Текст книги "Само совершенство"

Автор книги: Вупи Голдберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Посвящается Мейсону, моему любимому маленькому мужчине.

Грэмми

Глава 1

Я гляжу на свой новый набор фломастеров. Их тридцать шесть штук, и все тридцать шесть ровнехонько лежат в пенале у меня на столе. Поначалу темно-зеленый фломастер выбивался из шеренги, торчал вперед на одну шестнадцатую дюйма, а пурпурный был повернут наклейкой вбок, но я навела порядок. Теперь они выглядят просто идеально. Довольная результатом, я устраиваюсь на своей розовой кровати под балдахином и открываю книжку.

Тут-то все и начинается. Бум, бум, бум, БУМ!

Потом к стуку добавляется мелодичное мычание – мелодия из «Роборыцарей», это такой мультик, в котором рыцари-роботы на колесах только тем и занимаются, что врезаются друг в друга.

Потом мычание и стук слышатся одновременно.

– Мейсон! – кричу я.

Дверь комнаты открывается, и появляется голова моего семилетнего брата.

– Что, Джерзи Мэй? – спрашивает он. На нем полосатая коричневая рубашка, от которой его большие карие глаза кажутся еще темнее. А уж ресницы – длиннее, чем у жирафа! Вот ведь несправедливость – зачем ему такие ресницы, лучше бы мне или сестрам достались.

Мейсон постукивает мячом об пол и глядит на меня.

Я сажусь, опершись на руку, и измеряю его взглядом.

– Я хочу почитать. Ты не мог бы перестать петь и стучать мячом ну хоть на две секунды?

Мейсон смотрит на часы – они у него большие, электронные, ему мама подарила на день рождения.

– Ладно, – говорит он и замолкает – не поет, не стучит мячом об пол. Но спустя ровно две секунды начинает петь и стучать снова.

– Две секунды прошли! – улыбается он.

Я вскакиваю с кровати и захлопываю дверь прямо перед его носом. Я слышу, что он смеется – хи-хи-хи! – и, постукивая мячом, уходит по коридору. Я рывком открываю ящик комода, достаю затычки для ушей – розовые, в тон комнате – и сую их себе в уши.

Открывается дверь. Это снова Мейсон. Он что-то мне говорит.

Я показываю на затычки в ушах.

Мейсон начинает орать, чтобы я его услышала.

Я вздыхаю и вытаскиваю затычки.

– Чего тебе?

– Можно, я возьму твои новые фломастеры?

– Ну… – говорю я, раздумывая. С фломастерами он хоть какое-то время не будет стучать мячом.

– Ну, пожалуйста, – просит он.

– Ладно, – говорю я наконец.

Мейсон широко улыбается и идет прямиком к столу, где я держу все для рисования.

– Но с условием, – говорю я.

Мейсон останавливается на полпути и оглядывается.

– Опять все расставлять ровненько и по цветам?

– Да, – отвечаю я. – И закрывай колпачком каждый раз, когда кладешь фломастер, даже если собираешься его снова взять. И уложи их потом в пенал этикетками вверх, ясно?

Мейсон отходит подальше от моего стола с таким видом, словно у него заболел зуб.

– Да зачем все это нужно? – говорит он. – Какие условия, я же просто пораскрашивать!

Даже не знаю, что на это ответить. Условия и правила должны быть всегда – даже чтобы просто пораскрашивать.

– Затем, – говорю я, – что тогда фломастеры будут как новенькие, а не высохшие, как у тебя. Ну сам посмотри, ведь гораздо же красивее, когда фломастеры лежат аккуратно и по порядку, а не валяются где попало.

– Не-а, – говорит он, – мне больше нравится, когда валяются.

– Ну и ладно. Иди тогда стучать своим мячом. Я свои новенькие фломастеры по углам разбрасывать не дам.

Мейсон тяжело вздыхает и поворачивается к двери. И тут он задевает мой пенал с карандашами, в котором все карандаши аккуратно выстроены по размеру.

– Мейсон! – рычу я. Карандаши катятся по столу и падают на пол.

– Ой, я сейчас поправлю, – говорит он, начинает подбирать карандаши и пихает их обратно в пенал, все вперемешку, одни грифелем вниз, другие – вверх. Это невыносимо!

– Не надо, лучше я сама, – говорю я.

Мейсон выскальзывает за дверь.

Собрав и заново разложив карандаши, я закрываю дверь и снова берусь за книжку. Это автобиография очень известной балерины, мисс Камиллы Фримен. Мы с подругами познакомились с ней две недели назад. У нашей преподавательницы балета мисс Деббэ была драгоценная пара балетных туфель с автографом мисс Камиллы, но моя подруга Бренда их у нее взяла, правда, без ведома самой мисс Деббэ. А у кузины Бренды есть собачка по кличке Помпончик, ну и этот Помпончик втихаря сжевал туфли, а мы потом ходили к мисс Камилле просить новые туфли, чтобы отдать их мисс Деббэ вместо съеденных. Представляете – у нас все получилось. Мы даже пили чай с мисс Камиллой Фримен. Это было великое событие в моей жизни!

Вот что мне нравится в мисс Камилле Фримен:

1. Она стала первой чернокожей балериной «Балета Нью-Йорка».

2. Она изумительно танцевала, хотя теперь она уже довольно пожилая.

3. Она красиво одевается и вообще очень элегантная.

4. Она единственный ребенок в семье – то есть у нее нет младших братьев.

Увы, увы, ко мне относится только третий пункт из этого списка. Я отношусь к одежде очень внимательно (моя сестра Джоанна говорит, что я привереда) и стараюсь одеваться красиво. Вот сейчас, например, я никуда не иду, а на мне хорошенькая розовая маечка и джинсы точно по размеру. Вот Джоанна, та вечно носит старые растянутые спортивные штаны и бейсболки, а Джессика как-то странно сочетает детали одежды. Когда она одевается, то думает обычно о каком-нибудь своем стихотворении и совсем не смотрит, что берет из шкафа.

А вот остальное из списка… По первому пункту – мне никогда уже не стать первой чернокожей балериной «Балета Нью-Йорка». И единственным ребенком, как в четвертом пункте, мне тоже не бывать – мы же с сестрами тройняшки, да еще младший брат в придачу.

Мне хотелось выполнить хотя бы второй пункт – научиться изумительно танцевать, но, увы, пока что я танцую хуже некуда.

Вот Джессика танцует отлично. И движения легко запоминает. У нее одна нога чуть короче другой, поэтому сестре приходится носить специальную балетную обувь, но, глядя на ее танец, ни за что об этом не догадаешься. Движения у нее плавные и грациозные, и мисс Деббэ говорит, что Джессика очень артистична.

Джоанна у нас прирожденная спортсменка. Не то чтобы она любит танцевать, но выходит у нее здорово. Она вкладывает в каждое движение силу, и мисс Деббэ то и дело напоминает ей: балет – это изящное искусство, а не соревнования по прыжкам с шестом.

А вот я… не хочется даже самой себе признаваться, но я танцую отвратительно. То есть просто ужасно. Я вечно шагаю не туда, по сто лет учу каждое движение, а когда выучу, все равно все перепутаю. И даже когда мисс Деббэ меня хвалит – а это бывает очень-очень редко – я прекрасно вижу, что развернула ногу чуть сильнее, чем следовало бы, или недостаточно выпрямила пальцы. И чем больше я стараюсь, тем хуже у меня выходит. Другие девочки тоже путаются, но словно бы не замечают этого, а я вижу каждую свою ошибку. И это меня очень огорчает.

А что хуже всего – я ведь люблю балет. Я все время смотрю диски с балетными постановками. Я мечтаю стать прима-балериной, как мисс Камилла Фримен. Несправедливо же – Джоанне на балет наплевать, а Джессика охотно променяла бы его на стихи и свой зверинец, – но при этом обе они так хорошо танцуют!

Завтра в балетной школе будут рассказывать про концерт ко Дню Благодарения. Танцуй я получше, ждала бы этого дня с нетерпением. А так я его только боюсь. Из рук вон плохо танцевать дважды в неделю на занятиях – и то неприятно, а уж из рук вон плохо танцевать на сцене перед полным залом – это сущий кошмар.

Кто-то стучит в дверь.

– Ну что еще, Мейсон? – кричу я.

Дверь открывается, и я вижу не только Мейсона, но и Джессику с Джоанной у него за спиной. Все говорят, что мы с сестрами абсолютно одинаковые, но стоит присмотреться, и сразу поймешь, какие мы разные. У Джоанны руки и ноги тонкие и мускулистые от занятий спортом. Джессика – та потолще, и взгляд у нее мягче.

– Мы идем играть в баскетбол, – говорит Джоанна. – Хочешь с нами?

Наш дом стоит почти в самом конце квартала, совсем рядом с небольшим парком. В парке есть баскетбольная площадка. Мейсон и Джоанна часто играют там в баскетбол, да и Джессика порой ходит с ними.

Но я не хочу перепачкать одежду. И в баскетбол играть не умею. А даже если бы и умела, все равно ничего бы у меня не получилось. Мне и так завтра изображать дурочку в балетной школе, так зачем еще и сегодня позориться?

– Спасибо, не хочется, – отвечаю я.

– Ну хоть раз попробуй, Джерзи, – говорит Джессика. – Это же весело!

– Спасибо, не хочется, – повторяю я. – Мне надо вот эту книжку прочесть.

Они уходят, а я опускаю книжку и гляжу в розовый потолок. Через несколько минут я слышу их смех и шум в парке. Я иду к окну и смотрю, как они играют. В сумерках сестры и брат кажутся маленькими, будто игрушечными.

Я думаю о завтрашней репетиции. Вот бы случилось чудо, и я стала бы порхать по сцене. Но нет, этого не будет. Я снова опозорюсь. После концерта все будут веселые и счастливые, а я буду вспоминать каждую ошибку, которую сделала во время танца.

Ничего не изменится. Я так и останусь белоснежной и аккуратненькой балериной, хуже которой нет на свете.

Глава 2

На следующий день мама отводит нас в балетную школу «Щелкунчик». Джоанна несется впереди на скейтборде, а Джессика рассказывает маме о том, какая умничка ее игуана Герман и что она вытворяла сегодня утром. Уж не знаю, как можно называть игуану умничкой. Лично мне в комнату Джессики ночью даже входить страшно – в террариуме скребется Герман, а в клетке горят красные глаза крысы по имени Шекспир.

Я иду позади всех – отчасти потому, что неумехе вроде меня странно было бы торопиться на занятия, а отчасти оттого, что я стараюсь не наступать на трещины на тротуаре. Это не так-то просто, потому что уже наступил октябрь и повсюду лежат опавшие листья. Воздух пахнет осенью. Я глубоко вдыхаю этот запах и перескакиваю через замеченную в последний момент трещину. Она необычно большая, пересекает весь тротуар и выходит на проезжую часть. Может, из квартиры сверху упало пианино или еще что-нибудь тяжелое? На всякий случай я стараюсь идти подальше от стены дома.

– Успешно вам позаниматься, красавицы мои, – говорит мама у школы и поплотнее запахивает плащ. – Сегодня вас забирает папа.

– А почему? – спрашивает Джоанна, подбрасывая скейтборд в воздух и ловко его подхватывая. – Он же нас никогда не забирает.

– Мне нужно на работу, – говорит мама.

Мама работает юристом. Обычно она занята неполный день, но в последнее время у нее много работы, какое-то большое дело. Когда она про это большое дело говорит, я так и представляю себе огромную папку с надписью «Дело», такую большую, что в ней может поместиться вся наша семья и еще мебель влезет и большой телевизор. Интересно, где в папке розетка для телевизора, думаю я… и тут понимаю, что мама еще что-то говорит.

– …очень много работы. Может быть, нам придется кое-что изменить.

– Что? – спрашивает Джессика.

Несколько девочек из нашего класса протискиваются между нами и поднимаются по лестнице. Мама смотрит на часы и говорит:

– Не волнуйтесь, милые, ничего особенного. Вечером поговорим.

С этими словами она целует нас в макушки.

Джессика смотрит на меня, а я – на Джессику. Что-то тут нечисто.

– Бегите, а то опоздаете, – мама дожидается, пока мы начнем подниматься ко входу, а потом поворачивается и подзывает такси.

– И что бы это значило? – говорит Джессика, морща лоб.

– Без понятия, – отвечает Джоанна. – Но мама ведь сказала – ничего особенного. Пошли.

Она поднимается, перепрыгивая по три ступеньки за раз, а мы идем следом.

Мы входим в раздевалку и здороваемся с Эпатой, Алекс, Террелой и Брендой.

– Буэнос диас! – говорит Эпата. Папа у нее итальянец, а мама из Пуэрто-Рико, поэтому Эпата говорит по-английски, по-испански и по-итальянски, причем иногда – на всех трех языках одновременно. – Где это вы застряли? Вы же обычно рано приходите.

Сегодня на Эпате трико и колготки пронзительно-оранжевого цвета. Она похожа на светящуюся палочку из тех, что продают на улицах на Хэллоуин. Как вообще можно получить такой цвет? Может, краска радиоактивная? Но ведь радиоактивной краской не красят детскую одежду, правда же?

Засовывая скейтборд под скамейку, Джоанна поясняет:

– Мы ждали Джерзи. Когда она завязывала шнурки, одна петля на бантике оказалась чуть-чуть больше другой, вот она ее и поправляла. Каких-нибудь двадцать минут, и готово дело, – Джоанна закатывает глаза к потолку, а девочки смеются.

Я краснею.

– Очень смешно, – говорю я и снова думаю о том, что мисс Камилла была единственным ребенком в семье. Может, какая-нибудь семья не прочь удочерить аккуратную, хорошо воспитанную девятилетнюю девочку? Это ведь куда лучше, чем брать младенца, который все время пускает слюни и пачкает подгузники.

Джессика быстро меняет тему.

– Сегодня мы будем обсуждать концерт для Дня Благодарения, да?

– Ой, правда? Тогда я пошла домой, – говорит Алекс. На последнем школьном концерте у нее была главная роль, хотя сама Алекс ужасно боялась публики и совсем не умела делать туры. Пока за нее не взялись Бренда, Террела и Эпата, Алекс вертелась как сумасшедший торнадо, который залетел в город и крушит все на своем пути.

– Ой, да ладно тебе, – подталкивает ее в бок Эпата. – Ты у нас уна стела бриллянтэ, звезда балета.

Бренда, как обычно, сидит, уткнувшись в толстую научную книжку. Напоминаю себе, что лучше в эту книжку не заглядывать. Все, что читает Бренда, обычно снабжено кучей картинок с человеческими внутренностями и прочими гадостями. Бренда хочет учиться на врача.

Она поднимает глаза.

– Благодарения день на танцуют вообще что а?

Бренда говорит задом наперед. Она считает, что так ее голова будет работать лучше и сама она станет умнее. Правда, она и впрямь очень умная, так что, наверное, прием работает. Мы ее понимаем, а вот взрослые – нет, и временами это бывает очень полезно.

– Ой, не знаю, – говорит Террела, натягивая левую балетную туфельку. – Может, нас нарядят индейками?

В дверях появляется мисс Деббэ. Она очень элегантная, совсем как мисс Камилла. Сегодня на ней ярко-синий тюрбан, черная блузка и черные брюки, а плечи окутывает переливающаяся голубым и зеленым шаль. Она похожа на Клеопатру, плывущую на своем корабле вниз по Нилу, а вовсе не на директора балетной школы.

Мисс Деббэ постукивает тросточкой об пол.

– Начнем наше занятие, – говорит она, поворачивается и плывет к лестнице. Мы идем следом. Я иду сразу за мисс Деббэ и поднимаюсь по ступенькам, стараясь подражать ее походке. Я так стараюсь, что в конце концов спотыкаюсь, но Джессика хватает меня за локоть и не дает упасть.

Глава 3

Мы входим в зал. По одной стене тянется станок, на полу – пятна бледного осеннего солнца.

– Садитесь, – командует мисс Деббэ. Мы садимся на пол. Орден Феи Драже – так мы с подругами себя называем – держится вместе. Из другого угла комнаты на нас смотрит девочка в блестящей диадеме. Эпата быстро показывает ей язык. Девочка в диадеме не остается в долгу и тоже высовывает язык – но, увы, недостаточно проворно его прячет.

– Балерины не показывают язык, – говорит мисс Деббэ, возмущенно стуча тростью об пол и сердито глядя на девочку в диадеме. – Балет – это грация, это красота! Балерина – не должна уподобляться пасущемуся жирафу!

Эпата хихикает, и Джоанна, дождавшись, пока мисс Деббэ посмотрит в другую сторону, тычет ее кулаком в бок.

– Итак, – продолжает мисс Деббэ, – поговорим о танцах ко Дню Благодарения. Что такое «благодарение»? Кто знает, что это значит?

Девочка в диадеме поднимает руку.

– Это когда много разной еды и не надо идти в школу.

Мисс Деббэ поднимает брови.

– М-да, это все объясняет.

Другие девочки наперебой предлагают свои ответы:

– Индейка!

– Пилигримы!

– Индейцы!

Видно, что мисс Деббэ ждет какого-то другого ответа. Наконец руку поднимает Джессика:

– Это про то, что надо быть благодарными.

– Вот именно! – и мисс Деббэ так сильно ударяет тростью об пол, что даже странно, как это она не проткнула его насквозь. – Благодарность! Признательность! Это и будет основной темой наших танцев. В танцах мы будем изображать благодарность и признательность за все то, что мы любим.

Джоанна, похоже, в ужасе. Она не большой любитель нежностей и сюсей-пусей и куда охотнее станцевала бы «Хоккей на льду» или «Замену автомобильного масла».

– Итак, – продолжает мисс Деббэ, – что вы любите, за что вы благодарны миру? Вспомните – что делает вас счастливыми, какие истории вы любите, кого из людей?

– Я люблю своего кота, – говорит маленькая девочка в первом ряду.

– О да, – соглашается мисс Деббэ, – коты – очаровательные животные. Прекрасно. Что еще?

– Коньки, – говорит Алекс.

– Яркие краски, – говорит Эпата.

– Леонардо да Винчи, – говорит Бренда.

– Блестящие медные чайники и теплые шерстяные варежки, – говорит Террела.

Мы удивленно оборачиваемся к ней. Это совсем, совсем не похоже на Террелу!

– Ну, как в «Звуках музыки», помните?

Там дети рассказывали монахине о том, что они любят, – говорит довольная собой Террела.

Мисс Деббэ наклоняет голову.

– Да-да, именно так. Правильно ли я поняла: ты хочешь танцевать танец медного чайника? Или, быть может, танец шерстяной варежки?

Террела быстро мотает головой.

– А можно, я назову другое? – И, дождавшись кивка от мисс Деббэ, Террела говорит:

– Покупать продукты!

Любить покупать продукты – это еще более странно, чем любить медные чайники. Ну, для большинства людей. Но я-то видела, как Террела ходит в магазин в компании отца и старших братьев. Она все планирует заранее, словно бы речь идет не о продуктах, а о вторжении во вражескую страну. Террела вооружается списком и рассылает братьев туда и сюда с заданиями принести то и се, а сама в это время вместе с отцом аккуратно укладывает покупки в тележку. Она похожа на дирижера, который управляет симфоническим оркестром, и выглядит все это просто потрясающе. А нравится это Терреле потому, что, во-первых, она любит все делать четко и эффективно, а во-вторых, не прочь покомандовать братьями.

Мисс Деббэ добавляет ее предложение в список так невозмутимо, словно любить ходить за продуктами – самое что ни на есть обычное дело.

– А вы, мои милые? – спрашивает она, глядя на Джессику, Джоанну и меня.

На прошлом концерте нам достались огромные волосатые фиолетовые костюмы – мы изображали чудовищ. А Алекс была Феей Драже. Сама она феей быть не хотела, но костюм у нее был невероятно красивый, весь в блестках и с пышной пачкой. Я до сих пор вспоминаю, как мы стояли перед зеркалом, Алекс – настоящая принцесса, а я – словно волосатая виноградина-переросток. Надо ответить быстро, пока Джоанна не выдаст что-нибудь про танец автослесаря или Джессика не предложит нарядить нас в игуан.

– Принцессы, – говорю я.

– Сестры, – одновременно со мной говорит Джессика.

Джоанна ничего не предлагает. Ей, наверное, страшно даже подумать о том, чтобы танцевать, изображая нежные чувства перед целым залом.

– Ой, мама, – бормочет она себе под нос.

– Ты благодарна миру за то, что в нем есть принцессы? – спрашивает меня мисс Деббэ.

– Да, – решительно говорю я. Ни за что не позволю снова сделать из меня волосатый фиолетовый шар. – Я очень-очень благодарна миру за принцесс.

Мисс Деббэ задумывается на мгновение, а потом хлопает в ладоши.

– Мы объединим ваши идеи – вы будете сестрами-принцессами. Назовем танец «Три прекрасные принцессы».

Когда она отворачивается, Джоанна чиркает пальцем по горлу.

Мисс Деббэ продолжает расспрашивать остальных девочек. Девочка в диадеме, ясное дело, заявляет, что благодарна миру за икру.

– Что еще за икра такая? – шепчет Алекс.

– Рыбьи яйца, – шепотом отвечает Бренда. – Их едят богатые.

– Рыбьи яйца? – Алекс передергивает. – Если бы я была богатой и мне надо было есть рыбьи яйца, я бы лучше наняла кого-нибудь вместо себя.

И вот мисс Деббэ распределяет все танцы. Эпата, Террела, Алекс и Бренда будут танцевать «Танец радуги». Они будут скользить по сцене «как ты скользишь на коньках», говорит мисс Деббэ, протягивая руку к Алекс. Они вытянут из-за краев сцены цветные флаги – «это почти как ходить за покупками», говорит мисс Деббэ Терреле.

– Это почему? – спрашивает Террела.

– Вы ведь вытащите флаги точно так же, как вытаскиваете яблоки или мандарины из ящиков в магазине, – объясняет мисс Деббэ так, словно это совершенно очевидно. – А потом будете размахивать флагами, и получится словно бы радуга. А с чем работал твой приятель, мистер да Винчи, когда рисовал? С разными цветами! – добавляет она, улыбаясь Бренде.

Нет, только мисс Деббэ способна найти что-то общее между флагами, продуктовым магазином и Леонардо да Винчи.

– Спасибо хоть, что нас не нарядят брюссельской капустой, – шепчет Террела.

– А теперь – к станку. Займемся упражнениями, – говорит мисс Деббэ.

Когда занятие оканчивается, мисс Деббэ вновь хлопает в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.

– У меня есть одна потрясающая новость, о которой я вам пока не говорила, – заметив, что маленькая девочка, говорившая про своего кота, двигается к двери, мисс Деббэ откашливается. – Я разве сказала, что вы можете идти? Неужели? Сядьте еще на минутку.

Девочка плюхается на пол так быстро, словно под ней открылся люк.

Мисс Деббэ продолжает.

– Все вы слышали мои рассказы о великой балерине мисс Камилле Фримен.

– Ну да, пару раз, – шепчет Эпата. Террела хрюкает от смеха. На самом деле мисс Деббэ начинает каждую четверть с того, что показывает нам свою драгоценность – туфли мисс Камиллы Фримен с автографом самой балерины.

Бренда выглядит так, как будто ее скрутила ужасная болезнь, – из-за недавней истории с этими туфлями.

– Надеюсь, я тут не при чем, – шепчет она и так волнуется, что даже забывает говорить задом наперед.

– Так вот, – продолжает мисс Деббэ, – некоторые из вас, – взгляд в нашу сторону, – знают, что я возобновила дружбу с мисс Камиллой Фримен, встретившись с ней, когда она подписывала книги в магазине. Мы очень мило поболтали. Она вернулась в Нью-Йорк навсегда и потому согласилась посетить наш концерт в честь Дня Благодарения.

У меня такое чувство, словно я лечу на самолете, а мой желудок вдруг выскочил в окно и ухнул вниз. При мысли о том, что сама мисс Камилла увидит, какой идиоткой я выгляжу на сцене, я дрожу всем телом.

– Поэтому мы будем работать еще прилежнее обычного и станем репетировать дома. Так ведь? – говорит мисс Деббэ, и по ее взгляду сразу понятно, какого ответа она ждет. Мы киваем, как болванчики.

– Прекрасно, – мисс Деббэ резко кивает девочке, говорившей про кота. – А вот теперь можете идти.

– Вот здорово, что мисс Камилла придет! И танцы в этот раз ничего, – говорит Эпата, переобуваясь после занятий.

– Это пока я не вылезу на сцену, – говорит Алекс без особой тревоги.

– А здорово будет нарядиться принцессами, – говорит Джессика. – Ты так хорошо придумала, Джерзи!

Я рассеянно киваю. Как мне быть, чтобы не свалять дурака перед мисс Камиллой? Может, подцепить какую-нибудь редкую болячку, чтобы не попасть на концерт? Или загипнотизировать мисс Камиллу, чтобы она меня не увидела?

А может, на этот раз мне удастся выучить танец.

Увы, это как раз маловероятно.

Глава 4

– Кому еще пюре? – спрашивает мама.

– Мне! – отзывается Джоанна.

Мама передает ей блюдо.

– Пожалуйста, передай пюре мне, – говорит папа.

– Ты тоже хочешь? – улыбается Джоанна, хотя прекрасно знает, что папа просто пытается добиться от нее воспитанности. Они уже миллион раз так друг другу говорили.

– Да, пожалуй. Спасибо, – говорит папа, делая упор на «спасибо». Джоанна передает блюдо ему.

– Это безнадежный случай, Дэниел, – говорит мама. – Может, пошлем ее в школу благородных девиц?

Джоанна замирает, вилка останавливается в воздухе на полпути.

– Куда-куда? – переспрашивает она.

– В специальное место, где из девочек делают юных леди, – говорит мама. – Вашей балетной школе это, кажется, не очень-то удается.

– А хорошая мысль! – отвечает папа и подмигивает Джоанне, показывая, что это шутка. Джоанна облегченно откидывается на спинку стула.

Мы в столовой. На одном конце большого овального стола сидит папа, на другом – мама. Джессика с Джоанной устроились напротив нас с Мейсоном. На неделе папа обычно ужинает в галстуке. Он преподает в университете африканскую культуру, и хотя его студенты ходят в драных джинсах и футболках, сам папа одевается на занятия очень строго. Он говорит, что это «повышает уровень дискурса». Но сегодня суббота, поэтому папа в джинсах. Кажется, ему в них не очень-то удобно.

А вот мама одета как на работу. С тех пор как Мейсон пошел в школу, она потихоньку-полегоньку стала работать больше, но никогда прежде не ходила на работу в выходные.

– Джоанна, твой скейтборд опять под столом? – спрашивает мама.

– Э-э… не знаю, – отвечает Джоанна.

– А я знаю, – говорит мама. – Отнеси-ка его в свою комнату. Прямо сейчас, не то кто-нибудь себе шею на нем свернет.

Зажав под мышкой скейтборд и кусая на ходу булочку, Джоанна вприпрыжку несется из комнаты.

– Как ваши танцы? – спрашивает папа. Джессика берет из хлебной корзинки еще одну булочку.

– Все в порядке, – говорит она. – Обсуждали концерт ко Дню Благодарения.

Я уткнулась в тарелку – горох все время укатывается в пюре. Я кладу нож поперек тарелки, чтобы отделить Гороховую страну от Пюрешной, но некоторые горошины спасти уже невозможно – они извалялись в пюре. Разделить горох и пюре вовремя я забыла, потому что слишком разволновалась из-за мисс Камиллы. До самого вечера я придумывала способы быстро научиться танцевать, но так ни до чего и не додумалась. Меня начинает подташнивать.

– Тебе плохо, Джерзи Мэй? – встревоженно спрашивает мама.

– Нет, все нормально, – отвечаю я и съедаю немного не оскверненного горохом пюре. На вкус как опилки.

– На какую же тему будут танцы в этом году? – спрашивает мама.

– Про благодарность, – говорит Джессика, жуя булочку. – А мы будем принцессами.

– Тьфу! – говорит Мейсон, до этого момента старательно строивший стенку из горошин, скрепляя их с помощью пюре. Мяч у него, конечно же, под столом, Мейсон ставит на него ноги, словно на скамеечку. Как будто растеряет все свои суперсилы, если не будет касаться мяча каждую секунду. – Вот бы у меня был брат!

Папа замечает выстроенную Мейсоном картофельно-гороховую стену.

– Мейсона тоже надо отправить в школу благородных девиц, – говорит он. – Ты же знаешь, Мейсон, с едой играть нельзя.

– А почему с «Лего» можно, а с едой нельзя? – спрашивает Мейсон.

Братец вечно задает такие обманчиво простые вопросы. Вроде бы ответить легко, а вот задумаешься и поймешь, что все куда сложнее. Ну в самом деле, почему нельзя играть с едой? Я вот не понимаю. Какая разница, лишь бы горох и картошка лежали на своих местах.

– Потому что родители так сказали, – говорит мама. В последнее время это у нее частый ответ.

Возвращается Джоанна, уже без скейтборда. Она входит в комнату и садится за стол.

– Что ж, ребятки, нам с вами надо поговорить, – начинает мама.

Я уже почти позабыла о тех переменах, о которых она говорила. Оно и к лучшему – надо же мне и о чем-то другом подумать. Мы перестаем есть и смотрим на маму.

– Вы знаете, что в последнее время я работала больше обычного, – начинает она.

– Ага, и целую неделю не играла со мной в «Лего»! – говорит Мейсон, глядя на нее с упреком.

Мама кивает.

– Знаю, солнышко. Но у меня сейчас очень важная работа. И мне очень нужна ваша помощь.

– Мы и так уже убираем в своих комнатах и все кладем по местам, – говорит Джоанна.

Она немного лукавит: мы с Джессикой действительно убираем у себя, а вот комната Джоанны выглядит так, словно там каждый день проносятся ураганы.

– И когда ты в последний раз делала у себя уборку? – отвечает мама. – Впрочем, я сейчас не об этом. Дело вот в чем: следующие несколько месяцев я буду допоздна работать по вторникам и еще буду ходить на работу по субботам.

– А у меня утром в субботу обычно совещание, – говорит папа.

– Поэтому Мейсон какое-то время будет ходить с вами в балетную школу, – говорит мама. – С мисс Деббэ я уже договорилась, она не против.

Я роняю вилку, и она со звоном падает на тарелку. Только этого мне не хватало! Только Мейсона, который будет носиться по школе, распевать про роборыцарей и того и гляди влепит мисс Камилле мячом по голове!

Я надеюсь, что Мейсон станет возражать, но вид у него такой довольный, словно его пригласили играть в ведущей баскетбольной команде Нью-Йорка.

– А Эпата тоже там будет? – спрашивает он. В тот же миг я спрашиваю:

– А это обязательно?

– Да, думаю, Эпата там будет, – говорит мама Мейсону. – И да, это обязательно, – говорит она уже мне.

– Йес! – радостно вопит Мейсон. Он, видите ли, влюблен в Эпату и говорит, что собирается на ней жениться. Я подозреваю, что истинная причина его любви заключается в том, что семье Эпаты принадлежит итальянский ресторан, и ее мама закармливает Мейсона спагетти и итальянской лапшой всякий раз, когда он там появляется.

– Пусть он лучше ходит к миссис Уитмен! – прошу я. Миссис Уитмен иногда присматривает за нами, когда мама и папа работают допоздна.

Мама вздыхает.

– У нас с папой очень много работы, а на то, чтобы отвезти вас в балетную школу, а потом еще Мейсона к миссис Уитмен, понадобится вдвое больше времени. К счастью, папа дружит с мистером Лестером, не то еще неизвестно, согласилась бы мисс Деббэ или нет.

Мистер Лестер – сын мисс Деббэ. Он тоже преподает в школе «Щелкунчик». С папой он познакомился два года назад, когда работал над балетом по мотивам африканского фольклора. Так мы и оказались в школе «Щелкунчик».

– А вдруг Мейсон будет плохо себя вести во время занятий? – говорю я. – Ведь ты же хочешь, чтобы мы извлекли максимальную пользу из образования, правда?

Разговоры про «извлечение максимальной пользы из образования» всегда хорошо срабатывают с родителями. Но по маминому взгляду я вижу, что на этот раз ничего не выйдет.

– Мейсон может брать с собой раскраски и школьное домашнее задание, – говорит мама, подхватывая с блюда булочку.

– И баскетбольный мяч, – говорит Мейсон.

– И баскетбольный мяч. Мейсон будет тихо сидеть в уголке, пока вы занимаетесь, правда, сынок?

Мейсон широко распахивает глаза и кивает. Ну вылитый ангелочек.

Я прожигаю его взглядом. Меня он не проведет.

– Мама, но ведь…

– Хватит, Джерзи Мэй. Твои сестры не видят в этом большой проблемы, верно? – она смотрит на них.

Джоанна пожимает плечами.

– Мне без разницы.

– Может быть, нам будет веселее с Мейсоном на занятиях, – говорит Джессика. Она оптимистка. (Это слово попалось мне на прошлой неделе в учебном словаре для художественного чтения. Оно обозначает человека, который видит плюсы даже там, где их нет.)

Я хватаю вилку и набрасываюсь на пюре.

– Ну, если только он станет нам мешать, или устраивать пакости, или выкидывать какие-нибудь штучки…