Текст книги "Девять дней в мае"

                                                                                    Посвящается Ирине Астаховой

Памяти всех жертв трагедии в одесском доме профсоюзов 02 мая 2014 года

Три вещи меня поразили в жизни – дальняя дорога в скромном русском поле, ветер и любовь(с)Андрей Платонов «Однажды любившие»

ПЕРВОЕ МАЯ

    В семидесятых годах микроавтобус «Volkswagen Transporter», хаотично раскрашенный яркими цветами, был одним из символов движения хиппи. Поклонники «Fleetwood Mac» и Janis Joplin колесили по Америке в похожем на буханку минивэне и радовались жизни под влиянием каннабиса. Спустя четыре десятилетия после пика эпохи свободы и любви ранним утром по Одесской области в оранжевом фургончике «Volkswagen Caddy» ехали трое мужчин, весьма далеких от идеалов хиппи. Троица встретилась на рассвете возле филиала само  й большой в мире сети бесплатных туалетов и бесвкусных гамбургеров, пополнила свои телефонные счета в ближайшем платежном терминале и спешно покинула спальную окраину под названием «Таирово». Трио отправилось в районный центр Белгород-Днестровский, дабы там по старинке отпраздновать день солидарности трудящихся. Тройку уже давно объединила любовь к футболу и совместное участие в проекте по созданию в Одессе филиала знаменитого клуба «Барселона». Владелец фургончика тридцатипятилетний Владислав Бондарь был заводилой компании на правах старшего и активно жестикулировал, постоянно выпуская руль из рук во время движения. Тридцатидвухлетний Алексей Шумков, пригласивший друзей на маёвку к себе на родину в Белгород-Днестровский, сидел впереди рядом с водителем и указывал ему маршрут, как и подобает штурману. Двадцатидевятилетний Вениамин Небеседин тихонько расположился на заднем сидении и молчаливо косился в сторону, посматривая на мелькающие за стеклом ставки, железнодорожные переезды и сельские домишки.

    Поскольку все трое были болельщиками каталонской команды, то с названием своего детища компания проблем не имела. Чтобы приобрести синтетическое футбольное поле Бондарь залез в долги, а Шумков продал квартиру. Небеседин не был среди инвесторов проекта, а лишь на общественных началах помогал налаживать контакты со спортивными изданиями и региональными телеканалами. Специализированная школа «Черноморец» в Отраде не могла принять всех детей, желающих заниматься футболом и поэтому у одесской «Барселоны» не было отбоя от клиентуры. Родители, одурманенные информацией о заоблачных доходах нынешних футбольных звезд, насильно тащили за шкирку своих сыновей в одесскую «Барселону» и готовы были платить тренерам приличные деньги, дабы их чадо совершенствовало мастерство обводки и удара с прямого подъёма. Спустя четыре года после основания в клубе занималось уже пятьсот детишек и две команды самых старших ребят участвовали в юношеском чемпионате Украины по своим возрастам.

   Долгое время Бондарь ездил на салатовом «Chevrolet Aveo», но после того, как дела пошли в гору, он отдал долги и сменил машину украинской сборки на аутентичного немца. Бывший футболист Бондарь слыл простым парнем и не подозревал о том, что «Volkswagen» имеет репутацию народного автомобиля. Владу было по барабану, что его средство передвижения  считается в Европе транспортом для широких народных масс. Бондарь был антиглобалистом, презирал Запад и не ориентировался в своем мировозрении на взгляды современных европейцев.

– Влад, а чего ты именно оранжевую машину купил? Ты поддерживал оранжевую  революцию в две тысячи четвертом? – в шутку спросил Шумков.

– Я подержанную машину брал, а не новую. Цвет нормальный как по мне. Мы ведь живем в солнечной Одессе, теплые цвета у нас в моде, – ответил Бондарь.

– Слушайте, давайте только не про политику и не про автомобили. Меня тошнит от этих тем. Влад, расскажи лучше как семья и дети, – вмешался в диалог Небеседин.

   Вениамин трудился на ниве политической публицистики и в свой выходной день явно не хотел говорить о работе. Вообще Небеседин мечтал о карьере кинодраматурга, но так как в Украине фильмы практически не снимались, а в Москве скептически относились к молодым авторам с периферии, то ему приходилось довольствоваться написанием язвительных статей о вороватых депутатах парламента и головотяпствующих галичанах, оккупировавших киевский Майдан Незалежности в ноябре 2013 года. Вениамин по утрам строчил дерзкие тексты про обезумевших сторонников евроинтеграции, отправлял их в редакции российских информационных агентств, а потом весь день скитался по прибрежным склонам, изучая с портативного компьютера киносценарии Геннадия Шпаликова и пьесы Александра Вампилова. Небеседин даже готов был начать с написания сценариев для телесериалов, продюсеры хвалили его синопсисы, но постоянно что-то не складывалось. Вениамин не отчаивался и придумывал все новые идеи для экранизаций.

– Веня, все отлично. Жена красавица, на других мужиков не засматривается. Сын первый класс заканчивает, лучший нападающий в своём составе. Доця маленькая ещё совсем. Моя семья – моё богатство! – гордо произнес Бондарь.

– А у тебя когда уже первенец появится? Работаете с супругой над этим вопросом? – обратился Вениамин к Шумкову.

– Пятый месяц беременности, да только мы сейчас с женой в контрах. Даже перестали жить вместе. Она вернулась к родителям в Киев. А всё из-за этой чертовой политики! Она и её предки активно поддерживают евромайдан. Больные люди, честное слово! И самое печальное, что им бесполезно что-либо объяснять! Упрямо настаивают на своём и не хотят прислушиваться к моей точке зрения! – пожаловался Лёша друзьям.

– Это она у тебя еще молодая совсем! Двадцать три это разве возраст?! Повзрослеет и поумнеет, попомнишь мои слова! Как родит ребёнка, то сразу начнет чаще мозги включать, – сказал Бондарь.

– Надо было раньше узнать о политических пристрастиях супруги и её семьи. Теперь уже поздно, – произнес Вениамин.

– А какой она скандал закатила, когда открыла мои личные сообщения «вконтакте»! Мне писали всякие тролли из «Правого сектора» что знают мой домашний адрес. Угрожали, что придут домой и жестоко расправятся со мной. Я на эти дешевые трюки не обращаю внимания, а вот она купилась! Кричала, чтобы я не смел ходить на митинги и не писал глупости в интернете. Я, конечно, пожалел её. Беременная все-таки. Теперь стараюсь быть в стороне от политики, – рассказывал Лёша.

  Помаранчевый фургончик проезжал мимо городка Ильичёвска, служившего спутником Одессы и целиком зависевшего от загруженности местного порта. Через пару километров, занятых сельскохозяйственными угодьями, виднелись контуры новостроек и башенные краны.

– Все поля рапсом засеяли – дожились мля, – сокрушался Бондарь.

– Влад, а ты в бытность футболистом катал в Ильичёвске? – спросил Небеседин.

– Было дело в конце девяностых. Мне только восемнадцать стукнуло как сюда в «Портовик» позвали. Пригласили без всякого блата, а не то, что как сейчас этих тепличных пацанов мамы за ручку приводят в нелюбительские клубы и башляют тренерам, чтобы взяли в команду. В восемнадцать лет вторая лига это неплохо. Платили по сто долларов за победу. Естественно зарубы за премиальные были нехилые. Первые заработанные деньги отдал родителям. Два сезона в «Портовике» откатал и думал уже завязывать с футболом. Иду мимо стадиона «Спартак» загорать на Ланжерон и слышу, как мне с поля кричит Саныч Мельник: «Влад, ты куда пошел? Давай раздевайся – тренировка через десять минут начинается!». Ну я и согласился, в «Балкане» у нас крепкая банда тогда сложилась. Попылил там немного и позвали в «Буковину» из Черновцов. Побегал там полгодика и решил, что с меня хватит футбола. Хочется стабильности, а с этими командами никогда нельзя ни на что серьёзное рассчитывать, – рассказывал Бондарь.

– И что делал дальше? – полюбопытствовал Вениамин.

– Ушел в рейс на пассажире. Четыре контракта по девять месяцев отпахал. Я ж высшее профессиональное училище сферы обслуживания заканчивал. Специальность «Официант на пассажирских судах». Устроился старшим по этажу. Круизные лайнеры они многоэтажные. На моих посудинах могло распологаться до пяти тысяч человек. Моя работа заключалась в том, чтобы встречать и провожать гостей, а также командовать стюардами. Двадцать кают под моим контролем. Стюарды всегда азиаты, индонезийцы всякие. Тупые, но исполнительные. Вот я и руководил ими. Зарплату в долларах всегда чётко переводили на карточку день в день, а вот ночные смены меня жутко напрягали. Ходили мы все время по Карибам или из Флориды в Латинскую Америку. Хоть за границей настоящей побывал, – с усмешкой сказал Влад.

– А теперь ты Влад у нас солидный дядя! Президент футбольного клуба! Голда на шее толщиной с бивень мамонта! – юморил Лёша.

На правах хозяина авто Бондарь выбирал музыку для прослушки в дороге. Радио из компании никто не жаловал, и поэтому пришлось слушать те песни, что находились в памяти мобильного телефона Влада. Бондарь слуховым эстетством никогда не отличался и предпочитал незамысловатый русский рэп. Баста бубнил нечто нечленораздельное под вялый бит и никого из троих в машине не качало от его речитативов. Шумков был безразличен к хип-хопу, а Небеседин предпочитал «Касту». Дело в том, что ростовский квартет невольно стал предвестником целого направления в русской культуре, получившего название «новый реализм». Хамиль, Шим и Влади своей песней «Мы берём это на улицах и несем сюда» достучались в сердца тысяч парней, желавших говорить о своих проблемах на простом и понятном языке. И вскоре молодежь понесла с улиц в интернет своё творчество. Появились сотни рэперов, поэтов и писателей, сумевших сохранить в своих произведениях подростковую дерзость и жестокую правду подворотен.

«Каста» показала путь к славе из провинции и вслед за ними потянулись говорить о проблемах общества новые трибуны молодежи. А рэпер Баста это заурядный коммерческий исполнитель, чья лирика ориентирована на пошляков, обывателей и позёров от хип-хопа.

– Лёха, а что случилось в кризис с шарагой в которой ты работал? Ты никогда об этом подробно не рассказывал, – сказал Влад.

– Кризис перепроизводства. Компания сахаром занималась, я там был главным по маркетингу. Изучал динамику продаж и прочую лабуду. Вся Украина потребляет три миллиона тонн сахара в год, а в две тысячи восьмом произвели целых пять миллионов тонн. В Одесской области всего три сахарных завода и все они раньше принадлежали нашей компании, а сейчас простаивают бесхозные и гниют. Перед кризисом компания бурно развивалась – новое оборудование покупали, людей на работу охотно брали, два из этих трех заводов в области приобрели. А потом пришлось продавать сахар за рубеж ниже себестоимости. Нормальная контора была, мне лично пятьсот баксов в месяц платили, – делился опытом Шумков.

– Вы ребята, конечно, молодцы, что рискнули после кризиса вложиться в столь непопулярное дело как детский футбол, – сказал Небеседин.

– Мы занимаемся любимым делом, прививаем детям правильные русские ценности и стараемся отгородить их от влияния евросодома, – произнес Влад.

– Насиделся я в офисах, хватит с меня. Надо работать там, где нравится и получать удовольствие от труда каждый день, а не скакать как бараны по Майдану и вечно искать виноватых в своих проблемах, – Лёша поддержал точку зрения Влада.

– У меня есть мечта – хочу, чтобы годков так через семь, когда наши детишки подрастут наша «Барселона» заявилась во вторую лигу и играла там коллективом, полностью состоящим из наших воспитанников! – уверенно произнес Бондарь.

– Главное чтобы мальчишки людьми стали даже если из них и не выйдет классных футболистов. В этом я вижу свою миссию, – твердо сказал Шумков.

– А поле стандартное когда у нас появится? – спросил Небеседин.

– С этим пока проблемы. Геша, депутат от нашего района, все обещает пробить в горсовете выделение земли под поляну, но пузатые дяди за просто так ничего не дают. На Украину играем пока на «ЗОРе», там газон шикарный, катаем бесплатно – Геша помог. Поживем – увидим, – оптимистично сказал Влад.

– Так я после того как развалилась сахарная компания немного поработал в спортивном управлении при мэрии. Интересно было побыть в шкуре чиновника и попробовать себя на государственной службе. Бумажки всякие, аппаратные совещания – мне это всё было в диковинку. Короче я хотел через одного зама райадминистрации перевести в частную собственность заброшенный стадион, который все пацаны называют «Яма». Два месяца документы нужные собирал, всё было на мази и вот в самый кульминационный момент этого зама арестовали за взятку и закрыли в тюрягу. А больше у меня не было выходов ни на кого из влиятельных начальников и вся операция провалилась. Разочарование было сильным, столько писанины и различных согласований улетели в мусорное ведро. Уволился я из спортуправления. «Яма» до сих пор вся в бурьянах и кочках, – с грустью в голосе вспоминал Лёша.

  Оранжевая машина петляла по извилистым дорожкам и вскоре компания очутилась на въезде в курортный посёлок Затока. Прямо на обочине стоял блокпост украинской самообороны. Мордатые толстяки в камуфляже вальяжно расхаживали туда-сюда. У одного из них в руках был автомат Калашникова. Небеседин глянул в сторону блокпоста и увидел с детства знакомую физиономию гвардейца, стоявшего на шухере. Лысоватый дядечка предпенсионного возраста с типичной еврейской внешностью смотрел в бинокль. Вениамин с детства наблюдал за этим колоритным персонажем, условным Соломоном Шницельсоном. Дядечка всегда приходил на старый стадион «ЧМП» аккурат за час до начала игры, садился исключительно на первую трибуну в одном и том же месте, вынимал из футляра очки и принимался внимательно изучать предматчевую программку. Иногда Шницельсон приходил с коричневым кожаным портфелем, доставал из него рюмочки, коньячок и нарезанный лимончик, а потом культурно выпивал, угощая соседей по трибуне. В девяностые годы милиция закрывала глаза на распитие спиртного прямо во время футбола. Шницельсон всегда выглядел эталонным советским интеллигентом, еженедельно отбывающим пятидневное наказание в научно-исследовательском институте по изучению метеоризма у членистоногих млекопитающих, а в субботу и воскресенье находящегося в каких-нибудь Малых Кизяках на слёте любителей бардовской песни и почитателей книг братьев Стругацких. Соломон наверняка не смог приспособиться к жизни в условиях дикого капитализма, так как на новом стадионе «Черноморец» он теперь сидел на угловом пятом секторе. Престижная первая трибуна ему уже была не по карману. И вот этот безобидный израилев сын облачился в военную форму, прикрепил к груди жёлто-синюю ленту и стережёт Затоку от нападения мифических пророссийских террористов. Цирк, да и только.

– Всю жизнь кичились, что они евреи и вдруг резко стали украинцами! – сказал Небеседин, указывая друзьям на Шницельсона.

– Жидобандеровцы, – кратко произнес Влад.

Национальная самоидентификация одесских евреев весной 2014 года была главной темой для шуток у русских патриотов. Жидобандеровцы (так они сами себя назвали) громче всех кричали о своей любви к Украине. Рабиновичи в коллективном экстазе украинства отрезали себе пейсы и выбривали оселедцы. Выходящими из синагоги часто стали замечать горбоносых мужчин в вышиванках. Кошерное сало было хитом номер один гастрономического сезона, а в некоторых ресторациях предлагали мацой закусывать перцовку. Никто из жидобандеровцев и слышать не хотел о том, как галичане устраивали еврейские погромы во Львове в 1941 году.

– Люди здесь работящие. Видите вон домик трехэтажный стоит? Год назад его еще не было, а сейчас он уже готов к курортному сезону и приёму гостей. Сдача комнат туристам – самый выгодный бизнес в Затоке. Народ охотно вкладывается в строительство. Зимой, правда, немного печально. Все живут на заработанное летом и ждут теплого времени года, – рассказывал Шумков.

– С нынешней политической ситуацией в стране сюда никто этим летом не приедет, – произнес Влад.

– Полная жопа, увы, – согласился Лёша.

– А с виноделием тут как обстоят дела? – спросил Небеседин.

– В Шабо винзавод. Туда крестьяне урожай свозят, но у завода и своих полей с виноградом предостаточно. Вино добротное, но на мировом рынке неконкурентоспособное. Бренд нераскручен и денег на рекламу особо нет. Красное сухое у нас отменное, но мы не так известны, как французские виноделы, – рассказывал Шумков.

Оранжевый фургончик въехал на автомобильно-железнодорожный мост, возвышающийся над местом, где Белгород-Днестровский лиман соединяется с Чёрным морем. Под мостом проплывало небольшее заржавленное судёнышко, на корме которого был накрыт стол, и люди пританцовывали, отмечая первомай.

– Красота! – сказал Бондарь, мельком глянув на судёнышко.

– Местным не надо никаких белоснежных яхт, напичканных электроникой. Выходят в море на том, что есть в наличии и кайфуют себе! – произнёс Леша.

– Молодцы, что проснулись в самую рань и уже навеселе, – сказал Вениамин.

      Небеседин первый и единственный раз побывал в Белгород-Днестровском ровно двадцать лет назад. В 1994 году, когда свет в квартирах отключали почти каждый день, к Вениамину приехала из Беларуси целая свора двоюродных братьев и сестер по отцовской линии и все они единогласно захотели посмотреть старинную крепость в Аккермане. Небеседин не разделял увлечения родни историческими развалинами и категорически не хотел ехать смотреть древние стены из ракушняка и башни, в которых испражнялись молдавские туристы, но под давлением отца он все-таки согласился и сел в набитый до отказа «Москвич-2141» своего дяди. Вениамину было откровенно скучно слоняться по территории крепости, заросшей выгоревшей на солнце травой. Он пропускал мимо ушей все словесные пассажи экскурсовода и не мог дождаться, когда уже все обратно поедут в Одессу.

– Ты мерзкий негодник! В старину тебя бы скинули в ров, вырытый возле главного входа в крепость или отдали бы на растерзание голодным псам! – сказал Вениамину дядя, недовольный его поведением.

    Самым запоминающимся моментом в той поездке была видеосъёмка. Отец Небеседина пригласил своего приятеля Андрея, увлекающегося компьютерной техникой, заснять прогулку по крепости для семейного архива. Мающийся бездельем Андрей, лишь изредко зарабатывавший на свадьбах, с радостью согласился на предложение. Гонорар оператору был весьма солидным по тем временам – бутылка водки «Столичная». Денег тогда почти ни у кого не было, и вовсю процветали бартерные отношения. Дядя Небеседина, трудившийся начальником цеха по распилу древесины на Бобруйской мебельной фабрике имени Халтурина, вдруг возомнил себя Стивеном Спилбергом и принялся командовать Андреем и всем процессом видеосъёмки. Сцена первого купания в Белгород-Днестровском лимане дядиных дитятей переснималась двенадцать раз. Дяде казалось, что видеозапись омовения его чад в пресном водоёме захолустного бессарабского райцентра обязательно будет номинирована на «Оскар» и лично он непременно получит золотую статуэтку в номинации «За лучшую режиссуру». Бобруйскому мебельщику не хватало разве что раскладной сидушки с надписью «Director» и мегафона. Дядя настолько вошел в амплуа режиссера, что орал «Не верю!» и «Стоп! Снято!» со столь матерой интонацией как-будто он является потомственным кинематографистом из клана Михалковых или Бондарчуков, а не белорусским лесопилом в третьем поколении. Андрей был робким болгарином и не смел перечить дяде. В итоге видео получилось никудышным и Вениамин посмотрел его всего один раз, а вскоре VHS-кассета с записью аккерманского трипа потерялась при очередной генеральной уборке. В той истории Небеседин больше всего затаил обиду на ловко сбежавшую от нашествия бобруйских варваров мать, вовремя выбившую путёвку в круиз на теплоходе по Средиземному морю и не взявшую сына с собой.

– Парни, как насчет того чтобы подкрепиться? – спросил Шумков.

– Хорошая идея, – ответил Влад.

– Если честно, то я порядком проголодался. Толком ведь не завтракал, – сказал Вениамин.

– Знаю одно неплохое местечко неподалеку. Кормят вкусно и недорого, – произнес Лёша.

– Тогда говори где повернуть, – подытожил Бондарь.

    Оранжевый фургон остановился возле молдавского ресторана. К первомаю в заведении готовились давно. Бросались в глаза побеленные бордюры возле одноэтажного строения, где распологалась харчевня.

– В помещении сидеть не будем. Пройдемте лучше на открытую площадку с видом на лиман, – на правах знающего местность произнес Лёша.

Троица села за столик, накрытый бело-красной скатертью с орнаментом.

Официант в нелепом костюме мигом подскочил к столику и вручил троице меню.

– Что-нибудь сразу закажете?

– Три яичницы по-молдавски со шкварками и помидорами. Греческий салат. Две плацинды с брынзой, – Бондарь на правах старшего сделал заказ на всю компанию.

– Пить что-нибудь будете? Может вина? – полюбопытствовал официант.

– Я за рулём, мне нельзя. Принесите, пожалуйста, бутылочку негазированной минералки, – сказал Влад.

– И мне минералки. Охлажденной, если можно, – произнес Лёша.

– А мне стаканчик каберне, – уверевенно вымолвил Вениамин.

Официант записал карандашом в блокноте заказ и удалился.

– А ведь я помню его еще совсем юнцом. Шалопай обыкновенный. Фигней разной страдал, как и все белгородские пацаны. Уехать в Одессу, видимо, не решился. Работы толком нет в городе, вот и трудится на побегушках, – Шумков рассказывал об официанте.

– Типичная провинциальная биография, ничего удивительного, – произнес Небеседин.

С лимана подуло свежим весенним ветром и это еще больше увеличило аппетит у троицы.

– Отличное место для трапезы, – сказал Бондарь.

Проголодавшаяся троица моментально съела все принесенное официантом, а потом ради любопытства решила дозаказать порцию мамалыги. Фирменное блюдо молдавской кухни всем пришлось по душе.

– Хороша кашка под винцо! – произнес Вениамин.

– С домашней сметанкой и сальцем самый цимес! – сказал Бондарь.

– Мамалыга точно вкуснее овсянки! – вытирая губы салфеткой вымолвил Шумков.

      После сытного завтрака оранжевый фургончик наконец-то въехал на административную территорию Белгорода-Днестровского. Влад свернул с главной дороги и покатил по колдобинам и буеракам.

– Куда это мы держим путь? – полюбопытствовал Вениамин.

– К Васе в гараж. Это мой одноклассник и лучший друг. Мы там договорились встретиться, – ответил Лёша.

   Около гаража Васи были припаркованы три автомобиля, чья рыночная цена не превышает стоимость нового айфона. Двое «Жигулей» сорокалетней давности с помятыми бамперами и дышащий на ладан праворульный японец с угловатыми формами стояли с включенными моторами. Хозяева драндулетов собрались в гараже Васи и по очереди курили травку через папиросы. Шумков и Бондарь по-дружески поприветствовали Васю крепкими мужскими объятиями. Небеседин увидел Васю впервые в жизни и посему ограничился рукопожатием.

– Ну шо, пыхнешь? – обратился Бондарь к Вениамину.

– Не, это не моя тема, – ответил Небеседин.

– Зато это наша тема. Бухло мы не уважаем. Синька это зло. А иногда покурить шмали это совсем не вредно, – произнес Шумков.

– Давай дёрни пару хапок, – Влад протянул Небеседину папиросу с марихуаной.

– Не хочу, – ответил Вениамин.

– А что ты хочешь? – спросил Бондарь.

–  Я хочу жить в мирной стране! Хочу, чтобы все устаканилось в Одессе. Хочу, чтобы люди могли спокойно гулять по улицам нашего любимого города. Хочу, чтобы на Украине не было войны. Хочу, чтобы наши граждане начали жить в согласии. Хочу, в конце концов, чтобы она была со мной и мы счастливо жили вместе. А курить траву я категорически не хочу! – импульсивно ответил Небеседин.

   Влад не ожидал столь развернутого ответа, выдержал пятисекундную паузу и полюбопытствовал:

– А она это кто?

– Да так, есть одна девушка… – с грустью произнес Вениамин.

– Красивая? – спросил Шумков.

– Да, – ответил Небеседин.

– Я её знаю? – поинтересовался Бондарь.

– Я не хочу сейчас говорить о ней, это слишком личное, – отрезал Вениамин.

– Ну ладно. Не хочешь – как хочешь, – сказал Лёша и забрал папиросу у Влада.

    Марихуанный ритуал аккерманских гаражных курильщиков не имел ничего общего с каннабиозными практиками хиппи. Бессарабцы тянули косяки с хмурыми физиономиями, а дети цветов баловались травкой с улыбчивыми лицами. Та, о которой думал Небеседин, в это время находилась за полторы тысячи километров от Одессы. Уже год Вениамин был безумно влюблен в московскую поэтессу Арину Астафьеву. В фэйсбуке Небеседин часто видел ссылку на видеоролик «Тебя хоть там любят?», но долгое время по непонятным причинам не решался посмотреть его. И вот когда этот клип заполонил все новостные ленты в социальных сетях у Вениамина, то он, наконец, осмелился глянуть поэзодекламацию, заснятую на камеру. Небеседина зацепили и нежный голос Арины, и её пронзительные слова, и её чарующая внешность, и её неповторимая интонация. Вениамина не смутил тот факт, что у Астафьевой уже были десятки тысяч поклонников и она жила в другом государстве. Он написал смешную поэму про свое отношение к творчеству Астафьевой и отправил её Арине личным сообщением «вконтакте». Небеседин несказанно удивился, когда она ответила ему, выделив хвальбы Вениамина из моря лестных словес от иных почитателей. Между ними завязалась бурная переписка. Выяснилось, что Астафьева никогда не была в Одессе и давно хочет увидеть своими глазами Дерибасовскую, Оперный театр и Аркадию. В мае 2013 года Арина приехала в Одессу, выступила на авторском вечере в подвальном арт-кафе и после этого в неформальной обстановке между ними началось живое общение. С первых же мгновений личного знакомства Небеседин понял, что Астафьева это та девушка, которую он искал всю свою жизнь. Они бродили вместе по паркам после жуткого майского урагана и фотографировались для инстаграма на фоне поломанных деревьев. Вениамин рассказывал гостье как весела и беззаботна местная молодежь. Арина говорила ему о том, как стала писать стихи, снимать на них видеоролики и гастролировать по всей стране. Она поведала ему историю о том, как возник её сценический псевдоним «Ох Астафьева». Арина всегда была веселой и озорной девченкой, любившей всякие проделки и поэтому окружающие, возмущенные её эксцентричным поведением часто произносили вслух «Ох уж эта Астафьева!». Так к ней и приклеилось прозвище «Ох Астафьева», под которым она и стала известным как поэтический голос своего поколения.

    Небеседин сразу же начал ревновать ко всем парням, пытавшимся добиться внимания Арины, но со временем остыл и понял, что к публичной персоне всегда липнет множество кавалеров. На свою беду Вениамин познакомил Астафьеву со своим приятелем по кличке Морда. Арина имел с Мордой много общих друзей из московской хипстерской тусовки, и они быстро нашли общие темы для разговоров. Квартиру в Одессе Арине помог снять организатор её выступления в арт-кафе, но Вениамин настоял на том, чтобы она поселилась совсем рядом с его домом. Организатор не присмотрелся к личности владелицы жилья, и это стоило Астафьевой нервов и денег. Однажды Арина и Морда поздно вечером возвращались навеселе с прогулки. Подвыпившая хозяйка жилья решила проверить, как квартиросъёмщица обращается с её имуществом. Хозяйка под парами алкоголя взбесилась, заперла Морду в квартире и поколотила Астафьеву на лестничной клетке. Хрупкая поэтесса не ожидала физического насилия в свой адрес и долго не могла прийти в себя после инцидента. На хозяйку написали заявление в милицию, но предоплату за аренду квартиры она не вернула. Из высотного нового дома Арине пришлось перебраться в скромную и тесную однушку в самом центре города на Греческой улице.

    Астафьева оправлялась от происшествия загарая на пляже и катаясь на голубом американском велосипеде, который ей дал Морда. Арина всегда расстилала свое полотенце в полусотне метров ближе к Ланжерону от стилизованной под голливудские холмы надписи на глыбе из ракушняка «Villa Otrada». Она обедала фруктовыми салатами в пляжных кафе, выпивала бокал белого вина и купалась в море. Как-то раз Небеседин пришел на её любимое место, но Астафьевой не было. Вениамин зашел в воду метров на двадцать пять от берега, окунулся с головой, обернулся и увидел её. Арина только пришла на пляж в ситцевом платьице, сняла босоножки и с элегантностью прима-балерины пробовала воду оголенной стопой. Небеседин умудрился остаться незамеченным и вынырнул из воды прямо к ногам Астафьевой. Он поцеловал её в щеку и улыбнулся. Арина несказанно обрадовалась этой незапланированной встрече и сияла счастьем. После морских процедур драматург и поэтесса пошли бродить по улочкам. Она танцевала босиком по лужам и постоянно роняла на асфальт зарядное устройство от мобильного телефона. Вениамин показал ей самое сокровенное место из всех тех, что имеются в старых одесских двориках. На Маразлиевской улице прямо напротив аллеи, ведущей к стадиону, в глубине двора прямо на стене у входа в подъезд висят красивейшие старинные часы с маятником. На втором этаже живет лучший в городе часовой мастер и он не побоялся повесить прямо во дворе один из экспонатов своей коллекции. Арине пришлись по душе раритетные ходики. До поэтических выступлений Астафьева работала парфюмерным дизайнером и она тонко чуяла любой аромат Одессы. Арина рассказывала Небеседину о запахах лаванды и вербены, а он делал вид, что понимает о чем идет речь. Вениамин осознавал, что обоняние это не его конек и дарить Астафьевой духи это заведомо провальное занятие. Девушке с парфюмерным прошлым невозможно угодить с ароматами.

    Арина прожила в Одессе весь июнь и собиралась уезжать. У Морды был паркетный внедорожник «Mitsubishi» и они решили покататься по Украине с гастрольным туром. Вениамин долго не решался признаться Астафьевой в любви, но узнав о скором её отъезде таки открылся. Небеседин купил букет красных роз, вырядился в единственную имевшуюся у него рубашку с длинным рукавом, погладил брюки, начистил до блеска туфли и на рассвете пришел в дворик на Греческой к дверям её съёмной однушки. Он хотел признаться в любви, как только она проснется и выйдет на порог. Несколько часов Вениамин сидел на ступеньках с букетом в руках и ждал её пробуждения. Наконец он решился постучать в дверь, но никакой реакции не последовало. Мимо Небеседина по лестнице постоянно ходили жильцы дома и посматривали на него сочувственным взглядом. Рыжий откормленный котяра постоянно ластился к ногам Вениамина, но он не жаловал усатого мурлыку. Во дворе детвора пинала резиновый мячик, хозяйки развешивали на веревках выстиранное белье, старушки боязливо выглядывали из окошек, а Небеседин все сидел на ступеньках, несмотря на солнцепёк, и ждал Арину. Он просидел на лестнице семь часов пока она появилась. Вениамин готов был ждать её сколько угодно. К тому времени одна пенсионерка сжалилась над Небесединым, и пригласила его пообедать чем Бог послал, но он отказался от еды, согласившись лишь временно поставить розы в вазу с водой, чтобы они не завяли. Астафьева появилась навеселе вместе с новыми одесскими подружками. Они гуляли всю ночь напролет по дискотекам и клубам, а потом встречали рассвет прямо на пляже. Вениамин уверенно сказал главные слова Арине и вручил ей букет. В ответ она его крепко обняла и заявила, что рада тому факту, что он открыл своё сердце перед ней. Астафьева сообщила, что пока не хочет никаких отношений с мужчинами и Небеседин не посмел давить на возлюбленную. На следующий день Арина уезжала вместе с Мордой и Вениамин пришел к ней проститься. Она впустила его в тесную однушку и непостеснялась переодеваться в его присутствии. Небеседин неоднократно видел её на пляже в бикини, и стесняться было глупо. Астафьева собрала сумку, решив уже уходить и садиться в машину к Морде, но Вениамин захотел все проверить в квартире. Вдруг чего забыла. Творческие девушки собранностью никогда не отличались. Он открыл все ящички в платяном шкафу и в одном из них обнаружил её черные кружевные трусики. Любой бы фанат немедленно спрятал сей раритет, но Вениамин без раздумий передал Арине найденный трофей. И она сразу же поняла, что никакой он не поклонник, а парень с весьма серьезными намерениями.