Текст книги "Фрунзе"

Автор книги: Вячеслав Лебедев

Соавторы: Константин Ананьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

4. НА ЛИНИИ ОГНЯ

Наутро командарм приказал оседлать коней и выехал с работниками своего полевого штаба на передовые позиции, километрах в двадцати пяти к югу от Уральска. За Уральском, по обе стороны скованного льдом древнего Яика, расстилалась совсем ровная, покрытая снегами степь без конца и без края. Низкие, темные облака висели над ней, подчеркивая ее белизну. Вдали глуховато гремели пушки.

Когда Фрунзе со своей маленькой конной группой спустился на заснеженный лед реки Урал, в воздухе вдруг запели пули. По другому берегу, паля из винтовок, скакало десятка полтора всадников– разъезд противника. Перевес у белых был почти тройной.

– Придется им ответить, – сказал Фрунзе.

И, взяв у ординарца винтовку, не торопясь, приложился к ней для выстрела…

После нескольких ответных залпов белые всадники умчались. Ответ пришелся им не по вкусу.

За рекой, в районе хутора Скворкина, шел бой. Подпрыгивали на утоптанном, скрипучем снегу трехдюймовые орудия, занимавшие огневую позицию за оградой колокольни.

Командарм поднялся на колокольню, чтоб как можно шире охватить взглядом снеговой горизонт. Противник обстреливал село шрапнелью. То и дело вспыхивало в морозном воздухе на фоне темных туч желтовато-белое облачко разрыва.

По боевому приказу красные войска должны были овладеть этим районом путем стремительной атаки. Тогда в руках у противника вряд ли осталась бы хоть одна пушка. Но приказ вовремя не был выполнен.

Вой начался незадолго до приезда Фрунзе.

Белые умело расположили орудия и довольно успешно отвечали на огонь. А из двенадцати советских орудий стреляли только семь. Остальные пять пушек молчали. Снег лежал на их неподвижных стволах и хоботах.

– В чем дело, товарищи артиллеристы? – осведомился Фрунзе, спустившись с наблюдательного пункта.

– Снарядов не присылают, – объяснил один из командиров.

Тотчас в Уральск был направлен нарочный за снарядами.

Из степи начинала дуть сильная поземка. Она угрожала перейти в буран. Красноармейцы наступали вяло. Фрунзе пошел к самым передовым цепям по вырытым в снегу ходам сообщения и наткнулся на группу столпившихся бойцов.

– Что за собрание? – спросил он.

– Да вот обсуждаем. Наступать или нет… погода… пурга… – вяло сказал начальник участка.

– Чего же обсуждать, раз приказ есть?

– Начальство в штабе сидит, ему что!..

– Приказ дан мною, – строго сказал Фрунзе.

Узнав, кто с ними говорит, собравшиеся смутились. Начали быстро расходиться по местам.

– Настоящий, видать, начальник приехал… Сразу на линию огня явился.

С утра командарм выехал инспектировать части, занимающие позиции в большой степи. По дороге он не мог удержаться от соблазна побывать в одном из попутных степных аилов. Как только он завидел широкие бурые юрты, похожие на расползающиеся стога сена, он, не скрывая своего волнения, дал коню шпоры и помчался вскачь. Воскресли в памяти полузабытые картины детства. Родные горы Семиречья как будто замаячили вдруг из-за этих степных юрт. Через минуту провожатые Фрунзе с изумлением наблюдали, как он, смеясь, оживленно разговаривал с высыпавшими из юрт джигитами и стариками на хорошо знакомом ему казахском языке.

И командарма и его спутников казахи зазвали в самую большую юрту. Зашипел в казане над приветливым огнем бешбармак. Лучшие коврики и пестрые цветастые тюфячки были предложены почетным гостям для сидения. Вскоре Фрунзе уже знал все новости степи. Узнала и степь, довольно быстро, что новый красный командующий – «особенный человек»!

Через несколько дней, возвращаясь с объезда фронтовой линии, Фрунзе встретил под Уральском своих старых друзей – ивановцев. Полк иваново-вознесенских и шуйских ткачей, выехавших на фронт следом за командармом, прибыл и уже. маршировал, поражая всех дисциплиной и отличной строевой выправкой.

 
Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский —
Правитель омский, —
 

колыхалась над рядами задорная песня про адмирала Колчака, подхваченная ткачами где-то в пути.

Скрипели по снегу кованые сапоги, оркестр слаженно гремел медью труб. Алое шелковое знамя развевалось на февральском ветру.

– Здравствуйте, дорогие товарищи! – приветствовал их Фрунзе. – С прибытием поздравляю!

– Товарищу Арсению ура! – дружно ответил полк на приветствие командарма.

Приведя в боеспособное состояние части на уральско-деркульском участке фронта, Фрунзе вернулся в Самару и издал приказ по армии.

«…Наша армия, призванная решать великие задачи, возлагаемые на нее Рабоче-Крестьянским правительством, должна являться грозной силой для всех врагов трудящегося населения, а это может быть достижимо лишь при том условии, если все части армии будут спаяны железной дисциплиной.

…Объявляю, что всякое нарушение долга службы и дисциплины впредь, после опубликования настоящего приказа, будет мною рассматриваться не иначе, как злостное и сознательное преступление и как таковое будет мною беспощадно караться».

Фрунзе телеграфировал Я. М. Свердлову: «Прибыл лично в расположение армии, ознакомился с составом и настроением, а равно с командным составом и политработниками. Требуются большие персональные изменения. Необходимо тщательное расследование всей деятельности не только мятежных частей, но и всего руководящего персонала армии. В ближайшие недели, думаю, что Уральская область будет воссоединена с Советской Россией. Примерно через две недели крайне желательна присылка комиссии из центра».

В штабе армии было кое-что новое. Членом Реввоенсовета вместо погибшего Линдова был снова назначен уже бывший некоторое время таковым ранее председатель Самарского губисполкома Валериан Владимирович Куйбышев – высокий худощавый человек с глубоко сидящими задумчивыми глазами и с большой шапкой непокорных волос.

Фрунзе немало слыхал о Валериане Куйбышеве как о крепком большевике. Ссылку в Сибири они отбывали неподалеку друг от друга. Манзурка отстояла километров на сорок от села Качуг, где был на поселении В. В. Куйбышев. В борьбе за Волгу, за Симбирск и Самару летом и осенью минувшего 1918 года Куйбышев проявил себя выдающимся большевистским руководителем.

– Очень, очень рад, Валериан Владимирович, вашему назначению, – говорил Фрунзе.

Затем перешли к делам армии.

– Армия растянута на огромном фронте, командиров хороших мало. Задача армии – обеспечить пути, ведущие с юга и юго-востока на участок Волга – Саратов – Сызрань. Обеспечить пути… – повторил Фрунзе. – Ведь это же оборона, а я думаю, что нам надо наступать, Валериан Владимирович. В этом залог победы. А побеждать надо скорее и побеждать так, чтобы уничтожить у противника самое главное– живую силу. А уничтожим живую силу – и территория будет наша. Нам надо создать группу из двух-трех армий, – задумчиво продолжал Фрунзе, – да по-настоящему и ударить по врагу, предупредить его наступление, к которому он, несомненно, готовится.

– Правильно, правильно, Михаил Васильевич, – соглашался Куйбышев, – будем действовать и действовать решительно, если понадобится, непосредственно через Ильича.

– Да, знаете, Валериан Владимирович, – вдруг вспомнил Фрунзе, – во время своей поездки я на каждом шагу слышал: «Чапаев, Чапаев». И крестьяне, и красноармейцы, и казаки – все толковали наперебой о Чапаеве. Куда, дескать, делся, почему не воюет… Я навел справки, оказалось, герой Чапаев, бывший командир Николаевской дивизии, гроза белых, послан в Москву, в Академию генерального штаба, учиться… А бойцы, которыми он командовал, буквально плачут о нем: «Драться разучиваемся без Чапаева…»

Куйбышев задумался.

– Совершенно верно. Совсем незачем было именно сейчас отправлять Чапаева в Академию, – сказал он. – Поучиться он еще успеет, а время не ждет. Умеет бить белых, пользуется авторитетом, любовью– значит, самое здесь ему место в эту горячую пору!

Через несколько дней после этого разговора, разбирая документы, оставшиеся после Линдова, Фрунзе нашел нераспечатанный пакет, видимо уже не заставший погибшего члена РВС. Командарм вскрыл его, бегло пробежал глазами, потом вслух прочел Куйбышеву:

– «Многоуважаемому товарищу Линдову.

Прошу Вас покорно отозвать меня в штаб 4-й армии на какую-нибудь должность командиром или комиссаром в любой полк. Преподавание в академии мне не приносит никакой пользы, что преподают, я это прошел на практике… Вы знаете, что я нуждаюсь в общем образовательном цензе, который здесь я не получаю, и томиться понапрасну в стенах я не согласен… Прошу еще покорно не морить меня в такой неволе… Я хочу работать и помогать вам… Так будьте любезны, выведите меня из этих каменных стен.

Уважающий Вас Чапаев».

– Как, выведем Василия Чапаева из каменных стен, Валериан Владимирович? – спросил Фрунзе.

– Обязательно выведем, – улыбаясь, в свою очередь, подтвердил Куйбышев. – Чапаев словно читал наши мысли.

Но уже через несколько дней, входя в штаб армии, Фрунзе заметил сидящего в приемной человека в белой папахе с красным донышком, обычной у уральцев. Фрунзе не обратил на посетителя особого внимания и прошел к себе в кабинет.

Человек в белой папахе вскочил с табурета и бросился к адъютанту:

– Кто это прошел? Командарм Фрунзе?

– Да, он, – ответил адъютант и не успел опомниться, как человек в папахе был уже в кабинете командующего армией.

Вытянувшись в струнку и приложив руку по всем правилам к папахе, он отрапортовал:

– Имею честь явиться… Бывший начдив, командовал Николаевской дивизией… Василий Чапаев…

Фрунзе тоже поднялся, приветствуя героя.

– Здравствуйте, товарищ Чапаев. Рад вас видеть… Ну, так как же каменные стены? – спросил он, посмеиваясь. – Не удержали они вас?

– Трудно мне в академии, товарищ командующий… – смущенно и откровенно ответил Чапаев. – Невмоготу стало… Все мои ребята, выкормыши мои, которых я боевому искусству обучал, с врагами Советской республики здесь дерутся. А я, их командир, сам вроде как за партой оказался, на положении ученика… Учат, конечно, неплохо – военной топографии, фортификации, стратегии, тактике, тому подобное… Но вот как-то спрашивает меня профессор: «Где река Неман течет и какое она имеет историческое значение?» Подумал я недолго, да и ляпнул: «Где Неман течет, – отвечаю, – это я знаю. На этой реке я три года немцев бил в первую мировую да два Георгия получил, а вот знаете ли вы, товарищ профессор, где река Солянка протекает?» Он так на меня и уставился… А я дальше: «Не знаете, – говорю, – товарищ профессор? Очень жалко. На этой, – говорю, – самой реке Солянке сейчас весьма серьезные события происходят… Красная Армия здорово, – говорю, – бьет белых на этой самой Солянке».

Фрунзе не мог сдержаться:

– Солянка против Немана!.. – почти до слез смеялся он.

И, сразу перейдя на деловой тон, сказал:

– Ничего, Василий Иванович… Назначим мы вас сейчас командиром Александров-Гайской бригады, с тем чтобы эту бригаду вы развернули в дивизию. Кроме прежних полков, в эту новую дивизию войдет, вероятно, также Иваново-Вознесенский полк, земляки мои, ткачи, пролетарская гвардия. Бойцы надежные.

Новый командарм Михаил Фрунзе быстро стал предметом удивления для военспецов штаба фронта, Им было известно, что он не имел военного образования, но все его действия говорили о большой полководческой эрудиции.

Под руководством нового командарма 4-я армия в короткий срок буквально переродилась. Она стала крепко спаянным, дисциплинированным, боевым организмом.

Шаг за шагом Фрунзе отвоевывал у белоказаков широкую степь между Волгой и Уралом, оттесняя белых все дальше и дальше к югу.

Эти успехи позволяли рассчитывать на то, что после освобождения Уральской области можно двинуть красные войска на помощь Туркестану. Для этой цели по идее Фрунзе и была сформирована Южная группа войск, состоявшая из 4-й армии, восьмиполковой Оренбургской стрелковой дивизии (впоследствии 31-й) и кавбригады.

Оренбургская дивизия и кавбригада положили основание новой, Туркестанской армии.

7 марта Фрунзе радировал в Туркестанский Центральный исполнительный комитет (Туркцик):

«Волею Рабоче-Крестьянского правительства Российской Республики я назначен командующим армиями Южной группы Восточного фронта, включающими и Туркестанские войска. В ближайшем будущем… войска прибудут на помощь героям-бойцам Туркестана, доселе не опустившим красного флага и отбившим все яростные нападки врагов. Я приветствую в вашем лице трудящиеся массы всех народностей Туркестана. Прошу передать мой особый привет трудовому населению моей родины – Семиречья и моего родного города Пишпека. Как уроженец Туркестана, приложу все усилия к тому, чтобы желанная помощь пришла к вам как можно скорее. С социалистическим приветом…»

Войска Южной группы наступали. Они заняли форпосты Чижинские, 10 марта освободили станицу Сломихинскую, 19 марта – важный пункт Лбищенск. На этом направлении успешно наступала бригада Василия Ивановича Чапаева.

5. КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ

Весной 1919 года кольцо вражеских сил, окружавших Советскую республику, снова пришло в движение. Начался так называемый первый комбинированный поход Антанты. С северо-запада готовил удар старый царский генерал Юденич, на юге поднимал голову генерал Деникин, а с востока продолжал действовать Колчак.

В марте 1919 года Колчак, подтянув из-за Уральского хребта резервы, перешел в наступление по всему фронту. Сибирская армия Колчака захватила Ижевск и ряд городов вдоль правого берега Камы – Воткинск, Сарапул и другие. Одновременно так называемая Западная армия колчаковцев заняла Уфу и двинулась параллельно левому берегу Камы на Самару. Теперь именно здесь Колчак наносил главный удар, стремясь во что бы то ни стало выйти к Волге. Белоказачьи войска Дутова, Савельева и Толстова получили задание содействовать Западной армии наступлением на Оренбург, и Уральск. Для Советской республики вновь создавалось опасное положение. На Восточном фронте решалась судьба революции. Надо было во что бы то ни стало остановить и разгромить Колчака.

Ленин призвал советский народ мобилизовать все силы и материальные средства на нужды Восточного фронта.

На призыв Ленина отозвалась вся страна. Она дала фронту большие людские пополнения, предоставила, ценой огромного напряжения, необходимые боевые ресурсы. На Восточный фронт пошли свыше десяти тысяч коммунистов и до трех тысяч комсомольцев. Пятьдесят тысяч рабочих ушли на фронт по профсоюзной мобилизации. Политические работники, партийные организации укрепляли моральный дух и дисциплину в войсках.

Однако дивизию за дивизией, корпус за корпусом обрушивал Колчак на войска Восточного фронта с высот Урала. «Черный адмирал» был настолько уверен в успехе, что уже назначил время свидания командующему силами южной контрреволюции Деникину.

Как раз в это время на Каспии попало в руки С. М. Кирова, члена РВС 11-й армии, оборонявшей Астрахань, письмо Деникина Колчаку. Из этого письма было видно, что встреча Деникина с «верховным правителем» намечалась в городе Саратове.

Задачу выхода к Самаре и Саратову Колчак поручил Западной армии. Этой армией командовал довольно энергичный генерал Ханжин. Три армейских корпуса общей численностью в пятьдесят тысяч человек составляли основную силу армии Ханжина, действовавшую на направлении Уфа – Самара.

Это направление, с двумя железными дорогами от Уфы (одна через Бугульму, другая через Бугуруслан), обороняла 5-я красная армия, насчитывавшая в тот момент всего лишь 11 тысяч штыков и сабель. Соотношение сил было в пользу колчаковцев.

Под натиском превосходящих сил противника 5-я армия отступала по обеим железнодорожным линиям– и на Самару и на Симбирск, с трудом задерживаясь на крупных станциях.

Станция за станцией переходили в руки колчаковцев. Железнодорожные составы, обозы, артиллерийские склады доставались наступающему врагу.

Вдоль насыпи валялись зарядные ящики, опрокинутые повозки. Местность по сторонам от железной дороги была холмистая, со множеством оврагов, лощинок, речек. Ручьи и речки вздулись. Снег не держал ни полозьев, ни колес.

Когда Фрунзе получил известие о том, что белые взяли Уфу, он решил поехать из Самары в Беле– бей, в штаб 5-й армии. Ему хотелось лично ознакомиться с положением дел у командарма 5-й и по возможности выяснить причины его неудач.

В Белебее творилась полная неразбериха. В кривых грязных улочках станционного поселка скопилось множество фур, повозок. Не без труда нашел Фрунзе командарма 5-й. Положение армии было тяжелым.

18 марта Фрунзе послал письмо в Реввоенсовет республики, а копию направил В. И. Ленину. Фрунзе писал:

«В сознании всей серьезности военного и политического положения, создавшегося в. средней и южной части Восточного фронта, я решаюсь привлечь к нему сугубое Ваше внимание. Я не стану касаться положения дел самого фронта, в уверенности, что оно вам известно хорошо. Скажу лишь, что… 5-я армия почти утратила боеспособность. Полки ее откатываются назад при первом натиске противника и сразу очищают большие пространства. В штабе армии (5-й) высказывались опасения за возможность отхода к Самаре и Симбирску. Этим все сказано…

Положение дел в настоящее время я считаю очень серьезным. Но в то же время уверен, что если центр в достаточной мере серьезно оценит его и примет соответствующие меры, то всякая опасность нами будет избегнута.

С товарищеским приветом Командарм 4-й и член ВЦИК М. Фрунзе-Михайлов».

6 апреля колчаковцы заняли город Белебей, 10-го – Бугульму. Стремительно продвигались они к линии Волги. Штаб Восточного фронта, расположенный в Симбирске, в пяти-шести переходах от линии боевых действий, начал нервничать. Уже началась упаковка штабного имущества для переезда в город Муром, под Москву.

У командующего Восточным фронтом С. Каменева [19]19
  Каменев Сергей Сергеевич (1881–1936) – полковник царской армии, один из первых офицеров, добровольно вступивших в Красную Армию. С сентября 1918 года – командующий Восточным фронтом, с июля 1919 до 1924 года – главнокомандующий Вооруженных Сил РСФСР. Один из видных строителей Красной Армии, в мирное время занимал крупные посты в Наркомате обороны. Урна с прахом С. С. Каменева замуровала в Кремлевской стене.


[Закрыть]возникла мысль об объединении 4-й, 5-й, Туркестанской и 1-й армий в Южную группу большого состава, задачей которой было бы не допустить дальнейшего продвижения колчаковцев и особенно форсирования ими Волги.

Седьмого апреля Каменев вызвал Фрунзе к прямому проводу и сообщил ему об этом намерении.

Фрунзе ответил:

– Мы должны не только задержать колчаковцев, но и нанести им сокрушительный удар. К Самаре войска противника не должны быть допущены ни в коем случае… Я мыслил бы себе это следующим образом – по растянувшейся линии Южного участка колчаковских войск, рвущихся к Бугуруслану, в месте, наиболее для них уязвимом, мы проводим фланговый контрудар нашими лучшими силами, такими, как двадцать пятая дивизия Чапаева, пролетарские полки петроградских и иваново-вознесенских рабочих. Это не только должно остановить белых, но могло бы дать возможность прижать их к Каме, что означало бы их разгром.

Командующий фронтом выдвинул предложение, чтобы именно Фрунзе и возглавил такую операцию, приняв командование Южной группой.

Фрунзе в принципе согласился, обусловив это предоставлением ему достаточной свободы действий.

Но уже на следующий день прибывшие в Симбирск в штаб фронта предреввоенсовета и главком высказали сомнение, что Фрунзе справится с такой задачей, как не специалист военного дела. Кроме того, предреввоенсовета считал, что, пока не кончится распутица, можно не очень спешить с отпором Колчаку.

С. Каменев оказался в большом затруднении: с одной стороны, была уже достигнута договоренность с Фрунзе об организации контрудара, а с другой стороны – его прямое начальство своими сомнениями и колебаниями тормозило задуманную операцию.

Пришлось обратиться в Совет Обороны, к Ленину.

Назначение Михаила Васильевича Фрунзе командующим Южной группой было утверждено. Закаленному большевику, хотя и не прошедшему официальной военной школы, предстояло схватиться с опытнейшими генералами Колчака. Членом Реввоенсовета группы был назначен В. В. Куйбышев.

«Колчака необходимо разбить», – таков был приказ партии.

И вот штабной поезд Фрунзе стоит на узловой станции Кинель. Закипела напряженная, без отдыха, работа.

«Солдаты Красной Армии! – писали Фрунзе и Куйбышев в обращении к войскам Южной группы 10 апреля 1919 года. – Внимание трудовой России вновь приковано к вам. С затаенным дыханием рабочие и крестьяне следят за вашей борьбой на востоке…

…Колчак мечтает стать новым державным венценосцем. Этому не бывать! Армии Восточного фронта, опираясь на мощную поддержку всей трудовой России, не допустят торжества паразитов… Неудачи временны и объясняются главным образом тем, что нам пришлось отвлечь часть сил наших на Южный фронт… Вперед же, товарищи, на последний, решительный бой с наемником капитала – Колчаком!

Вперед, за счастливое и светлое будущее трудового народа!»

В приказе № 021 излагались конкретные задачи, поставленные перед каждой армией, перед каждой дивизией и даже перед некоторыми бригадами. Приказ имел важнейшее оперативное значение.

«…Требую от всех, – писал в приказе Фрунзе, – проникнуться сознанием крайней необходимости положить предел дальнейшему развитию успехов противника, дабы при содействии ожидаемых из областей подкреплений перейти к контрудару и нанести врагу решительное поражение».

Медлить было нельзя. Красные и белые флажки на большой оперативной карте в вагоне Фрунзе день за днем придвигались к голубой линии Волги.

С севера сырой камский ветер доносил глухие раскаты артиллерийской пальбы. Корпусным командиром колчаковской армии уже мерещились сквозь стекла их цейсовских биноклей оттаявшие, в ветлах и вербах, берега великой реки, на которой начинался буйный весенний ледоход.

Штаб белой армии издавал один за другим приказы, полные ликования.

Фрунзе спал по часу, по два в сутки, не больше. Он проверял подход затребованных подкреплений, подписывал приказы по группе, требовал отчета о сделанном, в сотый раз продумывал боевые задачи. Лицо у него осунулось, пожелтело, он оброс бородой, но глаза не теряли усмешливой искорки.

– Борода пригодится, – с улыбкой ответил он, когда кто-то напомнил ему о бритье. – Вот побьем белых здесь, в Туркестан пойдем, а там бороду уважают…

Чапаев прислал Фрунзе захваченный у белых один из последних оперативных приказов по армии генерала Ханжина с указанием расположения соединений и частей. Этот приказ позволил Фрунзе установить стыки белогвардейских соединений и точно нацелить удары войск Южной группы.

Все, что было возможно, сосредоточивалось для контрнаступления, которое должно было начаться мощным фланговым ударом с юга на север из района Бузулука. Здесь Фрунзе сосредоточил самые боеспособные войска, создав из них ударную группу.

Такому замыслу все более благоприятствовало непомерное удлинение левого фланга наступающей колчаковской армии генерала Ханжина и вместе с тем сохранение в руках Красной Армии железной дороги

Самара – Кннель – Бузулук – Оренбург. Три колчаковских корпуса генерала Ханжина хотя и наступали успешно, но двигались по враждебной им земле, политические цели колчаковцев были чужды как русскому, так и башкирскому населению. А плети и виселицы колчаковских карателей и интервентов вызывали у народа беспредельную ненависть.

Накануне операции перебежчик из штаба группы похитил один из оперативных приказов. Однако Фрунзе решил не переделывать свой план, слишком серьезно и детально разработанный. Намеченный срок контрудара также не откладывался.

Тем временем белогвардейский корпус генерала Войцеховского уже создавал угрозу городу Чистополю и даже Симбирску, захватив станцию Нурлат. Корпус генерала Голицына подошел к городу Сергиевску, захватив при этом Бугуруслан. Корпус под начальством генерала Сукина, захватив Стерлитамак, двигался к городу Бузулуку, перейдя через важный рубеж – реку Дему.

В. И. Ленин особо предупреждал штаб Восточного фронта о недопустимости сдачи Чистополя, ибо падение Чистополя означало бы выход Колчака на Волгу в непосредственной близости к Казани. Ни одного часа нельзя было больше терять. Контрнаступление должно было начаться в конце апреля. Ему предшествовали действия войск, прикрывавших сосредоточение ударной группы. 24-я дивизия, впоследствии прозванная «Железной», вступила в успешные бои с войсками 6-го корпуса белых в районе Михайловское-Шарлык, а 20-я дивизия – с 4-м корпусом колчаковского генерала Бакича на реке Салмыше.

Преодолевая неимоверные трудности; перетаскивая орудия и снаряды через разлившиеся ручьи, через глубокие, скрытые снегом овражки, топи, переходя вброд бесчисленные речонки башкирского Сырта, полки Чапаева, высадившиеся на станциях Толкай и Алтуховка, 23–24 апреля вошли в соприкосновение с противником западнее Бугуруслана.

В авангарде Чапаевской дивизии, направленной Фрунзе к Бугуруслану, шел полк иваново-вознесенских ткачей. Чапаев по приказанию Фрунзе предоставил ивановцам возможность проявить себя в бою поскорее.

«Гвардия Ленина», как прозвали впоследствии белые Ивановский полк, двинулась в атаку. Фурманов, являвшийся военкомом ивановцев, шел с полком, подбадривал, напоминал о важной роли полка коммунаров-ткачей, об его ответственности перед революцией, перед родным текстильным краем.

Фрунзе находился неподалеку от места боя. Он несколько раз спрашивал по полевому телефону:

– Как дела у ткачей?

Куйбышев был тут же, в полевом штабе.

– Вот, Валериан Владимирович, – говорил ему Фрунзе. – Смертником был – не волновался и сотой доли того, что сейчас. Ткачи наши боевой экзамен держат…

То перебежками, то ползком ивановцы вышли из зоны артиллерийского обстрела и стремительно бросились на врага в атаку. Вот ворвались они в неглубокие окопы белых на флангах и принялись работать штыками.

Отчаянно отбивались колчаковцы, но вскоре под натиском ткачей один за другим начали бросать оружие. Поднимая руки, они кричали:

– Сдаемся! Сдаемся!

К вечеру главная позиция белых на Малой Кинели была взята. Это решило судьбу и других ближайших позиций. Первая схватка была выиграна. Враг покатился на Бугуруслан.

Вскоре в обрызганной весенней грязью автомашине приехали поздравить бойцов Фрунзе и Куйбышев.

Василий Иванович, держа руку под козырек, подскакал к машине командующего. Фрунзе спросил его:

– Как держались ткачи?

Чапаев доложил:

– Прямо удивили, Михаил Васильевич. Дрались не хуже моих…

– Ну, вот и отлично. Чего ж удивляться? Пролетарская гвардия… – радостно засмеялся Фрунзе.

Перехватить инициативу у зарвавшегося противника было, однако, не так-то просто. Проведав какими-то путями об ослаблении 1-й красной армии под Оренбургом, генерал Ханжин приказал командиру корпуса Бакичу перейти реку Салмыш, ударить во фланг частям ударной группы Фрунзе и совместно с Дутовым захватить Оренбург.

Две дивизии колчаковцев, перейдя реку Салмыш, вырвались почти к самой железной дороге Сорочинское – Оренбург, угрожая отрезать оренбургский район от главных сил Фрунзе.

Но под вечер 23 апреля к месту возникшей угрозы подошли полки 20-й красной дивизии.

В потемках, освещаемых только вспышками выстрелов, двинулись также спешно прибывшие оренбургские рабочие полки в обход левого фланга белых, а с рассветом 24 апреля на Салмыше, кроме них, перешла в наступление и пехота 20-й дивизии, прорываясь к паромным переправам. После ожесточенного боя утром 25 апреля артиллерия 1-й армии открыла огонь по канатным паромам, перевозившим войска белых на южный берег. Один из паромов пошел ко дну, другой, с перебитым канатом, крутясь, поплыл вниз по мутной, кипящей от снарядов реке.

26 апреля, уже под вечер, заканчивался упорный трехдневный бой. Из двух дивизий белых, переправившихся через Салмыш три дня назад, сумело спастись лишь около трехсот человек. Две тысячи колчаковцев со всей артиллерией и пулеметами сдались в плен, остальные полегли на месте.

– Вот начало нашей победы! – сказал Михаил Васильевич Куйбышеву, прочитав ему донесение из Сорочинского, где был расположен штаб 1-й армии. – Теперь 6-й корпус армии Колчака очень неважно будет себя чувствовать.

В тот же день, 26 апреля, начался бой на речке Боровке. Задерживая натиск врага на Бузулук, 73-я бригада 25-й Чапаевской дивизии приняла здесь на себя натиск вдвое более сильного по численности противника– ll-й дивизииКолчака. Здесь было еще жарче, чем на Малой Кинели. Колчаковцы, подгоняемые своими офицерами, ожесточенно рвались на Бузулук. Орудия, доставленные сюда чапаевцами чуть не на плечах, день и ночь гремели над Боровкой, поражая наступающих колчаковцев. Белая артиллерия отвечала слабее, но 6-й корпус белых был к этому времени усилен свежими челябинскими и акмолинскими пополнениями.

Полк, сформированный Колчаком из бывших военнопленных австро-венгерской армии, галичан и названный «куренем», был расположен к югу от Сарай-Гира. Солдатам этого полка было обещано быстрое возвращение на родину после победы над большевиками. Полки первой линии белых были предупреждены, что путь отступления для них закрыт наглухо. «Курень» считался резервом командующего Западной армией генерала Ханжина вместе с такими же польским и сербским легионами.

Но в «курене» уже от Челябинска, пункта окончательного формирования этого полка, велась подпольная большевистская работа. А попав под ожесточенный обстрел красной артиллерии, и самые отсталые солдаты «куреня» поняли свою ошибку.

Теснимые чапаевцами, дрогнули и начали отступать полки колчаковцев.

И вот, вместо того чтобы задержать их отступление, «курень» заменил колчаковское знамя на старом древке новым, красным – революционным – и перешел на сторону Красной Армии со всем своим вооружением. Фронт колчаковцев был прорван в решающем месте, как и предвидел это Фрунзе. Победа, подготовленная успехами на реках Кинели, Салмыше, Боровке, стала очевидна. Перешедшие в контрнаступление 28 апреля главные силы ударной группы Фрунзе нанесли сокрушительный удар по 3-му корпусу белых и отбросили его на север. В прорыв хлынула кавбригада ударной группы, перерезавшая Самаро-Златоустовскую железнодорожную линию в тылу противника, близ станции Сарай-Гир.

2 мая Михаила Васильевича Фрунзе окружили взволнованные корреспонденты самарских и центральных газет.

– Товарищ командующий! – засыпали они его вопросами. – Как положение на фронте? Что будет с Самарой? Будет ли Колчак на Волге?

– Ну, что вы, товарищи! Какая там Самара! Какая там Волга!

Улыбаясь усталыми глазами, Фрунзе продиктовал короткое интервью, тотчас же переданное по телеграфу и опубликованное в самарской и московской прессе:

«До сих пор еще в центре России чувствуется сильная тревога и опасение за участь Поволжья. Я заявляю определенно, что Колчаку Волги не видать. Перелом в настроении частей и в ходе операции определился. Наши армии переходят в решительное наступление. Их задача – уничтожить живые силы зарвавшегося врага. Задача эта осуществляется вполне успешно. Разбиты и отброшены 11-я и 12-я дивизии противника. В районе к югу от Сарай-Гира нашей кавалерии сдался только что прибывший на фронт украинский полк с орудиями и пулеметами, предварительно перебив большинство своего командного состава. Полк выразил твердое и горячее намерение сражаться против Колчака на стороне Красной Армии и просит переименовать его в полк имени Ленина».