Текст книги "Воронцов"

Автор книги: Вячеслав Удовик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Я вошел во все эти подробности, любезный Алексей Петрович, потому что я думаю, что они тебе покажутся интересными и чтобы показать тебе, что, по крайней мере по моему мнению, моя краткая, но довольно трудная экспедиция вверх по Самуру не останется без пользы. Кончив оную, я отправился через Ахты в Курах и оттуда через горы и Табасаран в Дербент, третьего дня был в прекрасной новой штаб-квартире Самурского полка в Дешлагаре и сегодня мы приехали сюда, послезавтра поеду в Петровское, оттуда в Чир-Юрт и через Кумухскую плоскость в Чечню; буду писать тебе или из Воздвиженского, коли там буду иметь досуг, или из Владикавказа.

33

Кисловодск, 24 августа 1850 г.

Я давно не писал тебе, любезный Алексей Петрович, и это кажется еще страннее, что уже несколько дней в Кисловодске, где, казалось бы, я должен иметь время отдыхать, купаться, лечиться и полный досуг для партикулярной переписки с друзьями; но вышло совсем иначе. Едучи сюда, еще на Сунже, мы получили известие сперва предварительное от кн. Чернышева, что Великий Князь Наследник намеревается посетить Кавказ. Разумеется, тотчас надо было думать и распоряжаться о всем необходимом для приема высокого гостя; но о времени приезда по маршруту я получил только здесь в Кисловодске. Его Высочество приезжает к нам в Тамань 14-го числа, едет через Кубань и частию по Лабе через Пятигорск, Кисловодск и Нальчик во Владикавказ, оттуда в Тифлис, где пробудет три дня.

Я встречу Великого Князя в Усть-Лабе, поеду с ним до Тифлиса, оттуда он поедет с князем Бебутовым в Кутаис и Эривань, а я опять буду дожидать в Дербенте, чтобы с ним поехать в Шуру, Чир-Юрт, Кумукскую плоскость, а потом Грозную, Воздвиженское по Чечне, а 30-го октября Его Высочество предполагает уже быть в Новочеркаске на возвратном пути. Ты верно увидишь кого в Москве. Дай Бог, чтобы импрессия о Кавказе была у него хорошая; но для нас не выгодно, что Великий Князь не видел этот края пять или шесть лет тому назад: ибо в таком случае он бы лучше мог судить о некоторых переменах, смею сказать, довольно важных в нашем положении вообще. Я не могу быть с Великим Князем везде, потому что не считаю себя в силах скакать по 140 и более верст в сутки и тем более, что у меня немного еще болит нога от маленькой случайности в Дербенте; зато я буду готов и способен сопровождать знаменитого гостя там, где нужны конвои даже и пехоты и где переходы медленны и не могут быть так длинны. Когда воротимся после этого во Владикавказ, я немедленно напишу тебе несколько слов, чтобы известить о всем бывшем.

Вообще по делам у нас нет ничего особенного, кроме прекрасной экспедиции на прошло неделе храброго Слепцова в Большой Чечне. Генерал-майор Козловский уже несколько времени был занят с небольшим отрядом близ укрепления Куринского истреблением леса и открытием дороги для наших конных партий от Куринского до Мичика и вдоль этой реки. Эта операция весьма неприятна Шамилю, ибо сильно должна действовать на Большую Чечню; он послал туда сильный сбор, к которому, видно, присоединилась и часть другого сильного сбора из чеченцев и дагестанцев, стоявшая с самой зимы постоянно около Шалей для защиты укрепления, сделанного поперек просеки, так хорошо вырубленной зимою Нестеровым. Козловский писал Ильинскому и Слепцову, прося, ежели возможно, сделать диверсию в пользу его операции. Ильинский разрешил, а Слепцов немедленно исполнил: собрав около 900 казаков и милиции, он скрытно прошел через всю Малую Чечню, дал вид частью пехоты, что он хочет атаковать немирные в лесах деревни; потом, переправясь через Аргун у Большого Чечня, куда к ним присоединились три роты из Грозной, 22-го с рассветом внезапно атаковал самое укрепление и взял оное почти без всякой потери. Тут подошли еще Куринцы из Воздвиженского и зачали, сколько возможно было, разрушать огромный вал, сделанный по приказанию Шамиля. Когда неприятель, собравшись, подходил, чтобы его беспокоить, он прямо кинулся на него с храбрыми и всегда счастливыми Сунженскими казаками, рассеял его и гнал несколько верст по Большой Чечне почти до Герменчука. Главный наиб Талгиб сильно ранен картечью в ногу. Чеченцы так устрашены, что Слепцов без выстрела воротился сперва к взятому им укреплению, где нашел уже пришедшего из Воздвиженского генерала Миллера с рабочими инструментами и, разрушив, сколько возможно было в течение дня, весь отряд воротился в Воздвиженское также без выстрела. Моральное действие этого смелого и прекрасного дела будет большое и особенно поможет нам в будущую зимнюю экспедицию около тех же мест.

Идучи назад через Малую Чечню, Слепцов был встречен везде поздравлениями не только от мирных Чеченцев, поселенных на передовой нашей линии, но даже некоторыми старшинами из деревень, ушедших в горы и которые не покорились.

В Дагестане ничего не было особенного, кроме постройки Лучека. На Лезгинской линии генерал Бельгардт, оставшийся старшим по болезни Чиляева, имел хорошее дело в горах против Джурмутцев, и разные мелкие покушения неприятеля на плоскость были везде отбиты без всякого для нас вреда. Но в этой стороне был один случай, для нас весьма горестный. Помощник начальника Джаробелоканского округа, князь Захарий Эристов, только что недавно произведенный в полковники, имел нужду поехать на несколько дней в отпуск в Тифлис и отправился с пехотным конвоем, который был назначен к почте, потому что были слухи о хищниках в лесах по дороге. Около половины дороги бедному Захарию надоело идти с пехотою, и он с 4-мя казаками поехал вперед; в лесу напали на него хищники, и он убит. Жалко думать о бедном старике отце его, у которого он был единственный сын, и о бедной вдове его, княгине Елене, с которой он жил уже несколько лет совершенно согласно и счастливо, хотя бездетно. Это несчастие поразило нас всех, и нельзя еще кроме того не сожалеть, что Великий Князь найдет в Тифлисе многих членов фамилии Эристовых и Орбелиановых в печали и трауре.

На Правом Фланге и за Кубанью агент Шамиля, Магомет-Амин успел приобрести много власти над Абазехами, Шапсугами и Натухайцами; но эта власть шаткая. Я подкрепил начальника Правого Фланга, генерала Евдокимова и надеюсь, что с Божиею помощию можно будет взять меры, чтобы ежели не уничтожить, то по крайней мере весьма уменьшить влияние Магомета-Амина и совершенно обеспечить нашу границу и поселение.

Я здесь с радостию нашел, и ты верно с удовольствием узнаешь, что храбрый и почтенный генерал Нестеров совершенно выздоровел: не осталось ни малейших признаков в несчастной его болезни; одна только слабость, необходимое последствие сильных мер, взятых для его лечения и которые так хорошо удались. Я только взял с него слово, что, приняв команду над Левым Флангом после проезда Великого Князя, он не примет участия в зимней экспедиции, которую по его наставлению отлично выполнит генерал Козловский с отличными и опытными генералами и полковниками, которые будут в отряде: зимний бивуак несколько недель сряду мог бы опять потрясти силы и физическое здоровье Нестерова, тогда как, отдохнув зимою, он будет готов на всю будущую весну. Лечение это делает большую честь нашему эскулапу, доктору Андреевскому, и конечно никто кроме его, может быть, и в самых столицах этого бы не мог исполнить; в этом ему помогли пятилетняя дружба и знакомство с Нестеровым и самое лечение будучи в Тифлисе, где я, по доверенности Нестерова ко мне, всегда был готов и мог помогать. Не будь Андреевского, пришлось бы Нестерова запереть; ибо ни один из медиков в Тифлисе не считал возможным его вылечить.

34

Тифлис, 6 декабря 1850 г.

От всей души благодарю тебя, любезный Алексей Петрович, за интересное письмо твое от 15-го ноября. Мне должно быть очень приятно видеть, что и в Москве Белокаменной Государь Наследник отзывается об нас так лестно и повторил то, что и нам здесь сказывал об удовлетворительном для него по всем частям осмотре здешнего края. Надобно признаться, что Бог во всем нам помог: погода была почти постоянно хороша, храбрые наши войска везде показались молодцами, в чем также нам помогла новая и прямо воинская форма для Кавказского корпуса. Он, кажется, меньше ожидал, нежели нашел регулярства в строю и знания фронтовой службы; но свободный и веселый вид наших солдат и что-то совершенно воинское, что в других войсках до такой степени никогда не бывало, особенно обратило на себя его внимание и приметно его радовало. Когда мы дошли до расположения славной нашей егерской бригады 20-й дивизии, то он входил во все подробности, восхищался Кабардинцами и Куринцами, о службе коих он так много слыхал, ехал постоянно при них верхом и любовался охотничьей командой Кабардинского полка, которая проводит жизнь свою в поисках и экспедициях и, увидев их в первый раз в настоящей форме, приказал на другой день им показаться в той, в которой они ходят и скрываются по лесам и проч. Тут он в них увидел настоящих диких чеченцев с чеченскими песнями и всеми ухватками тамошних туземцев. В этих двух полках он увидел почти все батальоны, ибо четыре дни они ему служили прикрытием; почетные караулы от этих двух полков были составлены без изъятия из Георгиевских кавалеров. В Воздвиженском он велел при себе петь славную нашу песню: «Куринский полк ура», удивлялся запевалу первой карабинерской роты, который с двумя простреленными ногами пляшет даже на походе перед песельниками. На походе же через Урус-Мартан в Ачхой Куринские батальоны, которых он еще не видал, не только ему были представлены, но и проходили мимо его церемониальным маршем. Признаюсь, что я сам был удивлен, видя, как они стройно прошли; а он тем более был доволен, что знал особые обстоятельства этого храброго полка, в котором, можно сказать, что от 1-го Генваря до 31-го декабря почти нет дня, в котором кто-нибудь не стрелял бы по неприятелю: ибо хотя чеченцы около него ослабли и упали духом, но Воздвиженское всего в 35 верстах от Веденя, штаб-квартиры Шамиля, немирные деревни в весьма близком расстоянии, и в последние два года Шамиль, потеряв надежду сделать против нас что-либо серьезное, тем более решился предписывать, для поддержания враждебного против нас духа несчастных своих подвластных, беспрестанно, хотя малыми партиями, беспокоить наши оказии, рубки дров в лесу и проч. Со всем тем, прикрытия одной только роты теперь совершенно достаточно для всех оказий между Воздвиженским и Грозной и Воздвиженским и Урус-Мартаном. Все это должно было понравиться Великому князю, не видавшему прежде того, ни этого военного духа, ни войск в настоящем военном положении.

А что он истинно достоин это примечать и ценить, он скоро нам оказал на деле; ибо, увидев 26 окт. партию чеченцев, на которых никто из наших не обратил внимания, он от собственного порыва бросился на них около трех верст за цепью и имел удовольствие выдержать их огонь: ибо дураки, вместо того, чтобы сейчас уйти в лес, около которого ехали, сделали залп по Наследнику, что им дорого стоило; ибо начальник их изрублен на месте, и между ушедшими верно были раненые. Ты видел, как я об этом случае донес Государю и какие были тому последствия. Все это совершенно было так, и я так мало думал, будучи уже в 4-х верстах от Валерика (где нас ждал с отрядом Ильинский), что какой-нибудь отряд покажется, что, страдая от груди и от кашля, за четверть часа перед тем сел в коляску и уже заснул, как вдруг Дондуков, податель сего письма, разбудил меня и показал, как Великий Князь скачет прямо в чеченские леса. Можешь себе вообразить, как я испугался и как я потом радовался, когда все кончилось так хорошо и особливо, что это все произошло в последний день прямовоенного похода, когда уже после того нельзя было ожидать никакой встречи. Я бы ужасно беспокоился, ежели бы такая возможность продлилась несколько дней; перед тем же я имел уже один случай видеть, как ему хотелось встретить какую-нибудь опасность.

Так как, едучи из Грозной в Воздвиженское, нужно было сделать привал, я назначил оный с завтраком на кургане, который носит твое имя; а чтобы какой-нибудь наиб не вздумал на нас стрелять из пушки из ближних местных гор налево нашего марша, которые простираются до Аргуна, я велел занять оные двумя ротами. Великий князь об этом узнал и, подходя к этой местности, ни говоря ни слова, он вдруг поскакал к этим ротам, чорт знает по каким тропинкам, смотреть их пикеты и секреты и, узнав, что по нашим перед тем было два или три ружейные выстрела, он видимо сожалел, что эти выстрелы были прежде его приезда. С этаким молодцом ответственность моя была бы не легкая, и слава Богу, что все так скоро и хорошо кончилось. Между тем нельзя не радоваться, что Богу угодно было при конце его потешить и что он имел случай при нас всех и при большом числе туземцев всякого рода показать, какой в нем истинно-военный дух и отвага. Словом, все было устроено Промыслом Всевышнего к лучшему и тут, где люди со всем старанием не могли бы этого сделать.

По гражданской части он также всем был весьма доволен, и князь Бебутов мастерски ему показал Имеретию, Эривань и Шемахинскую губернию. После его отъезда я отдохнул три дня во Владикавказе и теперь чувствую себя довольно хорошо.

(Собственноручно). Рекомендую подателя сего письма <князя М. А. Дондукова-Корсакова>: молодец во всех отношениях, и как я имел случай сказать о нем Государю, хотя еще молод, прямой Кавказский ветеран.

35

Тифлис, 7 февраля 1851 г.

Я виноват перед тобою, любезный Алексей Петрович, что последние две-три недели не писал тебе, получив в это время сперва одно, а потом другое письмо от 18 генваря. Начинаю с того, чтобы благодарить тебя душевно, как от себя, так и от жены моей, за истинное дружеское твое поздравление о пожаловании ей ордена ленты св. Екатерины: это большая милость, и мы должны быть весьма благодарны. Что же касается до того, что ты мне пишешь о празднествах в Москве в будущем августе месяце и об ожидании твоем меня там видеть, то скажу тебе, что об этих празднествах мы ничего не знаем официально, и должно и можно ли будет мне туда ехать, мне теперь совершенно неизвестно. Отсель уезжать, кроме физических трудов поездки, вместо возможного отдыха на водах или в Крыму, есть и другое всегдашнее затруднение: слишком отдалиться от здешних мест и дел в то самое время, когда у нас есть предприятия и когда против неприятеля должно быть в осторожности. Притом помощников у меня весьма много отличных, но нет никого, которому и по старшинству, и по другим обстоятельствам вместе, я бы мог все сдать на время отсутствия, и в 1849 году я должен был устроить довольно трудное распоряжение между лицами: никто не был назначен всем заведывать и хотя по милости Божией все это пошло хорошо, но на подобное счастие всегда считать невозможно, и я нередко в это время очень беспокоился. Впрочем к тому времени увидим, что обстоятельства покажут и что Богу будет угодно.

О князе Палавандове я, кажется, уже писал тебе в прошлом году; я бы желал от души сделать что-нибудь ему приятное и выгодное, но запрещение входить с просьбами о денежных наградах и арендах теперь еще сильнее прежнего, и мы получили недели две тому назад такие о том повторения и наставления, что должны, хотя на время, не только не входить с подобными просьбами, но даже останавливаться в некоторых предположениях и улучшениях по краю, как скоро это влечет в сверхсметные расходы. Что же касается до места для Палавандова, то одно, которое он может здесь занимать и которое я очень был бы рад ему доставить, как скоро будет вакансия, есть место в главном здешнем Совете, где находятся и гражданские чиновники; губернаторы же все должны быть военные, и воля Государя на это есть решительная.

Ты можешь откровенно об этом переговорить с князем Палавандовым и уверить его не только в готовности, но и об истинном желании моем видеть его здесь в службе, на которую он по опытности в делах и совершенному знанию края более нежели способен и будет весьма полезен. Вакансий в Совете хотя теперь в виду нет, но таковая всегда может встретиться, и дело бы тогда скорее сделалось по общему нашему желанию, если бы он в то время был не в Москве, а здесь; впрочем, я слышу, что они намерены приехать назад на родину в этом году и надеюсь, что они это сделают.

У нас нет ничего особенного кроме продолжения рубки леса в Большой Чечне. Шамиль сильно сопротивляется, но с помощиею Божиею, надеюсь, мешать нам не может, и сопротивление это хотя стоит нам некоторую потерю людей, но по сие время небольшую, и доказывает лучше всего, сколько Шамиль дорожит этою местностию и сколько он боится, что плоскость Большой Чечни попадет к нам в руки, так, как это сделано в Малой Чечне. Он привел для сопротивления почти все силы Дагестана. Даниель-Бек и Хаджи-Мурат с ним, и сей последний на днях ходил в верховья рек Черных гор в Малой Чечне, где остались еще в весьма трудных местах те жители Малой Чечни, которые еще не покорились, и оттуда хотел ударить на какую-нибудь станицу Сунженскую или на мирных наших чеченцев, но Слепцов не дремал, и Козловский послал за неприятелем часть своей кавалерии. Хаджи-Мурат должен был уйти, не сделавши совершенно ничего. Но Слепцов этим не довольствовался и пошел наказывать жителей, принявших этого пришельца; в этом он совершенно успел, но не без потери с нашей стороны по особенно трудным местам, по которым он должен был следовать возвратным путем после сожжения и истребления всего принадлежащего виновным против нас аулам и хуторам. В этом деле мы потеряли, к общему сожалению, доброго и старого служилого полковника Германса и служащего в Сунженском полку сына наказного атамана Хомутова. Вообще же в Чечне и на Кумухской плоскости дела идут весьма хорошо, и я смею думать, что северная часть Дагестана недолго останется в порабощении сильного и умного возмутителя, с которым мы имеем дело.

На Правом Фланге я также надеюсь, что в этом году дела сильно подвинутся; теперь строится мост на Лабе у ст. Тенгинской, а весною пойдет сильный отряд строить укрепление, а в последствии и мост с тет-де-поном на Белой, в 35 верстах от Тенгинской станицы. Это единственный способ держать в страхе все племена Закубанские и особливо абазехов, а этим можно и должно уничтожить влияние Шамиля и его агентов на все тамошние местности.

36

Кисловодск, 20 июля 1851 г.

Ты мне пишешь, и я сам думал, что ничто не помешает мне отправиться именно завтра на Правый Фланг и, пробыв там несколько дней, через Ейск и Крым на настоящий отдых; но здесь более нежели на всяком другом месте человек предполагает, но не располагает. Покамест все идет так хорошо в Чечне и за Кубанью, Шамилю вздумалось попробовать смелую штуку в Дагестане. После первой неудачи Омара Салтинского, он отправил Хаджи-Мурата с партиею около 800 доброконных через Буйнаки, которые он разграбил, в Кайтаг и вольную Табасарань, где многие или от страха, или с дурным намерением к нему пристали. Князь Аргутинский, узнав это на Турчидаге, был в довольно затруднительном положении, ибо около Чоха и Согрателя находился Шамиль с сильным сбором. Он однако решился идти против главной неприятельской операции и, оставив хорошего штаб-офицера с четырьмя батальонами, сам с пятью батальонами, с драгунами, милициею и проч. пошел через Чирах в Табасарань. Не знаю, как и когда это все развяжется и надеюсь на Бога, на славное войско и опытного нашего начальника Дагестана; но во всяком случае ехать отсель на Правый Фланг, прежде нежели получу известие о чем-нибудь решительном, невозможно, тем более ежели там хуже загорелось, надо будет подвинуть в Сунжу и к Шуре резерв из войск Левого Фланга. Я непременно напишу тебе, как скоро узнаю что-нибудь интересное, а теперь скажу только, что 8-го числа князь Аргутинский должен был выйти из Кумуха на Чирах, и что я считаю около 4-х переходов, чтобы войти в Табасарань; один батальон из Гельмеца на Самуре выступил к Чираху, чтобы действовать по обстоятельствам.

37

Кисловодск, 4 августа 1851 г.

Любезный Алексей Петрович, я обещал уведомить тебя о развязке дел в Дагестане прежде моего отъезда отселе. Теперь спешу написать, что все там, слава Богу, кончилось так, как и можно было желать и как можно было ожидать от знания дела и решительности князя Аргутинского. От него прямо я еще ничего не имею, но по официальному отношению Кубинского уездного начальника нам известно, что Хаджи-Мурат, ворвавшись в Табасарань, успел привлечь к себе часть жителей, хотя все беки ему сопротивлялись; потом, когда войска наши пришли со всех сторон, то он начал метаться и укрепил несколько деревень; 21-го числа князь Аргутинский взял с бою четыре деревни, а 22-го атаковал главную, где был сам Хаджи-Мурат, на которую жители надеялись. Хаджи-Мурат однако думал иначе и, как кажется, еще прежде боя ушел. Деревня взята мигом и сожжена в наказание, равно как и взятая накануне. Часть мюридов защищалась с жителями и была переколота; с другою частью Хаджи-Мурат пробрался, как мог, тропинками и 24-го наткнулся на один наш батальон, как кажется, из отряда генерала Суслова и потом успел спастись, хотя со стыдом и с большою потерею. О Шамиле я ничего не знаю; но, как кажется, он не посмел ни сделать диверсию в пользу Хаджи-Мурата и вольных табасаранцев, к нему приставших, ни атаковать наши войска, оставленные на Койсу кн. Аргутинским. Сегодня я отправляюсь на Белую и далее. Конечно еще лучше бы было, если бы сам Хаджи-Мурат попал бы к нам в руки, но на это считать было бы невозможно. Довольно сильное и смелое предприятие Шамиля ни в чем не удалось, и жители, к мюридам приставшие и которых давно Аргутинский хотел наказать за непокорность, теперь сильно наказаны, и главное, что когда в Чечне и на Правом Фланге для нас все идет как нельзя лучше, новое и смелое предприятие Шамиля повернулось в нашу пользу. Прежде нежели отправиться в Крым, я тебе еще напишу, что я увижу и узнаю на Белой. Прощай, любезный друг; я посылаю это письмо чрез Булгакова не запечатанное, чтобы он мог видеть, что у нас делается.

38

Лагерь на Белой, 9 августа 1851 г.

Любезный Алексей Петрович, я начинаю это письмо здесь, но кончу и отправлю оное завтра или послезавтра из Тифлиской станицы на Кубани, и тогда может быть я что-нибудь узнаю прямого и официального от князя Аргутинского. Мы пришли сюда третьего дня и с самой Лабы, через которую мы проехали по прекрасному мосту о трех арках по досчатой системе, в станице Тенгинской я вошел в край ранее мне неизвестный. От Лабы до этого места около 35 верст; здесь я нашел укрепление почти конченным на 6 рот и 4 сотни казаков; вначале сентября начнут строить мост или, лучше сказать, два моста с укреплениями для тет-де-пона. Вчера мы выстроили временный мост на колах, заняли лес на левом берегу пехотою, и сегодня я ездил на ту сторону версты две по прекрасным равнинам за лесом. Вдали были видны Абазехские аулы, но ни один живой человек не показывался; непонятно даже, какой упадок духа мог быть причиною, что отряд здесь живет, строит крепость и купается в реке без всякой защиты на левом берегу и без всякого со стороны неприятеля покушения. Еще сначала были редкие перестрелки, но после разбития Магомета-Аминя 16-го мая Волковым и кн. Эристовым, здесь уже не было ни одного выстрела. Разные племена все говорят о необходимости покориться; но мы им объявили, что между Белою и Лабою мы не дадим никому селиться и что все это пространство останется пусто, по Кубани же у нас есть земли готовые к услугам. Когда же все построения здесь будут кончены, т. е. будущею весною, и здесь будет с хорошим гарнизоном хороший и опытный начальник, то абазехи будут у нас в руках, и задние линии нижней Лабы и части Кубани будут сильно обеспечены, а несколько сотен отличных казаков всегда готовы, как резервы, к действиям.

Здесь вообще место здоровое, вода в реке и в колодцах отличная и в изобилии. До половины июля здесь не было больных; но после несносных жаров не только здесь, но даже и в Кисловодске пошли лихорадки и отчасти поносы. При лечении, заведенном в последние годы Андриевским, лихорадки бывают непродолжительны и, что всего важнее, редко возвращаются. Почтенный генерал Заводовский также пострадал от жаров и от давней его болезни, волнения в крови; но ему эти два дня гораздо лучше, и он везде со мною ездил верхом; он поедет недели на две полечиться в Железноводск и потом приедет назад сюда, где его присутствие драгоценно по совершенному его знанию дела и края и по совершенному уважению и доверенности, которые имеют к нему все здешние народы.

Ст. Тифлиская, 11 августа.

С удовольствием спешу прибавить тебе несколько слов, любезный Алексей Петрович, о делах Дагестана. Вчера я был обрадован подробным донесением князя Аргутинского, из которого узнал, что Хаджи-Мурат, пробравшись в вольную Табасарань, где часть жителей присоединилась к нему, везде был атакован нашим отрядом и, потеряв лучших людей своих, с частью мюридов бежал обратно. Но и тут еще встречен войсками и жителями нашими и потерпел новые уроны. С другой стороны, Шамиль со всем скопищем своим, считая отряд, оставленный в Гамаши недостаточным для остановки его, стал действовать против Казикумуха, где Агалар-Бек с милициею и батальоном пехоты опрокинул его, а 12-го числа генерал-майор Граматин совершенно разбил все скопища горцев около Турчидага. Шамиль бежал к Чоху, потеряв три значка, много убитых и в том числе 4 наиба; сбор распущен, и в Табасарани водворено полное спокойствие: жители делают дороги и просеки, которые во всякое время сделают доступною нашим войскам трудную эту местность.

Вообще я совершенно спокойно отправляюсь в Алупку и смело могу сказать, что в последние эти годы, по всему, что делалось в Чечне, что нашел я здесь и наконец с последними успехами в Дагестане, никогда дела наши не были в таком удовлетворительном и блестящем положении, как теперь.

Князь Аргутинский в последнем походе действовал отлично и оправдал вполне высокую репутацию его в войне Дагестана. Сейчас отправляюсь в Ейск.

39

Темир-Хан-Шура, 7-го ноября 1851 г.

Любезный Алексей Петрович, ты справедливо жалуешься на меня в письме твоем 8-го октября, полученном здесь только сегодня, что я так давно к тебе не писал. Одно извинение была болезнь, постигшая меня немедленно по прибытии в Алупку, которая мне помешала даже быть в церкви при свадьбе сына и во время лечения от которой мне тем более не позволяли ни писать, ни без необходимости чем бы то ни было заниматься, чтобы сделать меня способным к поездке к Государю в Елисаветград и потом в Одессу для встречи молодых Великих Князей и потом для встречи их опять в Алупке. Между тем nolens-volens <волей-неволей> я должен был хотя с разборчивостью и только по необходимости входить в дела Кавказа и Новороссийских губерний. Итак могу сказать, что у меня минуты не было свободной; вместо покоя и отдохновения в Крыму, как я надеялся, недель на шесть или более, я имел всего свободных пять дней между отъездом Великих Князей и моим собственным отъездом из Алупки. Хотя еще на диете и с предосторожностями после сильной болезни, опять вместо покоя я отправился с адмиралом Серебряковым в Новороссийск, там осматривал новую дорогу через горы, потом должен был в Керчи вместе с г. Федоровым хлопотать о перемене полусумасшедшего градоначальника, потом по всему течению Кубани имел толкование со всеми закубанскими народами, а из Ставрополя отправился через Малую Чечню, чтобы водворить сына моего с молодою женою в Воздвиженском: он принял полк скоро и исправно и с большим рвением принимается за дело. Оттуда мы приехали сюда, и я в коротких словах тебе скажу: первое, что Закубанские дела в этом году взяли очень хороший оборот; об Чечне довольно тебе сказать, что я привез дам (ибо жена моя и графиня Шуазель со мною) от Владикавказа по Сунже, потом через Урус-Мартан в Воздвиженское и оттуда в Грозную в экипажах и большою рысью с кавалерийскими конвоями. В Грозной, по желанию жены моей и моему собственному, мы были в твоей землянке, которая остается сохранною и драгоценным памятником о тебе. Теперь останется тебя уведомить о важном деле, о котором ты может быть уже слышал, а именно о ссоре Шамиля с Хаджи-Муратом. Чтобы дать тебе ясную идею об этом, я посылаю то, что мы сообщаем в Тифлис; там все сказано, что мы знаем, ни больше, ни меньше. Что будет впоследствии, Бог один знает; может быть от этого для нас хорошее, дурного же быть не может. Сегодня мы получили известие, что Анцухский наиб, получивший повеление Шамиля сдать свое наибство другому, объявил неповиновение и хочет ни нового наиба, ни Шамиля к себе не пускать.

Прощай, любезный друг; мы послезавтра отправляемся в Дербент и потом через Баку и Шемаху в Тифлис, куда надеюсь прибыть 22-го числа.

40

Тифлис, 17 генваря 1852 г.

Я так против тебя виноват, любезный Алексей Петрович, в последние времена, что, собираясь писать к тебе сегодня и в это время видя письмо твое, пришедшее по почте, я боялся, что ты меня будешь крепко бранить; а между тем я, право, не так виноват, как бы казалось. Последние три или четыре месяца я имел всякого рода недуг, хлопот и запутанных дел и занятий, которые не давали мне ни покоя, ни досуга. Между тем в декабре я было оглох, и это продолжалось дней 8 или 10; потом, только что это поправилось, сделалось у меня маленькое воспаление в глазе, и опять недели на две я никуда не годился. Не знаю, что будет далее, но теперь покамест я поправился и могу ездить верхом и ходить пешком по обыкновению. Об делах здешних ты знаешь по газетам и по тому, что я пересылал тебе через Булгакова. Я был очень обрадован блистательным началом зимней экспедиции и хорошим участием в этом моего сына. Князь Барятинский оказывает вот уже года два или три хорошие военные способности и совершенное понятие здешней войны. Он всегда делает больше и лучше, нежели в инструкции предположено. При прощании с ним я с ним условился, чтобы при рубке лесов, (где найдется лучшим для вящего расширения и так уже больших полян Большой Чечни и доступных мест и для отнятия у них всех средств к продовольствию и тем принуждать к покорности или к уходу пропадать в горах) найти удобный случай занять и разорить главные селения и, можно сказать теперешнюю столицу большой Чечни Автур. Сообразив сведения и все обстоятельства местности, Барятинский исполнил это с полным успехом и ничтожною потерею, распорядительно и неожиданно, в самый первый день вступления на боевые места. 6-го числа, когда Шамиль только что собирался сделать сильную защиту на реке Басе и около Герменчука, он выступил в два часа утра и прежде полдня пришел прямо к Автуру; тут он поручил Куринцам с сыном моим немедленно штурмовать это селение, в котором было до 1000 домов, и это сделано так молодечески и неожиданно по навесной крутизне от речки Хунхулу, что неприятель совершенно потерялся, и нам досталось это важное селение с потерею одного убитого и нескольких раненых. Заняв Автур, Барятинский тотчас повел 4 батальона к Геддыгену, и барон Николаи с Кабардинцами немедленно занял с бою и это важное селение: не менее 600 дворов. Оно тотчас истреблено со всеми запасами, находившимся в нем, и к вечеру весь отряд бьш сосредоточен в Автуре. Ты видел в известиях с Кавказа, как на другой день Барятинский сделал рекогносцировку к стороне Веденя и потом воротился в лагерь на Аргуне после сильного боя Куринцев уже с самим Шамилем, который в отчаянии точно сам бросался в атаки и стрелял из ружья и потом в расстройстве бежал со всем своим сборищем.