Текст книги "Роман с президентом"

Автор книги: Вячеслав Костиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

С учетом обширности интервью Руцкого пресс-служба подготовила для президента одностраничное резюме «Новые моменты в позиции А. Руцкого». Тем более что это было уже третье крупное выступление вице-президента в СМИ за полторы недели.

На следующий день, 1 сентября 1993 года, президент подписал Указ № 1328 «О временном отстранении от исполнения обязанностей А. В. Руцкого и В. Ф. Шумейко». Вице-президент был ознакомлен с Указом в 13.00 этого же дня перед самым его вылетом в Воркуту, куда он направлялся в надежде поднять шахтеров на антипрезидентскую забастовку.

То, что в Указе фигурировало имя Шумейко, было тактическим ходом. Фактически Шумейко продолжал исполнять обязанности Первого заместителя Председателя Совета Министров. Столь необычный прием был использован, чтобы смягчить восприятие Указа оппозицией, которая в то время возлагала на А. Руцкого особые надежды. Думаю однако, что президентские юристы в данном случае перестарались. Формула «двое на качелях» едва ли кого ввела в заблуждение. Было совершенно ясно, что Указ направлен против Руцкого. Никакого ущерба Шумейко он не нанес. На мой взгляд, политически сильнее было бы не скрывать этого и действовать без лукавства.

Как и следовало ожидать, в парламентских кругах поднялся шум. И не случайно. Непримиримая оппозиция строила свои перспективные планы, опираясь в значительной мере на официальный статус Руцкого как вице-президента. Ведь в случае импичмента Ельцина или какой-либо случайности Руцкой становился исполняющим обязанности президента автоматически. С этого момента он мог издавать любые указы, в том числе и в отношении армии и сил безопасности.

Сам Руцкой немедленно объявил Указ неконституционным. Почему-то его особенно обидело то, что Указ, по собственному его выражению, «сливал его в канаву» вместе с Шумейко. «Этого не следовало делать, – заявил он, – из соображений политической гигиены». Выступая в аэропорту Сыктывкара по пути в Воркуту, он сообщил о намерении просить парламент привлечь президента к уголовной ответственности за то, что тот якобы санкционировал «клевету, подделку документов и всю кампанию по обвинению вице-президента в коррупции».

Немедленно откликнулся и Р. Хасбулатов, заявив, что Указ президента не законен и не подлежит исполнению. Указ был объявлен «заведомо неконституционным». Похоже, что юридическая база Указа действительно была натянутой и шаткой. Я могу судить об этом по той лавине звонков от российских и иностранных корреспондентов, которая обрушилась на пресс-службу. По сути, никто не защищал А. В. Руцкого. Указ был воспринят как логическое следствие действий самого вице-президента. Всем было известно, что Руцкой стал вице-президентом в тандеме с Ельциным. Сменив политический вектор на сто восемьдесят градусов, он должен был бы сам подать в отставку. Но журналистов интересовало более четкое юридическое обоснование Указа. В пресс-службе президента не было своего юриста, и мы обратились за помощью к Сергею Шахраю, который и подготовил «рыбу» заявления пресс-секретаря по этому вопросу.

Может быть, сегодня некоторые действия президента могут показаться излишне резкими, импульсивными. Но, оценивая их, нужно помнить обстановку и атмосферу тех месяцев и дней. Стороны глядели друг на друга уже как враги. Была огромная степень недоверия, а следовательно, и подозрительности. Партия Хасбулатова подозревала президента в подготовке военного переворота. Но и у президента были основания опасаться силовых провокаций со стороны Верховного Совета, который, ощущая приближение своего конца, мог пойти, и в конце концов пошел, на крайние меры.

Эта готовность проявлялась, в частности, и во все более грубых выпадах непосредственно против Ельцина. Почти ни дня не проходило без оскорблений.

18 сентября мне позвонили сразу несколько знакомых журналистов и сказали, что Хасбулатов допустил совершенно хамскую выходку против Ельцина. Характер высказываний был таков, что трудно было проинформировать Бориса Николаевича, не задевая его достоинства. Я спросил у журналистов, было ли это сделано в присутствии телевидения. Получив утвердительный ответ, я решил, что президент сам увидит, что нужно. Через несколько минут на моем столе лежали так называемые «исходники» информации – те сообщения журналистов, которые в черновом, необработанном виде попадают на редакторские столы агентств, а затем в отредактированном виде идут на официальную телеграфную ленту. Эти материалы представляют огромную ценность, так как передают живые впечатления журналистов и еще не «причесаны» рукой редактора. Помимо прочего, это еще и документы, поскольку новое поколение молодых журналистов, особенно в агентствах, работают не с блокнотами, а с диктофоном.

В данном случае речь шла о выступлении на всероссийском совещании по вопросам работы Советов. Хасбулатов позволил себе не просто резкие высказывания против политики президента, что вполне допустимо в условиях демократии, но перешел на личные оскорбления. Нужно сказать, что Б. Н. Ельцин, давно не испытывая никаких симпатий к Хасбулатову, публично никогда не опускался до грубостей и брани.

Говоря о последних решениях президента, и в частности об отстранении вице-президента Руцкого от должности, глава парламента утверждал, будто они были сделаны «под этим делом», и сделал характерный жест, щелкнув себя пальцами по горлу, – то есть в состоянии опьянения. Хасбулатов посвятил этой теме целый пассаж своего выступления, говоря, что к нему поступает множество писем с просьбой «остановить повальное пьянство, в том числе и среди должностных лиц». «Если большой дядя говорит, что позволительно выпивать стакан водки, то многие находят, что в этом ничего нет, мол, наш мужик. Но если так, то пусть мужик мужиком и остается и занимается мужицким трудом…»

Реплики Хасбулатова возмутили даже многих антипрезидентски настроенных депутатов, поскольку в данном случае впервые была нарушена некая граница, отделяющая политическую борьбу от бытового хамства. Неизвестно откуда, но почти тотчас же возник слух о том, что президент намерен подать в суд на Хасбулатова, что, конечно же, не соответствовало истине. Не в правилах Ельцина было реагировать на хамство. В пресс-службу не поступало никаких указаний от президента по этому инциденту.

Тем не менее я счел со своей стороны необходимым откликнуться. Разумеется, не для того, чтобы ответить на брань бранью. На мой взгляд, Хасбулатов серьезно «подставился», перейдя грань приличия. В условиях резкого противостояния было бы глупо не воспользоваться этим.

У меня не было прямых рычагов воздействия на СМИ. Взаимодействие с прессой шло на уровне товарищеских взаимоотношений, личных связей с главными редакторами и ведущими журналистами, на общедемократической солидарности. За редким исключением я никогда не просил главных редакторов или руководителей телевидения и радио сделать ту или иную публикацию или телевизионную передачу. Тем более я никогда не дирижировал пропагандистскими кампаниями в СМИ. Но опыт работы показал мне, что личная позиция пресс-секретаря оказывает некоторое воздействие на СМИ.

В выпущенном мною Заявлении пресс-секретаря говорилось:

«…Для миллионов россиян является очевидным, что Хасбулатов превыше всего ставит не интересы России, а свои личные политические и клановые интересы. Не имея ни легитимных предпосылок, ни моральных качеств быть лидером России, являясь, в сущности, антиподом русского национального характера, он посредством лжи и закулисных маневров присваивает себе роль вершителя судеб страны…

Российский народ, переживший эпоху тоталитаризма и хорошо знающий цену самозванцам, достаточно выстрадал свою новую демократическую судьбу, чтобы поддаться лживым лозунгам и посулам пришельца».

На следующий день это заявление было опубликовано практически во всех российских газетах демократического направления. Его неоднократно передавали по радио на всю страну. Хотя по меркам нынешних, более спокойных времен в этом заявлении видны натяжки и «перегибы», на тот момент оно отражало истинный накал борьбы.

К началу октября, когда решалась судьба Верховного Совета, а фактически всей системы коммунистических Советов, защитником которых волею судеб стал Р. Хасбулатов, его рейтинг стремительно падал. И российская и западная пресса писали о нем как о самом одиноком человеке в высших эшелонах власти России. Огромная роль в развенчании этого «злого гения» российской политики принадлежала демократическим журналистам. Защищая демократию, они развернули настоящую «войну слов».

Глава 9
Война слов

Как-то утром, приехав в Кремль раньше обычного и заглянув к дежурным президента, чтобы узнать, к какому времени ожидается приезд Бориса Николаевича, я стал свидетелем комической сценки.

Дверь в кабинет президента была открыта, и оттуда доносился топот ног и какие-то странные звуки, похожие на хлопки ладонями.

– Что случилось? – полюбопытствовал я.

– Да вот, наказание… Моль завелась… – ответил дежурный.

Я заглянул в кабинет. Первый помощник президента В. В. Илюшин и заведующий канцелярией В. П. Семенченко бегали по кабинету и, подпрыгивая, пытались поймать моль, осмелившуюся поселиться в российском кабинете № 1.

Оба ловца воспринимали ситуацию с долей юмора и даже пригласили меня принять участие в «царской охоте». Отловив нарушителя покоя, они с чувством выполненного перед президентом долга проследовали мимо дежурных. Из уважения к высоким должностям охотников те не осмелились улыбнуться, хотя их распирало от смеха.

Я не знаю, почему я привожу этот эпизод: в нем нет никакой политической морали. И тем не менее, как всякая жизненная ситуация, он подтверждает старую истину: и в самые драматические моменты случаются комические ситуации. Писатели, вероятно, поймут меня лучше политиков.

Раньше всех из группы помощников в Кремль приезжал В. П. Семенченко, руководитель Канцелярии. Нужно сказать, что и уезжал он последним. Весомой политической роли у него не было, да он и не претендовал на это. Но от его работы зависело немало, в том числе и скорость прохождения документов. В Кремле это немаловажный фактор. Бывали случаи, когда случайно или нарочито придержанный на день или два документ не выходил вовсе. Президент постоянно испытывает на себе давление различных групп лоббирования. В силу несовершенства системы государственного управления, при огромных белых пятнах в законодательстве президентские указы имели и имеют огромную роль и вес. Часто они влекут за собой серьезные, а иногда и непредвиденные финансовые последствия, например указы, дающие тем или иным общественным организациям различные льготы. К сожалению, как теперь стало всем известно, нередко за спиной всякого рода ветеранских, спортивных, гуманитарных и прочих «богоугодных» организаций скрываются весьма прожорливые коммерческие структуры. Тогдашний помощник президента по вопросам экономики А. Я. Лившиц подсчитал, что сумма льгот, получаемых по «благотворительным» указам президента, выливается в многомиллионные убытки для государственного бюджета в долларовом исчислении. Я не могу распоряжаться чужими секретами, скажу лишь, что когда чаша терпения переполнилась и А. Я. Лившиц рассказал президенту о безобразных злоупотреблениях, творившихся под прикрытием президентских указов, Б. Н. Ельцин сам был шокирован. Думаю, что для него было неожиданностью, насколько грубо люди, которым он оказал доверие и на уговоры которых поддался, злоупотребили этим доверием. Последовал его указ об отмене большинства налоговых льгот и разрешений на сырьевой экспорт и на ввоз табачных и водочных изделий. Подготовка указа об отмене налоговых льгот велась под величайшим секретом. И не случайно: коммерческие интересы, вовлеченные в это дело, были столь велики, что А. Я. Лившиц не без оснований опасался за свою жизнь.

Иногда даже непродолжительная задержка с подготовкой и выпуском указа могла иметь решающее влияние на кадровые назначения. Ведь с учетом новой информации или под давлением обстоятельств или лиц президент мог изменить уже принятое решение. После выхода указа делать это было не в правилах президента. Хотя бывали случаи, когда уже выпущенный указ отзывался под благовидным предлогом.

Задача В. П. Семенченко состояла в том, чтобы разложить на столе президента документы, папки с информацией, а вечером «зачистить стол». Через зав. канцелярией президенту направлялись срочные документы в ближнюю Барвиху или дальнее Завидово, если Б. Н. Ельцин находился там. В работе завканцелярией много невидимых тонкостей. Можно положить важный документ так, что он будет замечен сразу, а можно сделать иначе. Нередко на столе у президента оказываются документы и записки, которые противоречат или даже взаимоисключают друг друга. Разложенные в определенном порядке, они могут повлиять на решение. Самостоятельно В. Семенченко никогда не действовал. Но между ним и В. В. Илюшиным существовала давняя спайка. Этот аппаратный тандем обладал нешуточной закулисной силой. Ссориться с ними было опасно и всегда убыточно. В отношении особенно кадровых вопросов они имели возможность разыграть крупную «пульку». У меня нет оснований утверждать, что они пользовались этой возможностью по-крупному. Слишком велик риск. Тем более что и тот и другой страшно боялись президента. Я до сих пор не могу понять, чем обусловлен этот страх. Служили они верно и преданно. Президент это знал и ценил их административную компетентность.

В. В. Илюшина, в отличие от других помощников, дежурные загодя предупреждали о выезде президента на работу, и он появлялся в Кремле минут за 15–20 до Бориса Николаевича. Именно он отдавал Семенченко последние указания по поводу срочности или важности тех или иных документов. От В. В. Илюшина и в меньшей степени от В. П. Семенченко зависело вернуть или не вернуть документ на стол президенту, если тот не подписал его. В руках умелого аппаратчика эта возможность – еще раз обратить внимание президента на документ или на человека, ищущего свидания с президентом, – рычаг серьезного влияния.

С начала сентября 1993 года, несмотря на укоротившиеся дни, президент стал появляться в Кремле раньше обычного. Это всегда было свидетельством того, что президент в форме. Несколько раз случалось, что приехав в 8 или 8.15, я обнаруживал, что Борис Николаевич уже в кабинете. 7 сентября 1993 года я добрался до Кремля с небольшим запозданием против обычного: долго простоял на железнодорожном переезде и приехал уже после президента.

– Борис Николаевич звонил, – сказала мне Галина Алексеевна, секретарь, единственный человек, доставшийся мне в наследство от моего предшественника П. Вощанова.

С утра, когда еще не было посетителей и не начинала работать ежедневная административная машина, для того чтобы связаться и поговорить с президентом, у помощников не было особых препятствий.

Я поднял трубку аппарата с надписью «Президент».

– Борис Николаевич, это Костиков, доброе утро. Вы звонили?

– Доброе утро, Вячеслав Васильевич. Вот какое дело…

Президент помедлил, размышляя.

– Надо бы припугнуть Верховный Совет. Но так, чтобы не от вас исходило. Иначе они слишком перепугаются. Пусть это будет как бы идея журналиста со стороны… Хотелось бы посмотреть, какой будет реакция.

– Может быть: «Складывается впечатление, что президент готовит крутые меры», или что-то в этом роде? – предложил я.

– Годится, – согласился президент.

…Это был обычный в мировой практике случай, когда пресс-службе поручается прощупать реакцию прессы и общества на то или иное возможное действие. За три года работы пресс-секретарем мне приходилось заниматься этим неоднократно. Самое сложное было в таких случаях, чтобы «не торчали уши». Поэтому приходилось выстраивать целую цепочку для прохождения информации. Но в цепочке имелся серьезный недостаток: до крайнего звена информация могла дойти в искаженном виде. В данном случае этого никак невозможно было допустить.

Я уже писал о том, что старался не ставить главных редакторов в щекотливое положение и за редким исключением не обращался к ним с просьбами, вовлекающими их в политическую кухню с неизбежными подводными камнями. В данном случае пришлось прибегнуть к их помощи. Задача облегчалась тем, что большинство главных редакторов демократических изданий крайне негативно относились и к Верховному Совету, и к его спикеру Хасбулатову.

Через несколько дней в одной из газет появилась необходимая публикация о возможности «крутых мер». А еще через день паническая статья в контролируемой тогда Хасбулатовым «Российской газете» под заголовком «Пойдет ли Ельцин на государственный переворот».

Коммунистическая пресса зашумела о перевороте, о роспуске парламента, о заговоре радикальных демократов. Демократическая пресса писала об этом с явным сочувствием. Цель была достигнута. Стало ясно, что роспуск Верховного Совета не вызовет в обществе серьезного противодействия. Впоследствии это и подтвердилось. Несмотря на все призывы Хасбулатова и Руцкого, в октябрьские дни 93-го года Россия не поднялась, как они ожидали, на защиту Советов. Не было ни одной забастовки, в том числе и в угольных регионах, на что рассчитывал Руцкой. Продолжали спокойно действовать железные дороги. Даже демонстрации, организованные коммунистами, носили крайне ограниченный характер.

Кроме того, публикации в коммунистической и советской прессе позволили выявить направление, в котором будет действовать оппозиция, выстраивая свою защиту. Она будет пытаться заручиться поддержкой армии или, по крайней мере, обеспечить ее нейтралитет.

Тогда прохасбулатовская «Российская газета» писала:

«Дело ведь еще в том, что противоправные действия могут иметь глобальные последствия для офицеров, которые пойдут на это. Так, в Аргентине и в Греции полковники, участвовавшие в свержении конституционного строя, были подвергнуты суду сразу же после восстановления законности в этих странах, хотя с момента их преступлений прошло немало лет. Наши командиры дивизий в большинстве своем довольно молодые люди, и вряд ли им захочется остаток своей жизни провести в тюрьме после того, как в России восстановится Конституция».

Была в публикации «Российской газеты» и прямая апелляция к тем сипам и личностям, которых оппозиция считала своими сторонниками.

«Названные выше верные главе исполнительной власти охранные формирования (автор статьи имеет в виду: Главное управление охраны, Кремлевский полк, московский ОМОН, отряды типа „Альфа“, некоторые формирования МВД) могут на какое-то время установить контроль над столицей. Однако это все же не армия. И стоит хотя бы одному решительному командиру дивизии типа генерала Лебедя заявить, что он сейчас двинет на Москву танки и поднимет в воздух самолеты, мятежники, скорее всего, не смогут удержать своих солдат в подчинении».

Анализ, безусловно, не лишенный интереса. И события октября 1993 года, – когда Ельцин мучительно долго ждал ввода в Москву верных дивизий, а дивизии, обещанные Грачевым, все медлили около кольцевой дороги, не спеша продвигаться к центру, – показали, что стратегия отрыва армии от президента была действительно пущена в ход.

Оппозиции удалось внести некоторое смятение в души офицеров и солдат. Борис Николаевич, судя по всему, отдавал себе отчет в этой опасности. И не случайно, что той осенью он совершил несколько поездок в армейские части, подписал несколько указов, улучшающих материальное положение офицеров. Не случайно и то, что в роковые дни 3–4 октября А. Руцкой взывал из Белого дома:

«Внимание! Приказываю стягивать к „Останкино“ войска. Стрелять на поражение…

Я умоляю боевых товарищей! Кто меня слышит! Немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если слышат меня летчики! Поднимайте боевые машины!»

Видимо, какие-то надежды он все-таки возлагал на определенную часть армии.

Через неделю после предпринятого мною зондажа общественного мнения через прессу я имел возможность убедиться, что план действий президента, в существовании которого я уже не сомневался, продолжает методично осуществляться. 14 сентября с утра позвонил Борис Николаевич и попросил зайти.

Я давно не видел его в таком приподнятом и даже шутливом настроении.

– У меня такое впечатление, что вы недолюбливаете газету «Советская Россия», – сказал он, когда я по его знаку сел в кресло перед столом.

– По-моему, для этого есть основания.

– В таком случае у вас есть возможность поработать. Подготовьте проект Указа о закрытии газет «Советская Россия», «Правда», «День». Аргументация должна быть «сочной», в вашем стиле. Вы это умеете… Но нужно, чтобы пока никто не знал. Только вы и Илюшин.

– Насколько срочно?

– Уложитесь в два дня?

– Борис Николаевич, я так долго ждал этого решения, что мне хватило бы…

– Хорошо, действуйте… Дело, сами понимаете, серьезное…

Я пошел к двери.

– Вячеслав Васильевич! – окликнул меня президент. – А что, если тем же указом… – Ельцин сделал характерный для него резкий жест ладонью, сразу отнять у них и помещения?

– Не стоит, Борис Николаевич. Ваше дело – принять принципиальное политическое решение, а о помещениях пусть позаботятся другие…

– Ну, хорошо…

Я вышел от президента в большом волнении. Я всегда считал, правда, что запрещать нужно не коммунистические газеты, а саму компартию, как это было сделано с нацистской партией в Германии после Нюрнбергского процесса. Совершенно согласен с убийственно четкой формулировкой Генриха Бёлля, что «коммунизм – это фашизм бедных», и считаю, что в отношении КПСС Б. Н. Ельцин был непоследователен. Успехи компартии на выборах в Государственную думу, а потом и на президентских выборах 1996 года – прямой результат этой непоследовательности.

Разумеется, я не стал обсуждать с президентом эту тему, а принялся выполнять распоряжение. Ясно было, что за указанием президента просматривались другие, более серьезные действия.

Ровно через два дня, 16 сентября, В. В. Илюшин поинтересовался, готов ли проект указа. Точная выдержка срока окончательно убедила меня, что речь идет о реализации более обширного плана, о котором мне было известно лишь отчасти. Я, разумеется, не мог не догадываться о его сути.

– Заходи, – как всегда коротко, сказал первый помощник…

По характеру Виктор Васильевич человек скорее суховатый, во всяком случае на службе. Хотя время от времени в нем просыпается его комсомольское прошлое и комсомольский темперамент. Вероятно, со старыми, близкими друзьями он ведет себя иначе. Проживая некоторое время в дачном поселке «Архангельское» неподалеку от него, я имел возможность убедиться, что и этому внешне скучноватому и замкнутому человеку «ничто человеческое не чуждо». По воскресеньям у него нередко собиралась дружеская компания жарили шашлыки, пели песни. Как правило старые, советские. Но этим я ничего плохого сказать не хочу. Я и сам люблю песни советского периода – это песни нашей молодости. К выпивке В. В. Илюшин совершенно равнодушен и явно тяготился, когда необходимость вынуждала его поднимать рюмку водки. По этой причине во время застолий в ходе президентских поездок по стране я старался сесть рядом с ним – вдвоем было легче саботировать выпивку.

Конечно, всякий человек есть тайна. Думаю, что и в душе у Виктора Васильевича есть свои тайные изгибы, свои страсти, которые он тщательно скрывает. Во время совместной работы у нас нередко возникало взаимное неудовольствие. Чаще всего оно было связано с тем, что В. В. Илюшин стремился ограничивать самостоятельность помощников. Подчас он применял довольно изощренные методы «воспитания», приобретенные им, видимо, во время успешной комсомольской карьеры в Свердловске. Выросший вне номенклатурных правил, я его методов не принимал или делал вид, что не понимаю, и это давало возможность сохранить довольно широкое поле для самостоятельного маневра.

Конечно, сегодня многое из этих баталий под кремлевским ковром представляется мелочью. Тем более что в моменты общей опасности (а это была и опасность для демократии) все мы работали вместе, нередко проникаясь чувством товарищества.

…Еще не прочитав текста до конца, Илюшин вычеркнул слово «проект», который значился в подготовленном мною документе, и посмотрел на меня. Все было ясно без слов: окончательное решение принято, формулировки – дело частное. Должен сказать, что В. В. Илюшин – хороший и опытный редактор политических документов. Он мгновенно ухватывает суть и вычеркивает все лишнее или опасное, чувствуя эту опасность нюхом. Несмотря на то что в редактуре я скорее профессионал, мне редко приходилось спорить с ним по предлагаемым коррективам. Спорил лишь в том случае, когда под пером первого помощника «изгибалась» политическая суть.

В данном случае В. В. Илюшин предложил убрать лишь абзац, где говорилось о том, что «органы прокуратуры, суды, Министерство печати и информации уклоняются от правовой и нравственной квалификации апологетики сталинизма и фашизма». Я не стал настаивать, поскольку эта фраза не имела прямого отношения к сути дела. Сделав два-три небольших исправления, Илюшин передал текст в секретное машбюро.

У меня в архиве сохранился экземпляр Указа с правкой Виктора Васильевича.

Он интересен, помимо прочего, еще и тем, что дает представление о том, насколько почерк Илюшина похож на почерк Ельцина. Я неоднократно обращал внимание на это сходство. Схоже не только само начертание букв, но и нажим, стиль подчеркивания и вычеркивания – интенсивный, жирный. Я думаю, что Илюшин пользуется теми же перьями и такими же чернилами, что и президент. Как-то я полюбопытствовал у него по поводу этого сходства. Случайно ли оно? Он отвечал уклончиво: «Я столько лет вместе с президентом, много работал с его документами…»

С редактурой первого помощника текст указа звучал так:

«В последнее время резко возросла негативная роль газет „День“, „Советская Россия“ и „Правда“. Деятельность этих газет вышла за рамки деятельности печатных органов здоровой, конструктивной оппозиции. Они превратились в провокационные и организационные органы экстремистских сил. С их страниц в скрытой и явной форме звучат призывы к свертыванию демократических реформ, к коммунистическому реваншу, к акциям гражданского неповиновения, к забастовкам, вплоть до призывов к насилию.

В то время как общество более всего нуждается в мире и согласии, эти газеты постоянно ведут пропаганду классовой ненависти, сеят семена раздора между группами населения. От публикаций этих газет веет духом гражданской войны.

Предупреждения в адрес этих газет о необходимости соизмерять критику с гражданской ответственностью не возымели действия. Газеты „День“, „Советская Россия“, „Правда“ стали инструментами государственной дестабилизации.

Исходя из интересов сохранения гражданского мира и необходимости обеспечения государственной и общественной безопасности, на основании пункта 11 Статьи 121-5 Конституции РФ постановляю:

1. Закрыть газеты „День“, „Советская Россия“ и „Правда“.

2. Министерству внутренних дел Российской Федерации – обеспечить выполнение настоящего Указа.

3. Министерству печати и информации Российской Федерации оказать при необходимости содействие журналистам этих газет в трудоустройстве.

4. Указ вступает в действие с момента подписания.

Президент Российской Федерации Б. Ельцин»

Перед началом главного штурма – штурма системы коммунистических Советов – важно было лишить их пропагандистского жала.

18 сентября в середине дня мне позвонил М. И. Барсуков и попросил подготовить все необходимое для срочной записи выступления президента с выходом в эфир на следующий день, в воскресенье. Это было необычно. Никогда прежде в моей практике пресс-секретаря такого рода «команды» не исходили от руководителя Главного управления охраны президента. Вопросы записи выступлений президента мы обсуждали исключительно с В. В. Илюшиным. Нетрудно было догадаться, что дело движется к «нештатной» ситуации, в которой задействованы силовые структуры президента. Я созвонился с тогдашним председателем телекомпании «Останкино» В. Брагиным и попросил его сформировать группу записи и держать ее наготове. Однако через несколько часов распоряжение пришлось отменить.

Сам Борис Николаевич в книге «Записки президента» так описывает эту задержку:

«А в пятницу вдруг все чуть не остановилось. На этот день я назначил заключительное совещание (Совета безопасности). На нем мы должны были оговорить последние детали. Я спросил силовых министров, как, на их взгляд, складывается ситуация. И вдруг один за другим они стали предлагать отложить намеченное на воскресенье обращение к народу и соответственно введение с этого же момента в действие указа о роспуске парламента. Предлагалась новая дата – конец следующей недели».

У меня нет документальных оснований утверждать, что силовые министры хотели отговорить Бориса Николаевича от решительных действий. Но сегодня, когда есть возможность изучить информацию из разных источников, такое ощущение возникает.

Ведь к этому времени уже произошла явная утечка информации о готовящемся роспуске Верховного Совета. По свидетельству президента, эта информация ушла непосредственно к Руцкому и Хасбулатову либо из Министерства безопасности, либо из Министерства внутренних дел. Даже для неискушенного в военных вопросах человека понятно, что в случае утечки информации нужно действовать быстрее и решительнее, попытаться опередить время и противника. Министры же пытаются уговорить президента отложить операцию на целую неделю. Нетрудно предположить, как смогли бы воспользоваться недельной отсрочкой лидеры Верховного Совета. Похоже, что силовые министры не хотели брать на себя ответственность и подталкивали президента к продолжению проигрышной для него позиционной борьбы.

Имеются документы, свидетельствующие о явном стремлении Министерства безопасности ввести президента в заблуждение. В справке о деятельности объединений и партий непримиримой оппозиции, которая была подготовлена Министерством безопасности для Администрации президента накануне октябрьских событий, утверждалось, что, «по имеющейся информации, функционирование указанных организаций фактически парализовано». А по поводу «Союза офицеров», который особенно активно действовал в октябре 93-го года, говорилось, что «число его активистов не превышает 100 человек, из них 80 % – пенсионеры». Характерно то, что в этой справке вообще не упоминается о ЛДПР Жириновского и о Компартии России. А ведь именно они буквально через несколько месяцев одержали серьезную победу на выборах в Государственное собрание. Наши славные органы как-то «не заметили» нарастания активности этих партий. Не менее умиротворяюще звучала и справка МВД России.