Текст книги "Меч Руса. Волхв"

Автор книги: Вячеслав Перевощиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Река оказалась мелкой, волны едва касались седла, пенясь и вскипая у лошадиных боков пузырями, которые крутились в крохотных водоворотах и вереницей уплывали вниз по течению. Илистое дно с предательской легкостью проминалось под лошадиным копытом, но неохотно отпускало увязшие ноги. Кони двигались с трудом, всхрапывая и нервничая. «Будь река поглубже, так легче было бы плыть», – подумал разведчик, чувствуя, как конь под ним выбивается из сил. Он уже хотел было покинуть седло, видя, как его скакун, почти не продвигаясь вперед, месит под водой липкую грязь чуть ли не на одном месте. Но неожиданно конь нащупал копытом что-то твердое и, заржав, вырвался на небольшую песчаную отмель. Здесь вода едва достигала брюха животного и была середина реки. Ворон остановился, наблюдая, как Дареный, даже с виду куда более легкий седок, не выпуская повода ведомых коней, нащупывает дальнейший путь на другой берег.

– Ты умрешь, рус! – долетел крик слуги побежденного хазарина.

Разведчик хотел было обернуться, но вдруг подумал, что, может быть, именно для этого и кричит вражина. Он внимательно посмотрел на заросли тростника, стоявшие стеной на теперь уже близком другом берегу, но ничего не заметил. И все же безотчетное напряжение не покидало его, ноющее сердце подсказывало ему, что его бой с врагами на этом пятачке земли еще не окончен.

Конь чуть отдышался, и Ворон двинулся дальше, размышляя над странным предчувствием. Он почти был уверен, что ему не мерещится чей-то пристальный взгляд, и на всякий случай передвинул лук и колчан поближе, под правую руку. Но вот река осталась позади, а ничего не случилось. Продрались через тростник, и снова ничего.

Ворон понемногу успокоился, решив, что его подозрительность происходит от сильного напряжения, оставшегося от поединка с хазарином. Изредка оборачиваясь и поглядывая на оставшуюся за спиной стену тростника, он не спеша поскакал дальше. Когда тростник остался позади на расстоянии полета стрелы, разведчик окончательно избавился от подозрительности и стал подумывать о привале и перевязке ран. Но вдруг на земле, прямо перед его конем, что-то блеснуло. Он машинально нагнулся вперед, пытаясь разглядеть странную вещь, и в этот момент над его головой тонко свистнула стрела.

То, что произошло дальше, он едва ли смог бы повторить потом снова, но тогда в одно мгновение в его руке оказался лук. В следующий миг его стрела, трепеща от ярости, летела почти наугад в мелькнувшую среди ивовых кустов тень.

Вскрик, сдавленный и мучительный, как кричат только с насквозь пробитой грудью, показал, что стрела нашла средь ивовых веток достойную цель. Ворон услышал этот крик, и слабая улыбка промелькнула на его побледневшем лице.

– Достань-ка мне его оттуда, – бросил он Дареному, не сводя глаз с редкой поросли ивовых веток.

Слуга выхватил из-за пояса кинжал и осторожно двинулся к кустам. Вскоре он уже тащил оттуда истекающего кровью хазарина с торчащей наискось из груди стрелой. Сокол, пересаженный на плечо хозяина, беспокойно клекотал, чувствуя запах крови.

– Что ж это, тебе его совсем не жаль? – пристально разглядывая лицо Дареного, спросил Ворон.

– Моя не есть хазарин, – опять обиженно отвечал слуга. – Моя касог. Моя был охотник и жил в горах, но повелитель примучил меня служить хазар.

– Хорошо! – сказал разведчик. – Тогда тебе не годится быть холопом. Как доедем до границы, отпущу тебя в твои горы дальше охотиться.

Ворон договорил последние слова и без чувств повалился на гриву коня. Сказалась потеря крови и невероятное напряжение почти непрерывного боя в течение многих часов. Когда он открыл глаза, то увидел себя лежащим на земле. Все его бесчисленные раны были уже бережно перевязаны чистыми тряпицами. Дареный, придерживая ему голову, пытался напоить его кумысом.

– Надо дальше скакать, – быстро затараторил слуга, увидев, что бесчувственное тело открыло глаза. – Облава будет. Повелитель послать много воинов ловить тебя. Вставай-ка, шибко скакать надо скоро, скоро.

– Вот как? – удивился Ворон. – А я думал, ты меня где-нибудь на привале зарежешь.

Дареный потемнел лицом:

– Моя должен был убить, повелитель много обещал за твой голова. Однако вставай же, скакать надо.

Ворон отпил кисловатой, приятно щиплющей язык жидкости. Шум в голове понемногу утих, и дышать стало легче. Он сделал еще пару глотков и попытался встать. Дареный суетился рядом, подталкивая здоровенного детину и испуганно приговаривая под тревожный клекот своей птицы:

– Вставай же скорее, вставай!

Наконец разведчик, пошатываясь, встал на ноги и ухватился за седло.

– Еще кумыса пей, – подставляя свое плечо хлопотал Дареный. – Силу вернет, здоровье вернет. Торопиться надо.

– Нет, спасибо, друг, – ответил Ворон. – У меня на этот случай есть средство куда посильней.

Он дотянулся до переметной сумы, где лежал небольшой берестяной туесок, наполненный густой смесью меда с порошком корней ятрышника. Ковырнул ножом тягучую мякоть и стал ее медленно рассасывать, проглатывая истекающий на язык нектар. Через минуту лицо его порозовело, а еще через минуту он уже сидел в седле.

– Я знаю путь по степь, чтоб погоню уйти, – подлетел к нему на своем коне Дареный.

– Веди! – махнул рукой Ворон, как-то вдруг поверив и доверившись этому совершенно неизвестному человеку.

Касог сверкнул черными глазами и, по-ястребиному согнувшись в седле, помчался вперед. Табунок захваченных коней потянулся за ним следом, и позади всех, передернув еще не вполне послушными плечами, поскакал разведчик. Ветер растрепал его рыжеватые от солнца волосы, растер горячими сухими ладонями все еще бледные щеки, наполнил легкие запахами медовых трав и, резанув глаза своей мягкой невидимой плетью, заставил воина вздохнуть глубже, распрямить спину, поднять к небу обессиленные руки. И губы Ворона сами собой забормотали древние слова старинной воинской песни. В такт рокота копыт они рождались словно сами собой из ветра, из лязга железа и хлещущей по нему метелки жестких волос конской гривы, из бьющей по руке окровавленной ткани и жгучей боли растревоженной раны.

Льет от сумеречной дали

Отблеск стали, отблеск стали.

Темный лес мое копье,

Эта ночь – мое жилье,

А постель – медовый луг,

Черный ворон брат и друг.

Я не проклят, не забыт,

Я средь битвы не убит.

Но душа моя пропала

От змеиного, от жала,

В меня злая кровь вошла.

Ах, зачем же ты нашла,

Стрела вражья, белу грудь?

Взгляд последний не забудь,

С алых губ кровава пена.

Ах ты, черная измена!

И теперь я сам не свой,

Моя песня – лютый бой,

И милее нежных рук

Рукоять меча да лук.

Ах ты, мать-земля, прости,

Но другого нет пути:

Вражью кровь я должен лить,

А иначе мне не жить…

Как с под сумеречной дали

Мне в глаза был отблеск стали.

Погадай мне наперед,

Когда смерть меня найдет…

Ворон допел свою песню, и мир вокруг неуловимо изменился. Небо незаметно наполнило измученное тело разведчика новой силой, готовя своего воина к грядущим битвам. Он видел текущие к нему отовсюду прозрачные ручейки энергии и озирался вокруг, не веря своим глазам. Мир щедро делился с ним своей силой, и никогда раньше у него такое не получалось. Много раз прежде его учитель Богорад, обучая его русскому боевому искусству «Собор», говорил, что главное умение – это правильная последовательность движений и слов, чтобы найти путь к небесной силе, источник которой неисчерпаем. Но он никогда не мог найти этот путь. И вот теперь он, наконец, осознал древнюю науку и мысленно поклонился своему учителю. И едва он сделал это, как над горизонтом мелькнуло белое облачко, словно взмах руки далекого родного человека.

Глава 4

Тайна волхва

Велегаст торопливо шел по пыльной улице Тмутаракани. Растертая множеством ног и горячим солнцем в желтоватый земляной пепел, пыль словно ждала прикосновения к себе, чтобы взметнуть множество фонтанов сухой грязи или поднять еще выше оставшиеся после них густые облачка мути.

«Наверное, это единственный город на Руси, где нет мостовых», – раздраженно подумал мудрец, оглядываясь на своего спутника, бредущего за ним в пылевом тумане.

Еще в юности, будучи послушником у волхвов, он вынужден был много ходить по разным городам, капищам и храмам, которые были связаны в одну живую великую цепь, обращенную к Богу. И, насмотревшись на множество мест, так привык к деревянным мостовым даже в маленьких городках, что теперь был неприятно удивлен их отсутствием в собственном родном городе. Впрочем, вскоре Велегаст нашел этому объяснение, вспомнив, что с лесом здесь всегда были трудности, а камень на Руси не очень любили.

Улица, изогнувшись, сделала крутой поворот, притираясь к подножию небольшого холма, по склонам которого сбегали белые хатки с тростниковыми крышами. У волхва екнуло сердце, он почти был уверен, что нашел дом, в котором родился.

За невысоким плетнем виднелись причудливые кроны двух высоких вишен, раскидавших свои ветки с багряными ягодами по серой спине странно изогнутой крыши. Она, поднятая над дорогой крутым плечом холма и оторванная от земли белизной стен, словно перевернутая кверху дном тростниковая лодка, которая все еще пыталась плыть в небесную синеву, вырываясь из зеленых сетей поникших вишневых веток, спутанных неумелыми руками бестолковой древесной пряхи. Велегаст усмехнулся, глядя счастливыми глазами на неподражаемый изгиб крыши. Уж он-то знал, что это кривой дуб, срубленный его отцом далеко отсюда, на склоне Медвежьей горы. Там, на ее вершине, находилось святилище Велеса, и могучий Бог приходил туда отдохнуть и послушать людей. Когда он поднимался в гору, то рука его опиралась на кроны деревьев, сгибая их страшной силой навечно. Такие деревья, отмеченные рукой самого Велеса, должны были приносить в дом достаток и счастье.

«Достаток и счастье», – вспомнил Велегаст немудреную формулу той далекой, почти позабытой жизни. Ни богатства и роскоши, ни власти или злата, а любви и здоровых детей – вот чего хотели построившие этот дом люди. Созданный из глины и сухой травы – плоть от плоти земли-матушки, как выросший сам собой белый грибок.

Сердце волхва забилось раненой птицей, он прислонился к плетню, не веря своим глазам. Словно увидел себя в прошлом: на плоском камне под вишней стоял белобрысый мальчишка, и женщина поливала его из кувшина водой. Точно так же он тоже когда-то стоял на этом же камне, и добрые руки матушки смывали с него въедливую пыль.

Только этот мальчишка оставался таким же, как сам Велегаст в детстве, лишь одну секунду, а в следующий миг уже начал нетерпеливо дергать руками, вертеть головой и извиваться всем туловищем. При этом ноги его словно сами собой приплясывали на плоском камне. Волхв присмотрелся и увидел, что женщина крепко держит мальчишку одной рукой, а другой то поливает водой, то сгоняет эту воду ласковыми длинными движениями маленькой женской ладони сверху вниз.

– Стой, Торопка, не вертись, – долетел ее певучий голос. – Осталось совсем немного, ну же потерпи. Не то я тебя накажу!

Угроза наказания только подлила масла в огонь, мальчишка резко присел и, крутанувшись юлой, вырвался из материнских рук.

– Стой, негодник! – рассердилась женщина. – Вот погоди, попросишь ты у меня поесть, ничего не получишь!

– А я и сам прокормлюсь! – задорно рассмеялся мальчишка и, высоко подпрыгнув, сорвал с вишни пару темно-красных ягод. Одну ягоду он быстро отправил в рот и, громко причмокивая, смотрел гордо и победоносно на свою мать, а второй крутил над головой, как маленьким флагом. – Ой как вкусно! Вкусно-превкусно!

Мальчишка подпрыгнул еще раз и сорвал еще пару ягод. И опять одну отправил в рот, а вторую только надкусил и стал рисовать истекающим алым соком на щеках круги, перечеркнутые крестами, и на лбу – скрещенные молнии.

– Я ратич, священный воин Перуна! – закричал маленький сорванец, выставляя напоказ разрисованное лицо.

– Молчи, Торопка! – испугалась женщина. – Услышат тебя христосники, затравят нас. Молчи, а то беду накликаешь.

– А я их не боюсь! – распетушился неслух. – Я на них плюю. Вот так!

Он запрокинул голову назад и, распрямляясь, с силой выплюнул вишневую косточку. Плевание косточками, видимо, входило в число его ежедневных упражнений, потому что выпущенный таким образом снаряд, набрав приличную скорость, красиво устремился по длинной дуге вниз, к пыльной дороге, лежавшей ниже по склону холма. Мальчишка пристально следил за полетом косточки веселыми темно-синими глазами, и, судя по его довольному виду, она должна была покрыть значительное расстояние. Но рекорд дальности плевка помешал поставить лоб волхва, который в мечтательном оцепенении стоял, держась за плетень. Косточка звонко ударила его чуть выше переносицы и, оставив красное пятнышко, отскочила. В этот момент глаза мальчишки и Велегаста встретились. Оба таращились друг на друга растерянно и удивленно. Но секунды оцепенения хватило, чтобы женщина наконец настигла озорника. Раздался звучный шлепок по голой попке.

– Гонь тебя высмоли, скрилек ^[22]! – вскричала рассвирепевшая мамаша, хватая непослушную голову за ухо, словно специально для таких случаев задорно оттопыренное в сторону.

Она вдохнула полной грудью воздух, чтоб создать достойный данного случая шедевр искусного переплетения средневековых бранных слов, как вдруг до ее сознания что-то дошло, и она, открыв рот, уставилась на Велегаста.

– Светлые боги! Это же волхв! Настоящий волхв! – понизив голос, изумлялась женщина, не выпуская детское ухо.

– Как вы сюда попали?! Вас же здесь убить могут! – спохватилась она. – Ой, да что же вы так на улице стоите?! Заходите, заходите скорей! – Женщина заторопилась открывать калитку, продолжая держать сына за ухо, словно не замечая его страданий.

И только когда Велегаст оказался под сенью хорошо знакомых вишен, она вспомнила про свое дите:

– Ты, Торопка, беги сейчас же к отцу и скажи, что у нас волхв. Только скажи так, чтоб никто не слышал. Да смотри не сболтни никому из дружков своих. Понял?!

– Понял, – обиженно прогудел мальчишка, натягивая холщовые штаны. – Что ж я, глупый, что ли!

Он ловко юркнул в калитку и стрелой помчался по дороге, мелькая босыми пятками. Видно было, что сорванец хорошо знал, где искать отца, и бегал он за ним не один раз. Мать, глядя ему вслед, одергивала мокрый передник, расшитый красными и зелеными узорами, и поправляла волосы, выбившиеся русыми прядями из-под новенькой нарядной кики. Видя, что внимание женщины отвлечено, волхв быстрым взглядом окинул ее наряд. Передник, казавшийся издалека просто цветастой тканью, оказался дивным сплетением вышитых магических символов, сочетание которых должно было давать хозяйке здоровье, красоту и силу. Все это называлось «заклинанием весны», и фигуры Макоши, Лады и Леля, обозначенные красными крестиками ниток вперемежку с полосами елочки зеленой нитки, любому потомку Светлых Богов говорили очень многое.

– Из дреговичей будешь? – спросил Велегаст, видя, как тень мрачного раздумья сковала женщину странным оцепенением.

– Ах да! – спохватилась хозяйка. – Пойдемте же скорее в дом. Не дай бог, кто вас увидит!

Она быстро пошла к низенькой дощатой двери, на ходу беспокойно оборачиваясь то на идущих за ней странных гостей, то на соседние дворы и дорогу. Но все было тихо. Полуденный зной погасил все признаки жизни, и, казалось, город просто обезлюдел. Только облачка пыли, вздымаемые набежавшим с моря порывом ветра, вставали и бродили по улицам, как бездомные призраки.

Проходя мимо вишни, волхв на секунду задержался, прикоснувшись ладонью к теплой и шершавой коре старого дерева. Посмотрел вверх, в зеленое кружево кроны, сквозь которое сыпалась тусклая голубизна прожженного зноем неба, словно надеялся увидеть себя вновь мальчишкой, сидящим на одной из гнущихся толстых веток. Многое он мог бы припомнить сейчас, но чуткий отрок, не устававший охранять своего учителя, потянул его за рукав, и Велегаст, тряхнув седыми волосами, шагнул, следуя за ним, в полутемную прохладу человеческого жилья.

Внутри дома был земляной пол, гладко вымазанный глиной и застеленный толстыми циновками. Два небольших оконца, затянутых рыбьим пузырем, неохотно пропускали дневной свет. Вдоль трех стен тянулись лавки и сундуки, а около четвертой стояла печь из камней и глины. У входа, мерцая широким стальным лезвием, стояла прислоненная к стене рогатина, а на лавке лежал топор. Рядом с оконцем, смотревшим, как и дверь, во двор, висел лук и два колчана стрел. Все красноречиво говорило о том, что обитатели этого дома не очень-то верили в покой внешнего мира и жили в постоянной тревоге за свою жизнь.

Женщина усадила гостей на лавку в дальнем углу, напротив небольшого стола, заставленного глиняной посудой, которая была накрыта одним большим полотенцем. Дверь она оставила открытой, и широкая полоса мягкого света тянулась к складкам ее одежды, стараясь извлечь из них тонкий силуэт ее хрупкой фигуры.

– Квасу или молочка с дороги отведайте, – проговорила хозяйка напряженным голосом.

Ее руки, беспокойно потиравшие друг друга, сдернули полотенце, открывая взору гостей два кувшина, большой круглый хлеб, миску с творогом и пучок зеленого лука.

– Отведайте угощенья, не побрезгуйте, – взгляд ее глаз суетливо метался, не находя себе места.

– Я – Велегаст, служитель Перуна, – задумчиво озираясь по сторонам, сказал волхв, заметив наконец-то беспокойство хозяйки. – Со мной мой ученик, отрок Радим.

– Да, да, – откликнулась рассеянно женщина. – Да вы кушайте, кушайте.

Она достала из-за занавески, закрывавшей нишу в стене, две глиняные кружки и осторожно поставила их на стол. Морщинка горьких раздумий легла меж двух тонких бровей, придав совсем еще молодому лицу выражение бесконечной, безнадежной грусти.

– Успокойся, Красава, – пристально глядя в глаза хозяйки, сказал Велегаст. – Ничего с твоим сыном не случится. Ты ведь казнишь себя за то, что отправила его отца искать.

Женщина вздрогнула и подняла на старца полные удивления, широко открытые прекрасные юные глаза. Они еще туманились тревогой, но изумительный свет сияющей любовью чистой души пробивался сквозь нее, как солнце сквозь тучи.

– Как вы узнали мое имя? – прошептала она. – Откуда вы знаете, что…

– Я же волхв, – хитро улыбаясь, перебил ее Велегаст. – Светлые Боги доверили мне видеть будущее людей, их мысли и их души.

Он еще какое-то время смотрел в сияющие дивным светом лучистые очи, очень довольный произведенным на них впечатлением, и, вдруг переменившись в лице, вскочил на ноги, едва не опрокинув столик с едой.

– Этого не может быть! – вскричал он в крайнем возбуждении.

Хозяйка и отрок испуганно переглянулись, ничего не понимая.

– Мужа твоего зовут Орша? – простирая к женщине дрожащую руку, вопрошал волхв. – А отца его звали случайно не Бранко ли?

– Не было у меня тестя, – испуганно отвечала хозяйка. – Когда Орша взял меня в жены, батюшка его давно уж как помер.

– О чем ты говоришь, женщина! – схватился волхв за голову. – По батюшке как твоего мужа величают?

– Бранкович, – пролепетала красавица.

– То-то же! – обрадовался Велегаст. – Бранкович! Орша Бранкович!

В этот момент на дорожке, ведущей к калитке, захрустели мелкие камушки под тяжелыми шагами, и грозный голос крикнул:

– Это кто там меня величает в моем доме?

Женщина всплеснула руками и бросилась к выходу встречать своего мужа, но она не успела сделать и полшага, как в дверном проеме возникла грозная фигура одетого в кольчугу воина с полуобнаженным мечом. Произошло это так быстро, что казалось, будто воин не вошел, а возник сам собой; просто мгновенно материализовался из мутных лучей дневного света. Из-под седых бровей гостей буравили цепкие желто-зеленые ястребиные глаза.

– Орша, друг мой! – вскричал волхв и осекся под холодным и жестким взглядом воина.

– Я тебя не знаю, – бросил хозяин резко. – Что тебе надо от меня? Где ты узнал мое имя? Что ты вообще делаешь в моем доме?!

Хозяйка бросилась к мужу на грудь и пыталась ему что-нибудь объяснить, но тот молча задвинул ее за спину, не спуская колючих глаз с нежданных гостей.

Велегаст от неожиданности такой встречи плюхнулся обратно на лавку, но глаза его продолжали лихорадочным взглядом дотошно обыскивать лицо воина, пытаясь найти хоть какую-то знакомую черту.

– Помнишь ли ты Светозара, – заговорил волхв, простирая к суровому хозяину дрожащую руку. – Друга твоего…

– Не знаю я никакого Светозара! – оборвал его воин, окончательно обнажая меч. – Поди прочь, а не то я немедля отсеку твою лживую голову!

– Да как ты смеешь! – Велегаст снова вскочил с лавки и, сверкнув очами, ударил посохом в земляной пол. – Как ты смеешь угрожать мне, служителю Светлых Богов! Да я прокляну тебя силой Перуна, и не спасет тебя Велесова крыша от небесного огня великого Бога!

Воин упал на одно колено и, приложив левую руку к сердцу, правой рукой поднял над головой мерцающий голубоватой сталью меч:

– Пусть святится имя Перуна, пусть никогда не померкнет слава его, и люди вечно помнят подвиг его и победы его над силами Тьмы!

Потом он встал и, отвесив земной поклон, молвил уже тихим и вполне мирным голосом:

– Прости меня, пресвятой старец, но жизнь у нас в Тмутаракани непростая, и не испытай я тебя словом злым, так, может, и верить тебе не смог бы.

– Ничего, ничего, – утирая пот со лба, пробормотал Велегаст. – Что ж у вас тут такое творится, что вы эдак людей пытаете?

Хозяин скривил губы страшной ухмылкой и, бросив меч в ножны, отвечал медленно, с расстановкой, сцеживая слова:

– Греки у нас тут власть большую взяли через попа ихнего. И гад какой-то из христосников сболтнул им про золото Велесова храма на Медвежьей горе. Так они вначале волхва схватили и запытали до смерти ^[23], а потом и мне грозились…

Он резко сорвал с себя шлем с бармицей и, бросив его на лавку, крикнул во все горло:

– Ну да на мне они зубы свои пообломали! Я им сразу сказал: если что с моим сыном или женой случится – всем головы поотшибаю, и в первую очередь попу ихнему!

Женщина испуганно выглянула из-за плеча мужа, обнимая свое дите одной рукой и с робкой молчаливой просьбой касаясь нежными пальцами другой руки локтя своего грозного супруга. Но тот продолжал бушевать:

– А уж им-то хорошо известно, что такое сотник Орша и каков его меч!

На этих словах воин хлопнул ладонью по рукояти клинка и с такой силой топнул ногой, что, казалось, дом устоял и не рухнул тотчас только чудом.

– Да ты никак богатырь будешь, Орша! – восхищенно воскликнул Велегаст.

– Да, есть маленько. – Сотник провел ладонью по седым усам, под которыми скрывалась довольная усмешка, скользнувшая на его губах, но уже через секунду его глаза снова стали колючими и жесткими. – И все-таки, чужеземец, кто ты и откуда? Кто тебе сказал мое имя?

– Он прочитал его по моим глазам, – робко пролепетала Красава, видя, что волхв почему-то молчит. Но сотник так грозно зыркнул на нее, что бедная женщина, прикрыв рот расшитым узором рукавом, замолчала и отошла прочь. В наступившей гнетущей тишине было слышно, как ветка скребется в окно зеленым листом и шуршит тростниковая крыша. Волхв уперся своими страшными глазами в ястребиные глаза сотника, и отрок с удивлением обнаружил, что грозный хозяин дома не смутился и не отвел свой взгляд.

– Да ты не только силой богат, но и душой крепок! – устало удивился Велегаст.

Прошло уж несколько минут гнетущей тишины этого странного поединка, когда разве что молнии не проскакивали меж устремленных друг на друга сверкающих глаз, и теперь, казалось, достаточно одного неосторожного слова, и случится что-то страшное.

– Сам про себя все знаю, – угрюмо огрызнулся Орша на замечание волхва. – Ты давай на вопрос мой отвечай. Да поживей; некогда мне с тобой тут лясы точить.

– А я что, по-твоему, делаю?! – рассердился волхв, пристукнув своим посохом. – Я ж тебе, толстокожему, изо всех сил своих внушаю, чтоб ты вспомнил друга своего детства Светозара. Но не берет тебя моя сила!

Посох снова сердито стукнулся в пол.

– Не знаю я никакого Светозара, – сдвигая брови, угрюмо прогудел богатырь. – Всех друзей своих знаю; кто погиб, кто жив еще, а про такого впервой слышу. И ты мне тут в пол не стучи! Аль решил, что хозяина здесь нету, али силу мою спробовать хочешь?!

– Испробовал я уже твою силу, – волхв опять ударил посохом в пол. – Не одолеть мне ее. Так что, Орша Бранкович, ты уж сам теперь думай, кто перед тобой стоит, да и как ты сам в этот дом попал тоже.

Сотник медленно сел на край лавки, сжав виски пальцами левой руки. Лицо его стало сосредоточенным, словно он не вспоминал, а ворочал мыслями тяжелые камни. На и без того хмуром лбу добавилась еще пара глубоких морщин. А волхв между тем продолжал говорить нараспев голосом былинного сказителя:

– Вспоминай, вспоминай, Орша Бранкович, как зажига ^[24]злая хазарская прежний дом твой спалила негаданно, весь сожгла дотла, без остаточку, потому как в конце Ратной улицы он один близ стены был нечаянно. Как в ту пору, как раз ко времени, собирался Воислав Резанович уезжать в края далекие по велению гласа Всевышнего. Оставлял он свой дом другу лучшему на житье-бытье сохранение, чтобы жил он в нем и не мыкался, чтобы…

– Вспомнил! – вскричал сотник, вскакивая с лавки. – Вспомнил! Светозар, брат мой названый! Да ты ли это? Столько лет! Нет, нет, этого не может быть!

– Еще как может. – Волхв достал из складок одежды висевший на груди волосяной шнурок с круглым камешком, посередине которого, как у бусины, было отверстие. От отверстия расходились шесть лучей, сминавших кольчатые слои камушка в причудливые волны.

– Перунов оберег! – Орша сорвал со своей шеи точную копию того, что держал в руке волхв. – Помню, помню, как твой отец из одной Перуновой стрелы ^[25]их сделал!

Сотник схватил волхва своими огромными ручищами, прижал к богатырской груди, потом отстранил, троекратно расцеловал и снова прижал:

– Братишка, друг, Светозар! Не верю своим глазам! Каким ты стал! Да ты же волхв, настоящий волхв! Светлые боги! Не скажи ты мне имя твоего отца, так я бы тебя ни за что и не признал! – Он вновь отстранил от себя Велегаста, смотрел в его глаза своими сияющими глазами, которые увлажнились скупою слезой. – Сколько лет, сколько лет! Боже ж ты мой, что время с нами делает?! Но как ты жил, где ты был столько лет, Светозар? Светозар, дружище, ну рассказывай же, что с тобой было, как ты живешь? – И воин вновь стиснул волхва в своих богатырских объятьях.

– Так я тебя тоже, наверное, не признал бы в эдаком богатырском обличье, – пролепетал волхв, едва переводя дух от дружеских объятий сотника. – Кабы не твое имечко знатное, как же узнать-то в седом да усатом витязе прежнего мальчишку босого да белобрысого.

Он смотрел на богатыря счастливыми лучистыми глазами, все еще пытаясь отыскать хоть какую-то знакомую черточку, но тщетно. Перед ним был громадный, совершенно непонятный воин, который носил имя его друга детства, помнил имя его отца и его прежнее имя тоже. Но что с ним стало? Кто он теперь и каким силам служит? Может, от прежнего друга только и осталось, что звонкое имя и ничего больше.

– Кстати об имени, – волхв внимательно посмотрел в глаза Орши. – Очень давно волхвы, которым отец отдал меня в учение, дали мне новое имя. Много лет я живу с этим именем, и теперь прошу тебя принять его и звать меня так, как зовут все – Велегастом.

– Как, новое имя?! – Сотник растерянно оглянулся вокруг, словно искал поддержки у стен своего дома и молчаливой жены в дальнем углу. – Я же братался со Светозаром, а теперь, выходит, его и нет?! Как, новое имя?!

– Орша, друг мой! – волхв грозно возвысил голос. – Я служу Светлым Богам, и меня нарекли Велегастом, дабы я лучше мог слышать их волю, дабы тайны я мог познать их великие, дабы жизнь моя вся без остаточку отдалась на служенье Всевышнему. То не воля моя и не прихоть, не измена дружбе коварная, это часть есть служенья Создателю. Светозар в моем сердце не умер, он, как прежде, зовет тебя братом.

– Что ж, Велегаст так Велегаст, – богатырь нахмурился, устремив взор куда-то сквозь волхва, в одну ему ведомую точку.

Видно было, что высокий старик со странными глазами укладывался в его сознании в понятие «свой» только благодаря тому, что называл знакомые имена. А теперь эта хрупкая связь времен рвалась, и он внимательно смотрел на своего друга, явившегося из далекого прошлого, тщетно пытаясь, как и Велегаст, угадать хоть какие-то знакомые черты. Вдруг лицо его озарилось какой-то счастливой догадкой:

– Ты же ведь настоящий волхв?

– Да, так оно и есть.

– А тут недавно волхва-то нашего убили. За золото Велесова храма убили.

– Да, да, ты говорил про это, – откликнулся Велегаст, не понимая радости сотника.

– Так вот что я тебе скажу, – сотник просто сиял от удовольствия. – Никто, кроме этого волхва, и не знал дороги к храму, потому как храм этот был прямо в горе.

Велегаст почувствовал, как земля уходит из-под ног. Все, к чему он стремился столько времени, рушилось здесь в одночасье, когда цель была почти достигнута.

– Так что ж ты радуешься, как слуга Чернобога?! – закричал он в гневе. – Али ты с ума сошел?!

– Не сошел я с ума, – поводя из стороны в сторону ястребиными глазами, заговорил сотник горячим шепотом в самое ухо Велегаста. – А радуюсь я тому, что успел нам волхв оставить послание да просил передать его Великим Волхвам в Священную Землю. Так лучше ж я это послание доверю тебе, как своему другу да еще и волхву.

Послание. Это слово долетело до сознания Велегаста, как едва заметное дыхание ветра надежды, оно упало жемчужиной в самую глубину его сердца и осталось трепетать там последним листом на осеннем древе.

– Послание! Где это послание?! – костлявые пальцы волхва вцепились в локоть сотника.

– Как тебя, однако, разобрало, – Орша хитро прищурил глаз. – Кабы я не знал тебя с детства, так подумал бы, что и тебе нужно золото Велесова храма.

– Золото, – Велегаст устало и презрительно скривил губы. – Если б ты знал, какую святыню я должен был донести до потомков Светлых Богов. Золото перед ней просто пыль. Разве золотом можно измерить силу Богов? Нет! То, что дано нам свыше, не имеет цены! И я готов был умереть за это тысячу раз! А ты говоришь, золото…

Волхв замолчал, стискивая зубы, и видно было, как желваки бугрились на его скулах. Он положил руку на набалдашник посоха, и янтарь в когтях деревянной птицы ожил и замерцал желтовато-мутным светом. Вдруг Велегаст резко приблизил свое лицо к лицу сотника и, сверкнув глазами, заговорил горячим прерывистым шепотом:

– От самых стен Священного града я шел, чтобы исполнить волю Всевышнего. Я шел тысячи верст от одной святыни к другой, и каждый храм был мне путеводной звездой, указывая дорогу, ведущую к следующему храму. И вот когда я был почти у цели, эта нить оборвалась… Но я должен, должен завершить это великое дело, ибо от меня сейчас зависит судьба всех потомков Светлых Богов… и, может быть, даже судьба самих Светлых Богов.