Текст книги "Я был на этой войне"

Автор книги: Вячеслав Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом (такая штучка – кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш. Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню – всем солдатам. Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять сантиметров, а в ширину – три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.

И вот я заметил, что у «обычного зека» на шее висят эти номера. В Чечне много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала, а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими братьями по крови.

Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли. Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.

– А это что, сука? – спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.

– Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, – выл он, плача.

Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок. Пули разворотили ему грудь, испачкав мне брюки кровью. От выстрелов тело дернулось назад, но еще удерживалось веревочками личных номеров, хрустнули шейные позвонки. Казалось, что умершие солдатские души не отпускают убийцу. Продолжая упирать ствол автомата в мертвое тело, я попросил стоявшего рядом солдата:

– Обрежь веревки.

Тот снял с убитого чеченский нож и одним движением обрезал удерживаемый ими труп, тот с глухим стуком упал. Боец протянул мне нож, я покачал головой, и тогда он спрятал его за голенище ботинка. Я распрямился, спрятал в карман личные номера и скомандовал:

– Гранаты к бою, поехали.

И опять прогремели разрывы гранат, и мы ворвались внутрь квартир. Тут уже было пять трупов. Не разбираясь, что к чему, и не обыскивая их, дали для проверки пару очередей. Один «покойник» вдруг ожил и попытался вскинуть автомат – перекрестный огонь из трех автоматов почти разрубил его на части.

И тут с площадки раздался взрыв гранаты и автоматная трескотня. Мы быстро закончили проверку квартиры и выскочили на лестничную площадку. Там вовсю шел бой. Духи с верхних этажей пытались прорваться вниз. Их удерживали трое бойцов, снизу им на помощь подоспели двое солдат, прикрывающих нас от внезапного нападения со стороны подвала. Тут и мы приняли оживленное участие в перестрелке. На узкой площадке мы мешали друг другу. Тут духи начали швырять гранаты. Из-за толчеи на площадке нам некуда было укрыться. Слава Богу, что эти недоумки кидали гранаты сразу, как только срывали кольца. Было время отшвыривать их вниз, на нижние этажи.

Мы тоже не оставались в долгу, двое с колена стреляли из подствольников, а четверо поверх их голов поливали из автоматов, не давая духам подняться. Тем временем у них что-то рвануло – раздался страшный грохот, обвалился потолок в кухне третьего этажа. В образовавшийся проем быстро нырнули пятеро бойцов, и вот уже бой перешел в квартиры на четвертом этаже. Поднявшись, мы начали почти в упор расстреливать духов в спину. Боялись, конечно, своих задуть, но повезло. На четвертом этаже после зачистки осталось лежать двенадцать боевиков. Неплохо, если, согласно Боевому Уставу, на каждого обороняющегося должно приходиться не менее трех-четырех нападающих.

На пятом этаже, кроме двух покойников, нас никто не встретил. Осторожно поднялись на крышу. Никого. Значит, мы первые, и поэтому надо помочь нашим в соседних подъездах, – распределяю людей. Сам выбрал тот, куда пошел Рыжов. Идя по крыше, слышим грохот боя в каждом подъезде.

Осторожно открываем крышку люка, по звуку, бой идет между первым и вторым этажами. Начинаем зачистку с пятого этажа. Из двухкомнатной квартиры доносятся голоса и стрельба, стреляют по улице. Ладно, суки, поехали. Приготовили гранаты, кивок головы, удар ногой по двери, кинули гранаты, спрятались. Разрыв, вперед, вперед, один на лестнице – охранять, поворот налево – очередь в пустой угол, прямо очередь. Боец справа проверил, прострелял правую сторону, мы расстреливаем двух раненых у окна. Рядом с ними валяется гранатомет РПГ-7, хорошая игрушка. Забираем с собой и штук пять оставшихся выстрелов к нему.

Духи внизу, видимо, поняв, что случилось, усилили натиск. Стремятся выбраться из западни, но и наши, сообразив, что подмога рядом, также усилили огонь. Мы спускаемся на четвертый этаж, расстреливаем двери и бросаем гранаты. В двух квартирах обнаруживаем еще пару душманских трупов, не знаю, чья работа, наша или раньше, да и не важно это. Вперед, вперед, вниз, темп, темп, сейчас, ребята, мы поможем.

Боевики попытались прорваться наверх, в надежде смести нас. Не выйдет, кричу:

– Юрка! Не поднимайся, я их тут встречу!

Заслышав топот, кидаемг гранаты и сразу за стену, чтобы осколками не посекло. Один солдат кричит, осколок рикошетом попал в руку. Двое остались оказывать первую помощь, мы с двумя бойцами стреляем из автоматов в непроглядную темень пыли и дыма после взрыва. В ответ не стреляют.

– Слава! Мы поднимаемся! Не стреляй!

– Пошли, парни, потихоньку, может, где какая сука затаилась, – кричу я своим бойцам.

Медленно спускаемся, готовые открыть огонь при малейшем подозрении на движение или шум. На площадке между третьим и четвертым этажами натыкаемся на разорванные трупы наших недавних врагов. На некоторых горит одежда. Ноздри щекочет запах паленого мяса, шерсти, тряпок и еще чего-то страшно вонючего, что вызывает позывы к рвоте. Еле сдерживаюсь. Тут из темноты выныривают рожи солдат, поднимавшихся снизу. Мы радостно обнимаемся, а вот и Юрка. Обнимаемся.

– Жив, чертяка, – не можем насмотреться друг на друга, как любовники после долгой разлуки.

– Дали мы этим звиздюкам просраться. Как вдарили, так и дух вон! – Юрка возбужден. Несмотря на холод, от всех валит пар.

– Я тут одного говнюка поймал. Кричит, что зек, а у самого на шее личные номера болтаются, вот, – я достаю из кармана пригоршню номеров, прячу обратно, – отправил на встречу к своим жертвам.

– Ну и правильно сделал, а тут они хорошо засели, пулемет установили, не подойти, спасибо тебе.

– Ладно, идем на выход, с тебя бутылка, – я достал пачку сигарет, домашние «ТУ-134», снайперские быстро закончились, жаль, хорошие сигареты. – Угощайся, угроза НАТО.

Весело переговариваясь, еще не отошедшие от боя, мы выходим на улицу, следом выводят моего раненого, идет сам, рука перехвачена жгутом, значит, жить будет.

На улице тоже затих бой, видимо, боевики отошли с других позиций, поняв, что и до них доберутся. Завал тоже уже заканчивали разбирать. Со стороны завала приближались солдаты-соседи.

– Слава, смотри, что это у них? – на спинах у приближавшихся солдат были большие баки по типу ранцев, в руках металлические трубы, которые соединялись с ранцами резиновыми шлангами.

– По-моему, это огнеметы. Никогда живьем не видел, но слышал, что некоторые части сняли с НЗ и притащили с собой. Наверное, классная штука.

Тем временем из дома вышли все наши, и пришедшие солдаты под шутки подошли к подвальным окошкам и, кинув предварительно по паре гранат, начали поливать из огнеметов, это действительно оказались огнеметы ранцевого типа. Здорово. Струи толщиной в руку, расширяющиеся по мере удаления, и длиной около десяти метров поливали подвальное помещение. Сразу удушливо запахло сгоревшим бензином и еще чем-то.

– Классная штука, вот нам бы таких, быстро выкурили бы гадов. Командиру надо подсказать, чтобы на «Северном» попросил, коль нас собираются на Минутку кидать, пригодятся, – сказал я, с восхищением наблюдая, как огнеметчики, закончив с зачищенным нами зданием, готовятся вновь прожаривать какой-то другой объект.

– Я слышал, что в Афгане применялся огнеметный танк, но в горах оказался малоэффективным, и его сняли с производства, – сказал Юрка, вскарабкиваясь на нашу БМП.

– Ну и долбодебы, могли бы и подумать, что города тоже придется брать, не все же время в поле и в горах воевать. Москвичи, что с них взять, кроме анализов, и те хреновые будут, – я сплюнул и начал поудобней устраиваться на броне.

– Внимание! Все готовы? – и раздалась команда по колонне: – Вперед! Марш!

Мы тронулись, БМП подо мной резко дернулась, пытаясь сбросить нас назад, но, уцепившись друг за друга и за все выступающие части на броне машин, удержались. Везет все-таки внутренним войскам. У них бронетранспортеры БТР-80, замечательно идет, мягко, быстро, чудесно, а у нас трактора.

Стали проезжать первый блокпост огнеметчиков, опять начали кричать, приветствовать друг друга.

Остаток пути проехали без приключений, хотя были готовы к ним. Вот и пошли первые секреты и блокпосты охраны «Северного». Целый полк охранял аэропорт, а когда пошли слухи, что духи готовят захват его, подкинули еще батальон десантников.

– Закончилась одна битва, сейчас начнется еще одна, более тяжелая и более важная, – сказал я Юрке.

Настроение начало меняться с радостного, что живые добрались, на более мрачное и серьезное, предстоял разговор с представителями командования. Последним не терпелось отправить нас на смерть.

Глава 5

– Независимо от исхода, напьюсь сегодня, – настроение окончательно испортилось, и я со злостью посматривал на охрану «Северного». Те уже успели отмыться и привести форму в порядок, некоторые уже щеголяли в новом, необмятом обмундировании.

Я посмотрел на свои брюки, залитые кровью убитого зека, на свой промасленный, пыльный, грязный, многократно прожженный и пробитый в двух местах осколками бушлат. М-да, если в мирной жизни появиться в таком виде, сразу в милицию попадешь, бич бичом.

– Непременно напьемся, Славян, я, тем более, тебе должен, – у Юрки, напротив, было прекрасное настроение.

– Водку где будешь брать? Из-под топчана? – мы с Рыжовым перед входом в Грозный скинулись и взяли три ящика водки, да я у связистов по старой памяти семь литров спирта обменял на полный камуфляжный костюм. Так что я бы удивился, если бы напарник нашел водку в другом месте.

– А где еще я ее возьму. Духи киоски позакрывали, а наш Военторг дальше «Северного» не выезжает.

– Слушай, возле госпиталя есть точка Военторга, попробуем из-под полы купить пива, а? – Страшно захотелось пива, вот прямо сейчас, я даже представил, как оно прохладной, тугой, вязкой струей вливается в горло и, булькая, прокатывается вниз, тяжело ударяясь о стенки желудка. И пить только из горлышка, не признаю стаканов. Может, это недостаток воспитания, но нравится мне, ничего поделать с собой не могу.

– Это идея. Сейчас, один черт, раненых пока будут сгружать, минут двадцать у нас есть. Вот только будет ли там пиво и хватит ли денег? – сказал он, выгребая из карманов почти не нужные здесь деньги и пересчитывая их.

– У меня тоже есть, – сказал я, вытаскивая из карманов свои мятые бумажки, – и сигарет обязательно надо взять, желательно что-нибудь классное.

– Что, на красивую жизнь потянуло? – Рыжов усмехнулся.

– Потянет тут, когда видишь, как в пятнадцати километрах от тебя люди живут, – я со вздохом обвел глазами расположение «придворного» полка.

– Подожди, сейчас в госпиталь приедем, там что говорить будешь, когда на женщин посмотришь, – Юрка уже откровенно издевался.

Я решил поддержать разговор:

– Или десяток изнасилую, или застрелюсь.

Стали подъезжать к госпиталю, он разместился слева от аэропорта в здании бывшего большого ресторана, по слухам, принадлежавшего ранее кому-то из родственников Дудаева. Стали попадаться медсестры и врачи, в том числе и женщины. Любая женщина на фронте – это богиня. И дело не только в сексуальном голодании. Просто, глядя на женщину, общаясь с ней, не так быстро грубеешь, ниточка, связывающая тебя с нормальным миром, не так быстро рвется, а у нас в бригаде нет женщин. И поэтому, может, так и тянуло всех к женщинам. Первое желание, естественно, это чисто сексуальное влечение, и почему с нами не ездят передвижные бордели? Вот раньше были войны! Позиционные, неторопливые. Уважали противника. Чудесная кухня, передвижные бардаки, шампанское, белые рубашки. Времена изменились, и, на мой взгляд, не в лучшую сторону. Зато сейчас медицина на высоте. Пока никто из доставленных сюда раненых не умер.

– Приехали! – комбриг первым спрыгнул с БМП.

Следом последовали все, разминая затекшие ноги и растирая озябшие задницы. Подскочили врачи и санитары, началась выгрузка раненых и убитых. Последних здесь или в Моздоке положат в деревянные гробы, затем гробы в цинковые ящики, ящики запаяют, сделают обрешетку, чтобы было удобней переносить и не перепутать, где верх, а где низ, и отправят «груз-200» родителям с уведомлением и благодарностями за прекрасное воспитание сына. Вот так-то и все. Прогремит над его могилой залп из автоматов холостыми патронами. Стрелять будут либо молодые курсанты, либо молодые солдаты. И те и другие – потенциальные кандидаты на такие же «пышные» похороны в ближайшее время. Бог войны требует новых жертв, и противоборствующие стороны их в достатке поставляют.

Затем родителям или вдове выдадут деньги за погибшего – десятилетнее денежное довольствие, аж пять миллионов рублей, в течение полугода будут их навещать, а потом, как водится, забудут. И когда мать или вдова придут за помощью к властям (не имеет значения, в военкомат или районную администрацию), вначале от нее вежливо отделаются отговорками, а затем сообщат, что ни средств, ни возможностей помочь ей нет. А если она будет настойчивой, скажут – вашего сына (мужа) мы не посылали на войну. Идите просите и разбирайтесь с теми, кто его послал, а к нам можете не приходить, потому что те, кто посылал на смерть, забыли выделить деньги вам на пенсию за потерю кормильца, а также на ремонт крыши, проведение телефона и т. д. И можешь, читатель, жаловаться, толку, поверь, не будет. Власть имущие про тебя будут говорить: «А, это та, у которой(-го) погиб сын (муж)». И будет это сказано с таким чувством пренебрежения, что независимо от возраста и состояния здоровья зарыдаешь ты, читатель, и бросишься на выход, и уже никогда не придешь сюда, даже когда в Новый год или к 23 февраля выделят смехотворную сумму на подарок. Вот и подумай, стоит ли отправлять сына на кровавую бойню ради какого-то больного Верховного Главнокомандующего. Крепко подумай. На момент войны в Чечне у него внук был призывного возраста, но почему-то я даже на экскурсии его там не наблюдал.

Тем временем раненых сгружали и относили внутрь госпиталя. Мы прошли следом, на нас ровным счетом никто не обращал внимания. Мы с Рыжовым пялились и даже не пытались заигрывать с женщинами-медиками, они и без нас были давным-давно поделены и распределены. Да и внешний вид наш не внушал доверия. Мы искали полуподпольную точку Военторга или хотя бы местного жулика, который втихаря торговал бы спиртным и сигаретами. История мировых войн показывает, что всегда найдутся мелкие жулики, которые заработают копейку, перепродавая мелкий дефицит. Ничего особенно противозаконного, и, с другой стороны, они делают благо, поставляя на фронт мелкие радости из нормальной жизни, которых лишены люди. Были бы только деньги. Для кого война, а для кого мать родна. Может, так и надо? Нет, не смогу, воспитание и мой небогатый жизненный опыт не позволят сделать это.

И поэтому, шатаясь по госпиталю, мы спрашивали солдат, где есть пиво и сигареты. Но так как здесь был эвакуационный госпиталь и солдаты больше суток, как правило, не задерживались, то никто толком не знал. Тут мы увидели солдата, но с харей больше, чем у нас с Юркой вместе взятых. Тот был в новом камуфляже и, стоя у открытой форточки, с наслаждением курил, пуская дым вверх. Рожа его выражала самодовольство и сытость, казалось, происходящее вокруг его не касалось. На раненого он никак не был похож.

Я толкнул Юрку в бок, когда он откровенно разглядывал какую-то медсестру, спешащую по своим делам и имевшую несчастье пройти мимо. Судя по выражению Юркиной голодной морды, он ее уже минимум раз десять изнасиловал и собирался это дело продолжить.

– Хватит насиловать женщин, мы здесь с тобой с миротворческой миссией. Глянь лучше на эту картинку, – я показал воина-богатыря, – по-моему, его телом можно десяток амбразур закрыть сразу. Кажется, что он олицетворяет всю мощь вооруженных сил России. Как ты считаешь, Юра?

Говорил я нарочно громко, чтобы боец нас услышал. Юрка понял мой замысел и подхватил игру.

– Да, мужик, ты прав. Нам бы его в разведку, вместо живого щита, а еще лучше – в штурмовую группу, или раненых на себе вытаскивать.

Боец лениво скосил на нас глаза и даже не повернулся. На нас, как на многих офицерах, не было погон и звездочек, указывающих звание, а то у снайперов есть дурная привычка выбивать в первую очередь офицеров. Прямо какая-то тотальная ненависть у них к нам. Что ж, у каждого свои комплексы, а тут комплекс профессиональный, к тому же неплохо оплачиваемый.

– Сынок, – вежливо-вкрадчиво начал Юрка, – как ты думаешь, если мы тебя пригласим к себе в бригаду на экскурсию, чтобы ты, сучонок, посмотрел на войну, а то ведь, пидор, приедешь с войны с железкой, а войны толком и не видел.

Все это Юрка говорил тихим голосом, так что проходящие мимо врачи не обращали на нас никакого внимания. Стоят вояки, беседуют тихо-мирно, без шума и крика.

– Да пошел ты на хрен, – пробормотал боец лениво, не поворачивая головы, и столько в его голосе было презрения, что не по себе стало. Мгновенно проснулась злость. По себе знаю, что в такие моменты я плохо контролирую себя, много могу глупостей наделать, но осмысление приходит потом.

– Ну-ка, повернись, гнида, когда к тебе боевой офицер обращается, и немедленно попроси прощения, – я тоже старался говорить спокойным голосом, но слова клокотали в горле. Меня никогда никто из солдат не смел оскорблять, в каком бы состоянии они ни находились. Будучи сопливым лейтенантом, приходилось успокаивать пьяный караул. А тут тыловая вошь смеет двух офицеров оскорблять.

Жирный хорек повернулся и опять насмешливо уставился на нас, не говоря ни слова и всем своим видом издеваясь над нами. Я и Юрка поняли, что убеждать словами это животное бесполезно, надо действовать. Рядом находился закуток, где хранился хозяйственный инвентарь. Мы, не сговариваясь, быстро взяли юношу под ручки и впихнули его в темную душную каморку. Я мгновенно схватил его за горло, чтобы тот не заорал, а Юрка упер ствол своего автомата ему в пах и надавил. Даже при недостаточном освещении было видно, как тот побледнел. Глаза готовы были вывалиться из орбит и крик рвался из горла, но я сдерживал его, сжимая сильнее горло, позволяя ему только дышать. Я наклонился к уху и прошептал:

– Сейчас я отпущу немного горло, если ты, подонок, обещаешь спокойно, тихо принести нам извинения. И еще пива и сигарет, уверен, что есть. Если согласен – моргни, если отказываешься, то я тебя душу, а мой приятель отстреливает тебе яйца. Разбираться никто не будет, спишут на боевые потери. Если вздумаешь выкинуть какой-нибудь другой фокус, то история повторится. Смятое горло и отстреленные яйца, а также мы можем тебя погрузить в машину и обменять у духов на ящик пива и блок сигарет. Кстати, урод, мы тебе самому предлагаем сделать такой обмен. Понял, уребище? – я чуть посильней сдавил горло, а Юрка нажал на автомат.

Солдат заморгал глазами, как мотылек крылышками у лампочки:

– Извините меня, пожалуйста, товарищи офицеры, я обознался, я больше не буду, честное слово, не буду, – из глаз его покатились слезы, но жирное горлышко его я не отпускал.

– А вторая часть выступления? – спросил Юрка, намекая на пиво и сигареты.

– Да-да, сейчас, – боец засуетился, начал шарить у себя за головой в каких-то ведрах и вытащил на свет божий упаковку пива «Holsten» и блок «LM». По-нашему – «любовь мента».

Мы отпустили поганца, я снисходительно похлопал его по щеке, вытащил из кармана смятые пять тысяч рублей и сунул в карман хныкающему бойцу:

– Никогда не хами, юноша, и, может, тогда останешься жить, а это деньги тебе за товар, чтобы не говорил, что мы бандиты. Кстати, одолжи нам пару сумочек, чтобы спокойно вынести наши покупки.

Боец отвернулся и опять в полутьме зашарил по ведрам. Хороший у него тут тайничок, в ведрах звякнуло что-то металлическое, по звуку похоже на пистолет. Неужели будет дурить пацан? Я поднял свой автомат и упер ствол в основание черепа, там, где он стыкуется с позвоночником, и нажал – есть там болевая точка. Если быстро и сильно туда ударить, то человек падает без сознания. Юрка мгновенно упер ствол своего автомата в позвоночник в районе почек.

– Сынок, не дури, – я опять сделал елейный голос, – или ты, ублюдок, решил помереть героем, тогда валяй.

Левой рукой я вытащил из ножен узкий трофейный стилет и приложил к его горлу, слегка нажал, холодная сталь у горла подействовала почему-то лучше автомата. Интересно, почему? Снова звякнуло металлическое, видимо, он бросил пистолет обратно в ведро. Убрав стилет от горла, я рывком развернул бойца к себе и опять упер автомат ему под подбородок. Боец поднял руки вверх, в левой руке он зажал чехол от спецаппаратуры. Я левой рукой пошарил у него за головой и наткнулся на пистолет. Вытащил его. Е-мое! Пистолет с глушителем – ПБС.[8]8
  прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы


[Закрыть] Здорово. Упер у какого-нибудь раненого разведчика или спецназовца. Я ударил рукояткой пистолета в переносицу бойца, туда, где нос соединяется со лбом. Тот беззвучно начал опускаться вниз. Мы опустили его на пол и, забрав сумки, погрузив в них пиво и сигареты, вышли.

На улице уже заканчивалась выгрузка, и комбриг собирал офицеров своего штаба, чтобы идти на совещание к руководству группировкой. Мы кинули сумки в свою БМПшку, наказав механику, что если уведут сумки, то мы его кастрируем и оставим здесь, в госпитале. Боец понятливо кивнул головой, продолжая раздевать глазами проходящих мимо женщин. Идя за командиром, мы неторопливо затягивались хорошими сигаретами и обсуждали аргументы, которые будем выдвигать против штурма в лоб долбаной Минутки.

– Давай так: авиация, артиллерия, танки, реактивная артиллерия, а потом уже, когда все раздолбят, заходит «махра», а? – спросил Юрка, с наслаждением затягиваясь и осматривая почти мирную жизнь вокруг.

– А еще лучше бомбы с напалмом, чтобы все горело вокруг, и включить погромче веселую музыку, чтобы духи веселее Аллаху душу отдавали, – я испытывал умиротворение, а от сигареты и от спокойной обстановки – почти сексуальное удовлетворение. Как мало, черт побери, человеку надо. Хорошая сигарета, мирная атмосфера, женщины вокруг.

Тут мы увидели знакомого офицера, вместе штурмовали «Северный», а потом его полк оставили для охраны аэродрома, везет же людям.

– Юра, Слава, живы, вот здорово! Наслышаны о ваших подвигах. И про Карпова тоже наслышаны. Здесь сначала думали, что это вы его грохнули, но потом все выяснили, сам дурак. Представили его к Ордену мужества.

– Прямо так и думали, что мы со Славкой и грохнули это московское уребище?

– Да нет, тут все знают, что он большой гнус.

Мы с Юркой заржали во весь голос:

– Саша, мы видели его в первый раз и такую же кличку ему дали. Гнус – он и есть гнус. Ты лучше расскажи, какие виды на Минутку и на нас.

– Мужики, морпех и десантники попытались с ходу взять эту гребаную Минутку, потеряли человек тридцать и откатились. И вот теперь хотят вас кинуть.

– Да пошли они на хрен!

– Там еще этот сраный миротворец сидит. По радио выходит к нам с обращениями. Слушайте анекдот про него. Сидит этот миротворец по правам человека в бункере у Дудаева со своей делегацией, а про них и забыли, не кормят, не поят. Думают, что делать дальше. Тут он и предлагает: «Давайте примем ислам!». У него спрашивают: «А что, поможет?» – «Нет. Но из обрезков можно сварить суп!» – Сашка довольно заржал.

Мы плюнули и от его сообщений, и от анекдота, и тоже улыбнулись.

– Мужики, я здесь комендантом устроился, заходите. А сейчас, извините, спешу, в госпитале кто-то бойцу голову проломил.

Присвистнув от удивления, что Сашка получил такую должность, мы пошли догонять наших. За бойца мы не беспокоились. Башка у него целая, я за это ручаюсь, а что из носа кровь идет, так это в темноте споткнулся. Разве у нас в армии кто-нибудь посмеет ударить такого гарного хлопца? Нет, конечно, а пока без сознания валялся, вот и привиделись ему офицеры. С его избыточным весом и повышенным давлением еще не такая чепуха может показаться. На диету, товарищи врачи, посадите его. А еще лучше, подарите его на неделю нам. Не узнаете хлопчика.

Навстречу нам вышел какой-то офицер и сказал, что генерал Ролин сейчас занят и освободится через десять-пятнадцать минут. Они-де разговаривают с министром обороны. Ладно, пусть говорит. Один хрен, ничего толкового не наговорит. Комбриг пошел звонить в бригаду, чтобы узнать последние новости.

Тут мы заметили, что Сашка возвращается, и окликнули его:

– Саша, ну как боец?

– Несет какую-то чушь, что два офицера его избили. У самого штаны мокрые, обоссался, пока без сознания был. И приметы, – тут он на нас подозрительно посмотрел, – ну, на вас похожи.

– Сашок, неужели ты думаешь, что мы способны избить солдата? Я лично сразу хватаю за горло, – начал я.

– А я отстреливаю яйца, ты же нас знаешь, – подхватил Юрка.

Мы с обиженным выражением лица уставились на Сашку Холина, как бы требуя, чтобы тот снял с нас всякие подозрения.

– Вот вас-то я как раз и знаю, отморозки несчастные. Насмотрелся. Ни себя, ни других не пожалеете. Так это вы бойца ухайдакали?

– Саша, – вновь начал я задушевным голосом, полуобнимая его за плечи, – дорогой ты наш человек, объясни нам, по твоим словам – двум отморозкам, чего это ради ты помчался в госпиталь? Милосердия и сострадания мы в тебе никогда не замечали. Даже когда привезли наших раненых, ты, видимо, был так сильно занят, что забыл встретить своих друзей.

– Которые, между прочим, пришли к тебе на выручку, когда духи загнали тебя с бойцами на край летного поля, – продолжил Юрка, – и, неудобно напоминать, клялся всеми святыми, что не забудешь своих спасителей.

– А сейчас, отец родной, ты хочешь сдать своих благодетелей как стеклотару, – снова вступил я. – Мы же никому не говорим, что твой подручный по спекулятивным ценам сбывал спертое, пардон – сэкономленное тобой имущество, да еще, сука, пытался запугать нас пистолем. Так как, Александр? Сдается мне, что твой боец просто ударился башкой обо что-то.

– За что вы его?

– Меня на хрен послал, причем так откровенно, и не извинился, прикидываешь, Саша?

– Ну, я ему задам, засранцу.

– Саша, так как мы нашли общий язык, предлагаем тебе оказать нам гуманитарную помощь.

– Так вы и так уже набрали.

– Ложь, поклеп и навет, – с пафосом произнес Юрий, – мы не украли, а купили за пять долларов. Или пять тысяч рублей. Темно было, а доллары и рубли лежат в одном кармане. Правда, Слава?

– Истинная правда, сам расплачивался. Но сдается мне, что твой хренов помощничек пытается утаить от тебя часть незаконно заработанной выручки. И купили мы у него всего-то упаковочку пива, ма-а-а-ленькие такие баночки, и блок «ментовской любви», а ты не хочешь нас снарядить в путь-дорожку по полной программе.

– Представляешь, – Юра тоже вошел в раж, – убьют нас, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, а ты будешь переживать, что не дал нам трех палок хорошей колбасы, водки московского завода «Кристалл», пары бутылочек хорошего коньячку, ну, сыра, конечно, и еще там по мелочи. И мы будем являться тебе по ночам, и будем протягивать к тебе руки и говорить, – тут мы как вампиры стали протягивать к нему руки: – «Зажал хавчик, гад!»

– Да, Саша, – вмешался я, – без пары упаковок пива и хороших сигарет я уже точно не сдохну, но к пиву неплохо бы добавить рыбки сушеной, а еще…

– Хватит, придурки. Дайте, тетенька, воды напиться, а то так есть хочется, и переночевать негде, – передразнил нас Саша. – Если бы вы мне жизнь не спасли, то сидели бы уже в комендатуре на казенных харчах.

– Так я тогда во время боя и говорю Славке: «Смотри, Слава, какой хороший капитан погибает. Давай его спасем, а он, когда станет комендантом, будет нас до окончания войны кормить». Слава, это правда?

– Чтоб я сдох, правда. Юра, а было бы неплохо недельку-другую половить вшей в комендатуре, а? Трехразовое питание, чистое белье, можно раздеваться, баня! – я мечтательно закрыл глаза и потянулся до хруста в суставах. – Кайф! Саша, а может, ты сдашь нас, а твой пидор через две недели изменит свои показания, мол, обознался, и нас выпустят, а там, глядишь, и война закончится. Подумай, Саша? Я тебе коньяк поставлю.

– Нет, вы точно идиоты. Недаром вашу бригаду духи называют «собаками», загрызете, с ума сведете кого угодно.

– Мы сейчас пойдем к командующему, послушаем, как он будет нас агитировать идти на Минутку. Так вот, я, Слава, думаю предложить, чтобы он этот свой полчок с охраны аэропорта снял и на Минутку кинул, а нас на его место. А после Минутки, когда вы ее возьмете, и мы можем дальше воевать. Как, Саш? Кстати, ты здесь всех девочек перепробовал?

– Нет, они здесь все поделены, так что в чужой огород не суйся.

– Так поделись на пару дней, мы ее потом привезем, не жадничай!

– Придурки, чистой воды придурки.

Из штаба показался порученец, который позвал нашу группу штабных офицеров к командующему.

– Саша, мы минут сорок будем у командующего, ты гуманитарную помощь не забудь, а то будем по ночам являться. А своему нукеру передай, что если будет хамить или звиздеть в наш адрес что-нибудь, то легким испугом не отделается. Жди, и мы вернемся. Только очень жди, – перефразировал я слова известного стихотворения на прощание. – И пива, родной, еще пива не забудь, а остальное – это уже обязательно.

Юрка, дурачась, послал Сашке воздушный поцелуй.

– До встречи, дорогой! Жди в гости!

Сашка плюнул в сторону, показывая свое отношение к нашему дуракавалянию. Проходящие мимо солдаты с удивлением смотрели на сцену нашего прощания.