Текст книги "День «Б»"

Автор книги: Вячеслав Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вчера ночью в районе Заслау был выброшен вражеский десант, – без предисловий заявил Дауманн. – Где задержанные?

– Н-но, оберштурмфюрер, я не знаю ни о каком десанте, – побледнев, залепетал комендант. – К-ко мне не поступало никаких сведений…

– Так-то вы несете службу, герр кригссекретарь! – зловеще покачал головой Дауманн. – Властью, данной мне, приказываю: немедленно перекрыть все дороги, ведущие в город, усилить патрулирование улиц и, главное, расклеить на видных местах объявления о награде за пойманного живым парашютиста.

Все это была чушь собачья, опытного диверсанта этим не обманешь, но Дауманн знал – чем больше суетишься, отдаешь приказов, чем чаще смотришь на часы и хмуришь брови, в тем более выгодном для тебя виде твою деятельность потом осветят на докладе у начальства. «Инициативный, смелый, решительный», – подумает группенфюрер Готтберг и заберет Дауманна с собой в Европу…

Выйдя на улицу, Пауль с отвращением осмотрелся кругом. Скучный, скверный городишко, дурацкий костёл… Значит, здесь живут католики, а все католики – тайные враги фюрера. Не зря им запрещено проводить свои службы.

Бойцы «Шумы» молча ожидали распоряжений. Местные жители, старавшиеся обойти строй стороной, со страхом смотрели на солдат.

– Унтер-офицеры, ко мне! – резко окликнул Дауманн, глядя в пространство. К нему торопливо подбежали Гюнтер Фишер и Харро Модер, единственные немцы в роте. К ним зачем-то присоединился и роттенфюрер Шпак.

– Вас я не звал, – холодно бросил ему Дауманн и, не обращая внимания на Шпака, приказал унтерам: – Роту разделить на три части и прочесать лесной массив к востоку от города. Десантников брать только живыми, понятно? Далеко уйти они не могли.

– Так точно, оберштурмфюрер! – хором ответили унтера.

– Выполнять!

– А я? Что делать мне, оберштурмфюрер? – жалко, заискивающе обратился к немцу Шпак.

– А вам – быть во главе вверенного вам подразделения! – гаркнул Дауманн. – Кру-гом!!!

Глава 16

Здание Минского драматического театра было окружено густой цепью солдат Белорусской Краевой обороны. Немало было и немецких военных. Они тщательно проверяли документы у разномастно одетых людей в штатском, которые по одному проходили в здание театра. На 8 часов 10 минут было назначено открытие 2-го Всебелорусского конгресса.

На фоне стремительного наступления Красной Армии – операция «Багратион» была в самом разгаре, – происходящее казалось театром абсурда. Тем не менее «конгрессмены» всерьез играли в «государственную деятельность». То, что наряду с бело-красно-белыми флагами здание театра украшали флаги со свастикой, их нисколько не смущало.

В зале театра собралось более тысячи делегатов. Правда, назвать их делегатами можно было только с большой натяжкой, так как никто их никуда не выбирал. Это были призванные играть роль «народных представителей» местные функционеры многочисленных белорусских организаций, полностью подконтрольных немцам. Больше всего в зале было учителей – 276 человек, потом шли крестьяне, служащие и рабочие.

На трибуну поднялся невысокий человек лет шестидесяти, одетый в штатский костюм. На лацкане был значок цветов белорусского национального флага. Это был президент Белорусской Центральной рады Радослав Островский – глава марионеточного белорусского «правительства».

– Граждане! – торжественно объявил он. – Второй Всебелорусский конгресс объявляется открытым. Поздравляю вас, делегаты и делегатки, как представителей белорусского народа, который собрался тут, в столице Белоруссии, для решения важных проблем будущего нашего народа и нашей Родины.

Зал зааплодировал. Президентом конгресса избрали Ефима Кипеля, в общей сложности двенадцать лет отбывшего в советских ссылках и лагерях.

– Мы собрались в чрезвычайно важный исторический момент, – заговорил он, взойдя на трибуну. – Во всем мире идет война, решается судьба народов на долгие годы. Беларусь теперь не может оставаться бездеятельной. Мы должны сами взяться за строительство своего будущего. От нашего имени позволяют себе говорить кремлевские заправилы, которые назначают опекунов, уже готовящих виселицы нашему народу. На наши земли претендуют польские паны. И вот поэтому в этот момент мы должны сказать всему миру – кто мы и чего мы хотим…

За кулисами речь Кипеля слушали двое немецких офицеров. Один из них наклонился к другому и спросил на ухо:

– Какие польские паны претендуют на их земли? Что он несет? Поляки и пикнуть сейчас не смеют!

– Пусть болтает, – успокоительно кивнул другой. – Главное, чтобы не выступал против нас.

Но выступать против немцев ораторы явно не собирались. Более того, вскоре была оглашена приветственная телеграмма конгрессу от Курта фон Готтберга. «Поздравляю 2-й Всебелорусский конгресс, – говорилось в ней, – и верю, что белорусский народ решительно, вместе с немецким народом, будет сражаться против большевистской опасности за освобождение Европы и что для этой цели он отдаст все свои силы».

В кулуарах съезда велись и другие разговоры.

– Все это, конечно, чудесно, – покачал головой делегат, представлявший белорусов Смоленской области. – Но вот сюда я еще приехал, а как обратно?.. Красные уже заняли Витебск! У меня складывается впечатление, что устроители конгресса играют в какие-то свои, причем не очень серьезные игры. О какой независимости можно рассуждать всерьез, когда большевистские танки через неделю будут у стен этого театра?

Собеседники депутата, дымя немецкими сигаретами, покосились в окно и дружно вздохнули. Никого из них такая перспектива не радовала.

– Ну, на месте спадара я бы не стал преуменьшать мощь германской военной силы, – возразил другой «народный избранник». – Большевики еще сломают себе шею под Минском, вот увидите!

– А я бы на месте спадара не стал бы преуменьшать мощь красной военной силы! – огрызнулся представитель Смоленщины. – Неужели неясно, что прикрывать свой отход немцы будут за счет сынов белорусского народа – вот этих хлопцев из Краевой обороны?! – Депутат ткнул пальцем в солдат оцепления. – Это их кинут с ржавыми итальянскими винтовками под красные танки, в то время как все эти Островские будут хлестать коньяк в салон-вагоне, увозящем их в Берлин!

Один из депутатов демонстративно отвернулся от смоленского коллеги:

– Спадар рассуждает как типичный русофил, наслушавшийся сталинской пропаганды!

– Увы, я рассуждаю как истинный патриот белорусского народа, а не как германский прихвостень!

– На этом конгрессе решаются судьбы нации, а вы…

– На этом конгрессе его верхушка из последних сил пытается доказать свою нужность, чтобы фрицы вывезли ее с собой в Европу, а не оставили Сталину! На судьбы нации ей плевать!.. Всю нацию в Европу не вывезешь, белорусам придется жить здесь и дальше…

Депутаты замахали руками.

– Тише, тише! Сюда могут войти немцы!..

Слушавший этот разговор Алесь Латушка погасил сигарету и, слегка улыбнувшись, направился к выходу. «Сегодня 27-е, – думал он. – Скорее всего, англичане уже здесь. И следовательно, до дня провозглашения независимости Беларуси – настоящей, подлинной независимости, а не такой, о которой идет речь на конгрессе, – осталось меньше недели… Меньше, чем через неделю можно будет послать немцев ко всем чертям!». Эта перспектива заставила мужчину широко улыбнуться помимо воли.

– У спадара Латушки доброе настроение, как я вижу? – улыбнулся ему начальник штаба Белорусской Краевой обороны майор Кушель, попавшийся навстречу.

– Доброе, – слегка помедлив, отозвался тот, кого назвали Латушкой. – Не скрою – очень доброе. День-то какой!

Глава 17

Задержавший Джима Кэббота германский патруль доставил раненого англичанина не в Заславль, а в Минск. Это объяснялось тем, что всех вражеских парашютистов было приказано сразу передавать IV отделу СД и полиции безопасности. Дауманн «разминулся» с пленным десантником буквально на пять минут.

Выслушав доклад пехотного лейтенанта, Хойзер поблагодарил его за отличную службу и приказал оставить наедине с раненым. Это был здоровенного роста парень, обладатель довольно выразительной внешности. Его левая рука была прострелена в двух местах во время преследования. Приглядевшись, Хойзер увидел на кисти старую, потертую татуировку в виде какой-то птицы.

Пользуясь бессознательным состоянием раненого, оберштурмфюрер умело обыскал его. Ни одна деталь даже не намекала на национальную принадлежность парашютиста. Все, от формы одежды до документов и оружия, было стопроцентно немецким. Судя по удостоверению, парашютиста звали Эрих Таубе.

Пригласив врача, Хойзер велел ему:

– Приведите раненого в чувство. Только аккуратно.

Через несколько минут пленный мучительно застонал, не открывая глаз. Хойзер склонился к нему и вкрадчиво произнес по-английски:

– Can you hear me, guy?

Запекшиеся губы раненого дрогнули. И в эту минуту он открыл глаза. Непонимающе покачал головой.

– Ну, ну, – нахмурился Хойзер. – Все ты прекрасно понимаешь, дружище. Твой самолет был сбит, все твои друзья давно в наших руках. Как твое имя? Чин? Цель заброски?..

«Конец, – понял Джим и закрыл глаза. – Фрицы все знают, задание провалено». Он сжал губы и молчал.

Хойзер вздохнул.

– Ты ведь понимаешь, парень, – снова заговорил он, – мне не доставит никакого удовольствия допрашивать тебя с пристрастием. Но, видимо, все же придется. Не каждый же день англичане прыгают с парашютами в сотнях миль от родной Британии, а?.. Скажешь, зачем вы десантировались – останешься жить. Тебя вылечат. И, может быть, даже позволят вернуться домой. Немцы и англичане – две великие нации, которые должны сотрудничать. Недаром фюрер говорил: «Величайшее недоразумение наших дней – это тот факт, что мы воюем с Англией»…

Видя, что его монолог не произвел на раненого ни малейшего впечатления, Хойзер еще раз вздохнул и позвал охранника. В кабинет вошел дюжий солдат-эсэсовец.

– В камеру, – кивнув на англичанина, сказал Хойзер. – И не трогать, понятно?

* * *

Загадочные люди, которые несли носилки с Ником Честером, уселись передохнуть. Один из них, молодой парень в рваном пиджаке бурого цвета, сердито буркнул, указывая подбородком на англичанина:

– И на кой он нам сдался? Шлепнуть его, и всего делов…

– Вот тоже шлепальщик нашелся, – отозвался второй, немолодой щетинистый дядька, вооруженный польским карабином. – Тебя бы по заднице отшлепать, больше пользы было бы.

– А если ошиблась Панкратьевна? – не уступал молодой. – Если это подосланный, что тогда?

Щетинистый дядька неторопливо постучал себе пальцем по лбу.

– Ты, Коля, когда в последний раз видел, чтобы подосланные без сознания на парашютах висели? Или немцам больше делать нечего, как в разгар отступления к самим себе в тыл парашютистов кидать?

– Оно-то так, конечно, – пробормотал парень, – да только рожа мне его не нравится сильно… Буржуйская какая-то рожа.

– Ладно, политик… Хватайся давай за ручки.

Еще через полчаса группа вооруженных людей вышла на большую, хорошо замаскированную поляну в центре заболоченного леса. Навстречу им вышел из землянки высокий, немолодой человек в сильно потрепанном обмундировании командира Красной Армии.

– Товарищ командир, – шагнув вперед, доложил щетинистый дядька, – разведка прошла успешно. По направлению к Минску наблюдается движение немецких машин, по виду штабных, и санитарных повозок. Согласно вашему приказу в бой не ввязывались.

– А это кто? – Командир кивнул на носилки. Парень в пиджаке сунулся было вперед, но дядька наступил ему на ногу и тот, охнув, спрятался за спины партизан.

– А это зашли до Панкратьевны, – объяснил дядька. – Она говорит: сегодня ночью слышала шум большого самолета. Потом с него попрыгало несколько человек, но всех их ветром разнесло в разные стороны. Этот ударился головой об дерево и так и застрял на парашюте… Ну, она его с дочкой сняла, подала первую помощь и так далее. Судя по документам, форме, оружию, парашюту – немец как он есть. Только вот сдается мне, товарищ командир, что немцы в своем же тылу парашютистов кидать не будут, – прищурился дядька. – И еще. Анька сказала, что говорил он с ней по-русски, но как-то не по-нашему.

– Как это – не по-нашему? – нахмурился командир.

– Ну, с акцентом то есть.

Сильно прихрамывая, командир отряда приблизился к человеку, лежащему на носилках, и заглянул ему в лицо. Человек был без сознания.

– Ладно, – буркнул командир. – Оклемается – поговорим. А за разведку спасибо.

Глава 18

День 27 июня был в полном разгаре. Солнце жарило немилосердно, горячий ветер взвихривал на обочинах дорог пыль. Разведчики по-прежнему шагали лесом, которому, казалось, конца-краю не будет. Чёткин и Крутиков несли на вырубленных из стволов берез носилках раненого Денисеню.

– Сколько до Минска? – окликнул Соколов шедшего впереди Плескачевского.

– Семь километров, товарищ капитан, – откликнулся тот. – Скоро выйдем на шоссе.

– Вот что, – серьезно произнес Соколов, обращаясь ко всем, – строго-настрого запрещаю обращаться друг к другу по званиям, ясно?.. Не забывайте, что на нас немецкая форма.

– Так точно, – откликнулись офицеры.

– Вижу шоссе! – предостерег Плескачевский, подняв руку.

Разведчики осторожно приблизились к опушке леса и невольно ахнули. Неширокое шоссе было буквально запружено конными повозками. Автомобилей было гораздо меньше, и все они двигались в черепашьем темпе, отчаянно сигналя. В одном месте возник затор: огромный штабной автобус зацепил крылом санитарную повозку и загородил движение.

– Бегут, гады, – весело воскликнул Крутиков. – Катятся из-под Витебска как миленькие…

– Значит, так, – посерьезнел Владимир. – Сейчас мы выходим из леса и направляемся к этому автобусу. Переговоры будешь вести ты, Валентин.

– Есть, – коротко ответил Рихтер, облаченный в мундир обер-лейтенанта вермахта.

На вышедшую с опушки группу из нескольких офицеров никто не обратил ни малейшего внимания – немцы были слишком увлечены «драпом». Рихтер по-хозяйски подошел к автобусу и, ударив ладонью по пыльному крылу, строго спросил у водителя по-немецки:

– Как фамилия?

– Здравия желаю, герр обер-лейтенант! – растерянно отозвался солдат-водитель, оборвав свою перепалку с возчиком, и представился: – Крафтфарер Цоллер!

– Кто старший по машине?..

– Оберцальмайстер Рымаковски.

– Где он?

– Вот. – Солдат распахнул дверь автобуса, и все увидели на полу залитое кровью тело немолодого военного чиновника. – Час назад герр оберцальмайстер вышел по малой нужде, а в это время русский самолет…

– Понятно, – оборвал его Рихтер и, небрежно вынув из кармана мундира удостоверение, предъявил его солдату. – Тайная полевая полиция, фельдполицайсекретарь Ламанн. У нас раненый. Вы обязаны срочно доставить нас в Минск.

– Но, герр обер-лей… то есть герр фельдполицайсекретарь… – сбился, растерявшись, солдат.

– Никаких «но»! – железным голосом скомандовал Рихтер и повелительно кивнул своим спутникам: – Прошу в автобус, господа.

Видимо, авторитет тайной полевой полиции в глазах немцев был высоким, потому что возница санитарной повозки почел за благо быстренько отцепить свою колымагу от автобуса и, боязливо оглядываясь, хлестнул вожжами. Да и солдат-водитель без лишних слов уселся за руль и завел двигатель. Носилки с Денисеней осторожно занесли в салон.

Удобно устраиваясь на клеенчатом сиденье, Соколов молча показал Рихтеру оттопыренный большой палец. Да и остальные разведчики без слов выражали Валентину свое одобрение.

– И вот еще что, – добавил Рихтер, обращаясь к водителю, – мы торопимся. Так что поскорее, любезный.

Автобус взревел и, выскочив на обочину шоссе, начал постепенно набирать скорость.

Ехали недолго. Не прошло и получаса, как вокруг начались пригородные деревеньки, вернее, остатки деревенек – жалкие обугленные остовы домишек, торчащие к небу, будто в мольбе, печные трубы, немногочисленные уцелевшие деревья… Потом под колесами зазвучала булыжная мостовая, начался город. Но окраины Минска по-прежнему напоминали большую деревню – деревянные избы сельского вида, огородики, редко-редко где виднелись каменные дома, построенные явно в 1930-х годах. То там, то сям попадались наспех сооруженные дзоты – видимо, фашисты уже начали готовиться к обороне города.

«Вот он, Минск», – подумал про себя Соколов.

– Куда нужно господам офицерам? – робко поинтересовался водитель.

– В центр, в офицерское собрание.

Доехав до Комаровских развилок, автобус миновал пятиэтажное каменное здание института физкультуры, выглядевшее небоскребом на фоне окрестных деревянных халуп, и свернул на центральную магистраль города. «Хаупт-штрассе» – прочел Соколов на указателе. До оккупации улица называлась Советской. «Подожди совсем немного, вернем тебе прежнее название», – подумал капитан.

– Что это там, у костёла? – спросил между тем Рихтер у водителя. Соколов взглянул в указанном направлении. Похоже, немцы укрепляли подступы к костёлу – там копошилось множество солдат, рычал самосвал.

– Там кладбище, католическое кладбище, герр фельдполицайсекретарь, – объяснил солдат.

– Я сам вижу, что кладбище, – нахмурился Рихтер. – А на кладбище что? Противотанковая батарея? И дот внизу?

– Так точно, – неохотно сказал водитель.

«Молодец Валя, – подумал Соколов, – надо будет запомнить расположение батареи и как-то предупредить наших перед началом штурма. Расположена батарея удачно и может задержать продвижение наших танков надолго».

Между тем автобус пересек по мосту неширокую реку Свислочь, миновал электростанцию и начал с воем подниматься в гору. Здесь, в центре, было заметно, как разрушен город. По правую руку шли сплошь закопченные, обгорелые двух-трехэтажные коробки. Только несколько больших зданий выглядели относительно целыми. У одного из них офицеры покинули автобус.

– Это гостиница Западного Особого военного округа, – волнуясь, тихо проговорил Чёткин. – Я помню… Я был в Минске в командировке в мае 1941-го, останавливался здесь. Ее только что построили…

Теперь у ворот гостиницы стоял часовой в какой-то непонятной форме – вроде бы немецкой, но с другими погонами и какой-то эмблемой на рукаве. Кроме того, он был вооружен русской трехлинейкой, а не германской винтовкой «Маузер». «Небось пособник фашистов», – подумал Владимир.

– Пить, – попросил Антон, приподнимаясь на носилках. – Горло горит, ребята…

– Ладно. – Соколов недовольно взглянул на Николая, обрывая воспоминания. – Сейчас у нас другой маршрут. Предлагаю заглянуть в офицерское собрание, там наверняка есть столовая, где нам дадут воды. А дальше – по плану. Валентин, остаешься с Антоном здесь.

Разведчики перешли улицу и оказались возле Дома Красной Армии, в котором размещался теперь офицерский клуб. У входа в него царило оживление, стояло несколько грузовых машин. У городского театра, находившегося в двух минутах ходьбы, бухал медью духовой оркестр. Сквозь листву сквера видны были развевающиеся бело-красно-белые флаги.

– Праздник какой-то, что ли? – удивился Плескачевский.

– Ага, – усмехнулся Чёткин, – торжественное бегство из Минска.

Соколов хотел одернуть подчиненных за шуточки, но оказалось, что Чёткин был совершенно прав. Едва офицеры вошли в большой холл здания и направились к столовой, как к ним бросился кёльнер в белой куртке:

– Закрыто, закрыто, господа! Столовая больше не действует!

– Как это не действует? – нахмурился Рихтер. – Почему?

– Эвакуация! – развел руками кёльнер. – Мы сворачиваемся! Вы что, не видите, что происходит?

Действительно, солдаты выносили из столовой ящики, в которых погромыхивала посуда.

– Прикажите принести воды, – распорядился Соколов, – у нас раненый. Живее, любезный!..

Кёльнер покорно побежал куда-то и вернулся с графином.

– Ну что же, – рассмеялся Плескачевский, когда разведчики вновь вышли на прогретую жарким солнцем площадь перед зданием, – если мы и остались без обеда, то по очень приятной причине!

Владимир взглянул на товарищей. Их лица, несмотря на усталость, были радостными. Врагу недолго оставалось быть на белорусской земле!

– Пойдемте, – поторопил Чёткин, – как бы к Антону с Валей не прицепился патруль.

* * *

– …День-то какой, – утолив жажду из лесного ручья, хрипло проговорил заросший бородой до самого кадыка человек в потрепанной форме лейтенанта литовской армии. – Сейчас бы на пляже поваляться в Ялте или Алуште, а?.. Я в последний раз на море был в тридцать девятом. С девушкой познакомился – м-м-м!.. – Бородач мечтательно зажмурился и помотал головой.

– Ну, и было что-нибудь? – заинтересованно спросил второй «литовец» в чине сержанта.

– А как же! По полной программе…

Старший группы, плотный, стриженный ежиком, в мундире капитана, закончил наносить на карту местоположение могилы и хмуро сказал:

– Отставить трёп!.. Значит, двинулись в сторону Минского шоссе?

– При этом несли с собой раненого, – кивнул «сержант». – Мы нагнали их уже возле самого шоссе. Атаковать не стали, шоссе было забито немцами.

– И что? – рявкнул «капитан». – С каких это пор мы немцев боимся?

– А с каких это пор мы действуем в открытую? – ответил усмешкой «сержант». – Надо было грянуть «ура» и красное знамя развернуть, да?..

«Капитан» сделал вид, что не услышал насмешки.

– Дальше что? Только подробно…

– Дальше погрузились в автобус. Штабной. Австрийский. Марки «Грэф-унд-Штифт». Номер WH-544—301. Достаточно подробно?.. – «Сержант», похоже, начал издеваться. – И поехали в сторону Минска.

«Капитан» недобро уставился на «сержанта» немигающими прозрачными глазами.

– Значит, надо двигать за ними.

– Слушай, командир, – хрипло окликнул старшего заросший бородой «лейтенант», – а может, ну их на фиг, а?.. Один же из группы уже есть? Есть. Документ, подтверждающий это, есть? Есть. Чего еще надо?.. Дня через три тут все равно зона ответственности «Смерша» 3-го Белорусского будет.

– Во-он ты как заговорил, Петрович… – неопределенно протянул тот, кого назвали командиром. – Ладненько. Обсудим твою жизненную позицию отдельно, после того как задание будет выполнено…

Бородач скрипнул зубами и замолчал.