Текст книги "Всемирный следопыт 1929 № 10"

Автор книги: Всемирный следопыт Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Полярные трагедии:
Смерть боцмана Бегичева.
Очерки Ал. Смирнова.

I. За песцами.

Осенью 1926 года Бегичев стал собираться в устье Пясины на промысел за песцами. Исследуя побережье Полярного моря во время поисков норвежцев, он обратил внимание на изобилие в прибрежной тундре полярных мышей – верный признак того, что там должны были водиться песцы. Полярная мышь составляет главную пищу этого драгоценного зверька. Ехать надо было на всю зиму, и требовались хорошие товарищи, У Бегичева были на примете несколько видавших виды охотников, но вышло так, что в нужную минуту под рукой их не оказалось, и артель пришлось составить из случайных людей. В нее вошли Натальченко, Семенов, Горинов, Сапожников и долган[31]31
  Долганы – племя, обитающее в северо-восточной части Туруханского края.


[Закрыть] Береговой Орды Николай. Бегичеву очень хотелось захватить с собой своего друга Егора Кузнецова, совершавшего с ним поход к Таймыру, но тот, ссылаясь на плохое здоровье, отказался ехать. Он и Бегичеву не советовал связываться с этими людьми.

– Кроме долгана среди них нет ни одного надежного человека, они будут выезжать на твоих плечах.

– Морозы заставят их работать, приспособятся, – возражал Бегичев. – Когда я в первый раз пошел в экспедицию с Толем, я тоже не имел понятия о том, что значит зима во льдах.

– Ты – дело другое, а этих людей я вижу насквозь: им только бы из добычи свою часть получить. А вот Натальченко уж совсем тебе не ко двору, ты с ним держи ухо востро.

– Ну, кто-кто, а Натальченко беспокоит меня меньше всего, он парень дубовый, для него зимовка будет пустяк.

– Зимовку он выдержит, это верно, а все-таки было бы лучше, если бы он с тобой не ехал…

– Это почему? – удивился Бегичев.

– Неподходящий он для тебя человек, – уклонился от прямого ответа старый охотник, – У таких людей, как он в голове совсем не то, что на языке.

Бегичев знал, что Натальченко вообще не пользовался расположением Егора, а потому и не придал его словам особого значения. Честный и прямой, он всегда старался видеть в людях только хорошее, и ему не казались странными ни дружба, которой Натальченко вдруг воспылал к его дому, ни настойчивость, с какой тот добивался попасть к нему в артель. Дело в том, что во время формирования артели Натальченко где-то отсутствовал. Артель первоначально была составлена из пяти человек, включая сюда и ее начальника, и это было то число, превышать которое Бегичев считал нецелесообразным, так как для шестого человека потребовалось бы брать лишнюю упряжку собак. Поэтому, когда Натальченко, вернувшись в Дудинки, заявил о своем желании вступить в артель, ему было сначала отказано. Но не таков был парень, чтобы отступать от задуманного предприятия. Он не отставал от Бегичева до тех пор, пока тот не согласился его принять.

Но скептическое отношение Егора к Натальченке было вызвано не только его антипатией к этому человеку с хитрыми бегающими глазами. Для неприязни имелись у него и другие причины. О них старый охотник не решался прямо сказать своему другу, но в Дудинках ни для кого не было секретом, что Натальченко во время отлучек Бегичева слишком часто посещает его жену. И кое-кто утверждал, что это им делалось не из-за одних прекрасных глаз жены боцмана. Его ухаживание за ней началось после возвращения Бегичева из Таймырской экспедиции, именно тогда, когда стало известно, что в скором времени Бегичев будет богатым человеком: получив от норвежского правительства за розыск матросов с судна «Мод» прекрасные золотые часы, он должен был получить еще и крупную денежную награду. Официальное сообщение об этом уже было получено в Дудинках.

– Боцману уже шестьдесят лет, а жена у него молодая. Натальченко хочет прибрать к рукам боцманшу, чтобы она не досталась другому, когда овдовеет, – говорили досужие языки.

Совать сбой нос в чужие дела – занятие не очень похвальное, но в этом случае было бы пожалуй лучше, если бы Егор, предостерегая боцмана в отношении Натальченки, прямо сказал в чем дело. Но разве он мог думать, что этот поход для его друга будет последним?

II. Зимовье в устье Пясины.

Переход из Дудинок в устье Пясины был совершен на собаках, которые для промысла более пригодны чем олени. Упряжка в пять-шесть собак может везти груз в пятьсот кило, то-есть столько же, сколько и упряжка оленей; но с оленями больше хлопот, так как за ними требуется присмотр, когда они пасутся в тундре. Иногда, спасаясь от снежных бурь, они убегают от мест своих пастбищ на сотни километров.

Прибыв на место, охотники прежде всего приступили к устройству зимовья, и это была не легкая работа. Леса плавника на побережье было вполне достаточно, но его надо было вырубать и выкапывать из-под снега и льда. С первых же шагов этой работы Бегичев убедился, насколько был прав Егор, говоря, что артель будет выезжать на нем. Спутники боцмана оказались менее пригодными для суровой жизни в полярной пустыне, чем это можно было предполагать. Кроме долгана никто из них не знал, как взяться за дело, во всем требовалась опытная рука боцмана. Но, работая изо всех сил, Бегичев не жаловался и даже ни разу не упрекнул товарищей в их непригодности для дела, за которое они взялись.

Наконец после упорных трудов боцмана, жилье было готово. Бревенчатые стены, заваленные снаружи снегом, могли противостоять самым яростным напорам бурь, которые уже время от времени гуляли по снежной пустыне, а очаг из камней дал возможность охотникам в первый раз после долгих дней снять с себя верхнюю одежду. Затем немало труда потребовало устройство хранилища для съестных припасов и ожидаемой добычи. Оно было необходимо, потому, что хозяева полярной страны – белые медведи – любят посещать стоянки человека и присваивать все, что плохо лежит. А когда с кладовой было покончено, начали подготовляться к промыслу.

Промысел песца – один из выгоднейших промыслов крайнего Севера. Песцовая шкурка расценивается в среднем в пятьдесят рублей, но попадаются экземпляры, оценивающиеся в несколько сотен, – это так называемые голубые песцы. Таким образом даже обыкновенный песец уже является некоторым капиталом, но добыть его не так-то просто. Кроме труда, который к этому надо приложить, нужно знать характер, повадки и образ жизни зверька. Бегичеву и в этом деле принадлежало первое место – некоторые участники артели охотились за песцами впервые.

Покончив с хозяйственными работами, охотники при свете северного сияния отправились на разведку и вскоре убедились, что боцман завез их сюда не даром: тундра была покрыта узорами песцовых следов. Начинать промысел однако было еще рано, так как стоял лишь конец ноября. С апреля по конец декабря песец линяет. Грязно бурый цвет его шерсти переходит в сентябре в более светлый, с ярко выраженной формой крестца на спине («крестовики»). В октябре крест постепенно исчезает, и шерсть окрашивается в серый тон с синеватым отливом («синяки»). И лишь в конце декабря песцы приобретают тот белоснежный наряд, который делает их шубки особенно заманчивыми для охотника.

Время до начала промысла прошло в устройстве слопцов и заготовке песцовой приманки, для которой годилось мясо любого зверя, в том числе и тюленя, потому что песец не очень разборчив в пище. Летом ему живется привольно – пернатое население тундры должно быть всегда настороже, чтобы не попасть на его острые зубы. Но зимой, когда тундра пустеет, полярному хищнику приходится туго: ему остаются лишь полярные мыши, но добывать их из мерзлой земли дело не легкое. Вот тут-то он и не брезгует ничем, что попадается на пути, а потому идет на всякую приманку.

Начало было удачно, чему способствовала предварительная разброска в определенных местах приманки в виде кусков мяса белого медведя, которого удалось застрелить Бегичеву. Голодные песцы с жадностью набросились на пищу и стали посещать эти места целыми стаями. В конце концов они так осмелели, что перестали бояться людей, а завидев их, немного отбегали и рассаживались на снегу в ожидании, когда те уйдут. В это время их можно было бы стрелять из ружья, но пуля портит шкуру, значительно уменьшая ее ценность, а потому охотники ловят их капканами.

Первая установка ловушек – пяти капканов и трех слопцов – дала промышленникам семь песцов, то-есть только одна ловушка была пуста. Это произошло по вине росомахи – большой любительницы производить осмотр охотничьих ловушек раньше их хозяина. В этом капкане охотники нашли лишь клочья шерсти и несколько костей. Особенно было обидно, что, судя по шерсти, росомаха сожрала голубого песца.

Ловушек было недостаточного с этим ничего нельзя было поделать. Для слопцов требовались доски, которых взять было негде, а привезти с собой больше капканов было невозможно ввиду их значительного веса. Впрочем обилие нужного зверя обещало вознаградить охотников за этот недостаток.

III. Натальченко нервничает.

Кое-кому из товарищей Бегичева вначале казалось, что после того как они устроятся на новом месте, у них будет не много работы. В действительности же было далеко не так. Свободного времени оставалось ровно столько, сколько нужно было для еды и сна. Осмотреть и насторожить ловушки, снять с добытых песцов шкурки, исполнить ряд хозяйственных работ, из которых самой трудной была заготовка топлива, и наконец охотиться на белых медведей, тюленей и оленей, чтобы иметь мясо для себя и для приманки, – такова была их ежедневная работа. Все это надо делать во мраке полярной ночи, на дьявольском морозе, от которого захватывает дыхание и становится опасным стрелять: ствол ружья не выдерживает нагревания при выстреле и лопается как стекло. Такая жизнь по плечу только сильным людям с крепкими нервами, а потому Бегичев не удивлялся, когда его товарищи начинали подчас хныкать и ныть.

– Это и хорошо, что у нас много работы, – говорил он в таких случаях. – Бездеятельность в условиях полярной зимовки – самая опасная штука.

Были впрочем у них и дни отдыха, – это когда тишина снежной пустыни сменялась дикими завываниями пурги. Бури достигали страшной силы, и тогда уже ничего не оставалось, как целыми днями лежать на нарах, задыхаясь от дыма задуваемого очага. В бурю опасно было удаляться от зимовья даже на десяток шагов: не успеешь опомниться, как собьет с ног, завертит, закрутит, и пропал, – замерзнешь раньше чем найдешь жилье. В такие-то дни даже самые спокойные люди начинали нервничать. Одним из таких Бегичев считал Натальченко, но скоро убедился, что ошибся. В одну из таких бурь, когда охотники уже пять дней не покидали зимовья, их жилище было атаковано двумя белыми медведями. Наткнувшись на полузанесенную снегом хижину, любопытные звери очевидно хотели узнать, что находится под бревнами; в то время как один из медведей, забравшись по снегу вверх, стал пробовать прочность крыши, другой пошел прямо в лоб, стараясь высадить дверь избушки. Охотники в этот момент спали, но неистовый лай собак, находившихся в передней части зимовья, тотчас же поднял их на ноги.

1) Егор не советовал Бегичеву связываться с Натальченко. 2) Упряжки группы охотников, отправившихся за песцами. 3) Зимовка охотников. 4) Охотники на разведке. 5) Росомаха, съевшая песца, попавшего в капкан. 6) Полярная мышь – главная пища песца.

Взявшись за ружья, они распахнули дверь и столкнулись с непрошенном гостем. От неожиданности медведь попятится, став на всякий случай на задние лапы. Три выстрела один за другим уложили зверя на месте, а другой бросился наутек. Не желая упускать ценной добычи, Бегичев погнался было за зверем, но тот скоро скрылся. Боцман повернул назад, а когда он приблизился к избушке, навстречу ему неожиданно прогремел выстрел.

– Эй, стойте там! – крикнул он, но в это время мимо его уха просвистела вторая пуля.

– Да перестаньте стрелять, это я! – снова закричал он и подбежал к стрелявшему в него человеку. – Ты что, парень, ослеп что ли?

– Фу ты, чорт! – начал оправдываться тот. – Совсем разнервничался… Я принял тебя за медведя…

– Да я же тебе кричал.

– Ну, что же, что кричал, говорю – развинтился.

– Действительно развинтился, в десяти шагах не видит, в кого стреляет.

– А ты не шатайся, – вдруг ни с того ни с сего разозлился парень. – Уложил бы, вот тебе и был бы медведь. Чорт!.. – И он разразился потоком ругательств.

Таким образом Бегичев оказался виноват в том, что его чуть-чуть не подстрелил этот человек.

Это был Натальченко.

Возможно, что полярная ночь и дикие завывания пурги начинали действовать и на этого крепкого парня, превращая его нервы в тряпки, но все же выражать свою нервность стрельбой в людей было пожалуй немного странно – так ведь можно было перестрелять всех обитателей зимовья.

Но как бы то ни было, с этого момента Натальченко резко изменил свое отношение к Бегичеву. С виду доброжелательный раньше, теперь он не скрывал своей неприязни к нему. Он придирался к каждому слову, сказанному Бегичевым, критиковал его поступки, не стесняясь при этом в выражениях. Остальным охотникам было ясно, что Натальченко умышленно ищет ссоры с Бегичевым, чтобы свести с ним какие-то счеты. Но какие счеты могли быть у Бегичева с этим человеком, которому он не сделан ничего плохого?

Не придав никакого значения случаю во время охоты на медведя, Бегичев не обращал внимания на выходки парня. Когда же Натальченко становился особенно невыносимым, стараясь так или иначе вывести Бегичева из себя, тот спокойно говорил:

– Ты сегодня нервничаешь, мне лучше уйти.

Брал ружье и куда-нибудь уходил.

IV. Подозрительные случайности.

Полярная ночь наконец кончилась. В конце февраля в первый раз показалась солнце. Сначала оно выглянуло лишь одним краешком, на другой день – до половины, а затем выкатилось все – огромное, багровое, словно только что вымытое свежей кровью. С каждым разом оно поднималось все выше, и дни стали быстро нарастать. Полярная пустыня вдруг повеселела, как веселеет угрюмое лицо, осветившееся улыбкой; сверкая алмазными брызгами, она уже не казалась такой холодной и мepтвой, как при таинственном свете северных сполохов.

С приходом солнца изменилось и настроение людей в зимовье. Морщины на лицах разгладились, глаза смотрели бодрей, исчезла беспричинная раздражительность. Даже Натальченко прекратил свои выходки, превратившись опять в уживчивого добродушного парня. Можно было подумать, что на него и в самом деле так подействовала беспросветная тьма полярной ночи, но долган Николай, судивший о людях по первому впечатлению, меньше всего доверял этой перемене.

Оставшись как-то с Бегичевым наедине, он сказал ему:

– Слушай, боцман, будь осторожен с этим рыжим…

– В чем дело? – удивился тот.

– Ты думаешь, что это все так, случайно, как бывает иногда на охоте, а по-моему у этого человека не чистая совесть.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Натальченко хочет твоей смерти.

– Вот так раз! – рассмеялся Бегичев. – Чем же это я ему помешал? У меня нет с ним никаких счетов.

– Этого я уж не знаю, а только верно говорю: берегись. На охоту вдвоем с ним не ходи…

Случайности, о которых говорил долган, были следующие. В одной из них снова играл роль медведь. Это было уже в начале апреля. Возвращаясь с осмотра песцовых ловушек, охотники заметили на прибрежных льдах трех медведей. Один из них был убит ими наповал, а другой, раненый, попытался было уйти, но несколько выстрелов вдогонку свалили его. Первыми к медведю подошли с одной стороны Бегичев, с другой Натальченко. Думая, что зверь мертв, охотники подошли к нему шагов на двадцать, но в это время медведь поднялся на ноги. Ближе к нему находился Бегичев, а потому зверь и пошел прямо на него. Для боцмана в этом не было ничего страшного, потому что он достаточно на своем веку имел дела с белыми медведями, и он спокойно поднял ружье к плечу. Но когда Бегичев нажал спуск, выстрела не последовало – в замке случилась какая-то порча.

– Стреляй, у меня испортилось ружье! – крикнул он Натальченке, который в это время находился сбоку. Ему ничего не стоило свалить зверя, но выстрела с его стороны почему-то не доследовало. Медведь между тем находился от Бегичева в каких-нибудь пяти шагах. Не понимая причины медлительности товарища, Бегичев уже взялся было за нож, чтобы вступить со зверем в рукопашную, но в этот момент выстрел уже с левой стороны уложил медведя. Это стрелял, подоспев на помощь Бегичеву, долган Николай.

– Почему ты не стрелял? – спросил потом Бегичев Натальченку.

– Не понимаю, что такое, затмение какое-то нашло… Смотрю на медведя, а что надо делать, не знаю. Выходит, что струсил…

Другая случайность, также едва не стоившая жизни Бегичеву, произошла несколько дней спустя. В вечерние часы, если была ясная погода и не было работы, Бегичев любил иногда посидеть на скалистом мысу неподалеку от зимовья. Тут, на одном из выступов, под нависшими камнями имелась небольшая терраса, с которой открывался далекий вид на Полярное море. Погода уже стояла теплая, то-есть морозы не превышали пятнадцати-двадцати градусов. Иногда к Бегичеву присоединялся кто-нибудь из охотников, чаще других Николай, любивший поговорить с боцманом о том, как живут люди в других краях, но в этот вечер он тут сидел один. И вот, когда боцман уже собирался уходить, над его головой раздался грохот. А в следующую минуту рядом с ним шлепнулась скатившаяся сверху каменная глыба. Сначала Бегичев подумал, что камень упал сам собой, подточенный временем, но взглянув вверх, увидел на скале человеческую фигуру. Это был Натальченко.

– Что ты там делаешь? – спросил он, когда тот спустился вниз.

– Сделал нескользко снимков льдов. При закате солнца они очень красивы, – невозмутимо отвечал парень, показывая на висевший через плечо фотографический аппарат. Натальченко не чужд был этому занятию.

– Но твои снимки едва не стоили мне жизни. Сдвинутый тобой камень свалился мне прямо на голову.

– Да что ты говоришь! Это было с моей стороны большой неосторожностью. Впрочем, я же не знал, что ты там сидишь…

Таковы были эти «случайности». Задуманы они были очень тонко, в них трудно было усмотреть злой умысел. В самом деле, разве не может растеряться иногда и храбрый охотник при встрече с таким зверем, как белый медведь? Разве не может камень упасть случайно именно там, где сидит человек? Но все же тут было нечто, что невольно наводило на некоторые размышления. А именно: все это случалось не с кем другим из охотников, а всегда с Бегичевым, и каждый раз тут играл роль не кто другой, как Натальченко.

1) Когда Бегичев приблизился к избушке, навстречу ему прогремел выстрел… 2) Над головою Бегичева раздался грохот… 3) Медведь находился в пяти шагах от Бегичева… 4) Натальченко жестоко избивал вожака бегичевской уиряжки… 5) Груда камней, а над ней простой крест…

Поэтому после разговора с Николаем Бегичев решил присмотреться к Натальченке. Но что нужно было от него этому человеку? Этого боцман никак не мог понять. Может быть он завидовал популярности, которой пользовался Бегичев среди населения? Нотки зависти действительно приходилось иногда подмечать в некоторых словах Натальченки. Но не мог же он, добиваясь его смерти, переложить этим на себя его популярность!

V. Могила на скале.

Дни шли за днями. В тундре ничто как будто не говорило о скором наступлении теплых дней, но весна уже чувствовалась в воздухе. Первыми сигнализировали о ней песцы: разделывая как-то их пушистые шубки, охотники обнаружили на своих руках белые шерстинки. Это были первые признаки начинающейся линьки.

– Пора шабашить, ребята.

– Пора. Время по домам…

Добыча была богатая: три сотни песцов да несколько медвежьих шкур. Это значило, что за покрытием всех расходов по промыслу на долю каждого охотника придется не меньше двух тысяч. О такой удаче никто и не мечтал. Ради этого стоило провести полгода в смежной пустыне.

– Это мы должны благодарить тебя, Никифор, – сказал Натальченко, обращаясь к Бегичеву. – Без тебя мы не прожили бы тут и месяца.

С этим все согласились.

Отъезд был назначен через неделю, а пока занялись усиленной кормежкой ездовых собак и сортировкой шкур. Бегичев мало принимал участия в сборах – он за последнее время чувствовал себя не совсем здоровым. Тяжелые условия жизни, усиленная работа – иногда за других, – однообразное питание, наконец поведение Натальченки – все это не могло не сказаться на нем при его возрасте. Было вообще удивительно, как он вынес все трудности, сохраняя неизменную бодрость духа.

В этот день Николаю и Горинову было поручено доставить в зимовье два оставшихся в тундре капкана. На это они должны были потратить около суток. Когда они вышли из зимовья, погода была ясная, – снежная равнина искрилась под лучами солнца. Но около полудня картина переменилась: по небу поползли темноватые облачка, с моря подул ветер, тундра сразу насупилась. В отдалении нарастал глухой шум – это сердилось море, передвигая и кроша льды. В воздухе замелькали снежинки, и не прошло и часа, как земля и небо слились в один крутящийся вихрь, – над тундрой распушила свой хвост северная пурга.

Это была одна из тех бурь, когда даже звери не решаются покидать своих логовищ. Снег слепил глаза, ветер сбивал с ног, захватывал дыхание. О возвращении в зимовье нечего было и думать, и охотникам ничего не оставалось, как вырыть в снегу яму и в ней дожидаться окончания пурги. Долган был достаточно опытен, а потому еще задолго до того, как разойтись пурге, присмотрел в прибрежной расщелине укромное местечко, натаскал плавника, и убежище было готово. Возможность развести из плавника костер оказалась очень кстати – метель продержала охотников в снежной пещере три дня. Разыскав после этого свои ловушки, они отправились в обратный путь.

Уже вечерело, когда увидели впереди очертания знакомой скалы. У ее подножья было расположено их зимовье. Его полузанесенный снегом сруб был уже виден, когда Николай вдруг остановился и, показывая на один из выступов скалы, сказал:

– Смотри, что это делали наши ребята? Этих камней там не было.

– Это вероятно боцман устроил какой-нибудь знак, – ответил Горинов, – он всегда так: где побудет, там обязательно сделает какую-нибудь oтметку.

– Может быть и так… А только зачем же крест?

– Какой крест? Не крест, а просто веха. Это тебе кажется.

– А по-моему там стоит крест.

– А я тебе говорю – веха.

Чтобы разрешить этот спор, охотники оставили лыжи и стали подниматься на скалу. Добравшись до вершины, они сразу увидели предмет их разногласий.

Это была совсем свежая могила, сделанная очевидно лишь несколько часов тому назад. Комья мерзлой земли, груда камней, а над ними простой деревянный крест из плавникового леса. На кресте затес и на нем надпись химическим карандашом. Горинов подошел вплотную и прочитал:

Под сим крестом покоится прах известного путешественника и организатора промысловой артели Никифора Алексеевича Бегичева.

– Ты, парень, не шутишь? – вытаращил глаза Николай.

– Хотел бы шутить, да такими вещами не шутят.

– Что же тогда это значит?

– Значит-то оно одно: пока мы отсиживались от пурги, боцман умер, и вот тут его похоронили… А как же все это произошло? Вот что скажи…

– Ну брат, тут дело не чисто. Вот вспомни мое слово, – сказал Николай и быстро зашагал по направлению к зимовью.