Текст книги "Фрунзе"

Автор книги: Вячеслав Лебедев

Соавторы: Константин Ананьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Вышли из леса. Спустились в овражек. По скользкому мостику перебрались через разбухший от дождя ручей. Поравнялись с Витовской фабрикой. В густых сумерках уже видны тускло-желтые мигающие огоньки рабочих хибарок.

– Ну, вот и Ямская! – обернулся Фрунзе к спутникам. – Сейчас нырнем в какой-нибудь переулок – и дело сделано. Добрались…

Внезапно за поворотом дороги, из темноты, совсем рядом, раздалось хлюпанье копыт по жидкой грязи.

Грянул зычный окрик:

– Эй, кто там на дороге? Стой!

– Полиция! – спутники Фрунзе остановились.

Да, это был патруль конной полиции. Четыре верховых стражника с урядником во главе, мокрые и злые, на мокрых от дождя конях вынеслись из темноты, чуть не смяли Фрунзе и его спутников, до шапок забрызгали грязью.

Несколько секунд конные и пешие пристально разглядывали друг друга.

– Кто такие? – грозно повторил урядник.

– Прохожие, – невозмутимо ответил Фрунзе.

– Обыскать до нитки, – взмахнул рукой с нагайкой начальник патруля.

Стражники соскочили с коней:

– А ну, скидай одёжу…

Видя, что Фрунзе не подчиняется, один из стражников ударил его нагайкой. Силой содрали пальто. Под синей косовороткой нашли листовки.

Чиркая на мокром ветру спичку за спичкой, по складам прочел урядник первые слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

– Ого, – радостно загоготал он, – крупная дичь попалась! В аркан!

И вот повернули всадники к городу, пошли рысью, а за ними, то падая в липкую глубокую грязь, то снова поднимаясь на ноги, бежали на арканах люди. Ремни арканов впивались им под мышки, в шею, грозя задушить. Малейшая задержка – и конь волоком тащил пленника по камням, по колдобинам дороги.

Когда верховые со своей добычей въехали в Ямскую слободу, начальник патруля вдруг остановил коня.

– Эй, парень! – крикнул он, обращаясь к Фрунзе. – Устал ты, я вижу. Полезай-ка на изгородь. Я тебя на коня подсажу.

С трудом, морщась от боли, Фрунзе сделал то, что ему было сказано. У него теплилась надежда сорвать аркан и, перепрыгнув через изгородь, убежать.

– Ну, а теперь петухом пой! – злорадно заржал урядник.

– Мерзавец ты! – гневно сказал Фрунзе.

Урядник изо всей силы хлестнул коня. Фрунзе зацепился ногами за частокол и с размаху рухнул в грязь, на мокрые камни. От страшного удара он потерял сознание. А когда очнулся в Ямской тюрьме, у него оказалась вывернутой коленная чашечка.

Вскоре, при помощи друзей ему удалось освободиться, но к списку его примет прибавилась еще одна: «хромает». На всю жизнь остался у Михаила Фрунзе след этого увечья. С тех пор при быстрой ходьбе ему нередко приходилось на ходу вправлять выпадающую коленную чашечку.

Фрунзе был в административном порядке выслан в Казань. Там впервые за долгое время он встретился с братом Константином, кончавшим Казанский университет. Как студент-медик, он был на русско-японской войне и только что оттуда вернулся. На вопрос брата, что у него с ногой, Фрунзе ответил улыбаясь:

– Полиция постаралась увеличить список моих особых примет… Но я, со своей стороны, стараюсь не дать им этим воспользоваться…

И верно, даже находясь среди товарищей, он старался, чтоб хромота его была не очень заметна.

4. НА БАРРИКАДАХ КРАСНОЙ ПРЕСНИ

Тем временем продолжала бурно нарастать волна всенародного гнева. Шло ощутимое брожение в обозленной и обесславленной, понесшей огромные потери царской армии. В революционное движение включились также военные моряки. В течение 1905 года дважды восставали, подняв красное знамя, боевые корабли Черноморского флота. Сперва – в июне– броненосец «Потемкин», затем – «Очаков». Восстания эти были жестоко подавлены, однако имели широчайший отзвук, всколыхнули всю страну.

В ноябре 1905 года в Россию для личного руководства назревающей революцией вернулся из эмиграции Ленин. Он сразу же принял непосредственное участие в подготовке вооруженного воестания. Его статьи в большевистской газете «Новая жизнь» служили указаниями в повседневной работе партии.

Царское правительство объявило ряд губерний на военном положении и, издав приказ – «патронов не жалеть», повело всюду наступление на пролетариат и крестьянство, стремясь уничтожить руководителей революционного движения, разогнать Советы рабочих депутатов.

Несмотря на это, Московский Совет рабочих депутатов, опираясь на пролетариат Москвы, его боевые дружины, насчитывавшие несколько тысяч дружинников, решил начать политическую забастовку с тем, чтобы превратить ее в вооруженное восстание.

Руководители рассчитывали на активную поддержку восстания в Петербурге и быстрое распространение его по всей стране. Однако эти расчеты оправдались только отчасти. Меньшевики предали восставших рабочих и крестьян.

В начале декабря великий вождь революции Ленин руководил конференцией большевиков в Таммерфорсе, в Финляндии. В это время пришла весть о начавшемся восстании в Москве.

Конференция, по предложению Ленина, прекратила свою работу, чтобы делегаты могли возглавить восстание и принять в нем личное участие.

В Московском Совете руководящая роль принадлежала большевикам. 7 декабря 1905 года по решению Совета на всех предприятиях Москвы, включая железные дороги, почту, телеграф, городской транспорт, электростанции, водопровод, пекарни, началась всеобщая политическая забастовка. Сотни тысяч людей вышли на улицу со знаменами, на которых было написано: «Долой самодержавие!» Рабочие, ремесленники, студенчество, учителя, артисты, инженеры, даже многие военные приняли участие в этих грандиозных демонстрациях. Через несколько дней забастовка переросла в широкое, охватившее все районы Москвы, вооруженное восстание. Большевики подготовили это восстание и были в первых рядах восставших. Большевистские боевые отряды были душой и оплотом восстания.

На улицах Москвы появились баррикады. Туг были и опрокинутые трамвайные вагоны, хлебные и угольные повозки, афишные тумбы, сани и тачки, столы и кровати, бочки и ящики, телеги ломовиков, мешки с песком, шкафы из контор.

Бои развернулись во всех частях Москвы и в особенности на рабочих окраинах – на Пресне, а Замоскворечье, на Миусах, на Домниковке, в районе Мещанских улиц, в Сыромятниках. Зарева пожарищ поднялись над Москвой.

Вооруженные главным образом револьверами и охотничьими ружьями боевики-революционеры мужественно отражали атаки карателей. Только артиллерии было под силу разгромить баррикады.

Артиллерийский обстрел вызывал большие пожары, но это не ослабляло сопротивления восставших. Восстание расширялось. Оно перекидывалось из квартала в квартал, с улицы на улицу. И стар и млад принимали участие в борьбе. Вся рабочая Москва вышла на баррикады. С крыш, чердаков, из окон гремели выстрелы, летела горящая пакля, лилась расплавленная смола. Из Смоленска, Тулы, Брянска, Орла, Коломны, Звенигорода – отовсюду спешили на помощь московским рабочим небольшие, но смелые, решительные группы боевиков.

Из Шуи тоже прибыла в Москву на помощь восставшим дружина вооруженных рабочих во главе с Михаилом Фрунзе-Трифонычем.

По пути от Шуи до Москвы дружине пришлось проделать много пересадок и даже пеших маршей. В эти дни поезда ходили только по нарядам забастовочных комитетов. Высадиться пришлось в Перове.

С Рогожской заставы, куда добралась, наконец, шуйская дружина, видно было огромное зарево в северной и северо-западной части Москвы. Горели Мещанские улицы, Сущевка, Миусы.

После нескольких схваток с царскими войсками в ряде мест на пути от Рогожской заставы, под вечер, с большим трудом добрался отряд Фрунзе до Пресни.

Здесь их встретили с радостью. Взяли из рук только что убитого бойца винтовку, дали Фрунзе:

– Бей, товарищ, карателей…

Метко повел стрельбу Фрунзе по наступавшим усмирителям. Вот когда пригодилась ему отцовская охотничья выучка в родных горах!

– Молодец!.. – то и дело слышал он одобрительный возглас. – Без промаха бьет…

Но против винтовок, против охотничьих ружей и пистолетов были наведены пушки. Сплошное пламя бушевало на Пресне. Горели не. только дома, но даже деревья и самые баррикады. Усмирители двинулись в атаку. Они думали, что уже сломлено боевое упорство рабочих боевиков-дружинников. Гвардейские бескозырки карателей мелькали на перекрестках переулков, освещенных светом пожара.

Постепенно, хотя и неся значительные потери, царские лейб-гвардейцы приближались к баррикаде, где был Михаил Фрунзе.

– Требуем сдачи, – замахал белой перчаткой офицер.

– Сдачи? – отвечали с баррикады. – Получайте!

И снова загремели ружейные залпы. Атака была отбита.

Фрунзе вызвали с баррикады в штаб восстания. Ему, как опытному агитатору, поручили навербовать новых бойцов.

В темном брошенном помещении на Камер-Коллежском валу Фрунзе собрал человек семьдесят подкрепления. Он наскоро рассказал им о том, что происходит на Пресне, и повел на баррикады.

Но когда они прибыли к месту боя, сопротивление Пресни уже было сломлено.

Пришлось Фрунзе и товарищам его уходить в подмосковные леса.

– Уходим… Отступаем… – слышались с горечью произносимые слова.

– Ничего, будут и у нас когда-нибудь пушки…

Отступаем временно, для того чтобы победить, – утешал своих товарищей Фрунзе.

Декабрьские события наглядно подтвердили марксистское положение о том, что восстание – это искусство, главное правило которого – «отчаянносмелое, бесповоротно-решительное наступление».

«Мы недостаточно усвоили себе эту истину, – писал В. И. Ленин. – …Мы должны наверстать теперь упущенное нами со всей энергией».

И Владимир Ильич уверенно восклицает:

«…Победа будет за нами в следующем всероссийском вооруженном восстании».

5. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ЛЕНИНЫМ

В апреле 1906 года по серо-свинцовым, тяжело перекатывающимся волнам Балтийского моря шел курсом из Ханге на Стокгольм небольшой финский полугрузовой пароход.

Седая могучая волна Балтики крепко покачивала пароход, и многие пассажиры, непривычные к морским путешествиям, отсиживались в каютах.

Пассажиры на пароходе были необычные. В большинстве своем – это подпольщики, делегаты на IV съезд Российской социал-демократической рабочей партии. В пределах России, в обстановке усиленной слежки со стороны жандармерии и полиции, собраться такой съезд не мог, и потому было решено провести его в Швеции, в Стокгольме.

Отправлялись туда через Финляндию с большими предосторожностями, не на обычных пассажирских пароходах, за которыми велось особо усиленное наблюдение. Решено было целой группой разместиться на полугрузовом, специально зафрахтованном пароходе. Делегатов было много, и среди них – молодой сероглазый Арсений Арсеньев.

Фрунзе принял новый партийный псевдоним, так как под прежним именем после осеннего ареста и особенно после боев на Пресне ему уже трудно было скрываться. Но он по-прежнему оставался в Иваново-Шуйском районе. Мандат, с которым Михаил Фрунзе ехал сейчас в Стокгольм, был вручен ему объединенной конференцией ивановских и шуйских большевиков.

Пароход миновал последние шхеры. Сумрак апрельского вечера смешался с морским туманом. Стоя на палубе, Арсений с наслаждением вдыхал запах Балтики, по которой он плыл впервые.

Внезапно сильный удар встряхнул пароход. Тревожно зазвонил сигнальный колокол штурвальной рубки. Из кубриков выбежала наверх команда. Палуба вмиг заполнилась людьми.

– Что такое?.. Крушение?.. – тревожно спрашивали пассажиры.

Пароход не двигался вперед. Пассажиры тормошили капитана-финна, но тот только отмахивался:

– Не снаю… Ничево не снаю…

Крен становился все заметнее. Среди делегатов разнесся слух, что к аварии причастна рука полиции. Слух этот был похож на правду. Недаром в Ханге, в районе порта, шныряли какие-то подозрительные личности. Для царской полиции, конечно, был бы большой праздник, если бы им удалось утопить в море выдающихся деятелей рабочего класса.

Но вот в сгустившейся темноте, на резком шквалистом ветру вдруг загремела бодрая «Варшавянка»:

 
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут…
 

Вокруг Арсения Арсеньева собралось несколько молодых пассажиров; они решили взяться за откачку воды судовыми помпами и, по русской привычке, запели. В числе певших был также большевик Володин – румяный, с веселыми и смелыми глазами – делегат от рабочего города Луганска. Но Володин – это подпольный псевдоним. Настоящая его фамилия была Ворошилов.

 
В бой роковой мы вступили с врагами…—
 

разносилась песня над ворчащим морем.

Вскоре паника улеглась. Арсений и его товарищи хорошо поработали на помпах, помогая команде, подавая всем пример. Оказалось, что пароход наскочил на подводный камень.

Утром пассажиров с полузатонувшего корабля снял проходивший мимо пароход, и делегаты, хоть и с опозданием, все же добрались до Швеции.

После долгого плутання между высоких зеленых берегов по извилистому заливу Солтсьен пароход, пришвартовался к главной набережной Стокгольма. Среди делегатов-большевиков поднялось радостное волнение:

– Ленин нас встречает!.. Смотрите, Ленин!

На пирсе в толпе чопорных шведов видна была крепкая небольшая фигура. Она ясно выделялась знакомыми русскими чертами. Это был Ленин.

Как оказалось, он приехал в Стокгольм раньше и теперь встречал земляков-большевиков, издали махая им рукой. Многих делегатов он уже знал и дружески пожимал им руки, когда приехавшие сошли с парохода.

– Ну как, мореплаватели, порох не подмочили в пороховницах? – шутил он. – Молодежь приехала, отлично… – добавил Владимир Ильич, увидев Арсения и Володина.

И, как бы проверяя, умеют ли молодые большевики держать, когда нужно, язык за зубами, Ленин вдруг с лукавой улыбкой спросил Володина, которого он встречал уже и раньше:

– А ну-ка, как ваша фамилия, товарищ?

Володин не растерялся.

– Антимеков [12]12
  «Меками» в то время называли меньшевиков.


[Закрыть], товарищ Ленин, – ответил он, не моргнув глазом.

– Молодцом! – засмеялся Ленин. – Только, пожалуй, это уж чересчур задорно. Меньшевики отвод заявят.

Фрунзе не сводил с Ленина восторженных глаз.

«Вот он какой, наш Ильич!»

Разместившись по гостиницам, делегаты отправились на площадь Остер мальмдорг, к большому зданию, сплошь в башенках и шпилях. Это был стокгольмский народный дом – Фольксхусет.

В огромном главном зале Фольксхусета небольшая кучка приехавших просто затерялась. Зал был рассчитан тысячи ка полторы, а делегатов было всего сто двадцать человек. Гулко звучали голоса под высокими сводами, над длинными рядами кресел.

– Удивительный конгресс… – перешептывались служители-шведы. – И эта горсточка люден намеревается преобразовать Россию!

Когда делегаты рассаживались, Володин-Антиме– ков шепнул Арсеньеву:

– Меньшевиков больше прибыло, чем нас. Надо нам поближе друг к другу держаться.

Меньшевиков в самом деле при подсчете оказалось больше на шестнадцать человек. Это произошло потому, что в некоторых непромышленных городах партийные организации разбухли от непролетарских элементов, шедших за меньшевиками, а в крупных промышленных городах большевистские организации были после восстания разгромлены.

Уже несколько лет шла борьба внутри РСДРП, разделившейся в 1903 году, на II съезде партии, на две группы: большевиков и меньшевиков.

Народ, простые люди России, говорил так:

– Большевики – это те, что большего требуют, мелочами не довольствуются, добиваются для рабочих и крестьян полной победы, а меньшевикам и малого довольно, им и подачек достаточно.

Формально большевики и. меньшевики числились в одной партии – РСДРП, но разногласия были настолько большими, что уже тогда было как бы две различные партии.

IV съезд, созванный в Стокгольме в апреле 1906 года, замышлялся как попытка объединения, он и вошел в историю партии как «объединительный», но настоящего объединения достигнуто на нем не было.

Председательствовали на съезде поочередно Ленин и Плеханов. И тот и другой были уже известны далеко за пределами России как авторы больших исследований по теории марксизма, как выдающиеся ученые.

Плеханов всеми силами старался поддержать на съезде дух академической научности. Возможно, что он надеялся обуздать этим революционную энергию молодых, большевистских делегатов съезда. Речь Плеханова была полна отвлеченных ссылок, экскурсов в историю и философию. Он как бы лекции читал с трибуны, призывая к осторожности, осмотрительности, к оглядкам на революции прошлого, на «неподготовленность» экономики, на «психологическую» будто бы «инертность народных масс». Он говорил гладко и размеренно, жесты его были однообразны и скупы.

В противоположность Плеханову Ленин был сама жизнь, кипение. Он то энергичными движениями перелистывал бумаги, подчеркивая что-то карандашом. То, прищурившись и насмешливо склонив голову набок, иронически кивал, слушая какого-нибудь меньшевистского «краснопевца». То обменивался записками с кем-нибудь из большевистских делегатов съезда. То, не выдержав, сам брал слово для резкого, сурового, уничтожающего отпора меньшевистским говорунам.

Высмеивая меньшевиков за их стремление уберечь существовавший тогда общественный строй от революционных потрясении, Ленин бросил по их адресу крылатое выражение: «Лудильщики умывальников…»

Всякий раз, когда Ленин поднимался с места, чтобы сказать что-нибудь съезду, тотчас замолкали всякий шепот и шорох. И друзья и противники слушали Ленина затаив дыхание. Давно уже мечтал Михаил Фрунзе увидеть Ленина или услышать его голос, и вот теперь мечта его сбылась.

В один из перерывов Фрунзе привелось непосредственно поговорить с Владимиром Ильичем.

– Вы от иваново-вознесенцев? Очень хорошо… – сказал Владимир Ильич и, присев на подоконник, начал задавать Арсению вопрос за вопросом.

Фрунзе рассказал о забастовке текстильщиков летом минувшего 1905 года, об «университете на Талке», о полицейских провокациях и расправах.

Сообщил об участии ивановских и шуйских боевиков в баррикадных боях в Москве.

Владимир Ильич оживился:

– Вы были свидетелем этих событий и даже участником? Это очень ценно и важно – не поделитесь ли, какие мысли у вас возникли в связи с этим, какой опыт вы вынесли?

Фрунзе несколько секунд помолчал.

– У нас было мало и военных знаний, и боевого оружия… – ответил он после недолгого раздумья, как бы воскресив в памяти декабрьские дни. – Много было энтузиазма, самоотверженности, готовности ринуться в любое пекло, но для победы этого оказалось недостаточно… Царские офицеры лучше владели и тактикой, располагали и неизмеримо лучшей техникой… С нашей же стороны было немало неиспользованных моментов.

Владимир Ильич тоже задумчиво кивал, слушая своего молодого собеседника.

– Вы совершенно правы… – сказал он. – Нам надо не хуже царских офицеров знать военное дело, уметь пользоваться и всеми родами оружия и всеми тонкостями тактики и стратегии.

Слегка прищурившись, он спросил:

– Вы читали «Анти-Дюринг»? Там у Энгельса есть прямое указание на необходимость для революционеров иметь свои военные кадры, вполне квалифицированные… Об этом особенно надо помнить вам, молодым! Ну, а как Стокгольм вам понравился?

Арсений признался, что не успел еще как следует посмотреть столицу Швеции.

– Нет, обязательно познакомьтесь! – повторил Ленин.

По целому ряду вопросов съездом при незначительном перевесе голосов были приняты меньшевистские решения, в частности об участии в Государственной думе,

Для молодых делегатов-большевиков, таких, как Володин и Арсений, Стокгольмский съезд был замечательной школой. Они учились непосредственно у Ленина большевистской твердости, упорству, выдержке. Здесь же делегаты-большевики знакомились и друг с другом.

Вот в небольшом буфете, рядом с залом заседаний, питерский токарь с русой бородкой и в косоворотке – Калинин – за стаканом чая беседует с представителем большевиков Закавказья – Степаном Шаумяном… Вот горячо спорят о чем-то рослый, в инженерской тужурке Красин и киевский работник партии Луначарский. Вот спокойная молодая женщина разговаривает с худощавым Дзержинским. Это Крупская, под именем Саблиной. А вот и Арсений с Володиным разбирают, обсуждают очередную махинацию меньшевиков…

Крепко сдружились Арсений и Володин за время съезда; вместе голосовали за большевистские резолюции, за предложения Ленина, вместе бродили в свободные часы по незнакомому красивому городу Стокгольму. И когда расставались, то сказали друг другу не «прощай», а теплое, дружеское «до свиданья».

Однако свидание это состоялось не скоро.

6. ПОСЛЕ СЪЕЗДА

Вернувшись из Стокгольма, Михаил Фрунзе сделал в Иванове и Шуе отчет о съезде, обошел и другие крупные рабочие поселки – Кохму, Тейково, Гаврилово, Родники. Всюду он делал обстоятельные доклады о съезде, о его решениях, о борьбе ленинцев-большевиков против половинчатой, трусливой идеологии и тактики меньшевизма, разъяснял, что решения, принятые на съезде меньшевистским большинством, являются временными, условными.

Он напоминал своим слушателям, рабочим-партийцам, вошедшие в историю слова Ленина: «Мы победим, ибо мы правы!»

Фрунзе распространял среди рабочих написанную им прокламацию, кончавшуюся уверенными, бодрыми словами:

«…Буря грянет скоро! В народных низах идёт беспрерывная работа накопления революционных сил. Новый взрыв неизбежен. Решительный бой приближается… К победе! Готовьтесь, товарищи! Да здравствует революция!»

А потом, чтобы сбить с толку полицию, уже пронюхавшую, что он побывал в Стокгольме, Фрунзе поехал на Каму, в Чистопольский уезд. Там, в глуши лесов, невдалеке от Бугульминско-Бугурусланского тракта, в сельце Петропавловке, работал врачом его брат Константин, только что окончивший Казанский университет.

В Прикамье, как и во всей России, было неспокойно в те дни. Крутом горели помещичьи усадьбы. По вечерам зарево пожарищ вставало по горизонту. Край был наводнен войсками: пехотой, драгунами, конной полицией.

Михаил Фрунзе с утра до вечера бродил с ружьем по окрестным лугам, лесам и болотом. Как бывало в степи близ Пишпека, он подсаживался к кострам косарей, заводил беседы. Отдаленные выстрелы, топот конных карательных отрядов, проносящихся то на юг, то на. север по Бугуруслан– скому тракту, дым и тревожный запах гари – все это было наглядным доказательством того, о чем говорил Фрунзе: чаша народного терпения все более переполняется, час расплаты с самодержавием и капитализмом неотвратим…

Но вот пришла из Шуи телеграмма: «Выезжай, ждем». И в тот же день покинул Михаил Фрунзе гостеприимный кров своего брата в прикамской глуши.

Пока Фрунзе был в отъезде, товарищи подыскали ему в Шуе новое жилье. Это была крохотная комнатка в слободке Поречной, на Малой Ивановской улице, в доме торговца разной мелочью Соколова. Стул, колченогий столик да узенькая кровать с трудом умещались б этой каморке.

Хозяин Соколов не интересовался ничем на свете, кроме своих селедок и мыла. Он и не подозревал, какого опасного жильца принимает к себе на квартиру. Ему было сказано, что жилец этот, по паспорту – московский студент Борис Тачапский, проходит практику на Небурчиловской фабрике и будет скоро инженером.

Всякий раз, видя жильца, Семен Соколов почтительно кланялся, спрашивал:

– Как клопики ноне, не беспокоили?

– Беспокоили, проклятые, да еще и как, – улыбаясь, отвечал Арсений. – Почти всю ночь не спал…

– Эх, ведь напасть какая! – с искренним сокрушением вздыхал Семен Соколов. – Ума не приложу, что с ними делать.

Арсений в самом деле просиживал напролет целые ночи за работой. Политическую борьбу приходилось вести сейчас не только против открыто враждебных пролетариату сил – царизма и капитализма, но и против меньшевиков. Нужно было писать тексты для подпольных листовок, письма, готовиться к беседам в рабочих кружках. Фрунзе не ограничивался работой только в Шуе, он не порывал связи и с иваново-вознесенской организацией.

Часто и вовсе не ночевал дома Арсений, если засиживался где-нибудь «в гостях», на тайной беседе, на подпольном собрании в Маремьяновке, или в Панфиловке, или в Дубках, или на Осиновой горке над рекой Тезой.

Дети ткачей, у которых бывал Михаил Фрунзе, уже хорошо знали, что если отец велит пораньше лечь спать да получше укрыться одеялом, это значит наверняка кто-то вечером будет.

Рано укладывались ребята перед приходом Арсения спать под свои рваные ситцевые одеяла, но из-под них украдкой им удавалось его увидеть. Широко раскрытыми глазами смотрели они на замечательного гостя, как только переступал он порог хибарки, следили за каждым его движением, старались запомнить его слова, хоть и не очень понимали, что они значат.

* * *

Все больше и больше охватывало местные власти беспокойство. Настоящая охота была организована за Арсением.

Шуйский исправник Лавров умел подбирать себе подручных. Один из его любимцев – старший урядник конной полиции Никита Перлов – был рыжий, кряжистый человек с красными злобными глазами и тяжелым кулаком. «Допрашивать» арестованных в центральный шуйский участок всегда вызывали Перлова.

Чуть доходил до Перлова малейший слушок об Арсении, он устремлялся на указанное место. Однако хоть и мал был городок Шуя, но в перепутанных улочках с плотными высокими заборами, со множеством проходных дворов нелегко было нащупать опытного революционера-подпольщика.

Однажды сыщики донесли Перлову, что Арсений находится на ночевке у шуйского ткача Личаева в Нагорной слободке, возле механического завода. Михаил Фрунзе в самом деле был там. Он спал на лавке, хозяева – на запечной лежанке, а ребята – кучкой на полу под общим большим, изрядно потрепанным одеялом.

И вот среди ночи под тяжестью многих ног заскрипели вдруг ступени крыльца. Полицейские забарабанили в дверь. Хилый домишко сотрясался от ударов. Все проснулись – и дети, и хозяева, и Арсений.

Хозяйка пошла открывать дверь, нарочно медля. Казалось, все было кончено. Но вдруг сын хозяина, мальчуган лет десяти, вскочил с пола, подбежал к Михаилу Фрунзе и зашептал:

– Дяденька Арсений, полезай к нам под одеяло…

Фрунзе секунду подумал и послушался мальчугана. Все равно другого пути к спасению не было.

Схватив свою куртку, он залез под большое рваное одеяло из ситцевых лоскутьев и свернулся там, как только сумел. Едва он успел это сделать, как полицейские ввалились в комнату.

Весь домишко обшарили полицейские, И в печи и в запечье посмотрели. Только не догадались заглянуть под одеяло к ребятам. Перехитрил мальчуган Личаев опытного полицейского урядника Перлова,

* * *

Расправившись с декабрьским восстанием в Москве, правительство Николая II повело наступление на рабочие революционные организации по всей России и в первую очередь в промышленных районах. Многие из них подверглись разгрому. Массовые аресты ослабили их численно. Ослаблению большевистских рабочих групп весьма способствовала ликвидаторская капитулянтская позиция меньшевиков.

Но в иваново-шуйской организации меньшевики не допускались к руководству. Влияния их в этом обширном пролетарском районе не чувствовалось совершенно. Большевистский отряд иваново-вознесенцев продолжал расти и дошел к началу 1907 года до пяти с половиной тысяч человек. На долю Шуи приходилось из этого числа более пятисот большевиков вместо нескольких десятков, которые были там ко времени приезда Трифоныча-Арсения.

Близились выборы во II Государственную думу. Так именовался учрежденный под давлением народа, в результате революционных событий 1905 года, сильно ограниченный в правах российский парламент.

Партия большевиков, бойкотировавшая I Думу, на сей раз решила– принять участие в выборах во II Государственную думу, чтобы использовать ее трибуну в интересах революции. Кандидатом от большевиков по Шуйскому промышленному району был выдвинут рабочий Н. Жиделев.

Царское правительство прилагало все усилия, чтобы обеспечить победу на выборах партиям, представлявшим интересы помещиков и крупной буржуазии. Они обладали свободой агитации. К их услугам было все.

Совершенно в ином положении находилась революционная рабочая партия. Типографиям было запрещено принимать от большевиков заказы, печатать их воззвания, листовки, газеты. Большевики как бы отстранялись от избирательной борьбы, как бы сковывались по рукам и ногам. Но в интересах своей родной партии Фрунзе-Арсений сумел и в этом деле проявить находчивость.

На центральной площади Шуи стояли высокие белые дома. В них жили шуйские фабриканты Павловы, Терентьевы, Небурчиловы. Каждый старался построить себе дом покрасивее. Ансамбль площади нарушало красное, в два этажа, кирпичное, неоштукатуренное снаружи здание Лимоновской типографии. Управлял ею сын Лимонова, не делавший ни шагу без указки отца. Соседи-купцы не раз говорили старому Сидору Лимонову, когда тот приезжал из Родников проведать свое шуйское владение:

– Что барак-то свой не побелишь, почтеннейший?

Но Сидор Лимонов отмалчивался или отшучивался. Типография была чисто торговым предприятием, не приносившим никакой существенной пользы жителям города. Ни одной газеты, книги или брошюры не печаталось в типографии Лимонова. Шестеро наборщиков лимоновской типографии изо дня в день выковыривали из запыленных наборных касс цифры на отчеты фабричного инспектора, на квитанции, на расчетные ведомости, делали изредка афиши для заезжего цирка. О буквенном запасе не заботились, набор подолгу валялся неразобранным по углам, кассы почти не пополнялись новым шрифтом, хотя некоторый запас шрифта и был в конторке у старшего мастера.

Но вот как-то один из наборщиков, Алексей Орешкин, заявил мастеру:

– А ведь не дело, что у нас кассы полупустые… Случись большой да срочный заказ да еще на четком, чистом шрифте – вот будет конфуз да горячка…

Старший мастер подумал и согласился:

– И верно, пожалуй… Ну-ка, вот займись!

Он не только выдал Алеше Орешкину увесистые пачки свежего, нового шрифта для раскладки по кассам, но и поставил ему в подмогу еще двоих наборщиков – Рыбакова и Сергеева. Невдомек ему было, что Орешкин действовал по согласованию с Павлом Гусевым, членом Шуйского комитета РСДРП (б) и ближайшим другом, соратником Арсения.

Когда все кассы были заполнены шрифтом, когда и шпаций и марзанов было достаточно, подошел Алексей Орешкин к кучке куривших у печурки товарищей и сказал слегка загадочно:

– Вот теперь наша наборная хоть куда… С любым заказом справимся…

И вот семнадцатого января 1907 года, когда зимние сумерки уже спустились на Шую и стрелка часов показывала без десяти шесть, двери, ведшие в типографию распахнулись. В густых клубах морозного пара один за другим вошло около десятка человек, причем все были в белых заячьих шапках-ушанках и до самых глаз укутаны шарфами, так что отличить их друг от друга было просто невозможно.

Трое из них быстро прошагали в контору к хозяину Лимонову, а остальные, рассыпавшись по типографии, заняли все входы и выходы.

– Здравствуйте, господин Лимонов, – сказал хозяину один из пришедших. – Не примете ли вы у нас заказец?