Текст книги "Два друга"

Автор книги: Вячеслав Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Это вы?

– Да, Марина, это я...

– Этого не может быть....

– Получается, что может...

Вячеслав поднял голову и, повернувшись к плачущей, спокойным голосом продолжил:

Если вы не остановите этот поток слёз, я вас не познакомлю с автором слов.

А разве это возможно? – потрясённым голосом спросила женщина.

Он взял свой телефон, быстро набрал хорошо известный номер.

– Здорово, пожиратель женских сердец. Завтра после массажа планируй задержаться. Сам успокаивай своих воздыхательниц, в мои обязанности это не входит...

У каждого из троих, встретившихся на закате рабочего дня, была своя история, связанная с песней «Цинковая почта».

...Сдавая свои позиции прохладной тьме, афганское солнце стремительно отступало от советского военного гарнизона. Временно теряя свою власть, пятившийся оранжевый диск откатывался за перевал Гиндукуш. Выдыхавшийся прямо на глазах уличный свет несмело поступал в проем тридцатиместной брезентовой палатки. Замполиты усердно твердили о временных трудностях. Но десятилетняя война, рисуя линии фронта, хладнокровно пристреливаясь, планировала совершенно иначе. Солдат сидел на армейской сетчатой кровати, заправленной колючим синим одеялом. Склонившись над расшатанной с оголёнными углами тумбочкой, он застыл в не совсем удобном положении. Шариковая авторучка, оставляя синий след, словно юная балерина покорно танцевала на клетчатом поле тетрадного листа. Лишь иногда она спотыкалась о принесённые азиатским суховеем пылевые крупинки чужбины. Начинающий же поэт внимал неизвестному зову. Послушная танцовщица изредка замирала, переводя дух, и снова кружилась в таинственно-божественном танце. И был этот двадцатипятилетний белокожий юноша, погружённый в творчество, одет в защитную форму и грубые кирзовые сапоги с рифлёной подошвой. Мгновенье спустя, вместе с погасшим солнечным светом, недоступное взору таинство растворится, и останется одетая в униформу молчаливая задумчивость.

«Убитых сегодня было больше, чем раненых, а значит, остался промедол...».

В Советском Союзе эти стихи ещё долгие годы будут под запретом. И лишь после разрухи, именуемой перестройкой, строчки вырвутся на свободу.

Стихи, облачённые в мелодию, приобретают иную жизнь. Песнь летит в более широкой и легко доступной плоскости...

1996 год, политиканы дерутся за президентскую власть. Жириновский сулит излишне терпеливому российскому народу в каждую хату по изобилию, а незамужним гражданочкам – по спутнику жизни. Ельцин прилюдно божится в центральных СМИ – в случае невыполнения не менее ярких, чем у Жириновского, своих обещаний, он положит руки на железнодорожные рельсы (пустобрёх не уточнил, чьи будут руки). В кампании под кличем «Голосуй или проиграешь!» участвуют певцы, артисты и спортсмены. Для убедительности нужны и люди из народа. Климов на предложение посодействовать – естественно, за деньги, – так же естественно отказался.

Вечером, в квартире на пересечении улиц Ленина и Пушкина, по проводному телефону (мобильных ещё не существовало) раздался звонок.

– Здорово, очкарик!

– Привет, ноздреватый. И незачем так орать, слух у меня почти что в норме.

– Как жизнь?

– Ладно, давай, творческая личность, без лишних пустословий. Отчего такой радостный и что требуется? Ты же у меня как в приборе ночного видения.

– Вот поэтому-то я и называю тебя «очкарик», потому что они все слепцы. А вот ты моё фамильное достояние не трожь.

– Да нужен мне твой флюгер, ведь с нашими ставропольскими ветрами да пылью иметь такой нос – одни лишь проблемы. Ладно, давай к теме.

Здесь они ненадолго замолчали, и Виктор уже серьёзным тоном предложил дружку поучаствовать в гонке.

– Я же сказал, что в эти игры не играю.

– Мне нужно срочно вернуть долги...

Повисла пауза, Вячеслав, раздираемый противоречивыми чувствами, взвешивал не порадовавшее его предложение. А трубка тем временем тихо шумела и изредка щёлкала. Затем Слава, тяжело вздохнув, выдавил:

Согласен, но с одним условием. Мы не называем их имён и фамилий...

А я им так и сказал, что со мной очкарик точно согласится! – выпалил повеселевший Казаков.

Час спустя, когда над городом уже зажглись осветительные и рекламные огни, в дверь настойчиво и продолжительно позвонили.

Вот тебе стихи, завтра в десять ноль-ноль – запись в студии драмтеатра, – слегка хамовато, но с уважительной задорностью сказал Виктор Славе.

И лишь потом познакомил со своим другом и оператором Львом Соловьёвым. Пребывая в полном недоумении и ошарашенный напористостью поэта, удерживая измятый листок и отшагнув назад, Слава сказал:

У тебя башню заклинило? Для тех, кто на бронепоезде, напоминаю, что завтра мне во вторую смену на работу. И, что самое главное, надо выучить текст, сочинить мелодию и, соединив, всё спеть. Да не просто спеть для узкого круга, а для широкой публики...

На что гости лишь переглянулись, а Казаков, всё с тем же хамоватым уважением, как это мог сделать только он, похлопывая друга по плечу, с улыбкой добавил:

До утра времени предостаточно, успеешь...

Визитёры ушли, а хозяин, озадаченно наморщив лоб, ещё продолжал стоять с недоумённым видом, замерев с листком в руках, размышляя вслух:

– Ну и зачем тебе это всё было надо, Слава?..

В музыкальной студии театра имени Лермонтова запись состоялась с третьей попытки...

Марина рассказала свою историю.

...Холодным снежным мурманским вечером, в уютной теплоте городского такси, она возвращалась домой. В салоне довольно громко, а впрочем, как всегда у водил, играла музыка. Пассажирка уже готовилась выйти, как из колонок невесело, но и не совсем уж чтобы печально зазвучала гитара. Неизвестный голос, удерживая тонкую линию между грустью и рассказом выжившего, запел о солдатской потере и дружбе. Расплачиваясь с «извозчиком», Марина спросила имя исполнителя. В ответ таксист отрицательно покачал головой. Однако интернет – довольно практичная и необходимая штука, особенно когда используется по делу. Вскоре, всего лишь по двум запомнившимся словам, песня была найдена.

А потом на протяжении 15 лет она звучала, когда приходила и накрывала тоска. Марина слушала и болела душой, как гитара и голос. Открытие случилось подобно разорвавшейся бомбе из слёз. Как-то, уже в Ставрополе, вернувшись из поликлиники домой, отыскала в соцсетях массажиста. На его страничке просмотрела видеоролик. На экране тёплая компания сменялась хроникой Афганской войны и снова – молодые ребята за маленьким столом. 15 лет слушала, но никогда не смотрела видео, не хотела травить себе душу...

Поэт, сидя за столом в массажном кабинете, подписывал свою новую книгу Марине.

Какие замечательные стихи, – говорила она задумчиво, следя за авторучкой пишущего. И вздохнув, тут же добавила:

Ну а какой голос, и как поёт... – и, посмотрев уже на Вячеслава, словно радуясь вовремя посетившей мысли, добавила: – А распишитесь, пожалуйста, и вы.

Покуда массажист оставлял свою подпись на книге, она спросила :

Виктор, у вас такие прекрасные стихи, а вы не думали проводить с другими литературную учебу?

На что поэт, указав подбородком на сидящего друга, серьёзно, но и немного шутливо, произнёс:

Да вон, поливаю-поливаю, а ничего, кроме сорняков.

Тот, как всегда, не заставив себя долго ждать, парировал цитатой, украденной из кинокомедии:

...Ты на что, царская морда, намекаешь?

Затем, слегка насупившись, поправил давящие на травмированную переносицу очки, подразмыслив, добавил:

У нас в народе говорят: «Дерьмо пчёлы, дерьмо мёд»...

Поэт, рассмеявшись, оценил ответ:

– Ну что ж, недурно. Остроумие тоже принимается.

Когда же они остались вдвоём, словесная перепалка продолжилась.

Ну да, я простой советский парень, простой советский комбайнер. Правда, в прошлом, а ныне – спиначёс. Как говорится, не умеешь работать головой, работай руками. Однако из себя интеллигенцию не строю, – и, взяв кончиками пальцев не существующие уголки воображаемого женского платка под своим подбородком, сгримасничал: – Тю– тю тю... Имеете дома склады из запылившихся книг, чем форсите друг перед другом. Заводите читательские билеты и с важным видом протираете штаны в библиотеках, – затем, словно вспомнив что-то подходящее к теме, ненадолго приостановил свою шуточную тираду, вскинув голову и имитируя важность, продолжил: – У меня тоже имеется читательский билет краевой библиотеки имени Лермонтова. Понял?..

Откуда он у тебя взялся, наверняка фальшивка...

Да пошёл ты. Ещё с времён учёбы в юридическом институте. Готовясь к сессиям, вынужденно посещали интеллектуальное заведение вместе с женой. Хотя, по совести говоря, от моего присутствия там было больше проблем, чем пользы. Она конспектирует тему, а я торчу, как скорпион на белой заднице.

Белая-белая, как у попадьи, – прервал Виктор, вновь используя киношный афоризм.

Рассказчик сразу подхватил:

– А ты видел попадью-то?

– Доводилось...

– Брешешь...

– Давай-давай, продолжай, – словно извиняясь за прерванный рассказ, предложил старшой.

– Ну так вот, в читальном зале – приятная тишина и прохлада, лишь изредка слышатся шаги да шелест перелистывающихся фолиантов. Лена, стараясь не привлекать всеобщего внимания, тихо сообщает, что на меня подозрительно косятся люди. Вероятно, узрели во мне разгильдяя, везде, понимаешь ли, я как общипанный дятел. И мне ничего не остаётся, как, имитируя занятость, подделываться под окружающих. Ну я и взялся перелистывать страницы первой попавшейся под руку книги. Сижу себе, листаю листочек за листочком, словно обезьяна, пытавшаяся отыскать меж страниц спрятанный сладкий изюм. Я слышал, что в цирке именно так и дрессируют человекоподобных. И, о чудо, всё успокоилось, и проходимец потерялся в стаде мудрецов. Ты знаешь, что я заметил? – обратился он к дружку уже вполне серьёзно. – Находясь в людской толпе, будь то вокзалы, рынки и тому подобное, весьма легко засветиться. И, как ты думаешь, с помощью чего? – даже не пытаясь дождаться ответа, сразу продолжил: – С помощью осознанного бездействия. Пребывая в людных местах, я довольно быстро устаю от шума. Глазеть по сторонам, как все, не имею возможности в связи с отсутствием приспособления. Ничего не остаётся, как приступать к медитации. Успокаиваю дыхание, тело расслабляется и словно застывает, лицо становится постно-безучастным. Со стороны вроде как сплю, но и на спящего не похож. Спустя некоторое время люди начинают косо на меня смотреть. Жена или доченька, вроде как невзначай, шепчут, что я обращаю на себя внимание. Тогда я начинаю намеренно крутиться, чесаться или раскачивать ногой. И всё становится на свои места...

Казаков, с наслаждением слушая и улыбаясь, поднуркивая, предложил продолжать, не останавливаясь.

– А я тебе не рупор перестройки.

– Давай-давай, может, что дельное услышу. В прошлый раз, побеседовав на тему трёхступенчатого понимания, вернувшись домой, даже стихи написал.

– Стоп-стоп, не лишай меня удовольствия потешить своё самолюбие. Это когда ты разорялся, что не въезжаешь в этапы понимания? И как я тебе, такому умнику, на пальцах объяснял, сравнивая этот процесс с морем. – Здесь Вячеслав показательно выпятил грудь и, вознеся указательный палец, перевоплотившись в знатока, продолжил: – Когда ты на первом этапе принимаешь информацию чисто интеллектуально, допустим, читая или рассматривая картинки с изображением моря. Второй этап – как внезапно возникающая вспышка, словно ты, находясь на побережье, видишь его наяву, вдыхая морской запах, можешь даже прикоснуться к солёной воде. И третий – последний – просто поплыл, ощущая каждой клеточкой величие моря... Давай-ка вернёмся к твоим стихам, читай, я слушаю более чем внимательно...

– Да я их снова не знаю, куда задевал, – опустив голову, грустно ответил Виктор.

– Мудак ваше благородие...

Нестандартный вид их общения многими воспринимался как развлекательное представление. Даже дочери всегда с умилением слушали отцовские перепалки.

...Поэт-лирик считал, что лучший подарок – это книга. Дарить книги из личной библиотеки Климовой-младшей любил он вдвойне. В эпоху компьютеризации встретить читающего книги становилось всё сложнее, а среди молодого поколения и того реже. Настя же книгоманила, как и он сам, поэтому поэт считал, что отдаёт свои сокровища в надёжные руки.

Девочка читала много. Войдя в книжный магазин и потеряв счёт времени, могла часами выбирать себе что-то новое. Новое не из бульварного чтива, а из литературы мирового уровня. Родители всегда ей удивлялись, в других лавках она быстро уставала и раздражалась от приставаний назойливых продавцов. ЕГЭ по русскому языку в одиннадцатом классе, без репетиторов и посторонней помощи, сдала на 98 балов. Узнав результат, с грустью сказала: «Папа, я сделала такую нелепую ошибку там, где никогда не ошибалась...».

«Ты просто, зайка, переволновалась, это блестящий результат – как для школы, так и для нас. Мы с мамой гордимся тобой...». Отец сразу, как и обещал, сообщил результат, позвонив Казакову. На что тот с радостью уверенно сказал: «Это оттого, что ребёнок с детства читает классику! Передай ей, она большая умница и красавица. Явно не в отца. Приезжайте ко мне, я приготовил ей книги».

На следующий день они встретились. Войдя в квартиру, шумно поздоровались. Поэт, пребывающий в приподнятом настроении, поднуркивая над отцом, вручил Насте стопку книг Есенина. Скромно поблагодарив, она взяла подарок.

Ну, что напрягся? – похлопав отца по плечу, как всегда, с задорной дружелюбностью обратился Виктор к Славе. – Повезло тебе с ребёнком, сам, пожалуй, за свою буйную молодость «Три поросёнка» с трудом прочитал!

Некогда мне тут с тобой рассусоливать, мы спешим.

Куда ты вечно спешишь, наверняка продрых в своём уютном кабинете на массажном столе.

Сохраняя невозмутимый вид, Климов повернулся к новой блестящей двери. Как бы высчитывая, на какой высоте могла б находиться голова дружка, вывел указательным пальцем овал и ударил кулаком в воображаемый лоб обидчика. Металлическая дверь завибрировала и отозвалась жалобным гулом. Хозяин, улыбаясь и словно продолжая поднуркивать, предложил вести себя поприличней. Затем, не удержавшись, поделился причиной повышенного настроения:

– Знаешь, какие я себе сегодня туфли на распродаже купил! – шлёпая домашними тапочками, подошёл к столу. С бережливой заботливостью взял пару летних туфель и, желая хвастануть обновкой, вернулся в прихожую.

Казаков любил красивые вещи. Мог подолгу бродить от одной товарной полки к другой. Даже на покупку, казалось бы, элементарных зимних перчаток всегда тратил массу времени, покуда не подберёт подходящее на все сто.

Климов, сохраняя молчание, послушно подставил обе ладони. Виктор со словами: «Смотри, очкарик!» (он никогда за все годы знакомства не акцентировал своё внимание на отсутствие зрения у друга) с самодовольной заботливостью опустил фирменную обувь на подставленные руки. Зная неординарность общения друзей, присутствующие замерли, ожидая чего-то новенького. Слава с загадочным лицом некоторое время пробовал обувку на вес. Затем, передразнивая дружка, бережно, двумя пальчиками, взял одну кожаную туфлю и, подкинув ее, пнул, как футбольный мяч. Та, подчиняясь команде, подлетела и, выделяясь чёрной кляксой на белой плоскости, прилипла к потолку. Будто осознавая, что она там совсем не к месту, с виноватым видом ненадолго задержалась и, согласно гравитации, полетела на пол. От неожиданности и стремительно разворачивающихся событий хозяин покупки остолбенел. Да, впрочем, и не только он. Покуда все ещё пребывали в оцепенении, гость подкинул оставшуюся туфлю и со словами: «Ты на что молишься, бездельник!» – с силой пнул и её. Та под ударом, кружась в дугообразном движении, отправилась в дальний угол.

Да он сошёл с ума! – выйдя из ступора, закричал Виктор. – Настя, Ленка, как вы с таким придурошным живёте?!

Анастасия, застыв от фантастической сцены, стояла сияющая, по-прежнему прижимая подарочный набор к груди. Её серо-голубые глаза блестели восторгом. (На слова: «Климов, когда ты уже повзрослеешь?» дочка всегда шептала отцу: «Папа, пожалуйста, оставайся таким, не надо взрослеть»). Лена, жена разбушевавшегося, с улыбкой, однако страдальчески, произнесла:

Да, Витя, вот так всю жизнь и мучаюсь...

И лишь только Елена – супруга поэта, шокированная такой манерой общения, продолжала стоять, переводя взгляд то на летающие туфли, то на мужа, то на невероятную семейку.

Обменявшись прощальным рукопожатием как ни в чем не бывало, друзья заговорили о деле:

– Послушай, очкарик, мне нужна твоя помощь.

– Короче, Склифосовский, без лирики.

– Как ты знаешь, у меня опубликован третий сборник стихов. В октябре будет презентация, приходите и гитару захвати.

– Ты же не хуже моего знаешь, что я нервничаю до, во время и после таких мероприятий.

Казаков, посерьёзнев, уточнил:

– Это мне надо...

И получил вполне ожидаемый ответ:

– Хорошо...

Субботним полднем, с трудом припарковав машину в центре города, климовская супружеская пара подошла к центральному входу в краевую библиотеку. Висевшее на большой двери маленькое объявление сообщало, что в связи с ремонтом – вход со двора. Нервным движением Вячеслав отыскал телефон в кармане осенней куртки и раздражённым голосом начал с наезда:

– Казаков, всё у тебя не как у людей! Откуда нам знать, где находится вход со двора?..

Вскоре появился степенно шагающий и широко улыбающийся виновник торжества. Поцеловав Лену в щёчку, правую руку подал Климову для приветствия, левой дружески хлопнул по плечу и сказал:

– Не психуй, давай гитару и топай за мной.

Не выпуская ручки зимнего чехла гитары, тот сразу ответил:

– Гитару я тебе не доверяю, а впрочем, и никому, давай, показывай, куда идти.

Поднимаясь в сопровождении поэта по лестнице и увидев плакат с его фотографией, Лена восторженно воскликнула:

Ой, Витя ! Какой ты красивый! Да в красной рубахе!

И, приостановившись, стала рассматривать красочное изображение. Аккуратным движением руки муж отодвинул жену в сторону и, подойдя поближе, плюнул в афишу.

Елена, растерявшись от неожиданной выходки супруга, воскликнула:

Ты что творишь? Ведь люди смотрят!

На что тот, даже не задумываясь, с невозмутимым, но слегка проказливым видом произнёс:

Это для того, чтобы нашего ноздреватенького не сглазили. Представь, сколько разных людей пялятся на него в течение дня. А ты что подумала? – обратился он к супруге, повернувшись.

Виктор, ухмыляясь художеству и находчивости друга, слегка подталкивая его в спину, добродушно поторопил:

– Давай, давай, иди дальше. Время уже начинать.

В небольшом конференц-зале гудел собравшийся народ. За столом – так называемым лобным местом, слегка смущённые обилием людей, сидели Тузы – поэт Николай и его жена – прозаик Галина. Хотя – сначала прозаик, им она стала раньше, чем женой Николая. Супругов напрягала роль ведущих, им предназначавшаяся. Как и Казаков, они не любили помпезности и всячески старались этого избегать. Однако данной троице, известной своим творчеством в литературных кругах, сегодня раствориться в толпе навряд ли удастся.

Свернув резко вправо, Климовы быстро поднимались по редким мягким ступенькам в конец зала. Стараясь перекричать ор, Виктор повысил голос и кинул удаляющейся семейной паре вдогонку:

– Славик, иди к нам!

На что сразу же получил многообещающий ответ:

Нет уж, мне надо настроить гитару. Да ещё, как и положено на таких мероприятиях, я хочу слегка вздремнуть...

Вскоре люди стихли, виновник торжества, держа в руке свой новый сборник «Сентябрь в тёмно-синем», открыл встречу, связанную ещё и с его шестидесятилетием. Поприветствовав гостей, Виктор обвёл взором собравшихся и с присущим ему лёгким сарказмом произнёс:

К сожалению, сегодня здесь отсутствуют оппоненты...

С галёрки не до конца заполненного зала, вклинившись в возникшую паузу, забавы ради прозвучало отчётливое:

А ты не беспокойся, трудности я тебе сегодня обеспечу!

И несложно было догадаться, кто продолжал вносить смуту в собрание местного бомонда и ему сопереживающих.

Слава, веди себя поприличней... – обратилась вполголоса жена к мужу.

А вы мне, девушка, не указ. Понаехали тут... Житья от вас нет... – тихо, но опять-таки по-хулигански пошутил он, склонившись над гитарой и пытаясь услышать тонкий звук спаренных струн.

(Елена по отцу была осетинка, а по матери – украинка).

Вот же зараза какая, я больше с тобой никуда не пойду... – шёпотом, также шутливо ответила она. Остроту его забав понимали далеко не все, в отличие от близких и друзей.

Не успела двенадцатиструнка после температурного перепада прийти в себя, как Виктор вновь обратился к гитаристу:

Давай, Славик, с тебя и начнём!

Давай! – быстро согласился он. – А то меня кондратий хватит...

Елена помогла мужу выйти и разместиться между притихшей публикой и литературной тройкой. По ранней договорённости с Казаковым, они с ним были одеты в светлые сорочки с длинным рукавом, строгие брюки с наглаженными стрелками и чёрные туфли. Представший перед залом быстро перебросил через голову широкий гитарный ремень и поправил инструмент. Стараясь успокоить себя, глубоко вдохнул и, шумно выдохнув, продолжил едва начатую встречу. По всему было видно, что слова ему давались с трудом. Рассказывал он об известном поэте, но мало знакомом присутствующим участнике афганских событий. Во время исполнения «Цинковой почты» на небольшом экране шла хроника минувшей войны. Желая вывести слушателей из грустного настроения, между песнями под свои мелодии и на стихи Казакова, Слава вспоминал шутейные случаи, связанные с их дружбой. Внимающий зал с оживлённым удовольствием принимал и грустное, и весёлое.

Пресса достаёт нас обычно раз в год, – рассказывал Вячеслав, – в день вывода советских войск из Афганистана. И вот – очередная дата, которую и праздником не назовёшь, но и «чёрной цифрой» тоже, по мне, ей больше подходит – День памяти. Ну так вот, в телефонном режиме уже назревало предстоящее знакомство с корреспондентом. Не горю особым желанием копаться в воспоминаниях, да и журналистов, мягко сказать, слегка недолюбливаю. Эти пронырливые ребята в поисках жареных новостей не стесняются влезть в самое сокровенное, будь то личная жизнь или переживания травмированной души. Самочувствие участника во время интервью и после публикации их мало интересует. Выслушивая звучащее в трубке предложение о встрече, я напряжённо думал, как бы увильнуть. Терпеливо дожидался завершения слышимого уже не раз, и тут вовремя осенила замечательная мысль. «Вы знаете, – говорю журналисту, – я не могу в связи с плотным графиком работы в поликлинике. Но ситуация легко поправима, у меня есть знакомый, прошедший Афганистан. Поверьте, лучше Казакова об этой войне никто не расскажет. Да и вдобавок ко всему, на эту тематику он пишет стихи...». Удачно переведя стрелки, с лёгкостью называю телефонный номер Виктора. Считая, что выигрышно завершил переговоры, сижу с упоённым видом, не скрывая весёлости от своей находчивости. Жена, видя моё сияющее лицо, желает знать причину утренней радости. «Да я одним выстрелом от журналистов открутился и с ранья Казакову напакостил», – отвечаю, одновременно набирая его номер. Довольно часто мы связывались по утрам, используя скайп.

Обмениваемся дежурным приветствием, и я аккуратненько, но с удовольствием сообщаю новость. На что получаю вполне заслуженный и мало ожидаемый мною ответ: «Да я им ещё вчера вечером дал твой номер, сказав, что лучше Климова об Афганистане никто не расскажет. И добавок ко всему, он ещё и под гитару поёт на эту тему...». Имея счёт «один-один», мы рассмеялись и распрощались. На этот раз общения с прессой избежали оба.

Выступающий тронул струны, гитара покорно отозвалась богатым звуком, и Слава запел. Зал послушно перешел от совместного с рассказчиком веселья к сопереживанию поющему.

Вообще-то, – продолжил он говорить, закончив петь, – мы хвалим друг друга довольно редко, даже, можно сказать, никогда. Но зато я ему часто говорю: «Ты, конечно, Казаков, поэт безусловно талантливый, но человек ты неважный...».

После сказанного Слава повернул голову влево и как будто бы сплюнул на пол. Публика взорвалась смехом. И, словно в доказательство произнесённого, два женских голоса, не удержавшись, воскликнули: «Да, это точно!».

На что Вячеслав, быстро развернувшись, обратился к сидящему за столом, широко и довольно улыбающемуся юбиляру.

– Видал, а ты говорил, что нет оппонентов, а нас уже трое. И ещё надо внимательно разобраться, чем это ты насолил таким прекрасным девушкам...

Слушатели вновь взорвались смехом. А гитарист, подстроив струны, запел. Завершая песню, на словах : «...Ворвался свинец и не отпустил. Скрутил и пригнул к земле...» голос заметно задрожал. Закончив исполнять, Слава снял гитару и, устало поблагодарив публику за внимание, попросил разрешения свернуть выступление. Сидящая в первом ряду пожилая женщина, видя его непростое внутреннее состояние, предложила глотнуть воды. На что Казаков громким голосом посоветовал заменить её на водку. Климов лишь молча перевёл взволнованное дыхание и отмахнулся, выражая всем своим видом и жестом руки их коронное и неизменное: «Да пошёл ты...».

Ровно год спустя их вновь собрал юбилей, но теперь уже – пятидесятилетие Вячеслава. Именинник встречал гостей в оригинально-стильных очках «Рай-Бан». Пару-тройку дней назад Казаков, не особо отличавшийся от своего друга по части выходок, опять-таки умудрился выкинуть номер. Зная, что сослуживец решил приобрести новые солнцезащитные, неизменно непроницаемые для посторонних взглядов тёмные очки, сказал: «Не мудри, у меня знакомая держит магазинчик, поэтому я смогу выбрать и по разумной цене взять, что понравится».

Вручение подарка осуществлялось довольно экстравагантно. Они договорились встретиться вечером после трудового дня. Супруги, выйдя из поликлиники, сели в припаркованную напротив центрального входа машину. Слава, придерживаясь договорённости, сразу отзвонился Витьку. Последний в этот момент находился в полулежачем положении, вдобавок ко всему – с открытым ртом, у стоматолога. Однако это ему вовсе не помешало остановить лечебный процесс и ответить на ожидаемый звонок. Раздражённым тоном (по вполне объяснимой причине) выпалил: «Да я у стоматолога!». Продолжение своей чудесной неожиданностью застало врасплох даже Климова. На что уж он был мастак на такие штучки, но тут... В тишине автомобильного салона из мобильной трубки довольно отчётливо прозвучало обращение к доктору: «Я ненадолго отлучусь, мне так надо. Всего лишь пару минут». И тут же взялся объяснять Климовым, куда необходимо подъехать. Привыкшая к таким «бомбам» Елена завела двигатель и, влившись в суматошный автомобильный поток, выехала в заданном направлении. Благо, точка прибытия находилась буквально за двумя углами. Однако всё обстояло не так легко, как думал сорвавшийся со стоматологического кресла. Машина, соблюдая правила движения, проехала мимо стоящего на тротуаре Виктора и припарковалась немного дальше. На протяжении всей поездки мужчины продолжали телефонную словесную перестрелку. Вячеслав, правда, больше помалкивал, да и понятно, ведь ехал на примерку желанного подарка. Раздражённый голос Казакова слышался синхронно и из мобилы, и в открытую форточку: «Куда вы делись? Долго я ещё буду ждать?!», – разорялся он. «Да не ори ты на всю улицу! Разуй глазки-фугаски, даже я твои вопли слышу. Смотри внимательней, мы на чёрном кроссовере RAV4», – выпалил Вячеслав и «отбил» трубку. Дверь распахнулась и в салон ввалился раздосадованный Казаков. Хамовито плюхнулся на переднее пассажирское сиденье и, сменив тон на уважительный, поздоровался, но только с Леной. Быстрым движением вынул из кармана осенней куртки два футляра. Аккуратно достал и передал новые очки сидящему на заднем сиденье будущему имениннику. Тонированные стёкла «Тойоты» позволяли без оглядок на любопытных прохожих спокойно заняться примеркой. Обновка соответствовала требованиям. Виктор таким же быстрым движением сунул другу ещё одни очки. Вячеслав опробовал, и снова с тем же положительным результатом. И тут началось...

– Я выбираю «Рай-Бан»...

– Бери и те, и те...

Нет, мы так не договаривались, я знаю, сколько они стоят.

Одни от меня, а другие от моей Лены...

Нет, я так не согласен.

Казаков, вполголоса бранясь в адрес упрямца, схватил лежащие на автомобильной «торпеде» два жестких чехла, слегка развернулся и со словами: «Подавись!», киданул футляры через левое плечо в потенциального юбиляра. Нервным движением дёрнул ручку и, даже не попрощавшись, громко хлопнув дверью, быстро зашагал, вколачивая каблуки в тротуар. «Эй, психопат, спасибо! А дверью будешь хлопать от своего холодильника! Привет Елене, и ждём вас в субботу к пяти вечера...», – крикнул Слава вдогонку.

Анастасия, увидев отца в обновке, по-молодёжному оценила:

Некисло живут ветераны в нашей стране, «Рай-Бан» носят.

Для отца было достаточно, чтобы понять – подарок подошел.

– А это, доченька, ты сама знаешь, заслуга не государственная, а как там у Высоцкого: «...Надеемся только на крепость рук,

на руки друга и вбитый крюк,

И молимся, чтобы страховка не подвела...».

За праздничным столом они сидели рядом и, как всегда, балагурили и смешили гостей. С учётом прошедшего Настенькиного дня рожденья (за три дня до отцовского), Казаков, не изменяя привычке, подарил Славиной дочке книги. Подписал имениннице свой новый сборник, да не просто так, а в стихах, ей посвященных.

Когда гости слегка разомлели от выпитого вина и виски, Виктор предложил хозяину выйти на перекур. Прикрыв за собой пластиковую дверь, они перешли из гостиной на открытый балкон. В лицо ударил свежий осенний воздух. Гуляющий на уровне девятого этажа ветер не сразу позволил зажечь сигарету. Гость затянулся и выпустил светлое облачко. Подхваченный дуновением дым улетучился и бесследно исчез.

Мне вот такого балкона не хватает. Неплохо устроился, очкарик, хата, вероятно, квадратов на сто будет, да с тремя балконами.

Улыбаясь в ответ независтливому гостю, Слава, соглашаясь, ответил:

– Спасибо твоему другу Михаилу Кузьмину. Будучи мэром города, многим «афганцам» с жильём помог. Они, вместе с тогдашним губернатором Петром Марченко, в одиннадцатиэтажке на Тухачевского три подъезда ветеранам боевых отдали. Во всей России такого не было и уже наверняка не будет. Где это видано, чтобы глава города приезжал на личной машине и возил семью, да в полном составе, по городским новостройкам. Мы тогда, выбирая квартиру, грязной обувкой ему все половички в «Вольве» уделали.

Медленно втягивая в себя дым, Виктор, тем не менее, наслаждался свежестью воздуха и любовался простиравшемся с балкона пейзажем. Не отрывая взора от раскинувшейся панорамы, с нотками благодарности в голосе произнёс: