Текст книги "Ленинград. Дневники военных лет. Книга 1"

Автор книги: Всеволод Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мороз до 30 градусов.

К семи часам слабо заговорило радио в моей рабочей комнате. Передают вечернюю сводку: удары на Западном и Юго-Западном фронтах, трофеи. Уничтожены отдельные батальоны и полки противника.

Населению будут давать муку! Булочные будут работать до одиннадцати часов вечера! Детям прибавили в детдомах хлеба! Малыши говорят: «Отложим, а вдруг не хватит».

Взялись за чистку рельс в городе, чтобы занять людей делом. В райкоме Васильевского острова мне сказали: «Приходится поражаться стойкости и духу населения… Особенно женщины – работают, ведут хозяйство, смотрят за детьми».

28 января 1942 года.

(221-й день войны.)

Слухи о взятии Великих Лук… Видимо, как всегда, мысль и желание опережают события, хотя направление удара Северо-Западного и Калининского фронтов – именно на Порхов – Великие Луки.

Немецкая пресса описывает всю ожесточенность зимних битв. Эти битвы имеют огромное значение. Говорится о потоке Красной Армии. Нет! Это еще не поток. Поток будет весной и летом.

Водопровод в городе оживает. Топливо для водопроводных станций подвезли.

Ремонт водопровода уже частично сделан и делается балтийскими моряками!

Кронштадт бьет сегодня по району Петергоф – Стрельна.

Район Мги – у немцев. Там вкопаны тяжелые танки, образовавшие как бы «танковые ворота»; построены доты и дзоты; сняты рельсы Октябрьской железной дороги, из которых немцы сделали ветку к укрепленному району. Брать надо сильной артиллерийской подготовкой или обходом.

29 января 1942 года.

(222-й день войны.)

…На улицах, в очередях, закутанные, заснеженные женщины. Нервный гомон и давка у дверей пекарен и продмагазинов. Местами замерзшая вода из лопнувших водопроводных труб. Брошенные автомашины. У людей бледные восковые лица. У многих сине-багровые пятна от обмораживаний. Повязки на лицах (от холода) – белые, серые, черные, как маски. Изредка встретишь чисто одетую, румяную женщину – приятное напоминание о здоровой жизни.

В редакции «На страже Родины» темно – сегодня газета не вышла. Сотрудники, в ватниках и шапках, сидят, сбившись в кучку.

Армейской группе писателей трудно: сдает, болеет Саянов; Тихонов похудел – делит скудный паек со своей женой.

…На концертах отощавшие артисты, пошатываясь, выходят к рампе. Трагизм в том, что в столовую за едой далеко ходить. Ходьба изматывает людей, и возникает вопрос – ходить или не ходить?

И все же люди держатся. Находят и будут находить в себе силы. Огонь Ленинграда, душа его не угасает и не угаснет! Мы будем бороться за город, за жизнь со всей энергией. Мне все время хочется выступать. Я иду в одну, другую, третью аудиторию, рассказываю о войне, о положении на фронтах, о ленинградских новостях и бодрю людей. Это самые радостные, самые хорошие, самые горькие встречи в моей жизни. Я не забуду этих бледных лиц с неподвижными внимательными глазами, устремленными на меня с вопросом и надеждой.

…Я представляю себе Европу, истощенную, измученную, прислушивающуюся в тоске к продолжающейся битве между Германией и Россией. Сколько надежд, колебаний, сомнений, слухов, сколько неизвестных драм…

Придет час, и литература поднимется над всем этим и раскроет людям их собственную жизнь, подвиг, их судьбу…

Вечером выступал у раненых моряков в 3-м госпитале. Было полно народа. Госпиталь без света, без тепла… В комнате – фонарь «летучая мышь». Идет пар из кухни. Люди лежат в полушубках, шапках. В госпитале находится до трех тысяч раненых и больных. В полутемных палатах – завернутые в одеяла фигуры; многие приникают, как к роднику в пустыне, к радиорепродукторам.

В госпитале ставят «времянки»; оперируют при свете аккумуляторных ламп. Со стен течет, на лестницах сыро…

30 января 1942 года.

(223-й день войны.)

Утренняя сводка. Прорывы немецкого фронта у Сухиничи, Лозовая, Барвенково. Разгромлены три-четыре немецкие дивизии и потрепан еще ряд дивизий. Взяты большие трофеи…

Посылаю в Главное ПУ флота, в Москву, четыре книги: о Подплаве, о линкоре «Октябрьская революция», о крейсере «Максим Горький» и об обороне Ленинграда.

По городу расклеиваются частные объявления: «Меняю рояль «Шредер» на 8 килограммов муки»; «Делаю железные печурки, оплата продуктами» и т. п. Около объявлений дежурят их авторы.

Вернулся из ВВС Азаров. Он пополнел на авиационных харчах на «той стороне». Привез хороший материал для книги.

Обстановка на фронтах на 25–30 января 1942 года.

Северный фронт. Противник с начала войны бросил на Мурманский фронт армейский корпус, Нарвикскую дивизию (до 18 000 человек) и части финнов. На реке Лице противник был остановлен и уже осенью вынужден был перейти к обороне. Суровый северный климат, горные районы, трудность снабжения сказались сильно: Нарвикская дивизия была отведена, в ней осталось лишь три тысячи человек… (Прочие переморожены, больны цингой, перебиты и т. д.)

Южнее, на Карельском фронте. Противник летом продвинулся к Кестеньге, но был там остановлен; продвинулся к Ухте и был остановлен; продвинулся к Медвежьегорску – отбит. Там сейчас идет операция по окружению Медвежьегорска. Части СС с этих участков сняты. Противник держится в Петрозаводске и по Свири, относительно пассивен…

Финляндия заявила Гитлеру об острой нехватке продовольствия и боезапаса и о том, что неполучение этих запасов через один-полтора месяца вынудит Финляндию заключить компромиссный мир с СССР. Гитлер в ответ на это дал приказание изъять для Финляндии продзапасы из всей Прибалтики. Там произведена генеральная реквизиция скота, хлеба и пр. Финляндия, все получив, заявила, что этот запас продовольствия обеспечит ее лишь до марта – апреля и что финская армия не сможет наступать без помощи и резервов немецких солдат или добровольцев-союзников (шведы (?), венгры, румыны, итальянцы и пр.). В целом не приходится ждать активности противника на Карельском фронте.

Наши части держат прочную оборону. Мурманская железная дорога работает исправно.

Ленинградский и Волховский фронты. От Копорского залива до Шлиссельбурга – фронт позиционный и стабильный; артиллерийский и минометный огонь, поиски разведчиков… Далее линия фронта идет от Ладожского озера, по линии железной дороги на Погостье, где линия железной дороги нами прервана, на Кириши, по Волхову, к Чудовскому укрепленному узлу и далее – к Ильменю.

В двух местах железная дорога Новгород – Чудово нами прервана, и противник снабжает свои части кружным путем. Немцы на Ленинградском фронте держат большое число дивизий (до 45?), придавая этому фронту огромное значение.

…Гитлер издал приказ примерно следующего содержания: «Солдаты, вы должны держаться до конца… Речь идет о спасении Германии. Помните, если погибну я, – погибнете со мной и вы» (!). Немецкие солдаты должны были подписать клятву – не отступать. Они называют эту клятву «смертный приговор».

Гитлер подписал приказ о расправе с каждым, кто заговорит об отступлении с Волхова: «Отступление с Волхова (от Ленинграда) означает потерю Прибалтики, Белоруссии и Украины». Действительно, вывод верный! А наш удар развивается. Обе укрепленные линии немецкого фронта прорваны, и наши части идут на немецкие тылы к Любани.

Северо-Западный и Калининский фронты. Фронт немцев был прорван в районе Селижарово. Немцы шли к этому фронту (осенью) от района Витебска целый месяц и двадцать дней. Наши части это же расстояние прошли в течение двенадцати дней. Из десяти-одиннадцати дивизий немцев разгромлено и рассеяно в лесах пять с половиной дивизий. Немцы бросили до 3000 почерневших, обмороженных солдат, огромные склады, массу вооружения и техники.

Войска Северо-Западного и Калининского фронтов вгоняют глубокий клин между немецкими (Ленинградским и Западным) фронтами…

Западный фронт. Это главный фронт… Сейчас на Центральном фронте до ста немецких дивизий, то есть, грубо говоря, вся основная немецкая сила (до 700–800 тысяч по штатам военного времени; реально – меньше). Всего Гитлер бросил против СССР до двухсот сорока дивизий, считая и финнов, и итальянцев, и французские легионы и т. д. В Европе у Гитлера остается сорок дивизий. 50 процентов из них еще не бывали на Восточном фронте. На Москву из своих двадцати танковых дивизий Гитлер бросил одиннадцать-двенадцать. Из них уже разгромлены и размолоты пять-шесть дивизий. Остальные оттягиваются… Немцы лихорадочно вывозят свои танки в тыл по железной дороге и на буксирах.

Красная Армия предприняла глубокий охват всего Центрального фронта немцев. В отдельных местах окружены и уничтожены группы по пять-шесть немецких дивизий (район Юхнова и др.). Немецкие арьергарды пробуют сдержать наш удар, но без успеха. Недавно в Смоленск приезжал «сам» Гитлер для наведения «порядка». Наша авиация пошла в налет на Смоленск и разбомбила его ставку, штаб корпуса и т. д., но Гитлер, говорят, за семь минут до начала бомбежки удрал из Смоленска. Порядок был наведен, но не Гитлером, а нами…

Юго-Западный, Брянский фронты. Идет большая операция по окружению брянской группы немцев.

Южный фронт. Немцы готовились к удару на Ворошиловград, к выходу в обход Ростова и прорыву на Кавказ. Красная Армия упредила противника и нанесла сильнейший удар по левому флангу всей ударной группировки. Потери противника до 125 тысяч человек! Трофеев хватит считать до 1943 года…

Крым. Противник подбросил резервы. Идет жестокая борьба. Говорят, Феодосия переходит из рук в руки.

Общее наше положение благоприятно. Идет размол немецкой армии, втягивание немецких резервов в дело до весны, на которую так надеется Гитлер. Общее состояние Германии будет неуклонно ухудшаться. Обещаниям о чудесном оружии немецкие солдаты не верят…

Гитлер еще не сломлен, он будет еще ожесточенно сопротивляться и пустит в ход всевозможные средства, но у него никогда уже не будет преимуществ.

Критическая точка войны для СССР пройдена.

В 3 часа утра, сегодня, взвод немецких автоматчиков прорвался к Путиловскому заводу. Все были уничтожены моряками. Это, очевидно, разведка, боем, прощупывание нашей зимней обороны… На кораблях была сыграна боевая тревога.

Сегодня по радио было извещение торгового отдела о том, что в городе выдадут по сто, двести, триста граммов крупы, мяса и по такой же порции сладостей.

1 февраля 1942 года.

(225-й день войны.)

К двум часам дня еду на военный корабль «Иртыш» (Подплав) на слет передовиков ремонта.

На «Иртыше» традиционный флотский быт. В нижней палубе – клуб: красный стол, плакаты, лозунги. Все деловито, привычно. Отчет был суховатый, деловой. Без помощи заводов и без достаточного количества необходимых материалов надо сделать обширную программу ремонта. На отдельных заводах работают несколько станков, у станков – краснофлотцы. В работе должна быть культура, чистота, аккуратность… На сегодня 75 процентов ремонта выполнено…

В последние дни в городе поднажали – дали на хлебозаводы воду, электроэнергию. Сегодня в булочных – трехдневный запас хлеба, увеличили подвоз муки.

Меры по улучшению снабжения начали сказываться.

Везде всё моют, скребут, чистят…

Воля к жизни:

На заводах открыты стационары для истощенных рабочих.

Вечером прошелся по Неве. Меня дважды остановил патруль, проверяя документы. Как будто служба улучшается. А то в последнее время по ночам не останавливали.

3 февраля 1942 года.

(227-й день войны.)

Мы оставили Феодосию…

Готовимся к совещанию. Двое в группе заболели. Остальные в строю!

С. К. сегодня надела военно-морскую форму.

Наши летчики проводят ряд смелых бомбовых ударов по некоторым пунктам Германии и Финляндии.

Артобстрел Васильевского острова и района Невы. Немцы усилили артиллерийский обстрел города – по сто пятьдесят тяжелых снарядов в день… Напряжение в городе возрастает.

Готовлю новые доклады к 24-й годовщине РККА о Военно-Морском Флоте.

Газет нет. Света нет. В салоне, за обеденным столом, молчание. Надоела неизменная бурда.

Горком на днях принял решение о повторной эвакуации творческой интеллигенции – писателей, художников, архитекторов и др.

10 часов 30 минут. По радио передают: «Кольцо блокады делается все тоньше и тоньше. Бойцы (сибиряки, узбеки, кавказцы) спешат на выручку Ленинграда. Взят ряд сел и немецких укреплений».

«Не пожалеем же себя для Ленинграда, который жил и работал всегда для всей страны!» – говорит политрук своим бойцам.

4 февраля 1942 года.

(228-й день войны.)

Наступление Красной Армии продолжается. Немцы вводят в дело резервы, в обороне упорны: бои у Погостья длятся уже месяц.

…В городе пускают водопровод. Меньше очереди за хлебом. Выдали пайки мяса.

Город, как тяжелый больной, – то хуже, то лучше.

…В городе некий новый тонус: свистят снаряды, рвутся то на Невском, то на Неве – никто уже не обращает внимания. Идут с саночками, мешочками, в самодельных фанерных гробах везут покойников…

Пожалуй, нет «частной жалости», – есть одна общая боль.

Чувство жизни, исторический объективизм помогают. Будут жить и люди, и город, и страна, и мир! Родятся новые, в меру вспомянут умерших памятниками, книгами, шествиями, датами. Все будет в вечном ритме, в вечном потоке…

Вечер 4 февраля 1942 года. Есть огромная потребность глубже разобраться в обстановке, в ходе войны. Никакие ленинградские трагедии уже не могут ни на йоту изменить, сбить пристального взгляда наблюдателя…

О противнике. Книга Трейчке «Политика», на которой воспитывались поколения немцев, утверждает: «У государства не должно быть никаких нравственных или правовых обязанностей по отношению к кому бы то ни было… Война – целебное средство против всех зол. Рабство – необходимое учреждение, благотворное и оправданное историей; оно необходимо для существования господствующих классов».

Географическое устремление немцев, пангерманизм! От 1870–1871 годов к 1914–1918 годам.

В Германии создавались сети националистических] и реваншистских обществ-союзов. Обстановка в Европе благоприятствовала: английская и французская политика покровительства антибольшевистским силам в Германии с установкой на использование Германии против СССР, а позже на стравливание Германии и СССР.

Гитлер – за «естественность», «звериное» начало в человеке, за расу, за отказ от совести, от требований свободы и независимости личности: «Я освобожу человечество от оков разума, от химеры, именуемой совестью».

Фашизм отрицает равенство рас и наций, человечность, любые гуманистические идеалы. Абсолютное отрицание идей Советской России, братства народов, наций.

Новая фашистская история, философия и пр. исходят из принципа абсолютного германизма. Нетерпимое отношение к гуманитарной интеллигенции: фашистами истреблено до миллиона интеллигентов, в концлагерях находится свыше миллиона людей, в эмиграции находится до пятисот тысяч немецких интеллигентов. В самой Германии оставшаяся часть немецкой интеллигенции ассимилирована и подчинена… В Германии проведена радикальная перестройка системы воспитания, образования и пр. в духе примитивных «солдатских идей» (в фашистском понимании).

Вооружение Германии, жесточайший налоговый нажим и поборы. Империализм злейшего типа (см. об этом у Ленина). Военные планы Германии – упорная милитаризация страны, идея «тотальной войны» (см. Людендорфа и др.). Гитлер утверждает, что всеобщее образование – это яд, наиболее опасный и разлагающий.

6 февраля 1942 года.

(230-й день войны.)

Совещание… Теплое слово начальника Пубалта товарища Лебедева:

«Пубалт очень ценит, признателен писателям за проделанную работу… Писатели прошли боевую проверку, оказались людьми смелыми…»

Мое выступление – о традициях литературной группы Балтийского флота; о составе группы, о работе на войне; о сути войны, о враге, о великих задачах советских писателей, о кампании 1942 года.

Подъемно. Писатели говорят крепко, обдуманно, политически зрело, нет ничего личного, мелкого.

Выступление поэта Яшина:

«Читал стихи в блиндаже – обстрел, снаряд за снарядом, но слушают внимательно. «Люблю тебя, Петра творенье…» Только раз политрук извинился, перебил чтение: «Надо людей вести в атаку…» Немцы завшивели, опустились, а наши держатся, устраивают библиотеки, развесили картины в землянках. Воля к жизни у моряков огромная. В одной бригаде – восемь человек поэтов. «Мы, молодое поколение, будем твердокаменными, пройдем испытания, приобретем огромнейшие духовные богатства…»

Лихарев^[25] рассказывал о тринадцатилетнем мальчике Марковском (из освобожденной местности), который ему говорил:

«Я видел, как немец снимал полушубок с убитого командира, а звездочку на его фуражке топтал ногой. Я не стерпел, достал ружье, подкараулил его и убил».

Позже этот же мальчонка помогал разминировать минные поля.

…После совещания, вечером, читали стихи: Вера Инбер прочла прекрасные главы поэмы о Ленинграде, Всеволод Азаров – хорошие стихи о моряке в Ленинграде. Анатолий Тарасенков, Браун и Успенский читали вещи значительно слабее, с агитпривкусом, слабее по форме.

Вера Инбер рассказывала мне о Соболеве: «По дороге в Ленинград осенью сорок первого года где-то, кажется на станции Мга, вижу встречный поезд в Москву… Соболев… Разговорились…»

7 февраля 1942 года.

(231-й день войны.)

Совещание продолжается. Присутствуют член Военного совета и начальник Пубалта. Писатели выступают хорошо.

Один из выступающих:

«В Тихвине в фашистской тюрьме умирал раненый моряк. Кровью из раны написал: «Я умираю, не жалко отдать жизнь за Родину. Вы, друзья мои, балтийцы, придете! Тут все – наше!»

Надо продумать вопросы довоенной советской литературы: непонимание писателями характера близкой войны, боязнь трагизма, прямого отношения к правде жизни. Внутри нас происходит переоценка ценностей, изменения в психике, творчестве. Мы закаляемся, отбрасываем мелкое, ненужное, ложное… Народ не примет многих поверхностных произведений.

3 часа 30 минут. Артиллерийская стрельба… Быстрый шквал. Совещание продолжается…

Задачи для писателей большие. Мы часто отстаем от задач флота. Надо поторапливаться, темпы войны стремительны, надо своевременно, немедленно, убедительно доносить новые задачи! Запоздать нельзя – бой проиграешь.

Прения подходят к концу. К шести часам я сделал краткое заключение:

«Учтем советы и установки Военного совета и Политического управления. Рад единодушию совещания. Завтра специальная комиссия запишет по протоколу все предложения и замечания… Совещание бодрое, значительное, дало нам зарядку».

(Пахнуло писательскими съездами, пленумами…)

Ни в Пубалте, ни некоторые товарищи из группы и на местах не ожидали такого размаха, тона и масштаба нашего писательского совещания-конференции.

Я доволен, горд. Мы продолжили традиции литературного движения Балтийского флота. Он первый – в нашей стране – положил начало морской литературе: Марлинский, плавание Гончарова, Станюкович, Новиков-Прибой, деятели «Морского сборника», наша группа флотских писателей (1917–1942 годы).

Завтра на линкоре «Октябрьская революция» встреча с командирами, политработниками и краснофлотцами. Сделаю доклад об обстановке на фронтах, о ходе войны.

Вечером – часовой концерт театра КБФ: все походное, оперативное.

До глубины души взволновал отрывок «Первый морской полк» – музыкально-литературный монтаж из моей пьесы «Оптимистическая трагедия». Пьесе – десять лет, она живет, действует!.. Вспомнились дни 1918 года, вспомнилось Черное море, где в 1932 году я написал эту пьесу.

Флот, родной, тебе наша молодость, наша жизнь!

8 февраля 1942 года.

(232-й день войны.)

Сводка (радио Москвы). Продолжение активных действий Красной Армии…

Днем идем на корабли… Стреляет крейсер «Максим Горький»… Застывшая хмурая Нева, несколько ледоколов, военные суда… Трубы заводов не дымят, тихо. У Горного института – спуск на Неву. На ближней тумбе висит афиша – «Большое гулянье 22 июня»… Как застывшее время! Хотели содрать афишу на память, но не удалось, она примерзла… Дома на набережной безлюдны: зияют разбитые окна, кое-где зашитые фанерой; вздыбились развороченные углы крыш…

Не покидает ощущение оцепенения, омертвелости пейзажа.

«Город всегда дышит людской жизнью…» (кажется, у Верхар-на), но она порой иссякает, свертывается, как кровь, – в эту годину в Ленинграде.

Корабли… Темный в дыму линкор, вдали «Максим Горький», рядом новые эсминцы… Обледенелые берега, пристани, старые кирпичные корпуса Балтийского завода; по снегу на салазках краснофлотцы тянут какие-то бидоны…

На линкоре идет ремонт. Кладут листы дополнительной брони на палубу, ставят дополнительные зенитки… Весной надо ждать удара!

15 часов 10 минут. Начинаем литературную встречу. Я делаю доклад об обстановке… Слушают хорошо. Лица краснофлотцев бледнее, чем обычно. Внимательно прослушали рассказ Амурского. Рассказ написан крепко и просто (а Крону эта простота не нравится).

Возвращались с С. К. в сумерки… Вмерзшие в лед корабли…

Оперативная группа писателей при Политуправлении КБФ.

Вс. Вишневский – «Правда», «Красная звезда».

С. Вишневецкая – «Правда».

Н. Михайловский – «Правда».

Вс. Азаров – поэма – «Известия».

А. Крон – пьеса – «Комсомольская правда».

И. Амурский – на кораблях – «Красный флот».

А. Зонин – соединения катеров, подводных лодок – «Красный флот».

A. Тарасенков – соединение катеров – «Правда», ТАСС.

Г. Мирошниченко – ВВС КБФ – «Известия».

B. Рудный (пока в Москве) – «Вечерняя Москва».

9 февраля 1942 года.

(233-й день войны.)

Сводка сообщает о продолжении нашего наступления. Людей остро интересует: что же происходит? Все засекречено. Борьба достигает высшего напряжения… Февраль – месяц решающих событий.

Днем узнал о сильном ударе армии генерала Мерецкова. У немцев осталась лишь коммуникация через Псков. Начали удар армия генерала Федюнинского (к ней пришли пополнения – сибиряки, кавказцы и пр.) и Н-ская армия. В Пубалте положение считают вполне благоприятным, пишут тексты приветствий генералам Мерецкову и Федюнинскому по поводу прорыва блокады. Слушаю об этом с внутренним волнением.

Сегодня днем, в 4 часа, бил линкор «Октябрьская революция», как говорят, по району Тосно.

…Хочется верить, что февральский удар увенчается успехом. Мы, со своей стороны, работаем напряженно.

В городе упорная борьба за порядок, восстановлен водопровод (моряками и рабочими)… Часть сил дана на хлебозаводы.

У одного умершего нашли на груди четыре с половиной тысячи рублей… Одинокий… К чему он берег деньги?..

В армейском госпитале зарегистрированы случаи спекуляции хлебом. Некоторые дистрофики продают сто граммов хлеба за сто двадцать рублей. Один такой спекулянт доторговался до смерти…

10 февраля 1942 года.

(234-й день войны.)

10 часов утра. Провел деловой сбор группы. Объявил новую дислокацию; план на февраль – март – апрель (сделать до двадцати брошюр помимо намеченных книг).

Наступление продолжается. Для завершения операции под Ленинградом нужно, как говорят, десять дней (?). Я твердо верю, что к 24-й годовщине Красной Армии будут по фронтам итоговые успешные сводки. Этого ждут все.

В 2 часа дня иду в город. Есть признаки некоторого оздоровления… Весенние голубые просветы в небе, солнечные лучи… Люди идут, упорные, что-то несут, везут, тянут… Молчаливые… Сегодня теплее. Январские стужи и оцепенение города – в инее, тишине, в белом ледяном параличе – уже позади…

Местами дали воду. Есть решение горкома открыть двадцать пять бань. Хлеб дают без перебоев, и завтра новая прибавка. В горячих цехах – 600 граммов, рабочим – 500 граммов, служащим – 400, иждивенцам – 300. «Жить можно…»

В ноябре – декабре давали 150 граммов черной массы с дурандой, целлюлозой и пр. Ни единого протеста… Поговорят женщины, посудачат, поохают – и все.

Шел через весь город… Читал новые объявления на углах: «Меняю на хлеб и продукты кабинет, гостиную красного дерева и два одеяла» и т. п. Эвакуируемые меняют обстановку, личные вещи и книги на продукты…

Ледовая дорога стала работать лучше: ежедневно выполняется 120–137 процентов плана. Водителям дают премии – водку и хлеб. Нужно до весны скопить резервы продовольствия и боезапаса. (Если блокада продлится, будет трудный период оттепелей, порчи ладожского льда и т. п.).

…Вечером были у Кетлинской: Крон, Зонин, С. К., Азаров и я. Ужин (на низком столике, у дивана, при свете керосиновой лампы): студень из столярного клея – гадость, полутерпимая, если есть с уксусом и горчицей; флотская каша; неопределенный бурый кисель из столовой Ленинградского союза советских писателей; спирт из лака – пол-литра, и бутылка шампанского! (Из «подвалов» Ленинградского союза советских писателей – по рецепту врача!) Суррогатный кофе с черными гренками (квадратный дюйм на человека) и по квадратному сантиметру сыра… Совсем роскошно! Болтали, несколько оживились, атмосфера – «в гостях». Вспоминали писательские дела.

Жизнь идет поверх сложившихся форм, крушит их, создает нечто новое, в чем мы еще не можем разобраться… Идут глубочайшие изменения психики, духа; люди приходят сквозь страдания к чему-то новому; откристаллизуется нечто высшее – наше русское и международное…

В городе двести – двести двадцать писателей, литераторов. Может быть, даже их совместных усилий не хватит описать оборону Ленинграда, а может быть, один, неведомый, опишет… Война даст толчок искусству и литературе; повернет нашу так называемую литературную критику, этих схоластов… Жизнь всеобъемлюща и необозрима. Она шагает мимо, поверх их «норм», «иллюзий», «прогнозов», сочетая и разъединяя разные стили, образуя сложные взаимодействия, отталкивания…

После всемирной войны люди не смогут читать отцеженные, «благополучные» книги… Да, ведь все мы тосковали о книгах правдивых, бесстрашных, глубоких… Лучшее, что мы, писатели, сказали, – это о Гражданской войне…

11 февраля 1942 года.

Я и С. К. остались ночевать у Кетлинской… Утром выпили кофе, съели черные лепешки из кофейной гущи. Маленький сын Кетлинской, белобрысенький полуторагодовалый карапузик – «участник обороны»; при воздушной тревоге показывал ручкой на небо и говорил: «У-у…»

Деревянный забор на Канале Грибоедова сломан на дрова. У подъезда, на сером матрасике, лежит труп, завернутый в светло-зеленое одеяло…

Сломано на дрова дерево на аллее у Марсова поля… Осмотрел район Моховой улицы – сильные разрушения… Один дом выпотрошен весь, а фасад цел. Старик и старуха с трудом тянут саночки с покойником. Сын или дочь?..

Зашел доктор из госпиталя, где я лежал.

Его рассказ:

«Две молодые неопытные сиделки ночью, при свечах, переливали из бочки бензин. Вспышка – взрыв… Огненный факел… Раненых и больных перевели на соседнюю фабрику-кухню. Огонь тушили, как могли… Приехали пожарные и стали… взламывать буфеты, таскать хлеб, сахар и т. д. Служащие госпиталя бросились на них… Около трех часов длилась эта «пожарно-мародерская» канитель.

Госпиталь отстояли – и от огня, и от пожарных!»

Вечером написал отчет о совещании писателей для армейского комиссара Рогова. Собрал рукописи для Москвы (шесть рукописей).

Один из флотских литработников «обтяпал» за моей спиной отъезд в Москву якобы для проталкивания книг и рукописей. Все это комбинаторство, мелкий репортерский стиль. Объяснительные его письма противны… Явно хочет застрять в Москве, уехать к жене и т. д. Я не подал ему руки. Я дал ему урок, когда он в октябре не хотел являться в Кронштадт. Потом он уклонился от поездки в морскую бригаду, а теперь новая комбинация.

Я думал, что в человеке возьмет верх боевое партийное начало.

12 февраля 1942 года.

Сегодня двадцать четыре года Красного Флота…

В 12 часов пошел на корабли. День почти весенний, погода мягкая. Стоят ледоколы на Неве, катера вытащили на стенку… Линкор закамуфлирован под цвет старых зданий завода. На миноносце заделывают пробоину от 6-дюймового снаряда. Корабль в ремонтном виде, на палубе доски, шлак, материалы… В каюте командира чисто, приятно – комфорт, по которому можно скучать. Выпил чаю, перелистал некоторые книги из библиотеки, посмотрел хорошие рисунки краснофлотцев-художников.

С. К. и Крон делают альбом рисунков и очерков по истории этого корабля.

Война принесла много неожиданного…

Сказываются трудности осады, неустройства, психологические факторы… И ко всему у некоторых командиров личный новый быт – «осадные» (временные) жены… Осада, осенние катастрофические дни толкнули многих мужчин и женщин к сближению. Все было обострено, почти на пороге гибели… Мысли о прежних связях становились воспоминаниями о чем-то невозвратном, разрушенном войной… А одиночество было нестерпимо… Так возникала любовь в осажденном городе. Стороны не предъявляли друг другу обычных условий, так как, «может быть, завтра погибнем». Создавались временные семьи, новые интересы… Делили пополам опасность, голод и холод. Некоторые девушки и чужие жены под влиянием событий сильно менялись – от испугов, инстинктивных «страхов» переходили к ощущению борьбы за город. Женское кокетство, страсть, физический интерес и «экономические» соображения заменялись привязанностью боевого порядка… Женщины организовывали «коммуны», что-то стряпали, стирали, откладывали хлеб по пятьдесят – сто граммов и делали новым мужьям подарки (носовые платки, табак и т. п.). А из-за фронта приходили письма законных жен, и мужья им отвечали искренне-нежно, заботливо… Но в осажденном городе у них шла некая «вторая» жизнь.

Эта тема еще подлежит анализу…

13 февраля 1942 года.

Написал статью для пресс-бюро Пубалта (для всех многотиражек Балтфлота): «Мы победим!» – о ходе войны, о русской военной традиции и нашей уверенности в победе.

Обстановка. Части армии генерала Мерецкова наступают. В нашей прессе очень скупые данные о боях. На Северо-Западном фронте бьются бригады тихоокеанцев. Моряки хорошо дрались и под Москвой. Идет наступление на Лугу с целью перерезать главные коммуникации немцев под Ленинградом.

Наши части вышли за Невель. В районе Витебска – Орши наш парашютный десант. (Окружение Смоленска?) До десяти немецких дивизий в районах Вязьмы и южнее ищут выхода и уничтожаются нами.

С южных фронтов пока сведений нет.

Если удастся ликвидировать Северо-Западный фронт немцев и подломить Западный – это будет грандиозно! Гитлер тогда не встанет.

На Ладожском озере немцы ищут трассу для вывода своей шлиссельбургско-мгинской группы (5–6 дивизий) к финнам. Этот поход может им обойтись дорого. Наши готовят им встречу на льду – от Осиновца. Там сейчас командует фронтом генерал Хозин.

Моряки Ладожской флотилии бодры; идет ремонт; на массовых погрузках в помощь Ленинграду моряки дают двести вагонов в день. На протяжении четырех километров лежат запасы муки, крупы, сахара, туши мяса… Больше вагонов!

В городе (в районе Фонтанки) начались вспышки дизентерии. Город надо срочно чистить, скрести, мыть, дезинфицировать. Недели две минимум. С осени городское хозяйство было, безусловно, запущено, многое не предусмотрели…