Текст книги "100 великих русских эмигрантов"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

Соавторы: Екатерина Честнова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Владимир Голенищев
(1856–1947)

Владимир Семенович Голенищев родился 17 января 1856 г. в Петербурге в семье преуспевающего купца 1-й гильдии Семена Васильевича Голенищева и его жены Софьи Гавриловны. В 1875 г. он окончил 1-ю Петербургскую гимназию, четыре года спустя – факультет восточных языков столичного университета. Такой выбор был неслучаен – еще подростком Владимир страстно «заболел» историей Древнего Египта. Интерес к древностям привил ему гувернер, швейцарец по национальности. В 14 лет подросток приобрел свой первый египетский артефакт, легший в основу его огромной коллекции.

Еще в студенческие годы Голенищев буквально дневал и ночевал в Императорском Эрмитаже, а в 1880 г. официально устроился туда на службу сверх штата, без жалованья. Различных египетских древностей в запасниках гигантского музея хранилось немало, но никто не занимался их изучением и систематизацией. Эту работу возглавил Владимир Семенович. И буквально сразу же сделал несколько потрясающих открытий. Оказалось, что найденный им папирус с текстами содержит сразу два выдающихся литературных памятника древности – «Поучение царя сыну Мерикара» и «Пророчество Нефертити». Голенищев опубликовал в Германии статью о своем открытии и сделал блестящий доклад на Международном конгрессе востоковедов в Петербурге. В 1891-м им был завершен полный каталог египетского собрания Эрмитажа.

В 1884 г. Голенищев впервые попал в страну своей мечты – Египет. Первые раскопки он финансировал сам. Следующие четверть века ученый регулярно посещал Египет (всего он побывал там около 60 раз) и неустанно пополнял свою коллекцию рукописей и артефактов, которая насчитывала около 6 тысяч единиц. Она хранилась в петербургской квартире ученого на Моховой, 15. По свидетельству гостей Голенищева, квартира больше напоминала огромный музей Древнего Египта. Кстати, экспонаты для него ученый находил не только в Африке – так, однажды он приобрел подлинный египетский папирус с текстом у обыкновенного петербургского антиквара.

В начале ХХ в. финансовое положение исследователя сильно ухудшилось (разорилось Средне-Уральское золотопромышленное акционерное общество, пайщиком которого был Голенищев), и он начал раздумывать о продаже коллекции. Зарубежные музеи предлагали ему огромные деньги, но Голенищев был непреклонен: «Моим искренним желанием, конечно, было бы, чтоб это собрание, которое я всегда мечтал сохранить при себе до конца жизни и которое я хотел завещать в один из отечественных музеев, не ушло за границу, а сталось в России, будь то в Санкт-Петербурге или Москве». 10 апреля 1908 г. Государственная дума приняла решение о покупке коллекции Голенищева в рассрочку, а четыре года спустя она поступила в только что открывшийся в Москве Музей изящных искусств, где под нее специально был построен Египетский зал. Коллекция пользовалась колоссальным успехом – чтобы попасть в зал, нужно было отстоять огромную очередь.

^{В. С. Голенищев. Около 1900 г.}

В 1910 г. из-за тяжелой болезни жены, француженки Сесиль Отела, Голенищев переехал во Францию и поселился в Ницце. Возвращаться в Россию после революции он не захотел, тем более что всех денег, полагавшихся ему за продажу коллекции, ему так и не выплатили. Впрочем, работы в Европе и США для Владимира Сергеевича тоже не нашлось. Только Египет предложил Голенищеву должность профессора в Университете Фуада I в Заафаране и одновременно – профессора археологической школы Мунира. В 1923-м Голенищев основал кафедру египтологии в Каирском университете, а в 1924–1929 гг. возглавлял ее. Уникальный случай – Голенищев стал основателем не только российской, но и египетской египтологии.

После 1929 г., выйдя в отставку, Владимир Семенович не покинул Египет, почти все время проводя в изучении своих любимых памятников. Его дом был одним из интеллектуальных центров Каира. Французский египтолог Ж. Сен-Фар Гарно (впоследствии первый директор парижского Центра Владимира Голенищева) так писал о нем: «Голенищев был не только одним из самых сильных, но и одним из наиболее индивидуальных умов своего времени. В этом отношении, подобно Виктору Лорэ во Франции, он оказал всем нам неоценимую услугу, предостерегая против готовых идей и предвзятых теорий. Он сам служил примером. Деликатный и искренний, он никогда при этом не задевал тех, кто придерживался иных взглядов… Оставаясь, несмотря на свой почтенный возраст, молодым и душой и телом, Голенищев в 1935 году был уже личностью легендарной. Ведь он знал великого Мариетта, одного из основоположников египтологии… В его длительной карьере ученого успех следовал за успехом. Какой другой египтолог открыл, опубликовал и перевел рукописи (уникальные!) столь большого числа литературных шедевров? Какие другие археологи, какие хранители музеев показали себя более компетентными и опытными собирателями, чем этот специалист по эпиграфике? Все эти качества, столь многообразные и блестящие, придавали ему в наших глазах неоспоримое превосходство».

9 августа 1947 г. великий ученый скончался в Ницце в возрасте 91 года. В 2006 г. в Каире был воздвигнут памятник Голенищеву, а его коллекция до сих пор является гордостью московского Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

Мария Башкирцева
(1858–1884)

11 ноября 1858 г. в имении Гавронцы Полтавской губернии в семье полтавского предводителя дворянства Константина Павловича Башкирцева родилась дочь Мария. Ее детство прошло в деревне Черняховка. С детства девочка блистала разнообразными дарованиями – превосходно пела, играла на мандолине, гитаре и арфе, выучила шесть языков, отлично рисовала. Родители Маши скоро развелись, причем при весьма драматических обстоятельствах – отец даже пытался похитить дочь. Разрыв родителей стал для девочки тяжелейшей душевной травмой, от которой она так и не смогла до конца оправиться.

В мае 1870 г. мать, Мария Степановна, забрала 11-летнюю Машу с собой в Баден-Баден. В Европе Башкирцевой было суждено провести всю жизнь, за исключением трех кратких визитов в Россию. К своей исторической родине Мария всегда относилась с симпатией. «Здесь простой жандарм лучше офицера во Франции, – писала она. – Все так хорошо устроено, все так вежливы, и в самой манере держать себя у каждого русского столько сердечности, доброты, искренности, что сердце радуется». Впрочем, это не мешало ей считать своим родным городом Ниццу, и переезжать в Россию Мария совершенно не собиралась.

В 1877 г. рано проявившая художественные способности Башкирцева поступила в парижскую Академию Жюлиана – единственное в то время учебное заведение для художников, куда принимали девушек. Занималась она с упоением, жаловалась, что восьми часов на занятия для нее мало. Два года спустя первая картина Башкирцевой получила золотую медаль на конкурсе ученических работ. Обычно придирчивые к новичкам французские критики оценили дебют юной художницы очень тепло, и она начала регулярно выставляться в парижских салонах. Искусствовед Франсуа Коппе так писал о Башкирцевой: «В свои 23 года она казалась гораздо моложе, небольшого роста, при изящном сложении, лицо круглое, безупречной правильности: золотистые волосы, темные глаза, светящиеся мыслью, горящие желанием все видеть и все знать, губы, выражавшие одновременно твердость, доброту и мечтательность, вздрагивающие ноздри дикой лошади… Все обличало в этой очаровательной девушке высший ум. Под этой женской прелестью чувствовалась железная, чисто мужская сила».

В 1882 г. Мария познакомилась со знаменитым художником-реалистом Жюлем Бастьеном-Лепажем, стала его ученицей и близким другом. О лиричных, теплых полотнах Марии, выполненных в сдержанной манере, с восторгом отзывались Анатоль Франс, Эмиль Золя и Ги де Мопассан, с которым у Башкирцевой в 1884 г. завязался настоящий «роман по переписке». Мария стала первой русской художницей, чьи полотна приобрел Лувр. Сейчас картины Башкирцевой ценятся очень высоко, так как большая часть ее наследия погибла во время Первой и Второй мировых войн.

^{М. К. Башкирцева}

Но подлинную славу Башкирцевой принесли не картины, а ее личный дневник, который девушка вела на французском языке с 12 лет. Сначала она описывает свое полудетское увлечение молодым английским денди герцогом Гамильтоном, но записи Башкирцевой быстро становятся далекими от банального девичьего дневника. Это дерзкие откровения художника, знающего цену своему таланту и мечтающего о всеобщем признании. «Слава, популярность, известность повсюду – вот мои грезы, мои мечты», – писала Башкирцева в 1873-м. Под стать этой и другая запись: «Придет день, когда по всей земле мое имя прогремит подобно удару грома». Мария то безапелляционно считает себя величайшей на свете («Мой дневник – самое полезное и поучительное из всего, что было, есть и будет написано!»), то бичует себя, планирует самоубийство, предрекает себе близкую смерть: «В двадцать два года я буду знаменитостью или умру».

Изданные в 1887 г. в Париже «Дневники» Марии Башкирцевой имели ошеломляющий успех в Европе. В откровениях полурусской-полуфранцузской художницы молодежь конца XIX столетия увидела себя. В том же году имя Башкирцевой впервые прозвучало и в России – Любовь Гуревич перевела отрывки из «Дневника» на русский. Сначала пресса отреагировала холодно, «Дневник» называли «ярмаркой женского тщеславия», «больным, гнилым произведением», а Марию – «жертвой самообожания». Резкими были и отзывы ведущих писателей. Например, И. А. Бунин писал о «Дневнике» так: «Очень неприятный осадок от этого дневника. Письма ее к Мопассану задирчивы, притязательны, неуверенны, несмотря на все ее самомнение… путаются и в конце концов пустяковы. Дневник просто скучен. Французская манера писать, книжно умствовать; и все – наряды, выезды, усиленное напоминание, что были такие-то и такие-то депутаты, графы и маркизы, самовосхваление и снова банальные мудрствования…»

Однако Гуревич не сдавалась и на протяжении 1892 г. опубликовала в журнале «Северный вестник» свой полный перевод «Дневника». На этот раз успех был оглушительным, «Дневник» выдержал несколько переизданий и стал одной из знаковых книг России рубежа веков. Марина Цветаева посвятила Башкирцевой свой первый поэтический сборник, а Валерий Брюсов признавался: «Ничто так не воскрешает меня, как дневник Башкирцевой. Она – это я сам со всеми своими убеждениями и мечтами». Да и Бунин, перечитывая «Дневник» уже в старости, переменил мнение о нем: «Кончил перечитывать „Дневник“ Башкирцевой. Вторая половина книги очень примирила меня с ней. И какая действительно несчастная судьба!..»

Впрочем, самой Марии Башкирцевой об этом узнать уже не было суждено. Она рано начала страдать прогрессирующей болезнью легких, лечение на европейских курортах не помогало. Уже в 22 года Марию терзали жестокие боли, она начала терять слух и голос, настолько ослабела, что не могла передвигаться самостоятельно. В 4 часа утра 31 октября 1884 г. Башкирцева умерла на 24-м году жизни.

Художницу похоронили в пригороде Парижа Пасси. На ее могиле воздвигли часовню в византийском стиле, в которой хранилась одна из ее картин. Через месяц после Марии скончался от рака желудка и Жюль Бастьен-Лепаж, наблюдавший за похоронами своей любимой ученицы из окна квартиры. В конце 1880-х, когда ажиотаж вокруг «Дневника» Марии достиг в Европе своего пика, могила художницы стала местом паломничества.

До сих пор интерес к личности Марии Башкирцевой не угасает: и во Франции, и в России ей посвящены многочисленные исследования, романы и фильмы, «Дневник» по-прежнему перечитывают поклонники искусства из разных стран, а за право выставить у себя картины Башкирцевой борются крупнейшие художественные музеи мира.

Марианна Веревкина
(1860–1938)

По сей день имя Марианны Веревкиной, к сожалению, остается в России мало кому известным. Будущая художница родилась в Туле 29 августа 1860 г. в семье боевого офицера, полковника (в будущем генерал-лейтенанта) Владимира Николаевича Веревкина и его жены Елизаветы Петровны, урожденной Дараган. При рождении девочку назвали Мариамной, впоследствии она слегка изменила звучание имени. Детство ее прошло в разъездах, связанных со службой отца, – Витебск, Вильно, где она училась в Мариинском женском училище, имение Сергиевское в Смоленской губернии и имение Благодать – в Ковенской… В возрасте 23 лет Марианна поступила в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а три года спустя, когда ее отца назначили комендантом Петропавловской крепости, переехала в Петербург и начала заниматься живописью под руководством И. Е. Репина. Мастер высоко ценил свою ученицу и даже сравнивал ее с Рембрандтом. Крест на карьере художницы чуть было не поставил несчастный случай – в 1888-м Марианна случайно прострелила себе на охоте правую руку. Ее удалось спасти, но два пальца перестали сгибаться. Чтобы рисовать, девушке пришлось придумать специальную конструкцию для поддержки кисти, много и упорно тренироваться.

В 1891-м в мастерской Репина 31-летняя Марианна познакомилась с 27-летним Алексеем Георгиевичем Явленским – гвардейским офицером, который решил целиком посвятить себя живописи. Явленский стал для Марианны всем – ближайшим другом, соратником, учеником, платоническим возлюбленным… Между ними не было только физической близости. Пять лет спустя пара решила переехать в Мюнхен, чтобы совершенствоваться в живописи. Сделать это удалось благодаря большой пенсии, которую после смерти отца стала получать Марианна.

В Мюнхене художники обосновались на Гизелаштрассе, 23. Там Марианна основала «Розовый салон», который стал центром художественной жизни города. Веревкина на десять лет отказалась от творчества, решив, что «мужской талант» должен реализовать себя в работе, а «женский талант» – в обучении. Всю свою творческую энергию она вложила в своего Лулу – так Марианна нежно называла Явленского: «Если Лулу с Божьей помощью достигнет своей цели, станет художником, какого я предчувствую в нем, я обрету смысл существования, моя жизнь будет прожита не зря».

^{Марианна Веревкина. Автопортрет. 1910-е гг.}

«Марианна фон Веревкин» (так ее звали в Германии) становится музой мюнхенской богемы, ведет дневник, озаглавленный ею «Письма к Незнакомцу», всячески поддерживает работающих в городе русских и немецких художников. Легенда гласит, что самый первый свой абстрактный этюд Василий Кандинский сделал именно по настоянию Веревкиной. Так это или нет, судить трудно, но что Веревкина стояла у истоков абстрактной живописи – абсолютно точно.

Новый период творчества Веревкиной начался в 1905 г. Она возвращается в живопись, причем меняет творческую манеру – отказывается от работы маслом, использует темперу, пастель, гуашь, тушь, вместе с Кандинским основывает «Новое художественное объединение Мюнхена» – своеобразный конгломерат молодой русской и немецкой живописи тех лет, в 1912-м входит в группу «Синий всадник», а в следующем году участвует в Первом немецком осеннем салоне в Берлине.

Концом богатой и беззаботной жизни в Мюнхене стало начало Великой войны 1914–1918 гг. Чтобы избежать интернирования, Веревкина и Явленский были вынуждены бежать из Германии в Швейцарию. Пенсия из России приходить перестала, в деревушке Сен-Пре художникам приходилось расплачиваться за жилье своими картинами. В 1917-м пара перебралась в Цюрих, а два года спустя плохое здоровье Явленского вынудило их переехать на самый юг страны, в Аскону. На холме в центре города тогда существовала коммуна Монте-Верита, где обитали многочисленные «неформалы» 1910-х – анархисты, вегетарианцы, поэты-заумники со всего мира. Веревкина и Явленский поселились в поселке у подножия этого холма.

В марте 1922-го пара рассталась: Явленский, уже давно тяготившийся платоническими отношениями с Веревкиной и нашедший возлюбленную в лице собственной горничной, решил переехать в Висбаден. Веревкину он известил об этом письмом. Для художницы это был тяжелейший удар, тем более что в молодости Явленский обещал отцу Веревкиной, что никогда не покинет Марианну. «С сегодняшнего дня начинается новая жизнь, – писала она. – Я совершенно одна. Вокруг меня – природа, во мне – мое искусство, далеко от меня – мой брат, надо мной – Бог, а позади – полтора года ужасной борьбы».

Жила Марианна Владимировна очень бедно. Она снимала комнатку в семье рыбаков по фамилии Перукки с видом на озеро Лаго-Маджоре, зарабатывала на жизнь созданием открыток, получала небольшое пособие от Красного Креста, а чуть позже устроилась на службу в фармацевтическую фирму. Постепенно Веревкина начала участвовать в жизни маленького городка, и Аскона ответила ей взаимностью: «Жители Асконы любят меня, понимают, заботятся обо мне и никогда не дадут мне умереть с голоду», – писала Веревкина. В городке ее ласково звали за глаза «Бабушкой» или «Баронессой». Художница написала множество пейзажей Асконы, в 1922-м основала в городке Музей современного искусства, в котором по сей день хранится 100 картин и 170 эскизов Веревкиной. Появились и немногочисленные, но преданные друзья – немец Эрнст Айе, с которым она вместе путешествовала по Италии, и состоятельная чета из Цюриха, Диего и Кармен Хагман, которые регулярно покупали картины Веревкиной и навещали ее в Асконе.

Старость художницы прошла в инвалидном кресле. Умерла Марианна Владимировна 6 февраля 1938 г. в возрасте 77 лет от болезни сердца. Похороны прошли по православному обряду, отпевал покойную специально прибывший из Милана священник. Провожала в последний путь Веревкину вся Аскона.

Сейчас имя Марианны Веревкиной по праву принадлежит трем странам – России, где она родилась и училась живописи, Германии, где она стала легендой (в 2002 г. в Мюнхене ее именем назвали улицу), и Швейцарии, где художница провела последние 20 лет жизни. Осенью 2010 г. в Третьяковской галерее на Крымском Валу прошла первая большая выставка работ Веревкиной в России, приуроченная к 150-летию со дня рождения художницы.

Николай Краснов
(1864–1939)

Николай Петрович Краснов родился 28 ноября 1864 г. в селе Хонятино Коломенского уезда Московской губернии в семье крестьянина. В 12-летнем возрасте он поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где в течение десяти лет учился на отделении зодчества. В 1883 г. начинающий архитектор представил свой первый проект «Несгораемый театр», за который был удостоен Малой серебряной медали, а два года спустя проект «Гимназия» принес ему Большую серебряную медаль и звание классного художника 3-й степени. Окончив училище в октябре 1885 г. и отслужив положенный срок в армии, Краснов получил назначение на должность главного архитектора Ялты с окладом 900 рублей в год. Для 24-летнего архитектора пост был очень ответственным и почетным – ведь Ялта была местом летнего отдыха членов императорской фамилии.

На должности главного ялтинского архитектора Николай Петрович провел 12 лет. Фактически именно ему принадлежит заслуга формирования современного облика Ялты как города-курорта. В «эпоху Краснова» в Ялте была сооружена канализация, проложены новые улицы, расширены и благоустроены набережная и Пушкинский бульвар, построены гимназия, детская больница, мосты через реку Учан-Су, реконструирован порт. По проектам Краснова в Ялте были возведены костел и храм Святой Нины, многочисленные жилые дома, виллы и дачи. Частные заказы архитектор выполнял также в Симеизе, Мисхоре, Феодосии, Симферополе. К 1913 г. им было возведено в Крыму более 60 зданий.

Отдельной строкой следует отметить работу Краснова по постройке дворцов для членов династии Романовых. Первым стал великолепный дворец в мавританском стиле «Дюльбер» для великого князя Петра Николаевича в Мисхоре (1897–1899). Затем последовали небольшой дворец в неогреческом стиле в имении великой княжны Анастасии Николаевны «Чаир» (1902–1903) и вилла «Харакс» для великого князя Георгия Михайловича (1905–1907). А в апреле 1910-го по личному заказу Николая II Краснов приступил к постройке Ливадийского дворца в стиле итальянского Ренессанса. Несмотря на трудные условия постройки – внезапно вспыхнувшая в Ливадии эпидемия холеры, холодная и снежная зима 1910/11 г., – дворец и возведенные близ него служебные помещения были сданы заказчику уже 20 сентября 1911 г.

^{Н. П. Краснов}

Николай II остался чрезвычайно доволен работой мастера. «Архитектор Краснов удивительный молодец, – писал император матери, – подумай, в 16 месяцев он построил дворец, Свитский дом и новую кухню. Кроме того, он прелестно устроил и украсил сад со всех сторон новых построек вместе с нашим отличным садовником, так что эта часть Ливадии очень выиграла. Виды отовсюду такие красивые, особенно на Ялту и на море… Что редко бывает – Краснов сумел угодить всем: дамы, свита и даже femmes de chambrе (горничные. – Авт.) и люди довольны своими помещениями. Все приезжающие, после осмотра дома, в один голос хвалят то, что видели, и, конечно, самого виновника – архитектора». За постройку дворца Краснов был удостоен ордена Святого Владимира 4-й степени и звания архитектора Высочайшего Двора.

Впрочем, пользоваться новым крымским жилищем императорской семье пришлось недолго. Она приезжала в Ливадийский дворец всего четыре раза – осенью 1911 и 1913 гг. и весной 1912 и 1914 гг. В советское время во дворце был открыт санаторий, а в феврале 1945 г. там состоялась Ялтинская конференция глав государств антигитлеровской коалиции.

В октябре 1913 г. последовало официальное признание заслуг Краснова на ниве архитектуры – он был избран членом Императорской академии художеств. Последний успех архитектора пришелся на последние дни существования в России монархии – за постройку санатория имени императрицы Александры Федоровны в Массандре он был пожалован 9 февраля 1917 г. чином действительного статского советника, став, таким образом, потомственным дворянином. В мае 1919 г. вместе с женой Анной Михайловной, двумя дочерьми, зятем и внуком Краснов покинул Родину. Как у большинства эмигрантов, первым его пристанищем стал Константинополь, в 1920–1922 гг. семья жила на Мальте. Но работы для архитектора там не было, и Краснов попросил Союз русских инженеров оказать содействие для переезда в Королевство сербов, хоратов и словенцев (так до 1929 г. называлась Югославия). Необходимая поддержка была оказана, и в апреле 1922 г. Красновы перебрались в Белград.

Неудивительно, что в Югославии талант мастера не остался невостребованным. Краснов быстро нашел работу в министерстве строительства, где стал инспектором архитектурного отделения. По проектам Краснова в столице Югославии было возведено множество монументальных построек. Это здания министерства финансов (ныне здание правительства Сербии), министерства лесных и природных ресурсов (ныне здание министерства иностранных дел Сербии), министерства сельского хозяйства и водных ресурсов, Государственного архива. В здании Народной скупщины (парламента) страны Красновым были спроектированы фасад, часть интерьеров, парк и ограда. По заказу королевской семьи Краснов оформлял интерьер ее резиденции.

8 декабря 1939 г. выдающийся русский и югославский архитектор Николай Петрович Краснов умер в Белграде, не дожив одного месяца до своего 75-летия. Его могила находится на русском участке белградского Нового кладбища.

Долгое время имя замечательного зодчего на его родине было забыто. Сейчас положение изменилось – 2009 г. был объявлен в Ялте Годом Краснова в честь 145-летия со дня рождения и 70-летия со дня смерти архитектора, его именем названа улица, о его наследии опубликованы многочисленные статьи и отдельные книги. Но самое главное – большинство творений Николая Петровича Краснова, возведенных в Крыму и Сербии, прекрасно сохранилось и радует глаз по сей день.