Текст книги "Василий Шуйский"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Отложенная казнь

Князь Василий Шуйский попал в самое двусмысленное положение. Никто его, конечно, не мог бы заподозрить в симпатиях к Годуновым, но ему нельзя было простить и того, что он уже неоднократно свидетельствовал о смерти царевича Дмитрия, начиная с того самого мая 1591 года, когда в Угличе случилось непоправимое несчастье. Боярин Шуйский помогал разоблачать расстригу Григория Отрепьева при царе Борисе Годунове, он нанес жестокое поражение самозванцу при селе Добрыничах в Комарицкой волости. В столице тоже еще не должны были забыть речи князя Василия Ивановича Шуйского, поддержавшего сына Бориса Годунова, а не «сына» Ивана Грозного…

При въезде царя Дмитрия Ивановича в Москву все, конечно же, со вниманием смотрели на будущего самодержца. Кого увидел боярин князь Василий Иванович Шуйский? Не узнал ли он, подобно другим, Григория Отрепьева? По словам летописца, узнавшие «растригу» «не можаху что соделати кроме рыдания и слез». История сохранила и имена тех, кто речами обличения встретил самозванца. Об этом написал келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын в своем знаменитом «Сказании» (цитировавшееся выше «Иное сказание» было написано и получило свое название как еще один, «иной», вариант исторического повествования о Смуте, отличный от сочинения Авраамия Палицына): «Мученицы же новии явлынеся тогда дворянин Петр Тургенев, да Федор Колачник: без боязни бо того обличивше, им же по многих муках главы отсекоша среди царьствующего града Москвы» [162]162
  Там же. С. 67; Сказание Авраамия Палицына // РИБ. Т. 13. Стб. 492–493.


[Закрыть]. Однако москвичи, предвкушая радость новых коронационных торжеств, не восприняли предупреждений, «ни во что же вмениша» эти казни.

Не менее, чем на царя, все смотрели на его ближайших бояр, пытаясь понять, действительно ли у них на глазах происходит чудо возвращения «прирожденного» царевича. Самозванец придумал тонкий ход, чтобы обезопасить себя от их возможной нелояльности. Когда он въезжал в Москву, то посадил к себе в карету руководителя Боярской думы боярина князя Федора Ивановича Мстиславского и боярина князя Василия Ивановича Шуйского. Так, окруженный первейшими князьями крови, оказывая им почет своим приглашением, он одновременно держал под присмотром бывших главных воевод рати Бориса Годунова.

Истинность царя Дмитрия Ивановича лучше всего могла быть подтверждена или опровергнута царевыми боярами. На этот счет по Москве ходили разные слухи. Жертвой одного из откровенных разговоров, подслушанных соглядатаем, стал боярин князь Василий Шуйский. Царю Дмитрию Ивановичу быстро пришлось столкнуться с тем, что за видимостью покорности может скрываться измена. Слишком уж неприятным было раболепие, с которым встречали «истинное солнышко наше», настоящего царевича, поэтому кому-то из тех, кто подходил с поздравлениями к Шуйскому (говорят, что это был известный зодчий и строитель Смоленской крепости Федор Конь), боярин якобы высказал то, что думал на самом деле: «Черт это, а не настоящий царевич; вы сами знаете, что настоящего царевича Борис Годунов приказал убить. Не царевич это, но расстрига и изменник наш» [163]163
  Записки Станислава Немоевского… С. 115.


[Закрыть]. Конечно, слова эти, даже если они действительно были произнесены, прошли через многократную передачу и не могут быть восприняты как протокольная запись сказанного боярином. Однако можно обратить внимание на совпадение акцентов в разговоре Шуйского со своим торговым агентом и речами несчастного Федора Калачника, кричавшего собравшейся на казнь толпе: «Се прияли образ антихристов, и поклонистеся посланному от сатаны». Пришествие «царевича» из ниоткуда явно смущало жителей Москвы, и боярин князь Василий Иванович Шуйский имел неосторожность подтвердить их опасения.

«Дело Шуйского» – один из самых темных сюжетов, связанных с воцарением Дмитрия. Многие его детали по-прежнему остаются неясными: слишком уж непохоже на Шуйского, чтобы он потерял присущую ему осторожность. На самом деле причиной расправы, видимо, стал тайный донос царю Дмитрию, о котором позднее писал коронный подстолий Станислав Немоевский. Он находился в ссылке вместе с доверенным человеком Лжедмитрия, его секретарем Станиславом Слоньским, от которого и знал обстоятельства «дела Шуйского». Роковую для князя Василия Ивановича «записочку» в руки Дмитрию передал именно Станислав Слоньский, который, правда, не знал ее содержания. Если секретарь Дмитрия не лукавил и действительно не распечатывал документ, то это значит, что он принял его от кого-то, кому безусловно доверял. Кто был тот человек, который осуществил интригу против князя Василия Шуйского, ныне остается только догадываться.

В первые дни своего царствования царь Дмитрий Иванович еще стремился демонстрировать то, что он никому не будет мстить за прежние службы Борису Годунову. «Дело Шуйского» в любом случае выглядело бы как месть, поэтому царю оказалось выгоднее добиться лояльности князей Шуйских, в то время как другие бояре были не прочь устранить вечных конкурентов руками самозванца. Показательно, что царь Дмитрий не стал ни с кем советоваться, созвав для решения участи боярина князя Василия Ивановича Шуйского подобие земского собора. Во всяком случае, новый царь не побоялся придать широкую огласку всему делу и именно совместному заседанию освященного собора и Боярской думы предложил решить участь братьев князей Шуйских [164]164
  См.: Ульяновский В. И.Россия в начале Смуты: очерки социально-политической истории и источниковедения. Киев, 1993. Ч. 1. С. 167–177.


[Закрыть]. Князя Василия Ивановича Шуйского даже не арестовывали. Он вместе с другими членами Думы приехал в Кремль, не зная, что будет решаться его судьба и что он окажется так близок к смерти.

В речи на соборе царь Дмитрий выступал как продолжатель «лествицы» князей московского царствующего дома, обвиняя весь род Шуйских в измене: «Припоминаю, как эта семья всегда была изменническою по отношению к моему дому; как еще при отце моем, Иване Васильевиче, она делала усилия искоренить мой дом, желая самим сделаться господами нашего наследственного государства, разделивши его между собою». Царь переходил в наступление и осуждал желание самих Шуйских искать царства («задумали идти путем изменника нашего Бориса»). О самом главном вопросе – о своей «прирожденное™» – царь Дмитрий говорил вскользь, приводя дополнительные доводы в пользу измены всех трех братьев князей Василия, Дмитрия и Ивана Ивановичей Шуйских: «Не меньшая вина, что меня, вашего прирожденного государя, изменником и неправым наследником (царевичем) вашим представлял Василий перед теми, которых следует понимать такими же изменниками, как он сам; но еще в пути, едучи сюда, после только что принесенной присяги в верности и повиновении, они все трое подстерегали, как бы нас, заставши врасплох, в покое убить, на что имеются несомненные доводы. Почему, хотя и в мощи нашей есть, но мы не желаем быть судьей в собственном деле, требуем от вас и желаем слышать ваше мнение, как таким людям следует заплатить» [165]165
  См.: Записки Станислава Немоевского… С. 115–116.


[Закрыть].

Однако никаких доказательств вины князьям Шуйским предъявить не смогли. Впрочем, этого и не требовалось еще со времен Ивана Грозного, казнившего бояр по своему усмотрению. Пример князей Шуйских должен был показать, как новый царь собирался расправляться с изменниками. Но Лжедмитрий неожиданно доверил боярам самим решить судьбу рода Шуйских на соборном заседании. И боярин князь Василий Иванович Шуйский быстрее остальных членов Думы сумел приспособиться к этим правилам игры. Он стал каяться в произнесенных словах перед царем, освященным собором и Боярской думой: «Виноват я тебе, великий князь Дмитрий Иванович, царь-государь всея Руси, – я говорил, но смилосердись надо мною, прости глупость мою, и ты, святейший патриарх всея Руси, ты, преосвященный митрополит, вы, владыки-богомольцы, и все князья и думные бояре, сжальтесь надо мною, страдником, предстаньте за меня, несчастного, который оскорбил не только своего государя, но в особе его Бога всемогущего» [166]166
  Там же. С. 116.


[Закрыть].

Мольба князя Василия Ивановича о предстательстве поначалу была тщетной. В источниках сохранились сведения, что за него якобы просила мать царя Дмитрия – инокиня Марфа. Но этого не могло быть: царица в тот момент еще не успела вернуться в Москву. Даже польским секретарям приписывалось заступничество за Шуйских. Боярская же дума, напротив, выдала князей Шуйских на расправу царю. Автор «Нового летописца» писал, что «на том же соборе ни власти, ни из бояр, ни ис простых людей нихто же им пособствующе, все на них же кричаху» [167]167
  Новый летописец. С. 67.


[Закрыть]. Дело дошло до плахи. Подобно тому, как Борис Годунов наносил удары по старшему в роде, так и царь Дмитрий решил наказать первого из братьев Шуйских. Все понимали последствия такой политической казни в самом начале царствования Дмитрия, и это был тот шанс, которым воспользовался боярин князь Василий Иванович. Стоя на площади в окружении палачей, с обнаженной шеей, он и на пороге гибели продолжал убеждать о помиловании… но не ради себя, а ради славы того государя, в подлинности которого он теперь клялся: «монархи милосердием приобретают себе любовь подданных», пусть все скажут, что Господь дал «не только справедливого, но и милосердного государя». Да, такие разговоры были нужнее новому царю, чем голова его первого боярина. Сама казнь была назначена, по сведениям иезуитов из свиты царя Дмитрия, на 10 июля 1605 года по григорианскому календарю или 30 июня по юлианскому, принятому в России. В этот воскресный день на свой престол вступал новый патриарх Игнатий, и совсем негоже было омрачать громкой казнью такое событие.

«Подлинный сфинкс тогдашней Москвы», по выражению о. Павла Пирлинга, сумел устоять и на этот раз, избежав казни в самый последний момент [168]168
  См.: о. Павел Пирлинг.Димитрий Самозванец. М., 1912. С. 212–213; Скрынников Р. Г.Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII в. Л., 1985. С. 304–316.


[Закрыть]. Конечно, Шуйских постигла опала, они были лишены имущества и удалены из Москвы, но это не сравнимо с теми последствиями, которые могли бы случиться в результате физического устранения старшего князя из суздальской ветви Рюриковичей. Прекратив всякие надежды на то, что боярин князь Василий Иванович Шуйский может разоблачить царя Дмитрия Ивановича, самозванец достиг цели. Царь выбрал милость, а не грозу в отношении бояр. Но руку сына Грозного царя они тоже должны были почувствовать. В этом устрашении Боярской думы и в расправе с кланом князей-Рюриковичей, претендовавших на московский престол по одному праву рождения, и состоял главный итог их дела.

Отправив братьев Шуйских в ссылку в Галич (туда же, где они уже однажды пережили опалу в начале царствования Федора Ивановича), царь Дмитрий Иванович сделал следующий беспроигрышный ход, чтобы компенсировать отсутствие суздальских князей в Думе. Он приблизил к себе молодого князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Тому едва исполнилось 17 лет, и он только вступил в службу в конце царствования Бориса Годунова. Единственное упоминание его имени в разрядных книгах относится к приему кизылбашского посла Лачин-бека 4 сентября 1603 года, на который пригласили когда-то бояр князей Василия и Дмитрия Ивановичей Шуйских. Их молодой родственник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский был стольником и «в большой стол смотрел» [169]169
  Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 4. Ч. 2. С. 64.


[Закрыть]. В 1604 году, когда собирали войско для борьбы с самозванцем, его еще продолжали считать недорослем, поэтому князь Михаил Васильевич выставил вместо себя на службу даточных людей. С огромных владений его отца боярина князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского, перешедших по наследству к сыну, полагалось снарядить в войско целых 56 человек [170]170
  См.: Боярские списки последней четверти XVI – начала XVII в. и Роспись русского войска… Ч. 2. С. 44.


[Закрыть]. В любом случае то, что князь Михаил Скопин-Шуйский не успел лично поучаствовать в боях с армией «царевича Дмитрия», сказалось на отношении к нему уже царя Дмитрия. Воцарившийся «наследник» царя Ивана Грозного внес изменения в чины русского двора и по образцу Речи Посполитой сделал князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского своим «мечником». Все это обещало то, что князья Скопины-Шуйские, и так имевшие генеалогическое преимущество в суздальском доме, получат предпочтение и при дворе царя Дмитрия. Тем более, что молодой двор и молодые забавы явно больше привлекали царя Дмитрия Ивановича, сразу показавшего, что он презирает погрязших в старых счетах бояр Бориса Годунова.

Встреча Марины Мнишек

Что бы ни планировал сделать царь Дмитрий во время своего короткого царствования, – у него было главное дело, которое занимало русского самодержца больше всего остального: он стремился получить в жены Марину Мнишек, дочь сандомирского воеводы и сенатора Речи Посполитой Юрия Мнишка [171]171
  См. подробнее: Козляков В. Н.Марина Мнишек. М., 2005 (серия «ЖЗЛ»); Лаврентьев А. В.Царевич – царь – цесарь. Лжедмитрий I, его государственные печати, наградные знаки и медали. 1604–1606. СПб., 2001; Ульяновский В.Смутное время. М., 2006.


[Закрыть]. Когда в сентябре 1605 года Боярская дума вступила в переписку с отцом царской невесты (неслыханное дело!), на любезное письмо Юрия Мнишка отвечали два боярина – князь Федор Иванович Мстиславский и князь Иван Михайлович Воротынский. Помимо всего прочего, это означало, что князья Шуйские в тот момент все еще находились в опале. Их же место понемногу занимали другие, в том числе возвращавшиеся из годуновских ссылок Романовы и Нагие.

В ноябре 1605 года состоялось заочное обручение царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек через русского посла Афанасия Власьева. Этот обряд обручения через уполномоченного, допускаемый католической церковью, не имел никакого смысла для подданных царя Дмитрия Ивановича в Московском государстве. Но для самого Дмитрия это был важный рубеж и еще один шаг к мечте сделаться первым русским императором, возглавляющим крестовый поход против Турции. А там, может быть, и… королем Речи Посполитой. Во всяком случае, слухи о подобных разговорах дошли аж до Сигизмунда III и навсегда отвратили его от дальнейшей поддержки оказавшегося неблагодарным «московского господарчика».

В Москве с конца 1605 года стали ожидать приезда царской невесты из Речи Посполитой, и на радостях царь Дмитрий Иванович простил князей Шуйских, вернув их из опалы. Однако сами они вовсе не простили его. Наученные горьким опытом отложенной казни князя Василия Ивановича, Шуйские начали действовать тайно. Много позднее гетман Станислав Жолкевский в своих записках о «Московской войне» обмолвился, что гонец Лжедмитрия I Иван Безобразов имел доверительное поручение к литовскому канцлеру Льву Сапеге от князей Шуйских и Голицыных. Он должен был устно передать в Литву, «что они думают, каким бы образом свергнуть его (самозванца. – В. К.), желая уж лучше вести дело так, чтобы в этом государстве царствовал королевич Владислав» [172]172
  Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. СПб., 1871. С. 10.


[Закрыть]. Если это действительно так, то князья Шуйские и князья Голицыны, почувствовавшие, видимо, себя обойденными при дворе царя Дмитрия и не вознагражденными за свое предательство под Кромами, очень сильно рисковали. Впрочем, с гонцом Иваном Романовичем Безобразовым, носившим прозвище Осечка и бывшим в Кракове с 4 по 12 января 1606 года [173]173
  См.: Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время (7113–7121 гг.). С. 7; Дневник Марины Мнишек. С. 34.


[Закрыть], такая «осечка» и вышла. Никаких реальных следствий, кроме еще большей настороженности короля Сигизмунда III в делах с Московским государством, это обращение не имело, а потом оно и вовсе потеряло актуальность для князей Шуйских. Правда, усмешка истории состояла в том, что после царя Василия Шуйского на русский престол будет избран именно польский королевич Владислав…

В самом начале 1606 года князь Василий Иванович Шуйский только подбирался к трону. Царь Дмитрий Иванович был занят собою и своими императорскими планами и не очень обращал внимание на доходившие слухи о заговорах и умыслах на его жизнь. Он действительно простил князей Шуйских, а младшему брату – князю Ивану Ивановичу Шуйскому – даже вернул боярский чин, отобранный у него Борисом Годуновым. По росписи полков Украинного разряда, составленной 1 марта 1606 года, боярин князь Иван Иванович Шуйский назначался первым воеводой Большого полка в Туле (по другим разрядам – в Мценске). Еще более высокое назначение ожидало старших братьев, князей Василия и Дмитрия Ивановичей Шуйских, назначенных первыми воеводами серпуховского «берегового разряда» в полку правой руки в Алексине и передовом в Калуге [174]174
  Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время… С. 7, 79–80.


[Закрыть].

Устраивая свадьбу, царь Дмитрий не забывал и о своих боярах. Глава его иноземной охраны французский капитан Жак Маржерет писал, что «он разрешил жениться всем тем, кто при Борисе не смел жениться: так, Мстиславский женился на двоюродной сестре матери сказанного императора Дмитрия, который два дня подряд присутствовал на свадьбе. Василий Шуйский, будучи снова призван и в столь же великой милости, как прежде, имел уже невесту в одном из сказанных домов, его свадьба должна была праздноваться через месяц после свадьбы императора. Словом, только и слышно было о свадьбах и радости ко всеобщему удовольствию, ибо он давал им понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем» [175]175
  Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. М., 1982. С. 198.


[Закрыть]. Кто была избранница князя Василия Ивановича Шуйского в этот момент, неизвестно. Он давно должен был подумать о продолжении рода князей Шуйских, но в новый брак ему удастся вступить только в начале 1608 года.

Сначала все основные участники русской драмы под названием «Смутное время» сошлись на свадебном веселье царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек. По разрядным книгам, во время приезда царской невесты в Москву 2 мая 1606 года «Маринку за городом встречали бояре князь Дмитрей Иванович Шуйской, да Петр Федорович Басманов… а боярин князь Федор Иванович Мстиславской со всеми бояры встречал Маринку за городом в шатре» [176]176
  Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время… С. 77.


[Закрыть]. Этот момент общей встречи боярами своей будущей царицы Марины Мнишек упоминается в мемуарах приехавшего в ее свите Станислава Немоевского. Оказалось, что именно князю Василию Шуйскому Боярская дума поручила говорить приветственную речь: «Василий Шуйский… от имени всех приветствовал речью – кратко, с робостью и по записке, вложивши ее в шапку» [177]177
  Записки Станислава Немоевского… С. 32.


[Закрыть]. Что за деталь, ее мог сообщить только очевидец! Боярин Шуйский читал свою речь по заранее заготовленной бумажке, даже не особенно пряча ее. То ли не имея искреннего стремления встречать иноземку, то ли защищаясь, на всякий случай. Ведь такую прочитанную речь всегда можно предложить для глаз высочайшего цензора, если потребуется.

Царь Дмитрий инкогнито наблюдал за всем происходящим, смешавшись с праздной толпой, стекавшейся увидеть необычное зрелище. Самые же большие торжества были приготовлены в Кремле в день царской свадьбы и венчания Марины Мнишек на царство в Успенском соборе 8 мая 1606 года. Всю неделю до этого времени Марину Мнишек готовили к роли русской царицы под присмотром последней жены царя Ивана Грозного старицы Марфы Нагой, жившей на покое в Вознесенском монастыре. Князю Василию Ивановичу Шуйскому была отведена почетная роль «тысяцкого». Выше него из бояр на этой свадьбе царя Дмитрия был только князь Федор Иванович Мстиславский, поставленный «в отцово место». Князь Дмитрий Иванович Шуйский был первым царским «дружкой», а его княгиня – Екатерина Григорьевна (между прочим, родная сестра жены Бориса Годунова) – была «свахой княжей». Другим дружкой был Григорий Федорович Нагой, а его жена Марья Андреевна – «свахой». Если кто из них что и знал о далеких событиях 1591 года в Угличе, то теперь должен был поскорее забыть об этом. Князья Шуйские еще несколько раз упоминались в свадебном разряде самозванца. Место отсутствовавшей пока у князя Василия Ивановича Шуйского жены заняла Алена Петровна – вдова князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского, сидевшая на свадьбе «в лавке в болшем столе» рядом с княгиней Мстиславской. «Мовником» и «с околничими ходил» мечник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Он находился рядом с царем Дмитрием Ивановичем в самый торжественный момент входа свадебной процессии в Успенский собор. Князю же Василию Ивановичу Шуйскому досталась другая роль: по окончании службы в Успенском соборе он выводил венчанную царицу Марину Мнишек под руку вместе с царем Дмитрием Ивановичем. В конце свадебных торжеств князь Василий Шуйский проводил царя Дмитрия Ивановича и Марину Мнишек до царских «постельных хором» [178]178
  Белокуров С. А.Разрядные записи за Смутное время… С. 136–139; Дневник Марины Мнишек. С. 53; Записки Станислава Немоевского… С. 57–60; Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 198; «Чин венчания» Марины Мнишек // Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел (далее – СГГиД). М., 1819. Т. 2. № 138. С. 292; Успенский Б. А.Свадьба Лжедмитрия // Успенский Б. А.Этюды о русской истории. СПб., 2002. С. 197–228.


[Закрыть].

Кто бы мог подозревать в этом неуверенном в себе и во всем покорном царской воле боярине главу будущего заговора! Всего через девять дней сказка Марины Мнишек завершится и Василий Шуйский устранит из русской истории самозваного царя Дмитрия.

Переворот 17 мая 1606 года

День 17 мая 1606 года стал одним из главных дней в жизни князя Василия Шуйского. Весь его опыт, казалось бы, напрочь отучил его действовать самостоятельно, он испытал опалу каждого царя, которому служил, и едва не сложил голову на плахе. И он же сумел нанести первый удар заговорщика. Мотив действий участников заговора понятен: они объединились для того, чтобы убить царя Дмитрия, воспользовавшись его беспечностью во время свадебных торжеств. Слишком многим брак царя с польской шляхтенкой Мариной Мнишек оказался не по нраву из-за очевидного разрыва с традицией «прежних государей». Показательно, что в заговоре участвовали старые враги. Настоящий Рюрикович князь Василий Иванович Шуйский вступил в союз со своим бывшим гонителем, годуновским клевретом Михаилом Игнатьевичем Татищевым. Такая противоестественная политическая комбинация оправдывалась только общей ненавистью к царю Дмитрию Ивановичу. Оказался среди заговорщиков также князь Василий Васильевич Голицын, еще ранее предупреждавший, вместе с князьями Шуйскими, литовского канцлера Льва Сапегу о готовности сместить самозванца. Увидев многотысячный свадебный поезд Марины Мнишек и хозяйничавшую в Москве «литву», княжеско-боярская знать явно испугалась, что ее господствующему положению приходит конец. Подобно тому, как во время свадьбы «Ростриги» между ними затесались Мнишки, Вишневецкие, Стадницкие и Тарло, эти и другие польско-литовские рода и далее будут находиться слишком близко к власти. Поступаться же своими природными правами члены Боярской думы не хотели. Отнюдь не случайно в первое время после переворота в обвинениях самозванцу отчетливо звучит мотив готовившейся им расправы с лучшими боярами: «Убити де велел есми бояр, которые здеся владеют, 20 человек. И как де тех побью, и во всем будет моя воля» [179]179
  Сб. РИО. Т. 137. С. 235.


[Закрыть]. Таким образом, действия заговорщиков могли выглядеть как спасение собственной жизни и защита старинных государственных порядков. Хотя уже одно то, что глава заговора князь Василий Шуйский сменит на царском престоле поверженного царя Дмитрия, достаточно свидетельствует о том, что это была прежде всего борьба за власть.

17 мая (27-го по новому стилю) 1606 года произошел, по словам автора «Дневника Марины Мнишек», «злосчастный мятеж, для которого изменники уже давно объединились, составляя конфедерации и присягая». Впрочем, даже сами поляки и литовцы понимали, что часть вины лежала на них самих: уж слишком часто в разгуле свадебных торжеств они задирали москвичей. Грабежи и насилия, создававшие впечатление оккупации столицы вражескими силами, становились причиной вооруженных стычек. Царь же Дмитрий, боявшийся показать, что он не управляет страной, не слушал доносов о подозрительных действиях заговорщиков. Момент был самый что ни на есть подходящий. Слишком многие в Москве оказались недовольны царем. Другого такого случая могло не представиться.

План князя Василия Шуйского и его сторонников состоял в том, чтобы под благовидным предлогом впустить в Кремль толпу людей, расправиться с охраной царя Дмитрия Ивановича и убить его. Что при этом делать с царицей и приехавшими из Польши родственниками Марины Мнишек, не продумали, положившись на стихию выступления всем «миром». На руку восставшим было то, что в Москву уже начали съезжаться дворяне и дети боярские из дальних городов, в частности Великого Новгорода. Вместо крымского похода для них нашлась новая служба, и эти служилые люди, имевшие необходимое вооружение, выступили на стороне участников заговора.

Ранним субботним утром 17 мая по направлению к Кремлю бежали люди с криками «В город! В город! Горит город» (городом в Москве традиционно называли Кремль). Во всех кремлевских храмах ударили в набат. Небольшая стрелецкая охрана у ворот Кремля была сметена и быстро разбежалась. Около двухсот заговорщиков бросились к дворцу, где находились царь и царица. Там немецкие алебардщики тоже не оказали никакого сопротивления. Единственным, кто обнажил саблю и вступился за царя Дмитрия, был дневавший и ночевавший у царских дверей боярин Петр Басманов. Тут же он и погиб вместе с несколькими оставшимися верными царю Дмитрию людьми. Говорили, что заговорщиков вел к самозванцу именно князь Василий Шуйский: «Сам Шуйский с помощниками вошел в первые покои, в которых сперва убили Басманова, обычно спавшего около царя» [180]180
  Дневник Марины Мнишек. С. 55–56.


[Закрыть].

Загнанный царь Дмитрий выпрыгнул из одного из дворцовых окон во двор. Высота была слишком большой, он повредил ногу, сильно ушибся и потерял сознание. Тем временем на звук набата в Кремле высыпали люди, услышавшие, что «литва бояр бьет! На помощь боярам!» Среди них были стрельцы, схватившие Дмитрия и приведшие его в чувство, облив водою. Царь инстинктивно почувствовал, что именно в таком прыжке и был его единственный шанс на спасение. Во дворце заговорщики могли сделать все тайно. А здесь, схваченный на дворе людьми, не посвященными в цели заговора, царь Дмитрий сам попытался опереться на «мир», умолял защитить его от Шуйских и привести на Лобное место. Вспомнил ли он тогда, как сам помиловал князя Василия Шуйского и избавил его от казни на этом же самом Лобном месте?

Но фортуна уже отвернулась от царя Дмитрия. «Видно, так угодно было Богу, не хотевшему долее терпеть гордости и надменности этого Димитрия, который не признавал себе равным ни одного государя в мире и почти равнял себя Богу», – заключали послы Речи Посполитой Николай Олесницкий и Александр Госевский, составившие по горячим следам самое достоверное донесение о перевороте в Москве 17 мая 1606 года. Царь остался в тот момент один на один со своими боярами, но на этот раз они не слушали его покорно, а сами учили уму-разуму, обвиняя, что он «не действительный Димитрий, а Гришка Отрепьев». То, что раньше убеждало всех, – ссылки на признание его «матерью» Марфой Нагой, – больше не действовало, а боярин князь Василий Голицын даже передавал от ее имени, что «она сознается и говорит, что он не ее сын, что ее сын Димитрий действительно убит и тело его лежит в Угличе». Точку в истории самозванца поставил дворянин Григорий Валуев, протиснувшийся в толпе к боярам и выстреливший «из-под армяка» в Дмитрия из ручной пищали. Царь Дмитрий был убит, и толпа бросилась терзать уже мертвое тело [181]181
  Арсений Елассонский.Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 183; Буссов Конрад.Московская хроника // Там же. С. 62–66; Дневник Марины Мнишек. С. 55–60; Записки Станислава Немоевского… С. 76–98; Масса Исаак.Краткое известие о Московии. С. 115–117; Новый летописец. С. 68–69; Петрей Петр.История о великом княжестве московском // О начале войн и смут в Московии. М., 1997. С. 309–312; РИБ. Т. 1. Стб. 419–426; Т. 13. Стб. 58–59, 825–829; Россия начала XVII века. Записки капитана Маржерета. С. 201–202; Poselstwo od Zygmunta III, króla polskiego, do Dymitra Iwanowiczą, cara moskiewskiego (Samozwańca), z okazyi jego zaślubin z Maryną Mniszchowną / Opracował і wstępem poprzedzil Janusz Bylinski. Wrocław, 2002. S. 68–71.


[Закрыть].

Власть снова оказалась в руках Боярской думы, и она приняла меры, чтобы утихомирить восставшую толпу и быстро навести порядок. Боярин князь Василий Иванович Шуйский ездил по столице, чтобы остановить расправу на том дворе, где затворился князь Константин Вишневецкий. Выжившие во время московского бунта поляки описали, как это происходило: «Увидев тогда, что много людей побито, прискакал сам Шуйский (тот, что царем стал) и крикнул князю, чтобы тот перестал сражаться. Взяв крест, поцеловал его Шуйский, обещая князю мир. Тот поверил ему и впустил его к себе. Войдя в дом, Шуйский сильно плакал, видя там очень много убитой „москвы“, которые пытались прокрасться с тыла для грабежей. Наши всех побили, другие, пытавшиеся залезть в окна, прыгая, шеи поломали. Тогда Шуйский, боясь, чтобы народ снова не захотел расправиться с князем, взял его с лучшими слугами на другой двор, забрав с собою вещи и всех лошадей» [182]182
  Дневник Марины Мнишек. С. 58.


[Закрыть].

Слезы боярина, понявшего, к каким жертвам привели его действия, высохли быстро. Князь Василий Иванович постарался сделать все, что было возможно в тех условиях, чтобы показать, что свержение самозваного царя не имело целью расправу с Мариной Мнишек, ее родственниками и гостями. Дворы сандомирского воеводы Юрия Мнишка, Константина Вишневецкого, послов Речи Посполитой Николая Олесницкого и Александра Госевского и других были взяты под охрану. Имущество, захваченное в покоях недавней царицы Марии Юрьевны, переписано и опечатано. В Москве хорошо понимали, что судьба задержанных поляков и литовцев никого не оставит равнодушным в Речи Посполитой. Поэтому одним из первых дел Василия Шуйского стала отправка посольства князя Григория Константиновича Волконского и дьяка Андрея Иванова к королю Сигизмунду III с извещением о восшествии на престол. Оно же должно было объяснить «в Литве», как случилось, что на московском престоле очутился мнимый сын Ивана Грозного.

В Москве обвиняли во всем происшедшем тех, кто ранее поддержал Дмитрия, начиная с самого его появления в Речи Посполитой. Тем более, что главный свидетель – сандомирский воевода Юрий Мнишек – находился в русской столице. Его и решили расспросить в первую очередь, чтобы получить дополнительные аргументы для обвинения короля Сигизмунда III. Боярская дума принимала воеводу Юрия Мнишка в Кремле еще до официального венчания Василия Шуйского на царство. Собственно говоря, это был не прием, а вызов на допрос, где, как записал человек из свиты Мнишков, «всю вину за смуту, происшедшие убийства, кровопролитие они возлагали на пана воеводу, будто бы все это произошло из-за того, что он привел в Москву Дмитрия (которого они называли изменником)». Московских бояр и, конечно, князей Шуйских интересовало, «каким образом тот человек в Польше объявился», «почему его пан воевода к себе принял», «почему король его милость дал деньги», «почему же его пан воевода сопровождал», «почему же кровь проливал», «почему же верил, что он настоящий», «почему же грамот от нас не ждал…?» [183]183
  Там же. С. 63–66.


[Закрыть]Однако воеводе Юрию Мнишку удалось легко оправдаться тем, что в самом Московском государстве приняли Дмитрия за своего государя, устранив тем самым любые сомнения в том, что он настоящий царь.

Всего несколько дней продолжался переходный период, пока князь Василий Шуйский не стал очевидно забирать в свои руки власть, доставшуюся ему по праву первенства в организации переворота. 19 мая 1606 года на московском престоле появился новый царь Василий Иванович. Бывший глава заговора так спешил воцариться, что совершил непоправимую ошибку, устранив от выбора нового царя представителей «всей земли». На московской улице обсуждались тогда несколько кандидатур на трон, но никакой предвыборной борьбы не случилось.

Почти при каждом династическом повороте за последние двадцать лет князья Шуйские оказывались на грани жизни и смерти, их отправляли в опалу, приговаривали к казни. Снова дожидаться для себя такой участи князь Василий Иванович Шуйский не мог. Потому он и не устраивал никаких «предъизбраний», не приучал к себе подданных щедрыми пожалованиями и демонстрацией силы, как это было при вступлении на престол Бориса Годунова. От выбора князя Василия Шуйского до венчания на царство 1 июня 1606 года прошло совсем немного времени, которого было явно недостаточно для правильной организации земского собора. Да и думал ли новый царь о созыве такого собора? С царем Василием Шуйским в Москву возвращался консервативный, почти удельный порядок власти, отделенной от «мира», начинавшего чувствовать свою силу. Совсем не случайно, вступая на престол, новый царь Василий Шуйский в обоснование своих прав обратился к генеалогическим доказательствам из далекого прошлого. Главным аргументом стало его действительное, а не ложное, как у самозванца, происхождение от Рюриковичей: «понеже, он, великий государь, от корени великих государей наших царей и великих князей Росийских – от великого князя Рюрика, иже от колена Августа кесаря Римского, и равноапостолного великого князя Владимера, просветившего Рускую землю святым крещением, и от достохвалного царя и великого князя Александра Ярославича Невского; от сего убо прародители твои, великие государи, на уделы переселиша на Суздальское княжение, яко же обычай бе меншим братиям на уделы садитися, и сих сродник ваших начальных государей корень пред ста».