355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Пальман » По следам дикого зубра » Текст книги (страница 35)
По следам дикого зубра
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 13:09

Текст книги "По следам дикого зубра"


Автор книги: Вячеслав Пальман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

Глава пятая

На своей родине. Директор знакомится с зубрами. Похороны Телеусова. Решение старого Зарецкого. В Москве, у Гептнера. Признание на вечерней поляне. Война. Бизоны из зоопарка. Трагедия.


1

– Это называется пластичностью организма. Есть же у них кавказская кровь? Потому и легко прижились.

Так говорил Жарков, наблюдая за поведением зубров на новом месте.

А новое место отличалось от старого, как свет от тьмы, как море от суши.

Разреженный и прохладный воздух зубрам явно нравился, он бодрил, от него по коже пробегали мурашки, вызывали странную щекочущую возбужденность. Хотелось бегать, валяться, играть, что вовсе не подобало крупным зверям с характером более чем замкнутым.

По утрам, когда земля согревалась и начинала источать душистый свежий запах, росные травы так были сладки, так приятно хрустели на зубах, что пастьба доставляла зверям огромное удовольствие. Быстро насытившись, зубры не ложились, а вытягивались гуськом и шли цепочкой к месту, где была соль. Волна, все еще не считавшая Журавля за взрослого, шла, естественно, первой. Еруню она оттеснила.

Зубры любили стоять над солонцом, даже вдоволь нализавшись. Солнце пригревало бока, от лоснящейся шерсти исходил парок. Когда согревались, приходило озорство. Жанка и Лира подхватывались и мчались по кругу, вверх, вниз, лавируя между кленов, – только ошметки из-под копыт. Это выглядело столь заразительно, что Журавль, Еруня и Волна тоже кидались за молодыми, обгоняли их, с необыкновенной легкостью взлетали на крутые бугры, перепрыгивали ручьи – и все на скорости, с раскрытыми ртами.

Вволю набегавшись, стадо ложилось в тень. Загон утихал. Над головами редко покрикивали желны, журчал ручей. Рай…

– Они пришли сюда, как в родной дом. Эт-точно!

Задоров смотрел на зоологов с некоторым вызовом. Все верно, хотя три, а то и четыре поколения отделяли нынешних зубров от тех, кавказских и беловежских. Асканийская степь, как и восточнопрусские пески были для них пересадочными пунктами и не оставили заметного следа. Они не сделались более ручными. Они не утеряли ни диких привычек, ни волю к свободе. Нуждались ли они в человеческой поддержке теперь?

Это показала зима.

За два октябрьских дня навалило более полуметра снегу, а морозец еще и прихватил его сверху. Зубры не выходили из густого дубняка, лежали, засыпанные снегом, как под толстыми одеялами. Но голод позвал их на заснеженный луг.

Зоологи были просто в восторге, когда увидели, что зубры ловко и сноровисто взялись пропахивать снежный наст лбом, грудью, разбрасывая копытами, добираясь сперва до примятой травы, а потом и до зеленой ожины, которую все лето обходили стороной. Вспомнили первобытность!

Журавль, подцепив зубами колючую плеть ежевики, тянул ее именно туда, где она приросла, и, отряхнув, принимался жевать, переступая по мере того, как плеть укорачивалась. Еруня осторожно срывала верхушки мелкого осинника, пробовала кору на ильмах. А Волна самым старательным образом ковыряла снег под дубами в поисках желудей. И под дикими грушами старалась: любила плоды, как и Еруня. У обеих имелись особые основания искать более солидную пищу, чем старая трава.

И все-таки звери не забывали кормушек. Нуждались в помощи.

Зуброводы ходили с лицами именинников. Столько говорили, писали об акклиматизации зубров, так боялись перемены местожительства для них, а на деле все получилось иначе. Зубры не страдали от высоты, от новых кормов, от погоды. Им здесь прекрасно жилось.

После недельной вьюги, в течение которой ученые лишь раз в день приходили с кордона к загону, чтобы убедиться в сохранности и здоровье зверя, произошло событие, записанное в историю кавказского стада. На снегу у самого кордона обнаружились следы волчьей стаи. Шесть или семь голодных хищников рыскали у жилья. След уходил к Сулиминской поляне. Возможно, учуяли зубров, но не знали, с кем имеют дело.



Схватив винтовки, Зарецкий, Жарков и Задоров стали на лыжи и пошли к загону. След уходил за жердевую ограду, к зубрам. Чуть дальше виднелся истоптанный снег, волчьи и зубриные следы вперемешку и лежал труп совершенно разорванного и растоптанного матерого волка. А в загоне не было ни одного зубра!

Озадаченные зуброводы прочесали лесные уголки в пределах изгороди, нашли пролом в ограде. В погоню или от страха?..

Распахнув ворота, люди отправились искать зубров.

След повел к горе Слесарной – месту очень опасному, с ущельями и провалами, сплошь в зарослях жасмина, рододы и лещины, переплетенных лианой. Стало ясно, что зубры мчались за волками. Коротконогие волки застревали в твердом снегу, тогда как зубры легко взрезали сугробы. Вот еще один растерзанный хищник. Кровь на ветках барбариса, это оцарапался зубр. И наконец, картина, которая сразу сняла напряжение: их стадо…

На округлой луговине, по сторонам которой стояли сосны, лежала вся пятерка. Глаза и уши их следили за лыжниками. Вокруг желтели окопчики недолгой пастьбы, снег был сбит и со склонов, откуда свисала старая трава. Ее оборвали.

– Ближе подходить не будем, – прошептал Задоров. – Пойдем в обход, потесним к загону.

Едва они скрылись за соснами, как зубры поднялись и неторопливо, словно на прогулке, пошли в сторону дома.

Через час ворота за ними затворились.

– Ну, что вы скажете? – спросил Зарецкий, когда все население кордона собралось в большой комнате старого помещения. И посмотрел на Лиду.

– Зубры сами высказались достаточно убедительно, – живо ответила она. – Готовы к вольному житью. А мы планировали выпустить их из загона на третий год. Поправку примем к сведению. Темные милые рогатики! Так проучили волков! Это опять же в пользу их вольного содержания: могут постоять за себя.

В конце октября Лида заметила беспокойство Волны. Отел?.. Зубрицу не без труда отделили от стада и заперли в утепленном сарае с двориком. Вскоре изолировали и Еруню. Их обеих обильно кормили. Зубрицы все время проводили в темном помещении.

Лида бегала к ним по три раза на день. Подсматривая в щелочку, она говорила зубрицам из-за стены какие-то ласковые слова, бросала куски хлеба с солью, морковь, сухие груши, а вернувшись в дом, озабоченно вздыхала:

– Скорее бы! Такое время, все ближе к холодам. И в неволе…

Первой принесла телочку Волна. Когда и как это случилось – осталось тайной. Малютку увидели на третий день. Было довольно тепло, и Волна вывела ее во дворик, чистенькую, вылизанную, но еще шатающуюся на нетвердых ножках. Телочку назвали Валькирией. Волна с недоверием косилась, то и дело собиралась кинуться или становилась так, чтобы укрыть малышку от чужих глаз. Валькирия жалась к материнской косматой груди, смешно переступая, подбиралась к вымени.

– Завернуть бы ее в телогрейку, что ли, вон как дрожит, – переживала Лида. – Вдруг простудится, заболеет?

Зарецкий посмеивался. Попробуй заверни…

Еще через три недели, так же незаметно и просто отелилась Еруня. И тоже принесла телочку. Ее назвали Ельмой. Отцом обеих был Бодо, оставшийся в Аскании-Нова.

На счастье, удерживалась оттепель, морозец схватывал снег только ночами. Зубриц кормили хорошо, но они выходили из сарая, с удовольствием грызли кору на ильмах, обгладывали изгородь и даже выпирающие из земли корни дубов.

– Неужто голодные? – удивлялся Задоров.

– Обычное явление, – успокаивал его Игорь Жарков. – Укрепляют желудок. Танин, понимаешь? Желудей им побольше, коры.

Зубрята росли быстро, вскоре у них уже чернели рожки, поступь окрепла, они тоже выходили во дворик даже без родительниц, пытались скакать и бегать, но очень неуклюже.

Наконец их выпустили в общий загон.

Звери отнеслись к матерям и телочкам с милой предупредительностью. Уступали дорогу и место у кормушек, у солонца, освобождали лежку в затишке. Впрочем, Волна и Еруня были постоянно настороже и могли проучить всякого, кто, по их мнению, угрожал маленьким. А когда дни посуровели, они принимали дочек под косматую грудь и так лежали вместе, укрытые снегом. Но в сараи заходить не любили. Спартанское воспитание.

В Майкоп родителям, в Москву Макарову и Гептнеру Михаил Зарецкий написал подробные письма. Семь. Уже семь зубров в горах!

2

Директор заповедника долго не появлялся в Кишинском зубропарке, узнавал о событиях от наезжавших в Гузерипль сотрудников. Всякий раз, выслушав такой доклад, он сильнее выпячивал толстые губы и бубнил: «Не было у бабы хлопот, купила себе порося».

Он по-прежнему занимался хозяйственными делами. Успешно торговал всякой всячиной с заповедных угодий, куда-то спешил на совещания и собрания, спорил, по-базарному хлопал ладонью о ладонь собеседника, словом, действовал, как привык действовать. Правда, в этой его деятельности обнаруживалось и полезное начало: он строил. Гузерипль становился приличным поселком, через Белую положили новый мост, подправили дорогу. Но все это относилось скорее к исправлению собственной ошибки, чем к новаторству.

Когда он, наконец, пожаловал на Кишу, шел уже 1941 год. Зима не очень свирепствовала, и поездка не выглядела обременительной. Зубры на него особого впечатления не произвели. Бык да коровы с телками, только и всего. Есть о чем говорить! Вот если бы слоны… А таких, как эти, в любом колхозе можно видеть. Но там хоть молоко. А что от зубров?..

Заговорившись с Михаилом Зарецким, он небрежно облокотился на изгородь загона, даже руку просунул по ту сторону и, будучи в настроении, вдруг чему-то расхохотался. Метрах в сорока прохаживалась Волна с дитем. То ли этот чужой голос вывел ее из равновесия, то ли почуяла она опасность от многолюдства. И взыграла. Сорвалась с места и налетела на ограду. Удар потряс плахи, он пришелся рядом с директорской рукой. Миг – и большой тучный человек, как резиновый мячик, откатился метров на восемь от изгороди. Поднялся бледный, с вытаращенными глазами.

– А! Эт-то что ж? Убить могёт! Да как они!..

– Запросто могут, – сказал Борис Артамонович. – Дикари, эт-точно. Что с них взять, товарищ начальник?

– А где об этом самом написано у вас? – Директор вдруг закричал: – Где объявление, что подходить опасно? Порядок где? Колесо на мельнице вертится, так сетка кругом поставлена. А тут образина, понимаешь, – и гуляет себе вольно! Чуть что – на рога!

– Ограда, – сказал Зарецкий. – Ничего не случилось, выдержала удар. Вот скоро выпустим их на вольное пастбище, тогда…

– Еще чего! По лесу не проедешь, выскочит такой скот – и будь здоров…

– По зубровому парку не положено ездить. Зубры никакого соседства не любят. Долина Киши – глубокий резерват, посторонним здесь находиться запрещено.

До самого вечера гость выглядел беспокойным, оглядывался даже в помещении, где ужинал, прислушивался. Зарецкий положил перед ним бумагу – просьбу в главк по заповедникам отловить для кавказского стада еще одного быка из сохранившихся в Беловежской пуще и пять потомков Бодо из Аскании-Нова. Таков был план ускоренного поглотительного скрещивания на зубра, чтобы вытеснить бизонью кровь у следующего поколения. Директор долго смотрел на бумагу и передергивал плечами. Переживал кошмарное видение будущего: встречу в лесу со стадом зубров… Зарецкий как раз говорил, что через два десятилетия сотни зубров освоят свою старую прародину и число их достигнет тысячи голов.

– Сколько, сколько? – переспросил директор.

– Тысяча…

– Зачем? На мясо?

– Ну что вы! – Зарецкий даже смутился. – При чем тут мясо?

– Толк, толк какой, я спрашиваю? Кожи? Не для красоты же держать этакое стадо. Сожрут все!

– Миллион лет назад они жили на всей Русской равнине и, представьте, не съели, хотя было их великое множество. В 1914 году на Кавказе жило семьсот голов. Ничего. Уцелел Кавказ.

– Ну, ты скажешь! Это ж в каменном веке было! Народ по пещерам прятался. Считать не умели, не говоря о бухгалтерии. А нынче как: задумал дело – докажи, что оно прибыльное. Не доказал – будь здоров, уходи и на глаза не показывайся.

Лида вдруг рассмеялась, да так громко, заразительно, даже голову закинула. Вот это образ мыслей! Отсмеявшись, сказала:

– Дарвин. Чарлз Дарвин. Читали?

– Ну?.. И что этот Дарвин?

– Он писал, что ни один вид животных или растений не может быть стерт с лица земли лишь потому, что в данный момент человечество не знает способов его использования. Вдруг они носят в себе какое-то особое вещество, лекарство, гормоны?

– А мы и не стираем. Вот развели же… Ходят. Ну и пусть ходят. Но разводить тысячами… Перебор!

– В далекой перспективе. Сейчас мы просим всего-навсего одного быка и пять телочек. – Зарецкий начинал раздражаться.

– Шесть? На такую цифру я согласен. А вот перспектива, как ты сказал… Туристам ходу на Кавказ не будет. Этого нельзя!

– Заповедник не для туристов.

– Ух ты! Базу для них строю. В Гузерипле, на Умпыре. Выгодное, считаю, дело.

И тогда разгорелся шумный спор. Ученые, перебивая друг друга, принялись доказывать ошибочность директорского взгляда. Заповедование – это прежде всего запрет на всякую деятельность и пользование, будь то лес, охота, туристские тропы.

Был ли это первый довоенный спор на живучую тему или он уже случался раньше, сказать трудно. Но и позже, спустя десятилетия, отголоски его зазвучали, к сожалению, не только на кордонах, но и в министерских кабинетах, да так аукнулись, что тяжелым бременем пали на многие заповедники страны.

– Ладно… – Директор прижал ладони к ушам. – Бумагу я подписываю. Но вся ответственность на тебе, Зарецкий. И на тебе, Шарова. Снабжать кормами категорически отказываюсь! Всех зверей – на самообслуживание! Роги-ноги есть, пусть ходят и кору гложут, траву стригут. С меня спрос, а не с этого, извините, Дарвина.

В разговоре, в громком споре никто не услышал, как открылась дверь и в комнату тихо вошел какой-то растерянный, сутулый Андрей Михайлович Зарецкий. Он облокотился о притолоку, послушал и, уловив паузу, сказал:

– Я с плохой вестью, друзья. Только что из Хамышков. Телеусов умер…

Мгновение глубокой тишины. И общий вздох, словно большая человеческая душа охнула. Всхлипнула Лида. Все стояли опустив головы. Первый егерь заповедника…

– В одночасье помер, – сказал Зарецкий. – Приехал за мной в Майкоп, переночевал, выехали сюда, добрались до его дома. Он вошел, сел у стены, жена налила воды в умывальник, обернулась, а он и голову уронил… Вечная ему память! Одно утешение: удалось ему увидеть зубров на Кавказе.

Утром кишинские зуброводы выехали в Хамышки. Хоронили старого егеря многолюдно и торжественно. Могила его осталась на старом солдатском кладбище через дорогу от поселка.

Не пришлось ему дожить до страшного июня сорок первого.

3

На пути в Москву Михаил Зарецкий два дня провел в Майкопе.

Его отец, еще более осунувшийся после смерти Алексея Власовича, все более озабоченный сообщениями из Европы, где широко полыхала война, как-то очень невнимательно выслушал планы, которые разворачивал перед ним Михаил. Это не означало, конечно, потерю интереса к заповедным делам и к зубрам на Кавказе. Это была реакция на тревожные и грустные события жизни. Неужели его сыну тоже суждено надеть солдатскую шинель?.. Что за век такой, что за ярость человеческая?..

А Михаил не думал о войне и ни о чем другом, связанным с войной. Он всецело продолжал жить заповедником, зубрами, ему было хорошо там, рядом с Лидой, которая на редкость умно и деятельно помогала Зарецкому в его работе. Общее дело заполнило всю их жизнь. И дело это казалось им наиважнейшим среди всех других. Еще бы – восстановить утерянный вид!

– Я хочу, папа, добиться покупки новых зубров, – говорил Михаил. – У Яна Жабинского записано, что в Польше были еще потомки Кавказа, по имени Борус, Бискайя и Бизерта, с хорошей долей кавказской крови. Целы они? Или их потомки? На будущий год у нас появятся еще зубрята от Журавля. Опять возникнет угроза близкородственного размножения, мы хотим избежать этого. Из Москвы я думаю выехать в Беловежскую пущу, чтобы ускорить дело. Надо привезти несколько зубров.

Отец посмотрел на карту. Немцы находились всего в двухстах километрах от пущи. Такая опасность!.. Понимает ли он?..

Данута Францевна смотрела на сына, на мужа, опять на мужа и сына, догадывалась, что переживает Андрей Михайлович и о чем не знает их сын. Она не хотела, чтобы отец все это высказал и испортил Мише его боевое настроение.

Андрей Михайлович подошел к карте.

– Посмотри сюда, Миша. Подумай. Вот она, пуща, а вот тут – немцы, их отмобилизованные дивизии. Их танки и штыки. Их многолетняя нацеленность на восток, дранг нах остен.

– Штыки немцев повернуты, кажется, не в нашу сторону.

– Штыки легко повернуть куда угодно. Ни один старый солдат не верит в стабильность положения на нашей западной границе. Затишье перед бурей. Фашисты – и мы. Неодолимая пропасть. Я не уверен, что успеешь отловить быков в Беловежской пуще, что вообще поедешь туда.

– О чем ты, папа?.. – Михаил вдруг сел, испуганно посмотрел на отца, потом на карту. Он не был готов к подобному разговору. Война не представлялась ему чем-то очень близким и опасным. Мы достаточно сильны – это он знал, так был воспитан, с верой в победу. – Неужели ты думаешь, что они рискнут напасть?..

– Да, я так думаю. И когда настанет удобный для них момент, штыки повернутся в нашу сторону. Я не знаю, как сложится обстановка, но на душе у меня тяжело. Представь: ты наденешь шинель, все твои друзья – ученые и егеря – тоже. Кто останется в заповеднике? Директор? Это хуже всего. Так вот, если случится самое плохое, заботу о зубрах я возьму на себя. В солдаты не годен, так хоть здесь… Лиде одной не справиться. Дело сложное, без мужчин трудно. Не исключай и такого хода событий.

Михаил подавленно молчал. Ему и в голову не приходило подобное.

– Я тоже буду рядом с Лидой, – тихо сказала Данута Францевна. – Втроем уже легче.

– Могу я сказать о твоем желании в главке? – Миша стоял перед отцом. – Я имею в виду военное время.

– Да, Василию Никитичу Макарову. Он меня помнит. И поспеши-ка ты, сынок, с беловежским пополнением. Там зона опасности. Чем скорее управишься, тем лучше.

Ночью Михаил сел за письмо. Самое длинное и самое, пожалуй, серьезное письмо из всех, написанных им Лиде Шаровой. Он крупно и разборчиво написал, что любит ее. Признание для Лиды, в общем-то, не такое уж неожиданное, но так вот прямо написанное слово о любви, да еще в письме суровом, тревожном, – это звучало очень смело и честно. «Люблю. И если все плохое не произойдет слишком скоро и я успею вернуться к тебе, то хочу услышать твой ответ, чтобы решить наше будущее – сегодня и навсегда».

Утром он отдал письмо маме.

– Отправь, пожалуйста, с первой оказией. Через надежные руки.

Она поняла.

4

Весенняя Москва встретила Михаила ярким солнцем, последними сильно потемневшими сугробчиками снега и бесчисленными светлыми ручьями. Река вскрылась, по ней важно плыли ноздреватые, хрупкие льдины. Веселые люди заполняли улицы.

Вид сияющей Москвы, спокойный ритм, всегда свойственный ее лику, знакомый высокий дом на Чистых прудах с машинами у подъезда, где помещался главк, – все это никак не вязалось с мрачными предсказаниями отца. Зарецкий повеселел. Мир более устойчив, чем могло казаться из далекого Майкопа. И командировка его, конечно же, увенчается успехом, он привезет зубров из пущи и Аскании, словом, без помех продолжит работу, которая так радовала его своей творческой доброй сутью.

Вспоминая о письме Лиде, он озорно краснел. Давно хотел признаться… Когда он вернется на Кишу, у них начнется другая жизнь. В тысячу раз лучше!

Он не нашел Макарова, зато побывал у знакомых зоологов, рассказал, зачем приехал, получил одобрение. Они вместе написали письмо для Совнаркома РСФСР, которому теперь подчинялся главк заповедников, с просьбой разрешить перемещение шести зубров из пущи для кавказского стада.

Вечер Михаил провел у Владимира Георгиевича Гептнера, рассказал о поведении зубров, о перспективе роста стада и не без иронии о директорских словах: «Зубры? На мясо? На кожи?»

Профессор даже не улыбнулся. Напротив, как-то поскучнел, походил по комнате, сказал:

– Ваш директор не оригинал, не он один мыслит только хозяйственными категориями. Мы постоянно ведем борьбу за научную чистоту заповедников против попыток использовать их в качестве источника хозяйственной выгоды. Дело не только в отсутствии у людей нужных познаний или просто элементарной этики по отношению к природе и к будущему. Все сложнее. Мы со школы начинаем воспитывать в человеке потребителя, печатаем бравые книги о власти над землей, учим брать и брать. Все это порождено и великими потребностями, и поверхностным оглядом своей земли: вон какая махина, шестая часть мира! На всех хватит! На тысячи лет! А это ведь далеко не так. Совсем не так! Население растет, техника тоже. Проблема…

На другой день Зарецкий сидел в кабинете Макарова. Тот долго вертел в руках письмо директора и бумагу для Совнаркома, потом взялся разговаривать по одному телефону, по другому и, наконец, протянул бумаги Михаилу, не подписав их.

– На память, – сказал без улыбки. – Храни до лучших времен.

– Я так понимаю, что сейчас плохие времена?

Он не ответил, встал и, как старший Зарецкий, подошел к карте.

– Вот она, Беловежская пуща. Зубры там на воле, прячутся в глухих уголках. Отловить их трудно. Да и некому. Все заняты. Чем?.. А вот тут, – палец его скользнул к Висле, – тут, понимаешь ли, стоят чужие танки. Это тебе известно?

– Отец говорил. Еще сказал, что, если я надену солдатскую шинель, сам он пойдет в заповедник.

Макаров задумчиво смотрел на Михаила.

– Вот как! Он мудрый человек! Не дай бог, конечно, войны, но кто знает… Скажи ему, что старик Макаров будет безмерно благодарен ему, если он примет на себя, в случае опасности, заботу о зубрах. На него можно положиться.

– А как же с пущей? Могу я поехать туда?

– Нет, не можешь. Военная зона. Зубров там охраняют, а вот чтобы устраивать отлов – этого не будет. Требуется согласование с самыми высокими инстанциями, а там и без нас забот… Если все обойдется, я вызову тебя. Вот такие дела, дружок. Значит, асканийцы прижились? Место им по душе? Из Крыма сообщили, там тоже зубрята пошли.

– Мне можно возвращаться, Василий Никитич?

Макаров молча пожал ему руку.

Майские праздники удержали Зарецкого в Москве. Он не сразу сумел купить билет на юг. Только на третье число.

Он побывал у своих университетских друзей, даже на вечеринку попал и по этой причине возвращался в гостиницу далеко за полночь, пешком. Вот тогда-то он и поглядел в глаза войне: почти час стоял на Цветном бульваре, пережидая, когда пройдут танки и автомашины с красноармейцами. Они шли и шли, спускаясь по Садовому кольцу, наполняя улицу едким дымом солярки. Ночные прохожие все подходили, толпа стояла кучно, дожидаясь перехода на другую сторону, глядела на войска, грохочуще идущие через Москву. Наконец выше, у кинотеатра «Уран», между колоннами появился разрыв, толпа изготовилась, побежала. Зарецкий обернулся с тротуара. Машины шли опять, наполняя душу предчувствием неладного.

…В Белореченской он увидел, как грузились в вагоны казачьи части.

Первые слова, сказанные отцом, были:

– Тебе повестка из военкомата. Отдохни, расскажи, что там, и сегодня же явись, как положено.

Миша поцеловал его в щеку.

– Кажется, ты во всем прав, папа.

В военкомате он пробыл до позднего вечера. Двор был заполнен молодым народом. Здесь он встретил Задорова.

– Всех егерей вызвали, – сказал Борис Артамонович. – Что происходит?

– То самое, о чем думаешь и ты.

– Эт-точно! – И умолк, помрачнев.

5

На Кише каждый вечер разговоры о событиях в мире.

Зоологи на все манеры комментировали известия, но сходились на одном: и вызовы в военкомат, и приказ готовиться к призыву – это меры предосторожности перед опасностью воины. Не более того.

Приехал директор. Он вел себя иначе, чем в прежний наезд. Со всеми соглашался, заискивал, его вытаращенные глаза выражали растерянность. Не спросил, что с зубрами, не поехал на Сулимину поляну. Зато пространно говорил об огромном значении проекта восстановления зубров, о роли заповедника и вдруг попросил Лидию Шарову сочинить ему бумагу, чтобы отразить, как он выразился, место заповедника в истории и современности.

– Буду настаивать на броне для всех ученых и охраны. Война, конечно, общее дело, но бросать такую работенку нам нельзя. Садись, пиши. Возражений не будет?

– Я добровольцем пойду, если что, – сказал Задоров.

– Да как ты можешь? – Директор сердито насупился. – Мы считаем тебя спецом по зубрам. Их охранять кто будет?

– Россию защищать – это и зубров защищать. А тут жена останется, она дело это знает.

Директор перевел глаза на Зарецкого.

– Тоже пойду на фронт, – сказал он. – Лидия Васильевна возьмет на себя заботу о зубрах.

Примерно так же высказались зоологи Жарков, Теплов, даже пожилые егеря. Директор совсем растерялся. Широкий лоб его покрылся капельками пота. И как только Лида отдала ему исписанные странички о значении заповедника, засобирался и уехал в Майкоп, конечно не отказавшись от своего намерения о броне для сотрудников. Для себя, естественно, тоже…

В начале июня на Кишу приехали старый Зарецкий и Василий Васильевич Кожевников, которому уже было более семидесяти. Прямая фигура, белая борода, голубые глаза из-под мохнатых бровей делали его похожим на былинного старца Древней Руси. Чуть не со всеми зоологами они поехали в зубропарк, пробыли там и ночь. На другой день исходили вдоль и поперек склоны вокруг загона, осмотрели огороды и похвалили кишинцев за хозяйственность и благоустройство.

Возвратились на Кишу. Перед вечером Михаил сказал отцу:

– Мы с Лидой собрались погулять. Составь нам компанию.

Андрей Михайлович кивнул. Сын помог ему надеть плащ. Пошли через красивый луг не в сторону зубропарка, а вниз, к реке. Стоял тот задумчивый час, когда все в природе затихает, а шумный день уступает место мягким сумеркам, полным дневного тепла, но и близким к холодной ночи. Разноцветный ковер выстилал склон, по которому шла тропа. В кустах черемухи распевали щеглы. Глухо гудела река. Солнце ушло, но облака над горами, освещенные снизу, бросали на землю оранжевый свет.

Они остановились.

– Папа, – сказал Михаил, заметно волнуясь. – Мы с Лидой решили пожениться. Мы давно любим друг друга. И мы просим тебя и маму…

Тут он запнулся. Старое слово «благословить» никак не выговаривалось. Лида опустила глаза.

Андрей Михайлович обнял их.

– Мир вам и счастье, дорогие. В такое время, когда будущее… Впрочем, зачем об этом вспоминать! Одного желаю: если грянут испытания, будьте дружны, крепки духом и берегите свою любовь.

– А как же мама? Как мы скажем ей?

– Положись на меня. Шепну вам по секрету: она давно ждет этого события. Я привезу ей добрую весть!

Они возвращались, когда уже стемнело. Взявши старшего Зарецкого с обеих сторон под руки, говорили обо всем на свете. Счастливые, они оттолкнули в эти часы все тревоги. Жизнь, целая жизнь впереди!

Через считанные минуты о событии узнали во всех домиках кордона. Пятнадцать человек уселись за один стол. Перед большим фамильным самоваром хозяйничала жена Бориса Артамоновича. Черные горы и лес замыкали кордон со всех сторон, охраняя его от мировой неустроенности. Здесь властвовали мир и счастье.

Этот мир просуществовал для кишинцев еще одиннадцать дней.

Воскресным днем кто-то из сидевших у маленького приемника услышал торжественно-грозные слова. Правительство Союза Советских Социалистических Республик сообщало о нападении на нашу страну фашистской Германии.

Прискакал вестовой из управления. Директор бодро сообщал, что все работники заповедника до особого распоряжения остаются на своих местах.

Он все-таки добился, чего хотел.

Броня оказалась для егерей и ученых только отсрочкой. Война быстро приобрела такой тревожный оборот, что ни о каком послаблении с мобилизацией не могло быть и речи.

Через несколько месяцев после начала войны немцы находились недалеко от Ростова-на-Дону…

6

Кордон опустел. Мужчины ушли уже в конце августа. С этого дня все заботы пали на женские плечи. Предстояло убирать огороды – картошку, морковь, докашивать траву, дежурить у загонов, готовиться к зиме.

Из Гузерипля прискакал заместитель директора по науке, сунул Лидии Васильевне телеграмму, а сам свалился, улегся на землю. Так устал, так торопился!

Она смотрела на срочный бланк и глазам не верила: «Адрес Кавказского заповедника прибывает вагон дикими зверями эвакуированными Московского зоопарка. Обеспечьте прием выгрузку сохранность. Полная ответственность». По бланку синим карандашом наискосок шла директорская резолюция: «Л.В.Шаровой. Выезжайте в Хаджох. Мобилизуйте народ для перегона бизонов на Кишу».

– Бизонов? – повторила она. – Каких еще бизонов?!

– Я почем знаю? – Заместитель угрюмо отвернулся. – Живых, надо полагать. Из Гузерипля выехали семь человек. Собирайте своих – и скоро-скоро…

– Да вы понимаете, какая это опасность – привезти бизонов к нашим зубрам? Это, это… – Она задохнулась от негодования. – А если они больны? Почему не в Гузерипль, не в Карапырь? Я не представляю себе, чтобы умные люди…

– Ничего не знаю. Есть приказ – исполняйте. Я отправляюсь в Хаджох. Жду вас как можно скорей.

И ускакал.

Лидия Васильевна посмотрела ему вслед и расплакалась. От обиды, от страха за своих зубров. Она поняла, что это безрассудство, глупость. Это катастрофа для заповедника! Но приказ в военное время?.. Его полагалось выполнять. Она свела брови и начала действовать. Двум пожилым лесникам приказала срочно ставить сбоку зубропарка отдельный загон для бизонов, а сама со всеми женщинами в седлах поехала навстречу неизвестному.

Девятого сентября груз прибыл на станцию. Две открытые платформы с клетками. Затурканный, грязный работяга-сопровождающий подал Шаровой документы:

– Распишитесь, что приняли. Хватит с меня!

– Сколько вы в дороге? – спросила она.

– Три недели.

– Кормили? Прививки им делали?

– Когда там! Из клетки в клетку. Последний овес вчера скормил. Сам голодный, не дождусь, пока сдам.

– Останетесь помогать. Когда выгрузим и устроим зверей, тогда получите расписку. А вы, – она глянула на замдиректора строгими глазами начальника, – вы тотчас дайте телеграмму директору, пусть постарается вернуть хоть на несколько дней наших зоологов. Они еще в Лабинске. И вызывайте ветврача с вакциной для прививок. Немедленно!

В документах значилось: «Бизон Бостон, вес 880 килограммов, зубробизон Жах, зубробизонка Зорька и гибрид бизоноскота Гедэ». Ну какой, извините, глупец послал их сюда? Почему не в Мордовию, не на Урал, не в Уфу?! Впрочем, поздно горевать, их тоже спасать надо, еле живые.

Подогнали машины. Бизоны храпели, бились в тесных клетках. С большим трудом перегрузили, повезли в сторону Даховской. Где выгрузить, как гнать?! Да и гнать-то нельзя: не выдержат. Прежде нужно дать им отдых.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю