшить жизнь, Сталин успокоился, так как понял, что чекисты правильно выбрали кандидатуру на роль подставного предводителя советской оппозиции. А сам поэт, даже несмотря на то что был привязан к инвалидной коляске, уже мог активнее действовать в этой роли, совершенно не зная основных целей мероприятия, в котором он принимал участие. Это было понятно: его окружали молодые люди, которые имели здоровые головы, руки, ноги и при необходимости могли выполнить любое поручение «предводителя монархистов».

Умер Борис Александрович ровно за год до смерти Сталина, 5 марта 1952 года, все в той же монастырской келье. Похоронили его на том самом кладбище, которое он за долгие годы вдоль и поперек исколесил на своей инвалидной коляске. Однако он остался верен себе и оставил, подражая А. С. Пушкину, свой стихотворный «Памятник»:

ПАМЯТНИК

 
Мой скромный памятник не мрамор бельведерский,
Не бронза вечная, не медные столпы:
Надменный юноша глядит с улыбкой дерзкой
На ликование толпы.
Пусть весь я не умру, зато никто на свете
Не остановится пред статуей моей
И поздних варваров гражданственные дети
Не отнесут ее в музей.
Слух скаредный о ней носился недалеко
И замер жалобно в тот самый день, когда
Кровавый враг обрушился жестоко
На наши села и стада.
И долго буду я для многих ненавистен
Тем, что растерзанных знамен не опускал,
Что в век бесчисленных и лживых полуистин
Единой Истины искал.
Но всюду и всегда: на чердаке ль забытый,
Или на городской бушующей тропе,
Не скроет идол мой улыбки ядовитой
И не поклонится толпе. [15]
 

Конечно, никаких, даже самых элементарных, азов разведывательной работы руководитель «Престола» не знал. Любителю мистификаций и «Новодевичьему затворнику» пришлось их безропотно принимать от чекистов и на какое-то время руководствоваться ими, чем, несомненно, он был явно польщен и доволен.

Вскоре пришло время вступить в игру и советским контрразведчикам. Через своих людей в «Престоле» они представили Садовскому «Гейне» (Демьянова). Они быстро сблизились, и Садовской настойчиво рекомендовал новому знакомцу и члену монархической организации любыми путями пробраться к немцам и предложить им услуги «Престола». В нужное время Александр Демьянов и его жена (агент «Борисова») еще раз посетили церковь Новодевичьего монастыря под предлогом получения благословения перед отправкой Александра за линию фронта. Каждый из подобных контактов организовывал полковник Маклярский, лично руководивший спец-агентом Демьяновым.

В действительности же полноценной монархической организации «Престол» как таковой не было. Она существовала только как часть большой игры, в которую должны были поверить абверовцы. Но, конечно, при этом немцы могли сами, как говорится, без согласования с НКВД, неожиданно проверить «монархистов», чтобы увидеть их, как говорят, «вживую».

Для выполнения такого задания они могли осторожно подослать своих агентов-осведомителей на территорию монастыря. А те, конечно, постарались бы разыскать и посмотреть на старца Садовского, на монастырскую «братию» и обстановку вокруг них. А посему главное в «Престоле» было уже талантливо сделано советскими чекистами. Организация стала существовать как бы наяву, а люди, участвующие в ней, действительно подходили под определение «друзей Германии».

А дальше все должно было идти по плану операции «Монастырь» и той радиоигры, строгий контроль за которой осуществлял Верховный. И только он мог точно знать, что потребуется в дальнейшем от курьера «монархической» организации «Престол» с кодовым именем от НКВД «Гейне». К этим секретам он никого не допускал.

Исполнители этого замысла – Берия, Судоплатов, Демьянов и другие, кроме самого «предводителя монархистов», были из контрразведки. Среди гражданских лиц в операции «Монастырь» участвовали: член-корреспондент Академии наук А. А. Сидоров (он же – «Старик»), его жена – Вера Сергеевна Сидорова (она же – «Мир»), журналист, профессор литературы и бывший агент царской охранки с псевдонимом «Шорох», видный театральный деятель «Семенов», жена немецкого барона, расстрелянного в 1918 году, по совместительству агент «Евгеньева», бывший подполковник царской армии «Мефодий» и некоторые другие лица. [16]

Все они, конечно, люди разные. Но они постоянно были нацелены на успешное выполнение важнейших заданий по операции «Монастырь» под руководством 4-го управления НКВД. Например, в биографии Алексея Алексеевича Сидорова отмечалось следующее:

ФАКТЫ ИЗ БИОГРАФИИ

«Агент А. А. Сидоров родился 13 июля 1891 года в селе Николаевка Путивльского уезда Курской губернии. Окончил Московский университет в 1913 году и продолжил специальное образование в Италии, Австрии и Германии. Заведовал гравюрным кабинетом Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина с 1927 по 1936 год. Преподавал в университете и художественных вузах Москвы. Создал учебный курс “История оформления русской книги”. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 сентября 1943 года за активное участие в операции “Монастырь” награжден орденом “Знак Почета”. Автор ряда научных изданий и монографий о крупнейших мастерах графики и книги. В 1946 году избран членом-корреспондентом Академии наук СССР (по Отделению истории и философии (история искусств)). В 1947 году ему было присвоено звание “Заслуженный деятель искусств СССР”. Умер 30 июня 1978 года». [17]

Одновременно с краткой биографией Алексея Алексеевича Сидорова мне удалось разыскать снимок литераторов, среди которых предположительно был и агент «Старый». Автору книги всегда полезно иметь зрительное представление о таком человеке. Только мне пришлось самому «вычислять» его. С найденной мной фотографии немолодых людей на меня смотрели пять человек, явно объединенных одним интересом – литературой.

Две женщины, как лица противоположного пола, не в счет. Справа на фото сидел известный детский писатель Лев Кассиль, рядом с ним – поэтесса Агния Барто, в центре – человек, который по возрасту не подходил на роль агента «Старый». За ним, похоже, расположилась прозаик Лидия Сейфуллина. А вот рядом с ней оставалась только одна фигура – крайняя слева.

Да, это был именно он – график Алексей Сидоров, которого события тяжелого военного времени втянули в «научный оборот», когда к Алексею Алексеевичу все-таки пришел НКВД. Но чекисты на этот раз прибыли с необычной просьбой – предоставить его имя и согласие действовать в коллективе других руководителей монархической организации «Престол», которая составляла основу филигранной операции «Монастырь», о которой «Старый», естественно, тоже ничего не знал. Но он, известный график, книговед, автор монографий и книг по искусству и книговедению, долгое время проживавший в Германии, должен был находиться в числе ее участников. Ведь он хорошо был известен немецкой разведке после Первой мировой войны, когда проходил стажировку в Германии. Его отлично знали в искусствоведческих кругах Берлина и Лейпцига. Все эти обстоятельства контрразведчики рассчитывали использовать для внедрения Сидорова в оккупационную администрацию. Правда, при одном обязательном условии – если случится захват Москвы. [18] Опытный оформитель книг дал согласие на сотрудничество и активно начал действовать в «Престоле».