Текст книги "Восточный кордон"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Овчар прекрасно знал, что такое капканы, он не один раз видел зверей, попавших в железные зубы беспощадной немой пасти, и все ещё помнил запах этого железа, сколько бы ни натирали его пахучей мятой, оленьим помётом или парным мясом. Он слышал этот запах, пока хозяин и двое других стояли на берегу, до него доходил звон железа. Сейчас здесь уже не было ни запаха, ни звона, но трос выдавал их, Самур догадывался, что капканы рядом, и не хотел, чтобы Монашка испытала цепкость их на своих лапах.

Он так и не дал ей сойти в воду, чтобы полакомиться чужой добычей, ещё и ещё раз огрызнулся и до тех пор не успокоился, пока не увёл её на прежнее место, а оттуда – в покинутое логово, где их ждал сытный обед.

Какова же была их растерянность, их досада, когда кабанчика не оказалось! Волчица злобно тявкнула и, чтобы выместить на ком-нибудь голодную обиду, куснула Шестипалого. Но он и не поморщился. Он только старательно обнюхал огромные следы вора-медведя и отшатнулся от противного и сильного запаха, оставленного у дерева. Нечего и думать ввязываться в драку с владыкой горных лесов.

Ведь они сами хотели полакомиться чужой добычей. А их законную унёс другой, более сильный. Увы, так нередко случается. И не только у зверей.

Самур не пожелал уходить, хотя голод и звал его на охоту. Монашка подчинилась. Они свернулись под заснеженными кустами и заснули.

В это время поднялась стая.

Вожак обежал своих подчинённых, ничего угрожающего не заметил и пустился напрямик к реке. Стая безропотно последовала за ним.

Глубокой ночью, когда чёрное небо с большими блестящими звёздами давит на белый снег, а свет излучают только эти мохнатые звезды, да ещё сам снег, словно впитавший в себя бледное сияние дневного неба, серые тени, молчаливо бегущие нестройной цепочкой между кустов, представляются грозной опасностью, живой, неотвратимо идущей смертью, которая не минет слабого, попавшего в поле зрения голодной стаи.

Прилизанный бежал впереди, гордый тем, что ведёт за собой такую крупную и такую послушную стаю, и тем, что у них есть в запасе добрая половина туши, и тем, что впереди их ожидает несомненно удачная охота на выслеженного овчара, который отнял у стаи волчицу.

Вид оленьей туши, чернеющей на ледяном островке, подхлестнул волков. Но добыча была окружена тёмной, опасной водой. Стая сгрудилась и остановилась. Через секунду волки рассыпались по берегу, стали осторожно подходить к журчащей воде и принюхиваться. Вода попахивала теплом, затхлостью и немного каким-то железом. Этому находилось оправдание: рядом дорога. Вокруг воды, где снег был утоптан, и вдоль дороги они не обнаружили ничего угрожающего. Так, слабый запах человека и лошади. Обычный запах пути человеческого.

Кто-то из стаи, особенно разгорячённый видом недоступной туши, разбежался и прыгнул через русловой поток, но лишь царапнул когтями по льду островка, сорвался и поплыл назад с испуганными глазами на вытянутой морде. Его отнесло, но он благополучно вылез на берег, отряхнулся и побежал туда, где около вожака сгрудились остальные волки.

Три молодых и решительных двухлетка скользнули в воду и пошли по камням к островку. Вода чуть-чуть не доставала им до спины. Остальные ждали. Вдруг что-то глухо клацнуло, один из смельчаков, жалобно взвизгнув, завертелся на месте. В жёлтых глазах его вспыхнул лютый страх. Невидимый зверь цепко и больно сдавил под водой переднюю лапу. Волк неудачно повернулся, присел, вода тотчас захлестнула его с головой, он выставил морду и вдруг страшно, предсмертно завыл. Ещё раз щёлкнуло, и другой волк, почти добравшийся до островка, как-то странно сел на задние лапы, хлебнул воды и мгновенно скрылся. Третий продолжал идти. Ему повезло, он выскочил на лёд и жадно вцепился в подмороженную тушу.

Вожак бегал взад-вперёд по берегу. Почуяв неладное, он хотел удержать стаю, но голод и вид счастливчика на льду гнали волков вперёд, непонятный случай с двумя подростками не сказал об опасности, и тогда ещё четверо или пятеро спустились в воду. И опять щёлкнуло под водой, забились, завыли гибнущие, но ещё двое уже выбрались на островок, и оттуда послышалось их сытое рычание и возня. Переправа шла, стая катастрофически уменьшалась. Трос туго натянулся.

Лишь вожак, слишком мудрый, чтобы рисковать, так и не сошёл в речку, где вытянулись под чёрной и страшной водой пять захлебнувшихся волков. Он чувствовал опасность, он знал её. В далёкую пору ещё неокрепшим волчонком попался он в предательскую петлю, и она туго захлестнула его за шею и подвесила над землёй так, что волчонок едва доставал задними лапами мягкий, хвойный настил. Тогда ему повезло: нащупав сбоку упавшее бревно, он забрался на него, и петля ослабела. Всю ночь пленник только и делал, что натягивал или ослаблял гибкий тросик, пока вдруг случайно не задел петлю лапой и не расширил её немного. Освобождаясь, он лишился кожи на голове. Старый, разлохматившийся трос сдёрнул лоскут на затылке, изуродовал уши. С тех пор у матёрого волка между ушей уже не росла шерсть. Так и жил он со снятым скальпом. Люди назвали его Прилизанным.

Это случилось давно. Он стал осторожней. Сейчас вожак метался по берегу голодный, злой, но решительно не хотел спускаться в воду. Его рычание, короткое тявканье и грозный вид не могли заставить счастливчиков вернуться, как он того требовал. Они пировали на глазах у вожака, грызлись между собой, жадно насыщались. Пиршество длилось долго, туша заметно поуменьшилась, но вот где-то в долине стукнул одинокий выстрел, волки насторожились и нехотя, тяжело спустились в воду. Там ещё щёлкнуло, и два сытых хищника забились в воде. Остальные выбрались на берег. Первого тут же сильно искусал вожак, а другой сломя голову умчался в кусты, презрев дисциплину и организованность. Прилизанный бежал от реки не оглядываясь. Сзади тяжело рысили ещё три волка. Это было все, что осталось от великолепной стаи.

4

Возня на реке, предсмертный вой несчастных и рычание вожака достигли чутких ушей Самура, и он догадался, что там произошло. Смерть настигла стаю. Кто-то поплатился за жадность. Теперь пришла пора свести счёты с теми, кто остался из враждебной стаи, и, конечно, в первую очередь, с вожаком.

Самур повёл носом. Ветер принёс ему нужную информацию, и он крупно пошёл напрямик через притихший, заснеженный лес, стараясь перерезать пути отхода Прилизанному. Волчица покорно шла за Шестипалым, раздосадованная его вспыхнувшей воинственностью.

У неё не было особого желания ввязываться в драку на голодный желудок. Если их оставили в покое, то можно заняться охотой.

Прилизанный почуял Самура и волчицу, когда они приблизились на расстояние выстрела из охотничьего ружья. Бежать было поздно, да он, собственно, и не хотел бежать. Он сделал то, что привык делать, когда позади находился опасный зверь: ускорил ход, вырвался вперёд, оставив трех других волков по бокам, чтобы завлечь противника в клещи и напасть сразу со всех сторон. Манёвр, достаточно хорошо известный Самуру. Овчар не обратил внимания на отяжелевших волков по сторонам и, свирепея, бросился за вожаком. Он бы догнал его. Но Монашка запальчиво накинулась на одного из объевшихся не столько потому, что был он ненавистен, а скорее от обиды, что вот он сытый и ленивый, тогда как она голодна и зла, как фурия. Зависть руководила ею. Они сцепились, и чужому волку удалось крепко куснуть Монашку. Раздался крик боли, для Самура он прозвучал призывом о помощи. Овчар кинулся назад. Как таран, налетел на глупца, осмелившегося сделать больно его подруге, отшвырнул волка в снег и не дал ему опомниться. Расплата наступила мгновенно.

А Прилизанный ушёл, как и в первый раз, подставив вместо себя другого.

Оглядевшись по сторонам, Самур удивился: совсем близко от места схватки стояли два дома, в одном окне теплился ранний свет, где-то за стеной сарая фыркала лошадь. Монашка уже отскочила к лесу и ждала. Вся её поза говорила об одном: скорее отсюда, подальше от опасности!

Самур лёг, прижался. Любопытство пересилило страх. Да он, собственно, и не очень боялся людского жилья, и в этом они расходились с подругой.

В доме открылась дверь, вышли два человека.

– Светает? – хрипловатым со сна голосом спросил неизвестный человек.

– Шестой час, Ростислав Андреевич, хоть и зима, а день-то прибавляется, да и солнце уже греет в полдень. – Это говорил хозяин дома, он шёл к сараю, где стояли лошади.

Кажется, они собирались ехать. И когда, оседлав коней, люди тронулись со двора и взяли курс не к реке и не к Самуру, а прямо в горы, он встал и, ласково зацепив Монашку, побежал тоже в горы, забыв на время о Прилизанном, о погибшей стае, о воришке-медведе. Все это ушло. Их ждал новый день, охота, дружный бег по горам. Им нужна была пища, и она определяла поведение, действие, направление пути до тех пор, пока не найдётся добыча и не придёт вместе с ней благополучие, а затем и сон, отдых, чтобы дать начало новым заботам о пище. В этом состоял смысл жизни.

Когда совсем рассвело, с другой стороны долины к парившей на морозе реке верхами приехали Молчанов и его товарищи. Лошади захрапели, почуяв волчий дух.

– Есть, Егор Иванович! – радостно крикнул молодой лесник, едва только увидел натянутый трос.

Молчанов и сам не ожидал такого результата. Сработали все семь капканов. Велика же была стая, нацеленная на оленью тушу! Он задумчиво смотрел на мокрые шкуры хищников, вытянутых из воды на берег.

– Считай, что мы сохранили жизнь трём десяткам оленей и коз, – сказал он. – Такая орава растреплет за зиму не одно стадо. Вот уж и правда «смертию смерть поправ». Не всякое убийство преступно, так, что ли, дружок?

– Начитался, – насмешливо отозвался лесник. – Ты у нас скоро совсем учёным будешь, Егор Иванович. Ишь какими словами ворочаешь! Давай погрузим, что ли, зверя. Хоть покажем на кордоне.

Лошади отскакивали, били ногами, они и близко боялись подойти к волкам. Даже мёртвые, хищники вызывали неодолимый страх. Только один из трех коней – старый, видавший виды мерин – без особых эмоций позволил прицепить к седлу поводок со связкой волков и, легонько всхрапывая от непривычной тяжести, потащил груз шагов на сорок от остальных лошадей.

Мягко, зачарованно прокаркал ворон, угревшись на суку. У чёрного обрывчика, на припёке, закапало и образовался первый робкий ручеёк. Солнце высекло из него радугу, тотчас же прилетела серая оляпка и разбросала, купаясь, светлые брызги, словно мало ей соседней реки, где воды вдоволь. А на кустах шиповника, усеянного сморщенными красными ягодами, запрыгала, радуясь солнцу, смазливенькая синичка и что-то такое пропела задорное, как вызов зиме или привет уже недалёкой теперь весенней благодати.

Суровые ледянистые горы глядели сверху на легкомысленную долину, где полуденное солнце вызвало вдруг столько примет живой жизни.

Горы ещё не почуяли весны.

Но весна шла и к ним.

Глава девятая
ТРЕВОГА

1

В тот яркий, не по-зимнему солнечный день, когда зоолог Ростислав Андреевич Котенко поехал к перевалам, надеясь отыскать следы двух отбившихся от стада зубров, которыми вдруг овладела страсть к далёким путешествиям, – в этот зимний, но весёлый день по Жёлтой Поляне прошёл тревожный слух.

Говорили, что Тарков и Юдин – директор туристской базы на Поляне – одновременно получили радиограммы, предписавшие им выслать в горы партии поиска.

Случилось то самое, что нередко бывает в горах, где природа неспокойна и в любой момент может преподнести неопытным путешественникам сюрприз, угрожающий жизни.

Четверо очень самонадеянных юношей из одного южного института России неожиданно для себя и всех своих друзей сдали зимнюю сессию на прочные пятёрки и, конечно, возликовали. Они вдруг решили, что самым лучшим отзвуком на это испытание воли и характера будет поход через зимний Кавказ. Силёнкой ребята располагали, лыжниками считались превосходными, и такой поход, естественно, расценивался удачливыми хлопцами как вполне достойное и приятное времяпрепровождение. Впереди им мерещилось Чёрное море и прогулка вдоль набережной с транзистором через плечо и в горнолыжных ботинках, подчёркивающих незаурядность только что совершённого. Одним словом, экзотика. Горы и море завладели их мыслями.

Человека, который мог бы остановить их, рядом не нашлось. Наоборот, кое-кто похвалил за достойный порыв, и четверо студентов, натянув поверх свитеров штормовки, с лыжами и рюкзаками отправились из Архыза на юго-запад, чтобы выйти к морю где-нибудь у Адлера, перемахнув через Главный хребет по маршруту, который лично им был просто незнаком, а в справочниках туриста считался очень сложным и даже опасным.

На границе заповедника лыжников, естественно, остановили. Объяснили, что это великий труд – одолеть зимний Кавказ, но ребята отрекомендовались мастерами горнолыжного спорта и в конце концов доказали своё право на путешествие. Они ушли, распевая песню о туристской палатке и голубоглазой девушке в синем свитере.

Три дня от ребят не было никаких вестей. Когда на четвёртый безрассудные смельчака не вышли на южные склоны гор, объявили поиск. Что-то случилось.

Лесники Таркова ушли в путь через час после получения тревожного сообщения по радио. Юдин метался по пустой турбазе. Его инструкторы сидели в Сочи на семинаре. Кого послать?

Тогда он обратился к Борису Васильевичу и тотчас же получил согласие организовать вторую группу поиска. Учитель географии, сам разрядник по туризму и лыжному спорту, вместе с Александром Сергеевичем выпросил у директрисы троих старшеклассников, и вторая пятёрка вышла в горы.

Нечего и говорить, что в числе старшеклассников оказался и Саша Молчанов.

– Счастливчик, – сказала ему Таня Никитина и подавила вздох зависти. – Ты увидишь Синие скалы… Говорят, они во время холодов светятся, как застывшая на морозе морская вода.

– Нам не до лирики, – озабоченно сказал Саша. – Там люди пропали. А в общем, отколю для тебя кусочек Синих скал и принесу, чтобы убедилась в их невероятном цвете.

Глубокий снег лежал на южных склонах Кавказа. Такой глубокий, что если оступишься в кустах, заваленных рыхлыми сугробами, то скроешься с головой и потребуется великий труд для освобождения из снежного плена. Двухметровые завалы с пустотами внизу караулили лыжников на опушке леса. Гигантские карнизы висели у кромки обрывов, готовые рухнуть на голову неосторожному.

Зимние горы неприветливо встретили спасателей.

Школьная группа одолела первый подъем и вошла в узкое ущелье.

– Ну-ка, мальчуганы, в сторону, – приказал Александр Сергеевич в самом начале ущелья и вышел вперёд. – Мне, само собой, лыжню бить, я тут сотню раз хаживал, дорогу как-нибудь знаю.

Он странно и тоже по-новому выглядел сейчас в своей меховой собачьей шапке, в коротком нагольном полушубке и в валенках, подшитых вершковым войлоком – неуклюжий, толстый дед с красным от мороза лицом, с белейшей изморозью на рыжеватых бровях и усах – ну прямо сказочный дед-мороз; даже мешок за плечами похож на дедморозовский – не рюкзак, а именно мешок с орешками в углах, за которые он зачалил верёвочные лямки.

Заведующий приютом бил лыжню искусно, лесенкой на подъем, а где не очень круто, так ёлочкой, выворачивая пятки, подшитые кожей. Лыжи у него были широкие, самодельные, из буковой доски, они гнулись, как пластмассовые, но скользили на спусках хорошо, и тогда Сергеич подхватывал палки под мышки и победно оглядывал из-за плеча своё отставшее воинство.

Позади него громко и непрерывно отдувался учитель. Очки на розовом лице его постоянно потели, брови заиндевели. Борис Васильевич то и дело снимал рукавички, дул на стекла, азартно протирал их, кожаная шапка налезала на лоб, рюкзак отвис – в общем, он, кажется, был не в форме, чувствовал это и всячески хотел казаться на высоте. Сергеич оглядывался и посмеивался. Он-то знал, что учитель ловок и смышлён, просто он ещё не одолел новизны, засиделся в своей школе за зиму.

Школьники шли хорошо. Саша ощущал особенную приподнятость. Все радовало его, все вокруг казалось страшно интересным. И этот яркий свет, процеженный через облака. И чёрный лес, в который они вошли и притихли, слегка подавленные и смущённые темнотой, столь неожиданной в такой солнечный день. И почти белые стволы буков, обвитые свежей зеленью ломоноса, который не боялся холодов, преотлично уживаясь рядом со снегом. И цепочка лисьих следов, хитро петляющих по мышиным приметам. Он шёл и не верил, что кто-то может заблудиться в этих светлых горах или попасть в беду, что вообще существует на свете горе; ему казалось, что зимняя природа приветлива, дружественна. Только когда Сергеич вдруг сделал знак «тише!» и они, затаив дыхание, прошли под крючковатым навесом из снега на самой вершине отвесной скалы, – только тогда впервые увидел он нешутейную опасность. Они благополучно вышли из-под нависших глыб, и тут Сергеич вдруг оглушительно свистнул. Тотчас на свежую лыжню мягко и грозно упала многотонная снежная куча, ударившись о камни, как земля о крышку гроба. Все так и вздрогнули.

– Понятно? – спросил он, и все с готовностью закивали головами. – Из-под такой не вывернешься!

Ночевали они в пихтарнике. Сложили на разметённом месте большой костёр, наломали веток и залезли в спальные мешки. Огонь разгорелся, он обжигал разгорячённые лица, сразу захотелось спать, но Борис Васильевич разложил карту, нашёл точку, где они находились, и сделал от неё пять радиальных линий.

– С утра пройдём километра по два в стороны, а соберёмся вот здесь. Следите за небом. Я дам красную ракету.

У него за поясом торчала ракетница, она придавала учителю вид боевого разведчика. Только очки несколько нарушали цельность впечатления:

– А ночевать, само собой, у меня на приюте. – Сергеич сидел на корточках у костра, размякший, краснолицый, и грел вытянутые вперёд руки.

Утренний поиск ничего не дал, все сошлись на ракету, красиво взлетевшую над снегами высокогорья, и тронулись дальше, минуя каменистые распадки и предательские кусты рододендрона, выглядывающие из-под снега.

Приют стоял холодный и неуютный, кто-то побывал в нем, но давно – в ведре горкой застыл лёд, разбитое стекло в окне заткнули куском старой телогрейки. Дрова они принесли с собой. Спустя полчаса домик приобрёл иной вид. Потеплело, неопрятную тряпку убрали, вместо неё вставили фанеру, подмели пол, живой сигаретный дымок приятно защекотал нос, а потом Сергеич согрел чай, и на сковороде у него шваркнула первая лепёшка.

Ночь прошла спокойно, с севера никто не пришёл, хотя оттуда ждали ещё одну партию, а утром чем свет Борис Васильевич назначил до вечера дежурного – Сашиного одноклассника, а сам с Сашей, Сергеичем и третьим учеником пошёл обследовать дальние ущелья.

2

Котенко и проводник верхами уехали в горы раньше, чем объявили поиск. Они ничего ещё не знали о пропавших студентах.

На северных склонах снега лежало куда меньше, чем на южных, всего сантиметров тридцать. Лошади шли споро, потому что тропинки ещё не завалило совсем, солнце светило и даже немножко грело в спину, от лошадиных крупов шёл едкий и приятный парок.

След зубров – поодиночке – нашёлся скоро. Беглецы направились на юг по старым звериным тропам. Они не плутали в ущельях, не лезли на крутые склоны, а подымались постепенно, используя поперечные хребты. Зоологу и проводнику только и оставалось, что ехать по этому следу. Но потом вдруг следы разделились. Звери круто разошлись. Один пошёл через Синие скалы, резко загнув влево, на восток, другой взял правее, пытаясь выйти к Поляне. Зубры шли так споро, словно сдавали на значок туриста первой степени. Паслись они мало. Словом, спешили.

– Что будем делать, Андреич? – спросил проводник. – За каким пойдём?

Котенко почесал пальцем нос, подумал и сказал:

– Приют недалеко отсюда. Ты иди по правому, а я пойду по левому следу. К вечеру сойдёмся на Прохладном, переночуем, дадим лошадям отдохнуть и посоветуемся, что делать с нашими беглецами.

Проводник заколебался. Поодиночке-то вроде негоже ходить… Но местность вокруг оба знали преотлично, погода, кажется, не портилась, до приюта каких-нибудь десять километров.

– Можно и так, – согласился он.

А Ростислав Андреевич ещё сказал:

– Если кто из нас задержится, волноваться не будем. Значит, заночевал в пути. Увидишь беглеца, близко не подходи, не волнуй. Вернуть мы не сможем. Пусть погуляет. Только выследи место, где остановится; хорошо бы узнать, чего они ищут в новых районах, чего им не хватает на обжитом и спокойном зубровом пастбище в Тупыре.

Забегая вперёд, скажем, что проводник в эту ночь не попал на приют, где как раз находился учитель со своей группой поиска. Дело в том, что зубр, за которым он вышел на перевал, побродил там немного и, видно напугавшись глубоких снегов, ветра, голых пространств, неожиданно повернул назад. Но не рассчитал и вышел к первым лесам гораздо западнее того района, откуда удрал.

Проводник, следуя по той же дороге, спустился далеко вниз, а когда завечерело, он понял, что уставшей лошади уже не под силу забраться на крутой склон, да и сам основательно устал, и тогда, помня уговор, решил заночевать в лесу.

Дело привычное; он быстро отыскал поляну с неглубоким снегом, снял седло, груз и отпустил лошадь. Она принялась копытить снег, захрустела сухой травой, а он развёл костёр и, устроив постель, лёг спать.

Тем временем ветер усилился, сперва пошла позёмка, а потом началась настоящая метель. В лесу она не очень чувствовалась, только шумели верхушки пихт, а на перевалах бушевало вовсю. Там простор для ветра.

К приюту Прохладному, потеряв след зверя, заметённого позёмкой, проводник с великим трудом поднялся лишь через сутки.

За сутки произошло одно драматическое событие.

Ростислав Андреевич Котенко поехал по следу второго зубра.

Миновав редкий буковый лес на склоне горы, зверь вышел к открытым лугам субальпики и тоже, как и первый зубр, нерешительно стал топтаться перед глубокими снегами. Но, видно, характером он обладал более смелым и, преодолев первую растерянность, пошёл дальше. Местами зубр, как ледокол в море, грудью раздвигал сугробы, по-прежнему направляясь точно на юго-запад. Его след походил на канаву, сделанную тракторным угольником. Зубр уставал, часто ложился, но все же прошёл открытое место. Потом отдыхал в затишке.

Котенко неторопливо шёл за ним, ведя лошадь под уздцы. Местность в этом районе изламывалась, плато пересекалось глубокими ущельями, горы приобретали угловатость и остроту. Двигаться становилось все трудней, и, хотя приют находился отсюда совсем недалеко, он забеспокоился. А тут ещё налетел порывистый ветер, снег начал двигаться.

Когда Ростислав Андреевич принял решение вернуться, чтобы продолжить свои наблюдения завтра, он вдруг увидел лыжный след. Это было так неожиданно, что зоолог схватился за карабин. След выглядел не позже, чем вчерашним, а может быть, прошли и этой ночью. По отпечаткам палок зоолог насчитал четверых. Кто такие? Забыв о зубре и о приюте, Котенко тронулся по загадочному следу. Ещё на первом километре пути он убедился, что шли неопытные или очень уставшие люди. Лыжники петляли, трудно было понять, куда они идут. Часто садились, прислонясь спиной к камням. Значит, устали. Потом он отыскал сломанную палку и бинт в крови. Стало ясно, что люди эти, кто бы они ни были, нуждаются в помощи.

Темнело. Видимость резко уменьшилась ещё и потому, что началась позёмка. Но Котенко, уже не раздумывая, шёл и шёл по следу, лошадь плелась за ним, натягивала повод, а когда он вошёл в ущелье, крутые стены которого опасно нависали, конь всхрапнул и, норовисто тряхнув головой, вырвал повод из рук зоолога.

– Стой! Тпрр-у! – крикнул Котенко, но лошадь вдруг обрела резвость и понеслась вон из ущелья.

Ростислав Андреевич, поглощённый новой заботой, сделал несколько шагов за лошадью и остановился. Что делать? Он знал: обученный конь далеко не уйдёт, но как-то совсем не задумался, почему он вырвался, что за опасность почуял. А задуматься ему следовало, осторожность ещё никогда и никому не мешала в горах.

Приходилось возвращаться. Поглядев вдоль ущелья, куда уходил след таинственных лыжников, зоолог обратил внимание на поворот и, чтобы заглянуть за него, прежде чем уйти, стал подыматься на более пологий откос вправо. Ничего он не увидел за поворотом, все то же пустое и мрачное ущелье, но пятьдесят или шестьдесят метров, которые Ростислав Андреевич сделал, поднявшись над дном ущелья, оказались для дальнейших событий решающими.

Прежде чем уйти, Котенко решил выстрелить. Вдруг эти неизвестные близко? Они услышат его и вернутся.

Он снял карабин, загнал патрон. Это было совсем уж безрассудно. Что стоило глянуть наверх, на противоположную стену ущелья – подозрительно голую, слизанную, увенчанную огромным снежным карнизом! Но Котенко забыл об осторожности и выстрелил.

Дрогнул воздух, а вслед за выстрелом…

Если снять движение лавины на киноплёнку, а потом медленно пропустить её на экране, то картина будет выглядеть примерно так.

На полукилометровой высоте, где сливается с небом чисто-белый снег, вдруг возникает чёрная линия отрыва, она быстро расширяется и сползает вниз. Чуть ниже линии отрыва снег выпучивается горбом, и кажется, что ползёт он очень медленно, а между тем воздух уже дрожит, и тяжёлый, приглушённый гул несётся сверху, обгоняя лавину. Внезапно движение ускоряется. Основная масса ещё не свалилась, а на дне, возле скал и деревьев, метров на сто взлетает ввысь фонтан комьев и снежной пыли: то мчится разрушительная воздушная волна, порождённая движением огромных масс снега. И тогда раздаётся взрыв. Но не внизу, а наверху, где захлопывается вакуумная труба. Тысячетонная тяжесть падает на дно. Лавина погребает все, что на её пути. Не меньше разрушений приносит и воздушная пробка, двигающаяся перед лавиной.

Котенко не увидел движения снежных масс. Он не услышал и грозного гула, и взрывного удара. Сдавленный, спрессованный воздух толкнул его в грудь с такой силой, что зоолога подняло над землёй и отбросило ещё метров на тридцать выше по склону.

Зоолог потерял сознание. Снежная масса не дошла до него. Иначе она убила бы Ростислава Андреевича на месте. Но туча снежной пыли, поднявшись от границы падения лавины, все же накрыла и засыпала его. И там, где он упал, вдавившись в податливый снег, получилось ровное место, белое и лёгкое, как саван.

Грохот прокатился, вызвал сопутствующие обвалы, а потом все утихло. Только курилась, как над кратером вулкана, снежная пыль, относимая ветром, да по крутому склону пролегла свежая, чёрная рана – след обвала, унёсшего за собой все выступы камня, всю растительность.

И слабый звук выстрела, и громкий грохот лавины не услышала ни одна живая душа. До приюта докатилось только гулкое эхо.

3

Волчица, недовольная действиями своего овчара, голодная и злая, опередила Самура и побежала перед ним, показав этим самым, что не намерена больше ждать, пока его светлость соизволит отыскать дичь и накормить её, а желает действовать сама.

Самур не огрызнулся, он равнодушно уступил ей лидерство, тем более что бежала она в том же направлении, куда он и хотел, – выше в горы, где можно поохотиться за турами и отбить какого-нибудь ослабевшего козла, которого мать-природа уже приговорила к смерти.

Они бежали довольно долго, подминая пространство и мечтая о еде. Когда Монашка с ходу перепрыгнула густой куст шиповника, у неё буквально из-под ног вылетел ошалелый сонный тетерев. Молниеносный прыжок – и в стороны полетели чёрные перья, а растерзанная птица забилась в пасти волчицы.

Монашка съела всего тетерева, она рычала и не подпускала Шестипалого, хотя он и делал робкие попытки вытащить у неё из-под лап хотя бы крылышко. Лишь увидев, как Самур покорно улёгся вблизи и какими скорбными глазами смотрел по сторонам, волчица немного подобрела и отошла от места трапезы, оставив ему ровно столько пищи, чтобы разжечь аппетит.

Когда Самур добрал остатки, они сделали ещё один бросок наверх. Затем последовала длительная стойка Монашки, во время которой она очень тщательно вынюхивала воздух, донёсший издалека слабый, протяжный гул. Волчица резко изменила направление и повела Самура на этот знакомый, обнадёживающий звук. В горах упала лавина. Там можно найти поживу.

Они были первыми, кто появился в узком ущелье на месте падения лавины.

Монашка шустро пробежала по границе хаотически наваленного снега. Её шуба покрылась снежной пылью, нос то и дело склонялся к самой земле. И Самур, перенявший опыт у волчицы, тоже бегал вдоль и поперёк упавших снежных громад, надеясь, что ему повезёт.

Монашка сделала сложный пируэт – похоже, что наткнулась на что-то ужасающее. Она зарычала и попятилась, все её оживление исчезло в одну минуту, волчица изготовилась бежать прочь от опасного места. Нос уловил запах человека.

Почуял человека и Самур. Он тоже вздыбил шерсть на загривке, но, в противовес Монашке, совсем не собирался удирать. Напротив, делая круги, все ближе и ближе подходил к месту, откуда шёл этот запах – запах живого человека!

Монашка отбежала дальше и остановилась, поражённая поведением Шестипалого. Он не уходил. Он воткнул свой короткий и толстый нос в снег, фыркал и нервничал и вдруг залаял. Волчица уже давно не слышала от него подобных звуков, они были чужими, противными, с ними у волчицы связывались какие-то очень страшные воспоминания. Самур лаял резко, требовательно и отрывисто. Потом прислушивался и опять лаял. Он звал кого-то. Монашка вздрагивала и, стоя на значительном расстоянии, не подходила к нему, но и не убегала.

Самур стал раскапывать снег. Сильные лапы легко отбрасывали ещё не слежавшуюся снежную пыль. За минуту он весь зарылся в яму, фыркал там, выбрасывая фонтаны белой пыли. Монашка заинтересованно подошла ближе, но тотчас отпрянула в сторону. Самур вытягивал за ремень ружьё – то самое, пахнувшее железом и порохом чёрное изделие, которое за сотню метров сваливает волка или приносит уцелевшему неимоверные страдания.

Овчар отбросил карабин. Ещё полаял и прислушался. Ничего. Только звон позёмки. Тогда он снова влез в яму и, хрипло дыша, стал расширять её, пока не показалось неуклюже подвёрнутая рука, потом склонённая голова без шапки и часть белого лица, от которого отвалилась, как маска, обледеневшая корка снега.

Самур зарычал. Глаза человека не открылись, хотя он и начал дышать глубже и уверенней. Самур потянул за рукав, рука выпрямилась, а брезент с треском разорвался. И тогда он, преисполненный самых благородных чувств к найденному человеку, лизнул его в холодную, влажную щеку, как бы прося скорее очнуться и вылезти из мертвящих объятий снега.