Текст книги "Три минуты с реальностью"

Автор книги: Вольфрам Флейшгауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

31

В конце концов она решила, что еще слишком рано будить Линдсей, и пошла по улице Кочабамба до пересечения с улицей Дефенса. Издалека были видны торговые палатки на площади Доррего. В этот ранний час большинство из них были еще закрыты. Сами торговцы, сбившись небольшими группками, стояли рядом и, пустив по кругу выдолбленную тыкву, поочередно отпивали из нее мате. Джульетта немного побродила между палатками, купила себе дешевенькую белую футболку, в которую тут же переоделась, сняв разодранную блузку – ей надоело постоянно придерживать ворот рукой, – а потом завернула в единственное уже открывшееся кафе. Заказала кофе с тремя обязательными Medialunas163163
  Рожки (исп.).


[Закрыть], обмакнула рогалик в форме полумесяца в дымящийся напиток, задумчиво наблюдая в окно, как постепенно оживает блошиный рынок. У нее полно времени. Сегодня пятое декабря.

Все ее прошлое разбилось вдребезги. Но жизнь все равно продолжается. Скоро у нее день рождения. Через две недели ей исполнится двадцать.

Время шло. Она заказала еще один кофе. Постепенно площадь заполнилась туристами. На сцене появилась первая пара тангеро, которые постарались показать, на что способны. И хотя большинство танцевальных пар смотрелись неплохо, их выступления казались ей обыкновенными, начисто лишенными тайны. Но публике нравилось, танцоров щедро одаривали аплодисментами. Джульетта отнюдь не была захвачена зрелищем, но все-таки продолжала сидеть: несмотря на всю гротесковость «туристического» танго, в танце этих бедолаг все же пробивались иногда отблески исходного, настоящего танго – безнадежная тоска по партнеру. Ведь подобные вещи не годятся для сцены. В них таится что-то неприличное, шокирующее. Не в самом танце, который просто служит средством выражения этой тоски. Тоска-то ведь не бывает неприличной. Неприличны при этом наблюдатели, зрители. Взгляд непричастных, тех, кто своими вуайеристскими ожиданиями превращает естественное в экзотическое, питает собственной похотью и, таким образом, разрушает. Взгляд так называемых цивилизованных людей на дикарей, колонизаторов – на аборигенов, европейцев – на остальной мир.

Взгляд публики на танцора.

Она подумала о Дамиане, о том, как несколько лет назад он вышел на сцену, вымазав лицо черной краской. Она сама не ожидала, что это воспоминание вызовет у нее улыбку. Разве не прекрасный образ? Ведь танго не что иное, как симуляция притворства – музыка, которая словно неустанно убегает от себя самой затравленными синкопами и жалостными пассажами. И если все, что говорила Линдсей, правда, то уже самое первое танго на свете было пародией, попыткой белых уподобиться черным, не становясь ими на самом деле. Воровство, фальшивка, необходимая для того, чтобы никто никогда уже не смог выявить истинного происхождения. И разве не трогательно смотреть, как внуки воров имитируют свою же собственную проекцию, совершенно не замечая, что лак в некоторых местах облупился и истинная суть прорывается наружу?

Линдсей. Может, она уже встала? Половина двенадцатого.

Тут взгляд ее упал на экран телевизора, укрепленного над стойкой бара. Звук был отключен, да она все равно не смогла бы понять ни слова. Но кадры!

Джульетта впилась взглядом в экран. Сюжет состоял из четырех частей. Сначала показали очень серьезного Фернандо Альсину в окружении журналистов. Его лица почти не было видно за микрофонами и камерами. Он отвечал на вопросы. Потом резко отвернулся.

Конец пленки.

Второй сюжет: журналист стоит на недостроенной автомагистрали. Позади него облако черного дыма. Слышен звук сирен, видны отблески синих мигалок. Журналист показывает рукой куда-то вверх, и камера медленно подъезжает к бетонным опорам, скользит по ним, чтобы показать обрыв недостроенной проезжей части, из которой торчат железные штыри. Потом камера снова быстро спускается вниз, выхватывая внизу дымящийся искореженный автомобиль, который, очевидно, свалился с этой недостроенной эстакады и загорелся. Сильный ветер гонит черный дым прямо в камеру. Голос журналиста прерывается.

Конец пленки.

Крупным планом госпожа Альсина, которая садится в машину и тотчас же уезжает.

Конец пленки.

Появляется комментатор и произносит несколько фраз. Еще раз показывают Фернандо Альсину, но тот уже отвернулся от камер. Потом картинка меняется.

Конец сюжета.

Большое наводнение.

Джульетта выбежала из кафе. Протискиваясь между людьми, добралась до улицы Дефенса, пробежала под мостом и чуть не упала на улице Кочабамба. Жара достала ее. И вонь. Здесь все воняет. Выхлопные газы. Мусор. Что произошло, черт возьми? Альсина в «Новостях»? Сгоревший автомобиль? Сегодня утром?

Дамиан?

Она уже звонила и одновременно барабанила в запертую дверь. Дымящийся автомобиль. Вчера в аэропорту. Запах бензина в салоне. И от него. El loco.

– Линдсей! – закричала она. Наконец услышала шум за дверью.

– Пожалуйста, нет. Пожалуйста, только не это, – шептала она, стискивая руки, пока кто-то с той стороны один за другим отпирал запоры.

– Джульетта?

Она сразу все поняла по выражению ее лица. Это правда. Линдсей обняла ее и прижала к себе.

– Джульетта. Боже мой. Откуда ты взялась… Это ужасно, – прошептала она.

Джульетта опустилась на пол прямо у порога. Ноги отказались повиноваться. Она закрыла глаза. Но стало только хуже. Потому что вернулись воспоминания о прошлой ночи. Мгновенно вернулись. Она распахнула глаза и вновь посмотрела на Линдсей, присевшую на корточки рядом ней. Та обняла ее за плечи.

– По телевизору… – пролепетала Джульетта, всхлипывая. – …Это правда… он…

Линдсей кивнула.

– Я не видела. Пабло сказал. Он… – Она не закончила фразу, просто взяла Джульетту за руку и тихо произнесла: – Бедная ты, бедная, мне так жаль.

Ее слова заглушил короткий ужасный крик. Некоторые жильцы в ужасе выглянули в коридор.

– Нет! – кричала Джульетта. – Нет, нет, нет…

Прибежал Пабло. Но, повинуясь знаку Линдсей, остановился на лестнице, удерживая других, не давая им подойти слишком близко к девушке, отчаянно бьющейся в рыданиях на руках у Линдсей.

Часть III
Renacer?

Даже свалив все деревья, весну не остановить.

Надпись на здании Государственного колледжа в Буэнос-Айресе

1

– Тебя вызывает Вивиана.

Джульетта обернулась. Позади нее стояла Тереза Слобода.

– Спишь на ходу, что ли? – спросила хореограф Театра немецкой оперы, высоко подняв брови.

Джульетта покачала головой.

– После репетиции поднимись в ее кабинет, поняла?

Она кивнула. Быстро огляделась, чтобы убедиться: никто ничего не слышал. Впрочем, остальные были заняты либо отработкой прыжков, либо таращились на Надю, солистку второго состава, которая никак не могла справиться с voleo164164
  «Удар на лету» (одна из фигур танго) (исп.) .


[Закрыть].

Джульетта остановилась в сторонке, глядя в окно. Над голыми верхушками деревьев висел грязный берлинский февральский вечер.

Двенадцатого января она пришла на просмотр в Театр немецкой оперы, и ее взяли. Четыре недели назад. С ней подписали контракт на участие в той самой «Танго-сюите» Бекманна, пусть и во втором составе. Постепенно стало казаться, что ее даже возьмут в первый. Джульетта понятия не имела, чего хочет от нее главный балетмейстер театра. В любом случае вызов к Вивиане Дерби не сулил ничего хорошего. Либо она в чем-то провинилась, либо у нее что-то не получается, по крайней мере с точки зрения Вивианы, и тогда придется выслушивать критику. Или же речь пойдет о переводе в основной состав. И единственное, что можно будет сказать наверняка в этом случае, это то, что по крайней мере одна из танцовщиц основного состава Театра немецкой оперы после этого станет ненавидеть ее еще сильнее, чем до сих пор. В чем причина этой антипатии, Джульетта не знала. Но чувствовала ее с самого первого дня. Энска Хакунен, финка, испытывала к ней чувство, очень похожее на ненависть. Впрочем, неприязнь была обоюдной, несмотря на то что Энска имела явное преимущество: уже два года была в основном составе балетной труппы.

Хеерт ван Дрисшен, режиссер-постановщик из Нидерландов, специально приглашенный для этого спектакля, был не слишком хорошо знаком с основным балетным составом театра и поэтому все решения по поводу участия того или иного артиста в постановке принимал очень медленно. Судя по его репутации, он распределял роли, руководствуясь исключительно тем, как получается у того или иного танцора данная роль, независимо от сложившейся в театре иерархии. Но не было ничего удивительного в том, что Марина Фрэнсис, лучшая камерная танцовщица, получила соло во второй части сюиты – в «Либертанго». Хотя отдельные перестановки в группе по-прежнему происходили.

Неприятнее всего было то, что об очередном изменении Хеерт сообщал в присутствии всей труппы. Сегодня Джульетта испытала это на собственной шкуре. Ван Дрисшен внезапно подозвал ее. Рядом с ним стояли Мэгги Коулер, репетитор Лондонского городского театра балета, и хореограф Тереза Слобода, вносившая синей ручкой изменения в свои «партитуры».

– Почему ты делаешь не то, что я говорю? – резко спросил он Джульетту.

Она покраснела.

Тереза удивленно на него посмотрела. Мэгги молчала, скрестив руки на груди.

– Разве я неправильно исполняю шаги? – пролепетала она.

– Правильно. Но это единственное, что ты делаешь правильно.

Потом он улыбнулся.

– Я вовсе не ругаю тебя. Откуда ты взяла это движение? Из вращения в четвертую позицию?

Оказывается, он на нее не сердится. Он просто нервничает, потому что не может понять, почему у нее получается не так, как у других.

– Повтори-ка начало второй части.

Джульетта отступила назад, выполнила последовательно chassй, dйgagй, ronde de jambe, adagio… piruette165165
  «Охотящийся», «непринужденный», «вокруг ноги», «медленно», «юла» (балетные па) (фр.).


[Закрыть] и перешла в четвертую позицию. Ей было неловко. На нее с любопытством смотрели другие танцовщицы. «Почему он заставил именно ее повторять эти шаги? – казалось, вопрошали их взгляды. – Почему ее, эту новенькую? Почему не меня?»

– Вот это. Остановись! – Ван Дрисшен подошел к ней. – Тереза, у тебя это записано?

– Да. Именно так, как она делает. Только ты, пожалуй, слишком монотонна, Джульетта. Будто у тебя на голове поднос.

– Точно! – закричал ван Дрисшен. – Именно так. Интересно, почему так лучше смотрится?

Мэгги поморщилась.

– Как это лучше? Это же неправильно.

– В примечаниях говорится… – начала было Тереза. Но ван Дрисшен ее перебил:

– Никаких примечаний. Джульетта, покажи-ка еще разок. Там… дара-там-там… там… да, видите?

Она снова повторила движение и остановилась. Ситуация была ей неприятна. Она оказалась недостаточно внимательна. Конечно, она могла разрешить пируэт в четвертую позицию, не изменяя высоты. Но это уже не балетная позиция. Это танго. А то, что они танцуют, никакое не танго, а тангобалет. Она просто недостаточно собралась. Что часто случается с ней в последнее время. Все вокруг растворилось вдруг в музыке, в ее воспоминаниях.

– Нет, не так, – закричал режиссер. – Как раньше. Она снова начала последовательность, ощущая известное удовлетворение. Вся хореография какая-то разорванная. Она кое-что изменила всего лишь в двух тактах, следуя за мечтательной самоуглубленностью музыки, и эффект сразу же был замечен.

– Как ты до этого додумалась? – спросил Хеерт. – Откуда ты это взяла?

Джульетта пожала плечами.

Мэгги Коулер казалась недовольной.

– Хеерт, ты отклоняешься от оригинала, – сказала она.

– Оригинал, оригинал… Мне нравится это движение. Позови остальных. Хочу посмотреть в группе. Ребятки!..

Ван Дрисшен велел станцевать оба варианта. Первоначальное покачивание голов между позициями придавало движению глубину, явно противоречившую музыке. Изменение тут же все исправило. Сдержанное спокойствие движения в сторону сообщало всей картине определенную напряженность. Но сам эпизод моментально пробудил в коллегах неприязнь. Заметнее всего она проявлялась у Энски, которая стояла в углу, отчаянно кусая ногти.

– Это невозможно, – сказала Мэгги.

– Почему?

– Потому что неправильно. То, что танцует эта девушка, не имеет отношения к балету. Тереза, что там в записях?

– Она права, Хеерт.

Тот резко прервал их:

– Поговорим об этом позже.

2

Дни. Недели. Месяцы.

Время не остановилось тогда, пятого декабря. Просто Джульетта перестала его замечать. Она без труда могла вызвать в памяти последовавшие за тем днем события, но, вспоминая их, ничего не чувствовала. Несколько часов она пролежала в комнате у Линдсей. Потом там словно по волшебству появился ее отец. Похоже, он сходил с ума от беспокойства и, обнаружив ее целой и невредимой, испытал столь сильное облегчение, что даже не стал ни в чем упрекать. Она, правда, понятия не имела, как он ее нашел. Может, Джульетта сама сказала Линдсей, в каком отеле нужно его искать? Обратный перелет. Мать, встречавшая их в аэропорту. День, вечер и ночь в Целендорфе, в ее бывшем доме, в бывшей детской с фотографией Нуриева и Марго Фонтейн 166166
  Марго Фонтейн – знаменитая английская балерина, бывшая в течение 15 лет партнершей Р. Нуриева.


[Закрыть] на стене. Родители суетились вокруг нее, но не протестовали, когда на следующий день она настояла на том, чтобы вернуться в свою квартиру. Ей хотелось побыть одной.

Каким-то образом время все-таки шло, миновали многочисленные праздники. Она занималась в студии в Шарлоттенбурге, заглушая тренировками мрачные мысли. Вставала в шесть утра и двадцать раз проплывала дорожку в Шпреевальдском бассейне, уходя оттуда еще до того, как в душевой появлялись первые студенты. В день рождения подруги – Ария и Ксения – пригласили ее в новый, только что открывшийся французский ресторан на Лаузитцерплац. Вокруг сиял новый Берлин. Раздавался южнонемецкий говор, обсуждались акции, биржевые сделки. Джульетта не рассказала подругам о том, что произошло в Буэнос-Айресе, да они и не расспрашивали. Ее взаимоотношения с мужчинами до сих пор никогда не были достойной обсуждения темой. Позже подруги пробежались еше по нескольким клубам и разошлись только в три утра. Все происходящее Джульетта видела словно сквозь плотную пелену тумана. Когда перед ее глазами появлялись высокие, хорошо одетые мужчины, болтавшие с элегантными молодыми женщинами, мысли невольно возвращались в интерьеры «Альмагро» и кафе «Идеал». Она вдруг поймала себя на том, что разговаривает с одним из этих мужчин. Его звали Арне, родом он оказался из Дюссельдорфа и в течение получаса подробно объяснял ей, почему Берлин превратился в один из мировых центров интернет-дизайна. Потом предложил потанцевать, а когда она отказалась, принес бокал шампанского, из которого она отпила половину. Потом спросил, не хочет ли она пойти к нему. Она покачала головой, попрощалась с подружками и попросила вызвать такси.

А позже, лежа в кровати, кусала до крови косточки пальцев.

3

Задним числом все, что делал отец, стало казаться логичным и понятным. Да, он вел себя как ревнивый любовник. Но больше ни в чем упрекнуть его было нельзя. Он беспокоился о ней и потому заранее, не уехав еще из Берлина, связался с родителями Дамиана.

– И ты им позвонил?

– Да.

– Когда?

– В субботу.

– С кем ты разговаривал?

– С господином Альсиной.

– Что ты ему сказал?

– Что я беспокоюсь, потому что ты внезапно сорвалась и улетела в Аргентину и мы даже не знаем, как с тобой связаться. Я попросил их передать Дамиану, что ты поехала к нему.

– Ты все ему рассказал?

– Нет.

– А что рассказал?

– Что вы познакомились в Берлине, сблизились, потом поссорились, и ты полетела вслед за ним, не сказав нам ни слова. Он ответил, что прекрасно меня понимает и готов помочь.

– Когда ты встречался с госпожой Альсина?

– В четверг.

– Зачем?

– Я страшно беспокоился. Ты собиралась вечером увидеться с Дамианом. И я за тебя боялся. Можешь ты это понять или нет?

А ведь госпожа Альсина ничего не сказала о том, что ее отец звонил им из Берлина. Почему, интересно?

– Откуда ты знаешь испанский?

– Я его не знаю. Так, пару фраз. Со школьных времен. Со школьных времен. Когда Маркуса Баттина звали еще Маркусом Лоэссом.

– Почему, переехав на Запад, ты поменял имя?

– Многие так делали. В моей ситуации это было только логично. Никогда ведь не знаешь заранее: вдруг они станут преследовать тебя или вообще решат убрать.

– Они?

– Глаза и уши. Штази.

– Но ты же уже был на Западе. Тебя выкупили.

– Ну и что? Людей убивали постоянно. Штази повсюду. Даже на Западе.

– А почему Баттин? Он не ответил.

– Папа, почему ты выбрал себе такое странное имя – Баттин?

– Что? Ах да. Ты про фамилию. Не знаю. Давно это было. Мне предложили выбрать из какого-то списка. И я просто выбрал имя, не имевшее ко мне никакого отношения. Совершенно нейтральное.

Нейтральное.

4

Иногда Джульетта просыпалась по ночам и слушала тишину. Она могла работать, могла сколько угодно тренироваться, а вот спать не могла. Все воскресенье она переставляла мебель и перевешивала картины в своей квартире. Разобрала одежду: сложила все вещи, которые могли напомнить о нем, отнесла в мусорный контейнер и потом несколько часов бродила по городу. За три дня до просмотра в Театре немецкой оперы она обнаружила в почтовом ящике толстый конверт и вскрыла его в метро.

Буэнос-Айрес, 28 декабря, 1999

Chиre Giulietta!

Сижу на чемоданах. Комната убрана, все фотографии сняты со стен. Мебель сдвинута в один угол, в другом стоят мои чемоданы и коробки. Передо мной на письменном столе лежат некоторые вещи, которые я нашла, делая уборку, в том числе несколько газетных статей, посвященных смерти Дамиана. Правда, в них нет почти ничего, чего бы ты и так не знала. Если они тебе не нужны, выброси и забудь. Я почему-то не смогла. И потом, у меня остались те листочки, на которых мы тогда писали. Помнишь? Когда в первый раз вместе пили мате, а потом открыли бутылку «Мендосы». Мне бы очень хотелось обнять тебя сейчас. Пожалуйста, не пойми меня превратно. Знаю, ты все еще страдаешь. Я часто о тебе думаю.

И еще – твоя видеокассета и две другие пленки. На них – все записи его танго, которые только были в моей коллекции. Сейчас ты не сможешь их смотреть. Но когда-нибудь потом, возможно, будешь рада, что они у тебя есть. Вероятно, мы с тобой больше никогда не увидимся. Поэтому посылаю тебе все это сейчас, рискуя даже показаться бестактной.

С того воскресного утра три недели назад я каждый раз, выходя из дома, снова вижу твое лицо, искаженное отчаянием и ужасом. Не знаю, что сильнее напугало меня в тот день: сообщение Пабло о трагической смерти Дамиана или твое появление полчаса спустя, твой голос возле входной двери.

Об этом несчастном случае ходят странные слухи. Никто не знает наверняка, что произошло тем воскресным утром. Есть даже версии, что это вовсе не случайная катастрофа. Хотя вроде бы для такого предположения нет никаких оснований. Место происшествия облазили вдоль и поперек, но ничего такого не нашли. Все как будто указывает на несчастный случай – или самоубийство.

Я бы очень хотела сообщить тебе что-нибудь другое, но, мне кажется, ты должна это знать.

Утешить тебя мне нечем.

Я была бы очень тебе признательна, если бы ты смогла черкнуть мне несколько строк и заодно подтвердить получение этого письма.

Обнимаю тебя и думаю о тебе.

Линдсей.

Почерк канадки трудно было назвать разборчивым. Джульетта долго разглядывала вырезки из газет, фотографии сгоревшей машины, пыталась читать сообщения о несчастном случае. Почему-то они не пробудили в ней никаких чувств.

Чужой язык, непонятные подписи под фотографиями, обрывочность сообщений – все это вместе как бы отодвигало описанные события бесконечно далеко от нее. Лишь прочитав его имя, она почувствовала укол в сердце. Потом достала из коробки одну из трех кассет. «2, 1998», – было написано на ней. Как Линдсей могло прийти в голову, что когда-нибудь Джульетта захочет это смотреть?

5

Вивиана раздраженно подняла глаза на Джульетту, когда та вошла в ее кабинет.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она тоном, выражавшим нечто прямо противоположное любезности, заложенной, казалось бы, в этой фразе.

Потом, отбросив с лица черные пряди волос, буквально рухнула на свой стул у письменного стола и произнесла, обращаясь к Джульетте, совершенно немыслимую фразу:

– Хеерт хочет, чтобы вы танцевали соло в «Либертанго» вместо Марины.

Полный бред.

– Почему же тогда здесь нет Марины и Хеерта? – спросила Джульетта.

– Я вас вызвала для предварительной беседы, – сказала Вивиана, протерев глаза, будто таким образом можно было справиться с проблемой. – Вы ведь понимаете, чем это чревато? Для меня. Для вас. Вы справитесь?

Джульетта в упор смотрела на письменный стол. Простыни факсов, программки, неразобранная почта.

– Нет, – произнесла она наконец.

Откинувшись на спинку стула, Вивиана лихорадочно грызла карандаш.

– Хочу быть откровенной. Несколько дней назад я обедала с госпожой Баллестьери…

Имя главного балетмейстера Государственного оперного театра заставило ее внутренне напрячься. В декабре Джульетта позвонила ей, попросила прощения и отказалась от стажировки. Она не выполнила свою часть их договора – отсутствовала почти две недели вместо одной. Но готова была смириться с последствиями своего поступка.

– От нее вы вряд ли могли услышать обо мне что-то хорошее.

– Вы заблуждаетесь. Ей жаль, что вы ушли. Естественно, я спросила, в чем дело, и она рассказала, почему была вынуждена вас отчислить.

Она немного помолчала.

– Могу ли я полагаться на вас, Джульетта? Вы – член балетного коллектива Театра немецкой оперы. Это уже не практика, вы понимаете?

– Конечно. Даю вам слово.

С ней говорит так сама Вивиана Дерби, бывшая звезда Парижского оперного театра!

– Вернемся к спектаклю. Хеерт хочет, чтобы вы танцевали соло в «Либертанго» вместо Марины. Вы можете это объяснить?

– Нет.

– Подобная замена первой солистки на дебютантку способна превратить вашу жизнь в коллективе в настоящий ад. Я могла бы поговорить с Мариной, но гарантировать ничего не могу. Вам придется самой решать, готовы ли вы пойти на это.

– Нет, – задумчиво сказала Джульетта. – Марина танцует в десять раз лучше. Я не хочу эту роль.

– Вы уверены?

– Да.

– Почему? Хеерт говорит, вы единственная, кто по-настоящему понимает музыку.

– Неправда. Ничего я в ней не понимаю.

Вивиана встала, обошла вокруг стола и закрыла дверь кабинета в приемную, где сидела секретарша. Стук пишущей машинки прекратился.

– Во время репетиции вы показали какое-то движение, понравившееся ему, так?

– Да. Я просто была недостаточно внимательна.

– И он включил его в общую хореографию.

Джульетта молча смотрела в пол.

– Вы понимаете, что это значит?

Она покачала головой.

– Вам известно, чей это балет?

– Конечно. Джона Бекманна.

– И известно также, что он уже умер?

– Да.

– За надлежащим соблюдением авторских прав следит Лондонский городской театр балета. У нас постановку курирует Мэгги Коулер. Мы не имеем права менять ни единого движения, обязаны сохранить все, вплоть до угла наклона мизинца. Именно поэтому Мэгги Коулер здесь. И вдруг вы со своим танцевальным стилем! Задеваете Хеерта за живое и знаете, что происходит дальше?

– Нет.

– Хеерт обходит Мэгги, звонит напрямую сожителю Бекманна, унаследовавшему все права. И тот соглашается со всеми изменениями.

– Я этого не знала.

– Откуда у вас вообще эта идея?

– Из музыки. Я сделала движение танго. Вот и все… Можно идти?

– Вы танцуете танго?

– Нет.

– Но вы сами сказали, что сделали движение танго. Значит, вы разбираетесь в этом танце, не так ли?

– Нет.

– Джульетта, почему вы не хотите танцевать соло?

– Это касается только меня.

– Конечно.

Вивиана Дерби развернулась и медленно опустилась на стул.

– Из-за вас я вчера потратила массу сил, чтобы уговорить хореографа и балетмейстера не отказываться от ваших совместных с Хеертом нововведений. Задача Мэгги Коулер именно в том и состоит, чтобы следить за чистотой постановки, а у Хеерта на самом деле нет никакого права ничего менять, особенно за спиной Мэгги. Просто у него хорошие отношения с наследниками Бекманна, иначе ничего бы не получилось. Но вообще-то он поступил не совсем честно по отношению к Мэгги, вам не кажется?

Мэгги! Эта бюрократка от балета! В расстроенных чувствах…

Джульетта молча кивнула.

– Я хочу только, чтобы вы поняли: существуют определенные правила. Не надо импровизировать во время репетиций. Это может спровоцировать нежелательные поступки. Если же вы все-таки согласитесь танцевать соло вместо Марины, то в числе ваших недоброжелателей, помимо Мэгги, окажется еще и она. Поэтому я совершенно определенно советую вам отклонить его предложение. Даже если он сам вас попросит. Мы поняли друг друга?

– Да.

– И больше никаких движений танго.

– Хорошо. Мне очень жаль, я буду внимательнее.

Джульетта больше не могла оставаться в этой комнате. Не отказаться ли вовсе от участия в этом проекте? Проклятая музыка. Какое вообще отношение она может иметь к опере или к балету?

– Можно идти?

Вместо ответа директриса посмотрела на нее. С любопытством. И Джульетте показалось, что у той осталось еще много вопросов, однако Вивиана молча кивнула, махнув одновременно правой рукой в сторону двери.