Текст книги "Cor ardens"
Автор книги: Вячеслав Иванов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Как и шаги звучат волшебно,
И стук колес во тьме ночей!..
И как вперение враждебно
Слепых предутренних очей!
Все, дрогнув, вдруг отяжелело.
К ярму и тяготе спеша,
В свое дневное входит тело
Ночная вольная душа.
И жизнь по стогнам громыхает,
Как никлых связней кандалы…
И гений розы отряхает
В могилы мутной, белой мглы.
Неутомный голод темный,
Горе, сердцу как избыть?
Сквозь ресницы ели дремной
Светит ласковая нить.
Сердце, где твой сон безбрежий?
Сердце, где тоска неволь?
Над озерной зыбью свежей
Дышит утренняя смоль.
Снова в твой сосуд кристальный
Животворный брызжет ключ;
Ты ль впустило в мрак страдальный,
В скит затворный гордый луч?
Или здесь – преодоленье,
И твой сильный, смольный хмель -
Утоленье, и целенье,
И достигнутая цель?..
Чу, склонился бог целебный,
Огневейный бог за мной,-
Очи мне застлал волшебной,
Златоструйной пеленой.
Нет в истомной неге мочи
Оглянуться; духа нет
Встретить пламенные очи
И постигнуть их завет…
Ленивым золотом текло
Весь день и капало светило,
Как будто влаги не вместило
Небес прозрачное стекло.
И клочья хмурых облак, тая,
Кропили пегие луга.
Смеялась влага золотая,
Где млели бледные снега.
Дрожат леса дыханьем ливней
И жизнью жаждущей дрожат…
Но вс таинственней и дивней
Пестуньи мира ворожат.
И влагу каждый лист впивает,
И негой каждый лист дрожит;
А сок небес не убывает,
По жадным шепотам бежит.
Листвой божественного древа
Ветвясь чрез облачную хлябь,-
Как страсть, что носит лики гнева,-
Трепещет молнийная рябь.
Что лист упавший – дар червонный;
Что взгляд окрест – багряный стих…
А над парчою похоронной
Так облик смерти ясно-тих.
Так в золотой пыли заката
Отрадно изнывает даль;
И гор согласных так крылата
Голуботусклая печаль.
И месяц белый расцветает
На тверди призрачной – так чист!..
И, как молитва, отлетает
С немых дерев горящий лист…
Константину Сомову
Замер синий сад в испуге…
Брызнув в небо, змеи-дуги
Огневые колесят,
Миг – и сумрак оросят:
Полночь пламенные плуги
Нивой звездной всколосят…
Саламандры ль чары деют?
Сени ль искристые рдеют?
В сенях райских гроздья зреют!..
Не Жар-птицы ль перья реют,
Опахалом алым веют,
Ливнем радужным висят?
Что же огненные лозы,
Как плакучие березы,
Как семья надгробных ив,
Косы длинные развив,
Тая, тлеют – сеют слезы -
И, как светляки в траве,
Тонут в сонной синеве?
Тускнут чары, тухнут грезы
В похоронной синеве…
И недвижные созвездья
Знаком тайного возмездья
Выступают в синеве.
CEBEPHOE СОЛНЦЕСевера солнце умильней и доле
Медлит, сходя за родимое поле,
Млеет во мгле…
Солнце, в притине горящее ниже,
Льнет на закате любовней и ближе
К милой земле,-
Красит косыми лучами грустнее
Влажную степь, и за лесом длиннее
Стелет узор
Тени зубчатой по тусклым полянам;
И богомольней над бором румяным
Светится детски лазоревый взор,
Посостарилось злато червонное,
Посмуглело на главах старых!
Сердце сладко горит, полоненное,
В колыбельных негаснущих чарах.
Сердце кротко, счастливое, молится,
Словно встарь, в золотой божнице,
Вольное ль вновь приневолится -
К родимой темнице?
А. М. Ремизову
Влачась в лазури, облака
Истомой влаги тяжелеют.
Березы никлые белеют,
И низом стелется река.
И Город-марево, далече
Дугой зеркальной обойден,-
Как солнца зарных ста знамен -
Ста жарких глав затеплил свечи.
Зеленой тенью поздний свет,
Текучим золотом играет;
А Град горит и не сгорает,
Червонный зыбля пересвет.
И башен тесною толпою
Маячит, как волшебный стан,
Меж мглой померкнувших полян
И далью тускло-голубою:
Как бы, ключарь мирских чудес,
Всей столпной крепостью заклятий
Замкнул от супротивных ратей
Он некий талисман небес.
Как улей медных пчел,
Звучат колокола:
То Духов день, день огневой,
Восходит над Москвой…
Не рои реют пчел -
Жужжат колокола,
И бьет в кимвал Большой Иван,
Ведя зыбучий стан.
Что волн набатный звон -
Медноязычный гам
Гудит,– и вдруг один,
Прибоя властелин,
Кидает полногласный стон
К дрожащим берегам…
Как будто низошел,
Коснувшися чела
Змеею молнийно-златой,
На брата Дух Святой:
И он заговорил
Языком дивным чуждых стран,
Как сладкого вина
Безумством обуян,
Но Дух на всех главах почил,
И речь всех уст пьяна!..
Как улей медных пчел,
Гудят колокола,
Как будто низошел
На верные чела
В соборном сонме Дух,
И каждый грезит вслух,
И ранний небосвод
Льет медь и топит мед…
То Духов день, день огневой,
Пылает над Москвой!
Поликсене Соловьевой (Allegro)
Теплый ветер вихревой,
Непутевый, вестовой,
Про весну смутьянит, шалый,
Топит, топчет снег отталый,
Куролесит, колесит,
Запевалой голосит…
Кто-то с полночи нагреб
На проталину сугроб,
Над землею разомлелой
Пронесясь зимою белой.
Старый снег на убыль шел,-
Внук за дедушкой пришел.
Солнце весело печет,
С крыш завеянных течет.
С вешней песней ветер пляшет,
Черными ветвями машет,
Понагнал издалека
Золотые облака.
Повечерела даль. Луг зыблется, росея,
Как меч изогнутый воздушного Персея,
Вонзился лунный серп, уроненный на дно,
В могильный ил болот, где жутко и темно,
Меж сосен полымя потускнувшее тлеет.
Потухшей ли зари последний след алеет?
Иль сякнущая кровь, что с тверди не стекла,
Сочится в омуты померкшего стекла?
В заревой багрянице выходила жница,
Багрянец отряхнула, возмахнула серпом,
Золот серп уронила
(– Гори, заряница!-),
Серп вода схоронила
На дне скупом.
И, послушна царице, зыбких дев вереница
Меж купавами реет (– мы сплетем хоровод!-),
Серп исхитить не смеет
(– Звени, вечерница!-)
И над гладью белеет
Отуманенных вод.
Серп в стеклянной темнице! (– Промелькнула
зарница!..)
Серп в осоке высокой! (– Сомкнулся круг!..-)
Над зеркальной излукой
Мы храним, о царица,
Серп наш, серп крутолукий -
От твоих подруг!
У меня ль, у Заряницы,
Злат венец;
На крыльце моей светлицы
Млад гонец.
Стань над поймой, над росистой,
Месяц млад!
Занеси над серебристой
Серп-булат!
Тем серпом охладных зелий
Накоси;
По росам усладных хмелей
Напаси!
Я ль, царица, зелий сельных
Наварю;
Натворю ли медов хмельных
Я царю.
Громыхнула колесница
На дворе:
Кровь-руда, аль багряница,
На царе?
Царь пришел от супротивных,
Знойных стран;
Я омою в зельях дивных
Гнои ран.
Зевы язвин улечу я,
Исцелю;
Рот иссохший омочу я
Во хмелю.
Скинет царь к ногам царицы
Багрянец…
У меня ль, у Заряницы,
Студенец!
Помертвела белая поляна,
Мреет бледно призрачностью снежной.
Высоко над пологом тумана
Алый венчик тлеет зорькой нежной.
В лунных льнах в гробу лежит царевна;
Тусклый венчик над челом высоким…
Месячно за облаком широким -
А в душе пустынно и напевно…
Мгла тусклая легла по придорожью
И тишина.
Едва зарница вспыхнет беглой дрожью.
Едва видна
Нечастых звезд мерцающая россыпь.
Издалека
Свирелит жаба. Чья-то в поле поступь -
Легка, лежа…
Немеет жизнь, затаена однажды;
И смутный луг,
И перелесок очурался каждый -
В волшебный круг,
Немеет в сердце, замкнутом однажды,
Любви тоска;
Но ждет тебя дыханья трепет каждый -
Издалека…
Ал.Н. Чеботаревской
Повилики белые в тростниках высоких,-
Лики помертвелые жизней бледнооких,-
Жадные пристрастия мертвенной любви,
Без улыбки счастия и без солнц в крови…
А зарей задетые тростники живые
Грезят недопетые сны вечеровые,
Шелестами темными с дремой говорят,
Розами заемными в сумраке горят.
И между сосен тонкоствольных,
На фоне тайны голубой,-
Как зов от всех стремлений дольных,
Залог признаний безглагольных,-
Возник твой облик надо мной.
Валерий Брюсов
В алый час, как в бору тонкоствольном
Лалы рдеют и плавится медь,
Отзовись восклоненьем невольным
Робким чарам – и серп мой приметь!
Так позволь мне стоять безглагольным,
Затаенно в лазури неметь,
Чаровать притяженьем безвольным
И, в безбольном томленьи,– не сметь…
Сладко месяцу темные реки
Длинной лаской лучей осязать;
Сладко милые, гордые веки
Богомольным устам лобызать!
Сладко былью умильной навеки
Своевольное сердце связать.
Лебеди белые кличут и плещутся…
Пруд – как могила, а запад – в пыланиях…
Дрожью предсмертною листья трепещутся -
Сердце в последних сгорает желаниях!
Краски воздушные, повечерелые
К солнцу в невиданных льнут окрылениях…
Кличут над сумраком лебеди белые -
Сердце исходит в последних томлениях!
За мимолетно-отсветными бликами
С жалобой рея пронзенно-унылою,
В лад я пою с их вечерними кликами -
Лебедь седой над осенней могилою…
Волшба ли ночи белой приманила
Вас маревом в полон полярных див,
Два зверя-дива из стовратных Фив?
Вас бледная ль Изида полонила?
Какая тайна вам окаменила
Жестоких уст смеющийся извив?
Полночных волн немеркнущий разлив
Вам радостней ли звезд святого Нила?
Так в час, когда томят нас две зари
И шепчутся лучами, дея чары,
И в небесах меняют янтари,-
Как два серпа, подъемля две тиары,
Друг другу в очи – девы иль цари -
Глядите вы, улыбчивы и яры.
ПРИСТРАСТИЯО Сомов-чародей! Зачем с таким злорадством
Спешишь ты развенчать волшебную мечту
И насмехаешься над собственным богатством?
И, своенравную подъемля красоту
Из дедовских могил, с таким непостоянством
Торопишься явить распад и наготу
Того, что сам одел изысканным убранством?
Из зависти ль к теням, что в оные века
Знавали счастие под пудреным жеманством?
И Душу жадную твою томит тоска
По «островам Любви», куда нам нет возврата,
С тех пор как старый мир распродан с молотка…
И граций больше нет, ни милого разврата,
Ни встреч условленных, ни приключений тех,
Какими детская их жизнь была богата,
Ни чопорных садов, ни резвости утех,-
И мы, под бременем познанья и сомненья,
Так стары смолоду, что жизнь нам труд и спех…
Когда же гений твой из этого плененья
На волю вырвется, в луга и свежий лес,-
И там мгновенные ты ловишь измененья
То бегло-облачных, то радужных небес
Иль пышных вечеров живописуешь тени,-
И тайно грусть твою питает некий бес
На легких празднествах твоей роскошной лени
И шепчет на ухо тебе: «Вся жизнь – игра.
И всё сменяется в извечной перемене
Красивой суеты, Всему – своя пора.
Всё – сон и тень от сна. И все улыбки, речи,
Узоры и цвета (– то нынче, что вчера)
Чредой докучливой текут – и издалече
Манят обманчиво. Над всем – пустая твердь.
Играет в куклы жизнь – игры дороже свечи,-
И улыбается под сотней масок – Смерть».
1906
Федору Сологубу
Опять, как сон, необычайна,
Певец, чьи струны – Божий Дар,
Твоих противочувствий тайна
И сладость сумеречных чар.
Хотят пленить кольцом волшебным,
Угомонить, как смутный звон,
Того, кто пением хвалебным
Восславить Вящий Свет рожден.
Я слышу шелест трав росистых,
Я вижу ясную Звезду;
В сребровиссонном сонме чистых
Я солнцевещий хор веду.
А ты, в хитоне мглы жемчужной,
В короне гаснущих лучей,
Лети с толпой, тебе содружной,
От расцветающих мечей!
Беги, сокройся у порога,
Где тает благовест зари,
Доколе жертву Солнцебога
Вопьют земные алтари!
1906
Валерию Брюсову
Волшебник бледный Urbi пел et Orbi.[13]13
Граду и миру (лат.).
[Закрыть]
То – лев крылатый, ангел венетийский
Пел медный гимн. А ныне флорентийской
Прозрачнозвонной внемлю я теорбе.
Певец победный Urbi пел et Orbi:
То – пела медь трубы капитолийской…
Чу, барбитон ответно эолийский
Мне о Патрокле плачет, об Эвфорбе.
Из златодонных чаш заложник скорби
Лил черный яд. А ныне черплет чары
Медвяных солнц кристаллом ясногранным.
Садился гордый на треножник скорби
В литом венце… Но царственней тиары
Венок заветный на челе избранном!
Александру Блоку
Я видел: мрамор Праксителя
Дыханьем Вакховым ожил,
И ядом огненного хмеля
Налилась сеть бескровных жил.
И взор бесцветный обезумел
Очей божественно-пустых;
И бога демон надоумил
Сойти на стогна с плит святых -
И, по тропам бродяг и пьяниц,
Вступить единым из гостей
В притон, где слышны гик и танец
И стук бросаемых костей,
И в мирре смрадной ясновидеть,
И, лик узнав, что в ликах скрыт,
Внезапным холодом обидеть
Нагих блудниц воскресший стыд,
И, флейту вдруг к устам приблизив,
Воспоминаньем чаровать -
И, к долу горнее принизив,
За непонятным узывать.
Тебе, о тень Случевского, привет
В кругу тобой излюбленных поэтов!
Я был тебе неведомый поэт,
Как звездочка средь сумеречных светов,
Когда твой дерзкий гений закликал
На новые ступени дерзновенья
И в крепкий стих враждующие звенья
Причудливых сцеплений замыкал.
В те дни, скиталец одинокий,
Я за тобой следил издалека…
Как дорог был бы мне твой выбор быстроокий
И похвала твоя сладка!
Георгию Чулкову
Стих связанный, порывистый и трудный,
Как первый взлет дерзающих орлят,
Как сердца стук под тяжестию лат,
Как пленный ключ, как пламенник подспудный,
Мятежный пыл; рассудок безрассудный;
Усталый лик; тревожно-дикий взгляд;
Надменье дум, что жадный мозг палят,
И голод тайн и вольности безлюдной…
Беглец в тайге, безнорый зверь пустынь,
Безумный жрец, приникший бредным слухом
К Земле живой и к немоте святынь,
В полуночи зажженных страшным Духом!-
Таким в тебе, поэт, я полюбил
Огонь глухой и буйство скрытых сил.
М. Кузмину
В румяна ль, мушки и дендизм,
В поддевку ль нашего покроя,
Певец и сверстник Антиноя,
Ты рядишь свой анахронизм,-
Старообрядческих кафизм
Чтецом стоя пред аналоем
Иль Дафнисам кадя и Хлоям,
Ты все – живой анахронизм.
В тебе люблю, сквозь грани призм,
Александрийца и француза
Времен классических, чья муза -
Двухвековой анахронизм.
За твой единый галлицизм
Я дам своих славизмов десять;
И моде всей не перевесить
Твой родовой анахронизм,
Ответный сонет (ит.).
[Закрыть]
Раскроется серебряная книга,
Пылающая магия полудней,
И станет храмом брошеная рига,
Где, нищий, я дремал во мраке будней.
……………………………..
Не смирну, не бдолах, не кость слоновью
Я приношу… etc.
Н. Гумилев
Не верь, поэт, что гимнам учит книга:
Их боги ткут из золота полудней.
Мы – нива; время – жнец; потомство – рига.
Потомкам – цеп трудолюбивых будней.
Коль светлых муз ты жрец, и не расстрига
(Пусть жизнь мрачней, година многотрудней),-
Твой умный долг – веселье, не верига.
Молва возропщет; Слава – правосудней.
Оставим, друг, задумчивость слоновью
Мыслителям и львиный гнев – пророку:
Песнь согласим с биеньем сладким сердца!
В поэте мы найдем единоверца,
Какому б век повинен ни был року,-
И Розу напитаем нашей кровью.
В.В. Хлебникову
Нет, робкий мой подстерегатель,
Лазутчик милый! я не бес,
Не искуситель – испытатель,
Оселок, циркуль, лот, отвес,
Измерить верно, взвесить право
Хочу сердца – и в вязкий взор
Я погружаю взор, лукаво
Стеля, как невод, разговор.
И, совопросник, соглядатай,
Ловец, промысливший улов,
Чрез миг – я целиной богатой,
Оратай, провожу волов:
Дабы в душе чужой, как в нови,
Живую врезав борозду,
Из ясных звезд моей Любови
Посеять семенем – звезду.
М. А. Бородаевской
Как речь славянская лелеет
Усладу жен! Какая мгла
Благоухает, лунность млеет
В медлительном глагольном ла!
Воздушной лаской покрывала,
Крылатым обаяньем сна
Звучит о женщине она,
Поет о ней: очаровала.
1 СПЛИН
Когда свинцовый свод давящим гнетом склепа
На землю нагнетет и тягу нам невмочь
Тянуть постылую,– а день сочится слепо
Сквозь тьму сплошных завес мрачней, чем злая ночь;
И мы не на земле, а в мокром подземельи,
Где – мышь летучая, осетенная мглой,-
Надежда мечется в затворе душной кельи
И ударяется о потолок гнилой;
Как прутья частые одной темничной клетки
Дождь плотный сторожит невольников тоски,
И в помутившемся мозгу сплетают сетки
По сумрачным углам седые пауки;
И вдруг срывается вопль меди колокольной,
Подобный жалобно взрыдавшим голосам,
Как будто сонм теней, бездомный и бездольный,
О мире возроптал упрямо к небесам;
И дрог без пения влачится вереница -
В душе: – вотще тогда Надежда слезы льет,
Как знамя черное свое Тоска-царица
Над никнущим челом победно разовьет.
2 МАЯКИ
Река забвения, сад лени, плоть живая -
О Рубенс – страстная подушка бредных нег,
Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая,
Как воздух, как в морях морей подводных бег!
О Винчи – зеркало, в чьем омуте бездонном
Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны,
Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном
Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!
Больница скорбная, исполненная стоном.
Распятье на стене страдальческой тюрьмы -
Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном,
Во мгле, пронизанной косым лучом зимы…
О Анджело – предел, где в сумерках смесились
Гераклы и Христы!.. Там, облак гробовой
Стряхая, сонмы тел подъемлются, вонзились
Перстами цепкими в раздранный саван свой…
Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий,-
Ты, знавший красоту в их зверском мятеже,
О сердце гордое, больной и бледноликий
Царь каторги, скотства и похоти – Пюже!
Ватто – вихрь легких душ, в забвеньи карнавальном
Блуждающих, горя, как мотыльковый рой,-
Зал свежесть светлая, – блеск люстр,– в круженьи
бальном
Мир, околдованный порхающей игрой!..
На гнусном шабаше то люди или духи
Варят исторгнутых из матери детей?
Твой, Гойа, тот кошмар,– те с зеркалом старухи,
Те сборы девочек нагих на бал чертей!..
Вот крови озеро; его взлюбили бесы,
К нему склонила ель зеленый сон ресниц:
Делакруа!.. Мрачны небесные завесы;
Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц…
Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий,
Проклятий, ропота, богохулений, слез -
Жив эхом в тысяче глубоких подземелий;
Он сердцу смертного божественный наркоз!
Тысячекратный зов, на сменах повторенный;
Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков;
Над тысячью твердынь маяк воспламененный;
Из пущи темной клич потерянных ловцов!
Поистине, Господь, вот за Твои созданья
Порука верная от царственных людей:
Сии горящие, немолчные рыданья
Веков, дробящихся у вечности Твоей!
3 ЧЕЛОВЕК И МОРЕ
Как зеркало своей заповедей тоски,
Свободный Человек, любить ты будешь Море,
Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,
Чьи бездны,как твой дух безудержный,– горьки;
Свой темный лик ловить под отсветом зыбей
Пустым объятием и сердца ропот гневный
С весельем узнавать в их злобе многозевной,
В неукротимости немолкнущих скорбей.
Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.
Кто тайное твое, о Человек, поведал?
Кто клады влажных недр исчислил и разведал,
О Море?.. Жадные ревнивцы глубины!
Что ж долгие века без устали, скупцы,
Вы в распре яростной так оба беспощадны,
Так алчно пагубны, так люто кровожадны,
О братья-вороги, о вечные борцы!
4 ЦЫГАНЫ
Вчера клан ведунов, с горящими зрачками,
Стан тронул кочевой, взяв на спину детей
Иль простерев сосцы отвиснувших грудей
Их властной жадности. Мужья со стариками
Идут, увешаны блестящими клинками,
Вокруг обоза жен, в раздолии степей,
Купая в небе грусть провидящих очей,
Разочарованно бродящих с облаками.
Завидя табор их, из глубины щелей
Цикада знойная скрежещет веселей;
Кибела множит им избыток сочный злака,
Изводит ключ из скал, в песках растит оаз -
Перед скитальцами, чей невозбранно глаз
Читает таинства родной годины Мрака.
5 ПРЕДСУЩЕСТВОВАНИЕ
Моей обителью был царственный затвор.
Как грот базальтовый, толпился лес великий
Столпов, по чьим стволам живые сеял блики
Сверкающих морей победный кругозор.
В катящихся валах, всех слав вечерних лики
Ко мне влачил прибой, и пел, как мощный xop;
Сливались радуги, слепившие мой взор,
С великолепием таинственной музыки.
Там годы долгие я в негах изнывал -
Лазури, солнц и волн на повседневном пире.
И сонм невольников нагих, омытых в мирре,
Вай легким веяньем чело мне овевал,-
И разгадать не мог той тайны, коей жало
Сжигало мысль мою и плоть уничтожало.
6 КРАСОТА
Я – камень и мечта; и я прекрасна, люди!
Немой, как вещество, и вечной, как оно,
Ко мне горит Поэт любовью. Но дано
Вам всем удариться в свой час об эти груди.
Как лебедь, белая, – и с сердцем изо льда,-
Я – Сфинкс непонятый, царящий в тверди синей.
Претит движенье мне перестроеньем линий.
Гляди: я не смеюсь, не плачу – никогда.
Что величавая напечатлела древность
На памятниках слав – мой лик соединил.
И будет изучать меня Поэтов ревность.
Мой талисман двойной рабов моих пленил:
Отображенный мир четой зеркал глубоких -
Бессмертной светлостью очей моих широких.
1
There's not а joy the world can give…[15]15
Нет такой радости, которую бы мог дать мир…(англ.).
[Закрыть]
Какая радость заменит былое светлых чар,
Когда восторг былой остыл и отпылал пожар?
И прежде чем с ланит сбежал румянец юных лет,
Благоуханных первых чувств поник стыдливый цвет.
И сколько носятся в волнах с обрывками снастей!
А ветер мчит на риф вины иль в океан страстей…
И коль в крушеньи счастья им остался цел магнит,-
Ах, знать к чему, где скрылся брег, что их мечты
манит?
Смертельный холод их объял, мертвей, чем Смерть
сама;
К чужой тоске душа глуха, к своей тоске нема.
Где слез ключи? Сковал мороз волну живых ключей!
Блеснет ли взор – то светлый лед лучится из очей.
Сверкает ли речистый ум улыбчивой рекой
В полнощный час, когда душа вотще зовет покой,-
То дикой силой свежий плющ зубцы руин обвил:
Так зелен плющ!– так остов стен под ним и сер,
и хил!
Когда б я чувствовал, как встарь, когда б я был -
что был,
И плакать мог над тем, что рок – умчал и я – забыл:
Как сладостна в степи сухой и ржавая струя,
Так слез родник меня б живил в пустыне бытия.
2
I speak not, I trace not, I breathe not thy name…[16]16
Я не смею произнести, не смею начертать, не смею прошептать это имя… (англ.).
[Закрыть]
Заветное имя сказать, начертать
Хочу – и не смею молве нашептать,
Слеза закипает – и выдаст одна,
Что в сердце немая таит глубина.
Так рано для страсти, для мира сердец
Раскаянье поздно судило конец
Блаженству – иль пытке?.. Не нам их заклясть:
Мы рвем их оковы, нас держит их власть.
Пей мед преступленья оставь мне полынь!
Прости мне, коль можешь; захочешь – покинь.
Любви ж не унизит твой верный вовек;
Твой раб я; не сломит меня человек.
И в горе пребуду, владычица, тверд:
Смирен пред тобою, с надменными горд.
С тобой ли забвенье?– у ног ли миры?
Вернет и мгновенье с тобой все дары.
И вздох твой единый казнит и мертвит;
И взор твой единый стремит и живит.
Бездушными буду за душу судим:
Не им твои губы ответят – моим.
3
Bright be the place of thy soul…[17]17
Пусть будет светлой обитель твоей души…(англ.).
[Закрыть]
Сияй в блаженной, светлой сени!
Из душ, воскресших в оный мир,
Не целовал прелестней тени
Сестер благословенный клир.
Ты все была нам; стань святыней,
Бессмертья преступив порог!
Мы боль смирим пред благостыней,
Мы знаем, что с тобой – твой Бог.
Земля тебе легка да будет,
Могила как смарагд светла,
И пусть о тленьи мысль забудет,
Где ты в цветах весны легла.
И в своде кущ всегда зеленых
Да не смутит ни скорбный тис
Сердец, тобой возвеселенных,
Ни темнолистный кипарис.
4
They say thаt Норе is happiness…[18]18
Говорят, что надежда – это счастье…(англ.).
[Закрыть]
Надежду Счастьем не зови:
Верна минувшему Любовь.
Пусть будет Память – храм любви,
И первый сон ей снится вновь.
И всё, что Память сберегла,
Надеждой встарь цвело оно;
И что Надежда погребла -
Живой водой окроплено.
Манит обманами стезя:
Ты льстивым маревам не верь…
Чем были мы – нам стать нельзя;
И мысль страшна – что мы теперь!
5
На воды пала ночь, и стал покой
На суше; но, ярясь, в груди морской
Гнев клокотал, и ветр вздымал валы.
С останков корабельных в хаос мглы
Пловцы глядели… Мглу, в тот черный миг,
Пронзил из волн протяжный, слитный крик,-
За шхеры, до песков береговых
Домчался и в стихийных стонах – стих.
И в брезжущем мерцаньи, поутру,
Исчез и след кричавших ввечеру;
И остов корабля – на дне пучин;
Все сгинули, но пощажен один.
Еще он жив. На отмель нахлестнул
С доскою вал, к которой он прильнул,-
И, вспять отхлынув, сирым пренебрег,
Единого забыв, кого сберег,
Кого спасла стихии сытой месть,
Чтоб он принес живым о живших весть.
Но кто услышит весть? И чьих из уст
Услышит он: «Будь гостем»? Берег пуст.
Вотще он будет ждать и звать в тоске:
Ни ног следа, ни лап следа в песке.
Глаз не открыл на острове улик
Живого: только вереск чахлый ник.
Встал, наг, и, осушая волоса,
С молитвой он воззрел на небеса…
Увы, чрез миг иные голоса
В душе недолгий возмутили мир.
Он – на земле; но что тому, кто сир
И нищ, земля? Лишь память злую спас
Да плоть нагую – Рок. И Рок в тот час
Он проклял – и себя. Земли добрей,
Его одна надежда – гроб морей.
Едва избегший волн – к волнам повлек,
Шатаяся, стопы; и изнемог
Усилием, и свет в очах запал,
И он без чувств на брег соленый пал.
Как долго был холодным трупом он -
Не ведал сам. Но явь сменила сон,
Подобный смерти. Некий муж пред ним.
Кто он? Одной ли с ним судьбой родним?
Он поднял Юлиана. «Так ли полн
Твой кубок горечи, что, горьких волн
Отведав, от живительной струи
Ты отвратить возмнил уста твои?
Встань! и – хотя сей берег нелюдим -
Взгляни в глаза мне, – знай: ты мной храним.
Ты на меня глядишь, вопрос тая;
Моих увидев и познав, кто я,
Дивиться боле будешь. Ждет нас челн;
Он к пристани придет и в споре волн».
И, юношу воздвигнув, воскресил
Он в немощном родник замерший сил
Целительным касаньем: будто сон
Его свежил, и легкий вспрянул он
От забытья. Так на ветвях заря
Пернатых будит, вестницей горя
Весенних дней, когда эфир раскрыл
Лазурный путь паренью вольных крыл.
Той радостью дух юноши взыграл;
Он ждал, дивясь,– и на вождя взирал.
