Текст книги "Избранное в 2 томах. Том 1"
Автор книги: Вячеслав Крапивин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)
Серёжа подошел к окну. Май едва перевалил за середину, а солнце – как в июле. Успевшие загореть малыши гоняют на зеленом пустыре мяч. Горластая Дзыкина орет на них, оберегая свою клумбу. Вырвала из земли стебель прошлогоднего репейника, кинулась за ребятишками.
«А холера с тобой, – подумал Серёжа. – Все равно не перевоспитаешь».
Как подумаешь о Севастополе, так от радостного нетерпения начинает прыгать сердце.
Дядя Витя заглянул в комнату:
– Нам пора, коллега.
И они отправились за билетами, в кассу предварительной продажи.
Был воскресный день, да еще такое тепло. Улицы напоминали праздник. А может быть, просто настроение было праздничное у Серёжи. Он готов был шагать до касс пешком, через весь город. Идти по нагретому асфальту, нырять в тень тополей, улыбаться навстречу веселым людям, останавливаться у автоматов с шипучей газировкой, разглядывать в зеркальных витринах магазинные товары, а заодно – и свое отражение.
Но прошли всего два квартала. Дядя Витя сказал, что время дороже денег, и пришлось дождаться троллейбуса.
В троллейбусе было просторно: видно, не многим хотелось в такой день трястись на колесах. Дядя Витя устроился у открытого окна и развернул польский журнал. Там была статья о кладах, найденных на юге Франции.
– Какая досада, – сказал он. – С польским языком у меня не очень. А пока у нас эту статью опубликуют, три года пройдет.
Серёжа вежливо помолчал в ответ.
Он сидел рядом с дядей. Витей и представлял, что троллейбус – это самолет на взлетной дорожке. Сейчас он наберет скорость, и у него вырастут крылья. Троллейбус по наклонной линии взмоет в воздух и, накренившись, пойдет описывать круг над городом.
Вот удивятся люди! Вон те две тетки с большими сумками, наверно, перепугаются и закричат, что это хулиганство. А ребята обрадуются. Вон тот маленький мальчишка (наверно, третьеклассник) с глазами, похожими на черные большие ягоды, обязательно обрадуется. И его белобрысая сестренка тоже. Но троллейбус не взлетал, пассажиры не удивлялись и не радовались, вели себя спокойно. Только светлоголовой девчонке не сиделось. Она локтем толкнула брата. Громким шепотом спросила:
– Саша, ты билеты купил?
– Конечно. Ты же видела.
– Ты один купил.
– А сколько надо?
– Мне тоже надо…
– Тебе же шесть лет.
– Ну и что? Мне послезавтра семь будет.
– Послезавтра и куплю.
– Ну, Сашка… Жалко?
– Вот не хватит денег на кино, будешь знать…
– А у меня пять копеек есть.
Она разжала пальцы и показала пятак.
– До чего упрямая, – сказал Сашка и взял деньги.
Троллейбус покачивало, и мальчик пошел к передней кассе, хватаясь за спинки сидений. У самой кассы грузно сидели на скамье для инвалидов и детей две женщины. У одной из них сумка стояла в проходе. Мальчик зацепил брюками большой блестящий замок на сумке.
– Ходют тут! – довольно громко заявила тетя. – Не сидится им… Сперва билеты брать неохота, а как увидют контролера, поскорее бегут…
Мальчик ничего не сказал. Оторвал билет и шагнул обратно. Сумка металлическим языком опять зацепилась за его штанину.
– Ты что, ослеп совсем! – заголосила тетя.
Серёжа видел только ее затылок, укрытый косынкой, и мясистую белую щеку. Но уже знал точно, что она похожа на Дзыкину. Такие все чем-то похожи друг на друга. Мальчик дернул ногой, сумка отцепилась и закачалась.
– Не ставили бы в проходе, – спокойно сказал мальчик и пошел к сестренке.
– Ишшо учить будет! «Не ставили б»! На башку тебе ставить? Ишшо в школе учиться, пионер, наверно! Билет-то оторвал без денег!
Глаза-ягоды у мальчишки сделались большими, а худенькое треугольное лицо побледнело. Он остановился и сказал все еще спокойно:
– Как это без денег? Не слышали, что ли, как звякнуло?
– Звякнуло! Всякая железяка звякать может! Где твои деньги? Ну, где?
– В кассе, – сказал мальчик.
– В кассе? – Она вытянула шею, заглянула под прозрачную крышку кассового ящика и обрадованно подскочила: – Где? Смотрите, где?
– Все они такие, – включилась соседка. – Их воспитывают, а им хоть бы что…
Тетушка вдруг ловко извернулась и ухватила мальчика за локоть.
– А ну иди сюда! Где твои деньги? Пустая касса-то! В милицию тебя, там разберутся.
«Вот скотина», – болезненно подумал Серёжа.
Дядя Витя мельком глянул на зашумевших пассажиров и опять погрузился в статью. Что значила троллейбусная стычка по сравнению с величием мировых культур!
Тетка тащила мальчика к кассе. Тот пытался вырвать локоть и не смог.
– Да ладно, чего привязались к мальцу, – раздались голоса. Но никто не встал.
«Почему не встанут? Почему не заступятся?» – отчаянно думал Серёжа.
– Они и вправду так, – сказал кто-то. – Денег не бросят, а билет рвут. Вот у меня теща водителем работала…
– Да бросьте вы, не все же такие. Мальчик-то симпатичный, он не будет…
Уже со слезами мальчик сказал всем людям:
– Я же не виноват, что деньги сразу в кассу ускочили!
И сестренка его, поднявшись с сиденья, крикнула:
– Он даже не четыре копейки бросил, а пять!
Этот крик словно сорвал предохранители. «Пять!» – отдалось в Серёже. Так же, как раньше. Как в те дни, когда, готовясь к боевому броску, давал он себе стартовый отсчет.
А Севастополь?
Тетка не пускала мальчишку. Она упивалась злобой своей и мясистой силой.
– Пусть докажет! Я видела, что не бросал!
«Четыре!»
Девочка заплакала и побежала к брату. Пассажиры зашумели сильнее, но Серёжа теперь не слышал шума. Все еще надеясь на что-то, он глянул на дядю Витю. Но тот был закрыт журналом, как стеной.
«Три!»
Девочка попыталась оторвать толстые теткины пальцы от брата, но та оттолкнула ее плечом. Кто-то поднимался с сидений. Но проход к передней кассе был еще свободен.
«Два! Один…»
И будто со стороны он услышал свой голос:
– Не трогать!
Эпилог
БАРАБАНЩИКИ, МАРШ!
Мраморные колонны разрушенной базилики – древнего храма в Херсонесе – кажутся с моря белыми свечками. Словно кто-то расставил их среди желтых камней. А море – синее-синее, и лишь у самого борта лодки оно как бутылочное стекло. В этом зеленом стекле висят медузы, похожие на большие прозрачные пуговицы. А ближе к берегу просвечивают бурые и косматые, как шкура мамонта, водоросли. Они качаются туда-сюда вслед за волной.
Ялик, стуча мотором, шел вдоль берега и постепенно подбирался все ближе к скалам. Наконец человек, сидевший на корме, сказал:
– Хватит. А то тюкнемся килем о камни.
Другой человек, молодой и веселый, поддержал его:
– Точно. А ну десантируйтесь на берег! Тут глубина по колено… Эй, лодку перевернете!
Два мальчика охотно гаркнули «ура» и с борта прыгнули в море.
Глубина оказалась не по колено, а выше пояса.
– Ой-ей-ей! – завопил темноволосый мальчишка с острыми лопатками под белой сетчатой майкой. И обернулся к шлюпке. – Ладно, Сашенька, припомним! А еще брат… Я вчера весь вечер штаны гладил!
Старший брат с шутливым раскаянием сложил на груди ладони:
– Ей-богу, не виноват. Здесь рефракция, преломление света в воде, а я не учел. Казалось, что совсем мелко.
– Рефракция… – проговорил братишка. – Знаю я вас, физиков…
Другой мальчик сказал:
– Саш, это он не из-за штанов. Это он боится, что письмо для Наташки в кармане размокнет.
Он тут же заработал полновесную порцию соленых брызг и, хохоча, кинулся к берегу, чтобы спастись от более страшной мести.
– Генка, Сергей! К обеду будьте дома, а то тетя Лиза вам покажет! И не лазьте на глубину! – крикнул Саша мальчикам.
И ялик стал уходить.
По камням они выбрались на узкий галечный пляж в тени желтого ноздреватого обрыва. Отыскали местечко, куда из-за каменистой кромки берега падало солнце. Скинули шорты и разложили на солнышке. Генка вынул из кармана мокрый, сложенный вчетверо листок, выразительно глянул на Серёжу, развернул бумагу и расстелил на камне, придавив уголки голышами. Сквозь изнанку листа проступали чернильные буквы.
Было еще раннее утро, и на пляже стояла влажная прохлада. Зябко передернув плечами, Серёжа стал выжимать на себе подол рубашки.
Генка сказал:
– Жди теперь, когда все высохнет…
– Можно выжать и надеть, – предложил Серёжа.
– Ага! И ходи потом в жеваном.
– Все равно к концу дня и штаны и рубаха всегда мятые, – рассудительно заметил Серёжа.
– Это у тебя. Потому что карманы набиваешь.
Серёжа промолчал. Встал на колени и запустил руки в мелкие камушки.
Это лишь на первый взгляд казалось, что на берегу простая галька. На самом деле прибой перемешал с обломками камней обточенное бутылочное стекло, кусочки мрамора от херсонесских дворцов, сухие крабьи клешни, позеленевшие пуговицы с якорями, мелкие ракушки, автоматные гильзы, человеческие кости и осколки древних амфор. Куда ни шагни – находка.
Правда, сейчас Серёжа не подбирал все подряд. А в первые дни карманы у него просто трещали. Саша даже посоветовал ему надевать длинные штаны, подвязывать у щиколоток веревочками и полностью загружать трофеями штанины.
Смех смехом, а вот и сейчас попался осколок горлышка от кувшина. Сверху выпуклый ободок, а под ним волнистый узор.
– Ген, смотри…
Генка с вежливым интересом посмотрел и признал, что находка стоящая. Потом со вздохом сказал:
– Давай уж выжмем да оденемся. Не сидеть же до обеда.
Минуты через три по лестнице, вырубленной среди желтого ракушечника, они выбрались наверх. Здесь уже начинался зной. Нагревались глыбы развалин. В сероватой, с мелкой россыпью желтых цветов траве заводили песню кузнечики. Пахло сразу водорослями, теплой травой и сухой пылью древних камней.
Ребята поднялись на холм к сигнальному колоколу, висевшему на квадратных каменных столбах.
– Ого… – сказал Серёжа.
На зеленой от старости кромке колокола кто-то белой краской написал:
НАТАША
Вчера еще надписи не было.
Можно было бы спросить Кузнечика: «Не твоя работа?» Но нет уж, хватит дурацкой шутки насчет письма.
Генка тоже увидел надпись. Глянул на Серёжу и промолчал.
Они сели на фундамент дома, в котором две тысячи лет назад жил не то винодел, не то гончар.
Распахнулась перед ними громадная синева. На краю этой синевы маячил одинокий сторожевик – он казался крошечным и прозрачным.
Донеслась еле слышная перекличка горнистов: в Северной бухте на боевых кораблях поднимали флаги.
А впереди был бесконечный день, полный веселого солнца, плеска воды, неожиданных событий и удивительных находок…
Генка неловко завозился на камне, вытащил из кармана мокрый помятый листок. Развернул на колене и прикрыл его ладонями.
– Письмо я вчера еще отправил, – сказал он тихо. – А это… Это я сочинил так… Про нас…
Серёжа чуть встревоженно молчал и ждал. Генка был какой-то очень уж серьезный.
– Это песня? – спросил наконец Серёжа.
– Нет… Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю, что получилось.
– А можно? – Серёжа нерешительно потянулся к листку.
Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.
– Смеяться не будешь?
– Я? – искренне удивился Серёжа. – Когда я смеялся?
– Да… А над письмом…
– Ген, – испуганно сказал Серёжа, – я же так, по глупости. Ну, язык подвернулся… Ну, я же не знал, что ты обидишься…
Генка молчал, покусывая губы.
Серёжа зажмурился и сказал:
– Кузнечик, прости…
Генка словно встряхнулся.
– Да ты что! Я же не поэтому. Боюсь я… Ты уже спал, а я писал, писал. Коряво получилось. Хотел, чтобы хорошо, а… Ну, бери.
Он сам положил Серёже на колени обмякший прохладный листок. Серёжа увидел лиловые расплывшиеся строчки:
Над крепостью старой качнулась звезда,
Хотя была тишина.
И все еще людям грозила беда,
Всеобщая, как война…
Тревога мягко накрыла Серёжу, словно холодная тень. Генка писал о сказке – немного запутанной и странной. Она придумалась, когда ехали в Севастополь. Но это была не совсем сказка, потому что речь шла о Генке и Серёже. Будто они вдвоем попали в старинный город у моря – знакомый и в то же время фантастический. И вдруг Серёжка исчез. Словно обиделся на Генку непонятно за что. Он ушел, не оглянувшись, вдоль бесконечного пляжа, затерялся среди людей. А люди были встревожены, и предчувствие близкой беды проносилось по улицам, как порывы предгрозового ветра. Это предчувствие задело и Генку, но больше всех тревог мучило его одно: где Серёжка? Куда он ушел? Почему ушел?
Опустевшими пляжами, заросшими улицами, по каменным плитам и лестницам, на которых шуршали сухие листья, Генка шел, шел и добрался к вечеру до старой крепости. И там на каменном козырьке стены он увидел Серёжку. Забрался к нему, встал сзади и чуть сбоку. Спросил тихо:
– Зачем ты ушел?
Серёжка обернулся. Сначала вздрогнул, а потом узнал Генку и улыбнулся. И сказал:
– Вот хорошо. А я шел, шел, потом оглянулся, а тебя нет. Думал, ты тоже идешь, а тебя нет. Забрался сюда и стал ждать. Я знал, что придешь.
И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь, а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды – пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что когда встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз… Вот об этом были Генкины стихи.
Серёжа не знал, как они написаны: коряво или наоборот – звонко и отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:
…Теперь, когда мы снова вдвоем,
Закрыты пути беде.
И мы с Серёжкой вдоль моря бредем
По щиколотку в воде.
– Ты это так написал… Лучше, наверно, нельзя… Или, наверно, можно, но для меня лучше не надо… Генка…
– Что?
– Не знаю… Просто Ген-ка…
И они засмеялись.
Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком, впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что в любую минуту можешь с разбега кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую глубину. Но счастье не бывает полным. И через пять минут Серёжа сказал:
– Митьку бы еще сюда. И Димку…
– И Данилку. И всех наших, – поддержал Генка.
«И Наташу», – мысленно улыбнулся Серёжа.
– Может, когда-нибудь повезет чтобы все вместе… – добавил Кузнечик.
«Может, и правда повезет», – подумал Серёжа. Ведь и ему повезло. Прямо как в сказке.
…В тот день, после шумного случая в троллейбусе, он проводил мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. За билетом с дядей Витей он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.
Виталий Александрович Вяткин – бывший дядя Витя – уехал в тот же вечер. Он взял в кассе только один билет, себе.
Серёжа не стал с ним прощаться. Из своей комнаты он слышал, как тетя Галя сказала брату:
– Изверг ты. Ведь он же еще ребенок…
– Не ребенок, – сказал дядя Витя. – Он сумел выбрать себе путь. Пускай и отвечает.
«Только не перед тобой», – подумал Серёжа.
Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И тогда все узнал.
Он молча притянул к себе Серёжку, положил ему на голову большую ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и Серёжа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо, решал, как же теперь быть.
И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно – самым обыкновенным делом. У двери позвонили, и оказалось, что пришёл Саша.
Никогда раньше он не приходил к Серёже.
Конечно, в первый миг Серёжа удивился и встревожился: что-нибудь с Генкой?
– Да все в порядке, – сказал Саша, поймав Серёжин взгляд. И обратился к отцу: – Вы уж извините за поздний визит. Хотел сначала по телефону, да так, думаю, лучше.
– Это Саша, Генкин брат, – объяснил Серёжа.
– Ну так проводи гостя в комнату, – сказал отец. – Очень рад.
– Я, собственно, не к Сергею, а, скорее, к вам, – нерешительно проговорил Саша, когда его усадили на стул. – Есть один вопрос… Говорят, Серёжа с дядюшкой собирался в Севастополь.
– Сорвалось, – сказал отец.
– Да, знаю… Пока не сорвалось, хотел я им с Генкой, с братцем моим, сделать нечаянную радость. У меня там работа, в командировку собираюсь. Думал, возьму брата, а в Севастополе они встретятся. А теперь что?… Может, мне их двоих забрать? Сам-то я буду занят, но у меня товарищ там есть, а у него мама. Она бы присмотрела.
Вот тогда, честно говоря, Серёжа не выдержал. Он торопливо ушел в свою комнату, вцепился в клинок на стене и прижался лбом к тонкому холодному железу. Еще не хватало разреветься при Саше…
– Пойдем на раскопки. Может, уже начали работу, – сказал Серёжа.
И они пошли в западную часть Херсонеса, где ленинградские студенты раскапывали храм десятого века. Но студентов еще не было. Серёжа и Генка не торопясь побрёли среди травы, среди зарослей дрока, в которых лежали каменные плиты и обломки колонн. Вышли на площадь у разбитого бомбами Владимирского собора.
В этот ранний час в Херсонесе было пусто. Лишь у крытой галереи, где выставлены для зрителей необъятные глиняные вазы – пифосы, мальчишки встретили человека. Крепкий невысокий человек в зеленых шортах бодро шагал, будто катился, им навстречу. У него была коричневая лысина, круглый загорелый живот и курчавые плечи.
Вздрогнув, человек остановился, изумленно посмотрел на ребят. Даже рот приоткрыл: собрался, наверно, о чем-то спросить. Но они обошли его с двух сторон, будто стоявший на дороге пифос. А потом засмеялись и мимо белого домика с антенной, по каменной лестнице, побежали к морю.
Они схитрили в этот день: позвонили тете Лизе и сказали, что обедать не придут, поедят в столовой. Потом позвонили в лабораторию Саше и его другу Алику, чтобы те не беспокоились. А потом, не тратя времени на столовую, купили по три пирожка и махнули на катере в Инкерман. Там у самого берега стоял полуразобранный старый тральщик. Они вплавь добрались до него и полдня играли там с мальчишками, с которыми Генка был знаком еще в прошлом году.
В сумерках они добрёли до Симферопольской улицы, до двухэтажного дома, где жил с матерью Алик.
Гудели ноги, сосало в желудке, горели от солнца плечи. Но сильней усталости была радость. Потому что все еще только начиналось. Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.
– Полуночники, – сказала тетя Лиза. – Вот я вас…
– Бродяги, – сказал Саша, который играл с Аликом в шахматы. – Засажу под арест на трое суток.
– Но мы же звонили, что не потонули, не потерялись и вообще никуда не пропали, – жалобно сказал Генка.
– Сейчас будут врать, что обедали и ничуточки не хотят есть, – проницательно заметил Алик.
Серёжа хотел возразить, что на такое нахальное вранье они с Генкой не пойдут. Но тут в коридоре длинно и беспорядочно затрезвонил телефон.
– Междугородная! – воскликнул Саша и бросился к двери.
Серёжа слышал, как он торопливо сказал в трубку:
– Слушаю… Да. Что? Да, правильно. Кто? Да, здесь… – И вдруг крикнул в открытую дверь: – Сергей! Это тебя!
– Папа? – тревожно спросил Серёжа.
– Да нет, не папа. Говори…
Серёжа взял трубку и услышал непонятно чей, но знакомый-знакомый голос:
– Ты слушаешь? Это я. Я по порядку, чтобы скорее, а то разговор дорого стоит. Мама с папой уехали, а нам жить целый месяц, а денег мало. Во-первых, у меня есть камера, значит, можно снимать дальше…
– Стоп, – сказал Серёжа. – Это кто?
– Это я, Данилка. Ну, флаг-капитан Вострецов… Ты слушай скорей, а то Юлька ругается, что долго говорю… Во-первых, она подарила мне камеру «Спорт». Хорошо работает, только надо часто батарейки менять. Значит, можно доснимать «Мушкетеров». Андрей Гарц в лагерь не поехал специально, чтоб сниматься.
Серёжа увидел будто наяву растрепанную Данилкину голову, веснушчатый нос и неунывающие глаза. Он замахал в открытую дверь, подзывая Генку. Тонкий Данилкин голосок звенел отчетливо и громко. Сдвинув головы, Серёжа и Генка слушали вдвоем.
– …Во-вторых, Стаська заболел и его привезли из лагеря. Он теперь поправляется, но отец к нему опять прискребается. А Натка в деревне, а какой адрес, я не знаю. Стаська и Нок ночуют у меня. Что делать?
– Елки зеленые! Я откуда знаю? – сказал Серёжа. – Что еще?
– В-третьих, Митька нашел на берегу старую шлюпку. Можно сделать корабль, только надо ее вывезти. Она, конечно, гнилая, но Митька говорит, что можно… Лена сказала, что достанет машину. А пока помещения нет, можно у них во дворе чинить…
– В каком дворе? Какая Лена? – почти взмолился Серёжа.
– Лена из райкома. Она приходила, нас искала… Ей Олег про нас написал. Шлюпка, конечно, старая, но Митька говорит…
В трубке раздался треск, писк, хрипы, короткие гудки.
– Алло! – заорал Серёжа. – Алло, Данилка! Где ты?
И снова прорезался Данилкин голос, еще громче и отчетливей:
– В-четвертых, появился клуб «Легенда». У них тоже фехтование. Звали к себе Митьку и Димку, но они сказали, что фиг. Тогда эта «Легенда» вызвала нас на соревнование. По стрельбе и по рапире…
– Кого нас?
– Ну, нас, «Эспаду»! Что им сказать? Когда вы приедете?
– Когда? – переспросил Серёжа. Не мог же он сказать, что через месяц.
Данилкин голос зазвучал удивительно серьезно. Даже печально:
– Ну, ребят я соберу. А капитаны? Я, Митька да еще Димка. Ты же видишь, сколько всяких дел… Когда вы приедете? Можно завтра?
– Данилка, ты здоров? – спросил Серёжа. – Завтра! За три тысячи километров!
– Самолетом же…
– А знаешь, какие очереди за билетами? Здесь ведь юг!
– Ну, постарайтесь! Ладно? Вы постараетесь? Алло! Ты слышишь?
Серёжа еще слышал Данилку. А тот его – уже нет. Потом Данилкин голос угас, и короткие гудки зазвучали громко и непреклонно.
Очень близко Серёжа увидел Генкино лицо. Кузнечика можно было не спрашивать: в глазах у него была уже дорога. Саша стоял рядом.
– Что? – сказал он. – Заиграли трубачи тревогу?
– Не трубачи, а барабанщики, – отозвался Генка. – Саша… Тут ничего не поделаешь. Только вот как быть с билетами? В кассу не пробьешься… Ну чего ты так смотришь? Да не бойся, мы не выпадем из самолета!
– Не выйдет, друзья, – сказал Саша. – Никуда вы завтра не поедете…
– Саша! – сказал Генка.
Саша серьезно продолжал:
– Билеты не проблема. Говоря по секрету, я могу их забронировать через заводоуправление. Но есть один очень важный вопрос.
– Что? – откликнулся Генка.
– Какой вопрос? – настороженно спросил Серёжа.
– Это не секундная вспышка? Не каприз? Вам очень надо туда? Очень-очень?
– Да, командир. Очень, – ответил Серёжа.
– Очень, – сказал Генка. – И мы будем ждать тебя там. Через месяц. А нам надо завтра.
– Послезавтра, капитаны, – решил Саша. – Я своей командирской властью дарю вам еще один морской день.
…Они прожили у моря целых шесть дней, а завтра их ждал еще один. Длинный день, полный солнца, синих волн и радостных находок. День в удивительном городе, где смешались дома и корабли. А потом…
А потом все опять: «Барабанщики, марш!»