Текст книги "Берсерки. Воины-медведи Древнего Севера"

Автор книги: Вольфганг Акунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Шаманские амулеты ковал кузнец. Кузнец и шаман владели секретами, которые приобрели во время инициации. И кузнец, и шаман были в равной степени «властелинами огня», то есть были в состоянии повелевать огненной стихией. В одной якутской пословице говорится, что «кузнец и шаман – из одного гнезда птицы». Кузнец выковывал из металла доспехи, броню для тюрко-монгольских и иранских (арийских, индоевропейских) кочевников Великой Степи. Покрытая металлом, весьма функциональная защитная военная куртка предохраняла от стрел. Типологически она близка шаманскому литургическому одеянию. Может быть, и боевые доспехи мыслились как своего рода литургическое одеяние, призванное удерживать в отдалении духов смерти. Оно как бы гарантировало воину не только чисто физическую, но и сакральную неуязвимость. И так как переходные формы сохраняются на протяжении длительного времени, то, быть может, и само одеяние (при учете всех возможных взаимовлияний) испытало обратное влияние воинских доспехов.

Итак, вооруженный всадник и шаман выступали как воители и борцы с духами. Один поражал противника на поле брани. Другой, подчиняя себе сверхъестественные силы, отождествлялся с ним и тоже нес врагу гибель сакральным путем. Всякая война, таким образом, превращалась в «войну священную» (лат. «беллум сакрум», bellum sacrum). Каждое сражение – в психомахию (греч. «борьбу с духами»). И все это задолго до того, как различные исторические религии поддержали это единство «шаман-воин» своей теологией.

Шаманский характер кавалерийской атаки у народов-всадников подтверждается также использованием барабанного боя. Мрачный глухой гул барабанов и литавр парфянских конных латников насмерть напугал и, быть может, даже околдовал в знаменитой битве при Каррах легионы римского полководца и триумфира Марка Лициния Красса (победителя вождя восставших гладиаторов фракийца Спартака). Вместе с тяжелой артиллерией барабан получает применение и в ханьском Китае [39]39
  Хань – китайская императорская династия (206 г. до Р.Х. – 220 г. п. Р.Х.).


[Закрыть].

В шаманских обрядах бубен (тамбурин) был одним из средств путешествия в царство мертвых, им изгоняли или закрепощали духов. Он также оказывал экстатическое воздействие на конных воинов. Он сеял страх и ужас в стане противника, вынуждая его бездействовать или повергая в панику. Броня и барабан, таким образом, не просто два аспекта военной техники, но и две составные части древней воинской магии. Они служат одной цели – при помощи обряда обрести неуязвимость. Броня получала сакральное значение, ведь во время закалки металл взаимодействовал с двумя священными стихиями – водой и огнем.

Воин в латах как бы наделялся способностью отражать не– приятельские стрелы, которые уподоблялись злым духам. Войдя в экстатическое состояние под воздействием грома барабанов и (или) литавр, восседая верхом на коне, сокровенном и таинственном своем четвероногом друге во время жизни в степи и в мистерии загробного царства, воин – гунн, сармат, алан, кушан, парфянин, согд, бакгриец или перс эпохи Сасанидов – ощущал войну в ее религиозно-мистическом измерении. Об этом его ощущении следует помнить, если мы хотим понять, каким образом в средневековом обществе, казалось бы, исповедовавшем идеал мира и любви, священной фигурой стал конный воин. Разумеется, в его сакрализации сливались теологические мотивы и социально-политические и исторические причины. Вряд ли сакрализация конного воина стала бы возможной, не попади она на благоприятную «варварскую» почву. Как оказалось, христианизация коснулась ее только поверхностно. Собственно говоря, это была не новая сакрализация, а переход от одного масштаба сакральности к другому.

При переносе сакрального содержания с Востока на Запад многое претерпевало изменения. К примеру, оборонительное оружие кельты и германцы ценили не особенно высоко. Конечно, из военных соображений они пользовались им, но для них это было оружие второго плана. Главным было наступательное оружие. Здесь, вне всякого сомнения, сыграл свою роль этический фактор. Нападение считалось гораздо более почетным делом, чем оборона. У древних кельтов и германцев был – как и у позднейших скандинавских берсерков и прочих «воинов-зверей»! – даже обычай идти в бой на врага без оборонительного оружия, без шлемов, щитов и доспехов. Это они считали геройством. Прятаться за щитом, под шлемом, за броней, как поступали римляне, считалось у них признаком трусости. Но и, кроме этического фактора, сам уровень развития техники в то время заставлял ценить выше оружие наступательное, в особенности меч. Его изготовление было сопряжено с огромными трудностями. Не так-то легко было выковать достаточно длинный клинок, который не разбивался бы вдребезги при ударе. Технические трудности при его изготовлении, быть может, объясняют отчасти, почему меч считали священным оружием.

Распространение железа в Европе приходится на VIII в. до Р. Х. Наибольшее умение в обработке металлов мы наблюдаем у народов, живущих в местности, богатой минеральным сырьем, например у кельтов. И по сей день Франция и, в основном, бассейн Рейна остаются в числе крупнейших мировых производителей железа. Кельты – весьма близкие соседи германцев, которых не всегда просто отделить друг от друга (греки и римляне долго путали их друг с другом, гак что до сих пор не существует полной ясности в вопросе, кем же все-таки были, скажем, такие племена, как бастарны, кимвры или тевтоны – кельтами или германцами). Поэтому образовались обширные зоны смешанной культуры. Типичный пример – упомянутое выше германское племя бастарнов. Очень долго римляне называли (и, соответственно, считали) бастарнов галлами либо галатами (кельтами). Духовная и материальная близость германской и кельтской культур основана на глубокой их схожести. Правда, близость не исключает того, что германская культура достигла зрелого состояния после кельтской. Так, металлургия у германцев развилась благодаря кельтской. Об этом свидетельствуют в частности, языковые заимствования. Германская терминология для обозначения железа и брони – кельтского происхождения.

Бескрайний Герцинский лес, под сенью могучих дубов которого находилась значительная часть Германии, в изобилии предоставлял металлургии обоих народов все необходимое сырье: руду Гарца и древесный уголь. Характерно, что по-готски слова, обозначающие рудоносную гору и лесистый склон, связаны друг с другом очень тесно.

К V в. до Р.Х. кельты Норика сделали открытие, к которому вплотную подошли и калибы: не выжигать углерод из железа полностью, благодаря чему увеличилась прочность и ковкость металла. Миграция кельтов на Запад способствовала распространению этого открытия и на островах, которые от кельтов получили название Британских. Так начался путь к стали. Впервые выплавку стали засвидетельствовали в Галлии во II в. до Р. Х. Римляне уделяли особое внимание проблеме прочности и эластичности металлов. Однако им так и не удалось добиться хоть сколько-нибудь удовлетворительного результата. Короткие, заостренные на конце и обоюдоострые мечи-гладии римских легионеров предназначались, прежде всего, для нанесения колющего удара в ходе сражения плотно сомкнутыми рядами и на очень близком расстоянии от противника (хотя ими можно было и рубить). Мечи эти были сделаны из весьма низкосортного железа. На изготовление оборонительного оружия у римлян обычно в ход шли бронза и кожа. Напоминает об этом римский военный термин «ло-рика» (lorica), происходящий от прилагательного «лореус» (loreus), то есть «кожаный». Как правило, лорику – защитную куртку – римляне делали из кожи.

В свете вышеизложенного, вполне понятным представляется внимание, с каким следили в Риме за появлением металла высокой прочности. Плиний Старший [40]40
  Плиний Старший (23/24—79) – римский государственный деятель, писатель, естествоиспытатель и ученый-энциклопедист, автор «Естественной истории».


[Закрыть]сообщал о стали, ввозимой из Индии. Диодор Сицилийский [41]41
  Диодор Сицилийский (ок. 90–21 до Р.Х.) – древнегреческий историк, автор «Исторической библиотеки».


[Закрыть]тщательно описывал технические приемы металлургического производства и рассказывал о том, как кельтоиберы применяют систему очищения железа «при помощи коррозии». Этот способ требовал немало времени, не был технически совершенным и эффективным. Кельтоиберы закапывали клинки в землю, чтобы худшая часть металла превращалась в ржавчину, затем извлекали их оттуда и подвергали вторичной обработке. Но прошло время, и кельты открыли способ изготовления стали, близкой к дамасской.

О кельтской металлургии, в особенности же изготовлении мечей, мы весьма осведомлены благодаря богатым археологическим находкам и современной металлографии. Вообще говоря, центры добычи и переработки металлов часто совпадали.

Кроме того, эксплуатация рудников носила поверхностный, эпизодический или периодический характер. Это было вызвано не только примитивностью самого способа добычи руды, но и тем обстоятельством, что «специалисты-металлурги» часто были кочевниками, не говоря уж о том, что жили они закрытой группой, изолированно друг от друга, в горах и лесах на безлюдье, что только увеличивало чувство подозрительности и страха у остальной части населения. Однако среди галлов кузнецы пользовались отличной репутацией. Стать кузнецом мог только свободный человек, мужчина-воин (эти понятия в родоплеменном обществе были синонимами). Если кузнец умирал, то его молот, клещи и прочие инструменты хоронили вместе с ним в могиле, как будто речь шла об оружии воина. Кузнечное дело было тайным искусством, связанным с мудростью членов жреческого сословия друидов (аналогичных арманам германцев). Леса и горы, где обычно селились кузнецы, считались священными.

Начиная с V в. до Р.Х. кельты научились производить железные пластины из чистого и однородного железа.

Умели они и осуществлять эмпирический контроль за содержанием углерода в металле. Металлографический анализ подтвердил это с полной определенностью. Кузнечные клейма, проставленные на некоторых изделиях, указывают на оживленную торговлю. После завоевания Галлии и Норика легионами Древнего Рима металлургическое производство там приобрело, так сказать, «индустриальные» формы.

Многие ученые говорят (правда, столь же многие их опровергают) об упадке металлургии в связи с варварскими нашествиями. Приводятся и примеры подобного упадка. Они касаются вполне определенных технических приемов, которые у завоеванных народов появились с приходом римлян. Победители диктовали спрос. Ушли римляне, и спрос этот прекратился. На Британских островах, например, в V в. п. Р.Х. снова вернулись к обработке железа по древним канонам кельтской, доримской традиции. Однако, как вскоре стало очевидно, полученный результат превзошел ожидания. Тем не менее имел место количественный упадок в производстве металлов, что было вполне закономерно. В то время наблюдался демографический и экономический кризис, так называемый кризис эпохи Великого переселения народов. Кроме того, прекратилось «серийное» производство, поставлявшее массовое вооружение римским легионам. Оружие постепенно превратилось в предмет роскоши. Оно украшалось искусными ремесленниками, стоило очень дорого. Короткий римский меч, «демократическое» оружие пеших массовых сражений, не вызывал особых проблем, особенно в том, что касалось его заточки. Им, как мы отмечали, наносился колющий удар. Но его постепенно вытеснял длинный меч (изначально галльского происхождения, сперва – с закругленным, а потом – с заостренным концом), с остро заточенным (сначала с одной стороны, а затем – с обеих сторон) лезвием (спада, спата, спафа), оружие аристократическое, удар которым наносили сверху вниз, сидя при этом верхом на коне. Диодор Сицилийский упоминает spatha – длинный рубящий меч галлов. Прогресс налицо, ведь кузнецам удалось преодолеть неимоверную трудность – ковку относительно большой массы железа. Чтобы выковать длинный клинок, кузнец должен был научиться спекать методом наложения небольшие порции металла. В этом случае изделие приобретало слоистую структуру. Кельтское, а лучше сказать, галло-римское изобретение состояло в использовании не просто ковкого железа, а закаленной стали, конечно же стали полумягкой, в лучшем случае полутвердой.

Твердые же сорта стали выплавлять не научились, да и сама закалка была недостаточно эффективной. Технология кельтов была связана с техническими приемами германцев.

Римлянам пришлось сдаться перед очевидным фактом. Оружие варваров, например готов, наследников восточной металлургии, намного превосходило римское. В этом не сомневался, скажем, римский военный теоретик Вегеций.

Эпические, хронографические, археологические источники засвидетельствовали ужасающие раны, которые наносил противнику короткий и прямой клинок, заточенный с одной стороны. Его называли «скрамасакс» (scramasax).

Германцы переняли от кельтов (трудно сказать, когда именно и при каких обстоятельствах, учитывая не только кельто-германскую близость, но и влияние на германцев культуры Великой Степи) искусство ковать из стали, похожей на дамасскую, упомянутый выше длинный меч-спату (спафу), высоко ценившийся за красоту и эффективность, и со временем перенятый римлянами (в первую очередь – римскими кавалеристами, а затем и пехотинцами), заменившими спатой свой традиционный короткий меч-гладий (гладиус).

О происхождении этой стали мало что известно. Правда, кое-кто из специалистов указывает на аналог дамасской стали, которую производили в Индии. По предположениям других, кельтская «дамасская» сталь, хотя бы отчасти, появилась самостоятельно. Сталеплавильни находились в римских владениях, часть их продукции шла на экспорт. Об этом свидетельствуют находки неподалеку от острова Альсен (Северная Ютландия) – многочисленные мечи, датируемые периодом около 240–400 гг. п. Р. Х. Они похожи на более поздние меровингские мечи.

Оставим, однако, в стороне вопрос о собственно кельтской стали. Речь пойдет об оружии, которое и типологически, и ехнологически восходит к кельтскому. На ютландских мечах стоят клейма с латинизированными (однако не латинскими) именами.

Высказывалась гипотеза о дунайском происхождении этого оружия, иными словами, о том районе, который, начиная с Гальштатской культуры <sup>[42]42
  Гальштатская культура относится к раннему железному веку (ок. 900–400 до Р. X.) в Южной и Средней Европе, ее носителями были главным образом древние иллирийцы и кельты.


[Закрыть]</sup> , был центром высокоразвитого производства металлов. Следует заметить, что в эпоху Великого переселения народов этот район был охвачен бургундской миграцией. Известно также, что именно бургунды и готы более других восприняли культурное влияние Степи. Это подтверждают и сказания о верховном вожде гуннского племенного союза Аттиле (чье имя, кстати, не монгольское, а германское, готское и означает «батюшка»). Сталь ютландских мечей весьма углеродиста. Но по структуре она представляет собой металл высокого качества.

Нам хорошо известен меч, изготовленный методом дама-скатуры, хотя и по образцам более позднего времени. В разных странах было найдено несколько сот меровингских мечей франкского и аламаннского производства V–VII вв. Их изготавливали довольно изощренным методом. Из заготовок – нескольких железных прутьев – выжигали углерод. Заготовки с высоким и низким содержанием углерода слоями накладывались друг на друга и подвергались ковке. Полученная таким образом пластина скручивалась винтом, расплющивалась и снова обрабатывалась на наковальне. Из трех-четырех прутов, обработанных таким способом, получали сердцевину клинка. В разрезе заметны чередования слоев железа и мягкой стали. К сердцевине приваривались «отрезки» от 0,4 до 0,6 % содержания углерода.

Продольные приварки скрепляли поперечными «врезками», чтобы увеличить сцепление сердцевины с приварком. Затем клинок зачищали и полировали. В готовом виде толщина его в среднем не превышала 5 мм. Длина колебалась от 75 до 95 см, ширина – от 3, 5 до 6 см. Вес – в среднем около 700 г.

В канун Каролингской эпохи клинок стали утяжелять, удлиняя и расширяя его. Это было предпринято в ответ на утяжеление оборонительного оружия и использование конным воином рубящего меча. От длины клинка зависела эффективность удара.

Металлографический анализ показывает, что металл, полученный вышеописанным способом, имел достаточно однородную, зернистую структуру. Это был максимум твердости и прочности, доступный для того времени. Слабое место метода – закалка. Столь поэтично воспетая германцами в героических сказаниях закалка стали была практически поверхностной. С современной точки зрения тогдашний клинок вообще не был закален. Пробы, проставленные на клинках подобного типа и других образцах (кованных из одного прута), показывают, что «дамасские» клинки были менее хрупкими и меньше деформировались, чем обычные. Но помимо высокого качества, это оружие обладало еще одним достоинством, снискавшим ему огромную славу, – своей исключительной красотой. Дамаскатура создавала на поверхности нового клинка драгоценный радужный перелив.

Впрочем, дамаскатура была не единственным техническим ухищрением для получения сияющего клинка. В германском сказании о Виланде (у скандинавов-норманнов – Велунде) – кузнеце изложен куда более сложный и хитроумный способ, правда, он требовал немалого времени. Проходили месяцы, прежде чем был готов заказ.

Находки археологов главным образом в торфяниках Ютландии и в бассейне Рейна, равно как и достоверные свидетельства арабских и других мусульманских авторов, показали, что поэты Севера отнюдь не фантазировали, описывая современное им металлургическое производство. Меч действительно стоил целое состояние. Прекрасные образцы мечей находят в захоронениях только высокопоставленных особ. По сравнению с «демократическим» римским мечом (будь то гладиус или спата), выпускавшимся серийно и без каких-либо особых украшений, германский драгоценный меч дает нам возможность понять, насколько при переходе от периода Античности к эпохе Средневековья и война, и воин достигли высот подлинного аристократизма, насколько возросло общественное уважение к ним, прежде для Запада (где – если, конечно, не брать гомеровскую и предшествующую гомеровской эпоху седой героической древности! – «хвастливый воин» – «милее глориозус» – часто становился объектом публичного осмеяния, например, в творениях древнегреческого комедиографа Менандра, его римских подражателей Теренция, Плавта и др.) не характерное.

Согласно арабским источникам, отлично сработанный меч мог стоить до тысячи золотых денариев. Даже предположив, что цена назначена в период прекращения выпуска золотых монет на Западе и проведения каролингской денежной реформы и, следовательно, завышена, можно все же представить, какой колоссально высокой была стоимость оружия. Если учесть, что золотой денарий весил 4, 25 грамма, то получается, что стоимость меча, пусть и в необычной обстановке, соответствует эквиваленту 4,250 килограмма (!) золота.

У современного человека не может не вызывать удивления тот факт, что столь драгоценные предметы хоронили тогда вместе с их покойным владельцем. Оставим в стороне абсолютные и относительные параметры тогдашней и нынешней экономики. Речь идет, прежде всего, о религиозно-магической ценности такого предмета воинского снаряжения, как меч. Его обрабатывали как величайшую драгоценность, оплачивали ценой целых состояний, брали с собой в самое долгое путешествие – в тот край, откуда никто не возвращается. Подобно верному четвероногому боевому другу-коню, меч тоже был неразлучным спутником всякого знатного воина.

Ковал меч кузнец – вещун, ведун, кудесник, волхв, маг-ремесленник. Все природные стихии участвовали в рождении на свет меча: земля, из которой добыта руда, огонь, подчинивший ее человеческой воле, воздух, ее охладивший, и вода, которая закалила металл. В сказании о Виланде-Велунде участвует еще и священная птица германцев, чей язык понятен только посвященным, – гусыня, которой нет равных. Меч сакрален как таковой, что подтверждается как эпическими, так и юридическими германоязычными источниками.

Святость, сакральность меча пришла из мира Великой Степи, германцы же в данном случае сыграли здесь роль посредников. Создатели ее – иранские народы. Об аланах – индоиранском народе сарматского корня – древнеримский историк Аммиан Марцеллин говорил, что у них нет ни храмов, ни святилищ, нет даже крытой соломенной крышей хижины. Единственным предметом поклонения и обожествления служит у аланов железный обнаженный меч, воткнутый в землю, который они почитают как символ своего бога войны, властелина их земель (а точнее – кочевий, ибо они, как и полагается номадам, переходят с места на место).

«Отец истории» Геродот упоминал подобный обычай у скифов, приносивших коней и стада в жертву старому железному мечу, символизирующему, быть может, бога войны Ареса (Арея). Скифский Арес – явно близкий родственник бога-воителя Батрадза потомков иранского племени сарматов-аланов (асов [43]43
  Существует немало гипотез, отождествляющих этих асов со светлыми богами-асами, пришедшими в Скандинавию, согласно «Младшей Эдде» Снорри Стурлуссона, из Асии (Азии) во главе с Одином.


[Закрыть]-яссов, предков нынешних осетин), с телом из кованой стали, сросшийся со своим мечом настолько, что отождествляется с ним. Он расправляется с противниками одним ударом меча и повергает их под копыта своего боевого коня. Его стальное тело выковал небесный кузнец Курдалагон. Обратим внимание лишь на то, до какой степени этот бог – стальной всадник – напоминает закованного в металлические доспехи сарматского, парфянского и персидского катафракта-клибанария. Заслуживает внимания и то, что религиозно-воинские обряды скифов и аланов (в широком смысле – сарматов) схожи друг с другом и в том, что касается, например, обычая подвязывать скальп, снятый с противника, к упряжи своего коня. Другой скифский обычай – употреблять для питья чашу, изготовленную из черепа убитого врага, – перешел непосредственно к германцам. Вот почему сравнивать свидетельства «отца историков» Геродота с показаниями Аммиана Марцеллина и Павла Диакона [44]44
  Павел Диакон (ок. 720–799) – писавший свои труды на латинском языке, историк раннего Средневековья, автор «Истории лангобардов».


[Закрыть]– занятие весьма поучительное.

При всей необходимости осторожного отношения как к прямым, так и косвенным свидетельствам, все сказанное упомянутыми выше историками подтверждает неоднократно повторенное на этих страницах суждение о культурной тюрко-монгольско-ирано-германской общности, сложившейся в среде народов-всадников. Взглянув на факты с западной точки зрения, мы замечаем, что культурная общность возникла как следствие гуннской волны, но предпосылки ее существовали еще задолго до того, как на горизонте появились гунны.

Обратимся, например, к религиозной символике вогнанного в землю меча как предмета культового поклонения. Его отголоски и сегодня слышны в кавказском и германском фольклоре. Меч пользовался почитанием еще в тот период, когда волна гуннов поглощала аланов и готов.

Меч имеет важнейшее значение в истории восхождения к вершинам власти самого верховного вождя гуннов Аттилы. Свои притязания на господство этот гунн с германским именем (или прозвищем, данным ему его германскими – в частности, готскими – дружинниками) обосновывал, используя знак богоизбранности – меч, который был найден каким-то пастухом на пастбище. Когда Аттила взял в руки меч, это оружие превратилось в символ власти, освященный древней традицией, в оплот и защиту гуннов. Когда-то в незапамятные времена народ гуннов утратил его, теперь же чудесным образом снова обрел. Вверив меч великому вождю, божественные силы передали ему тем самым осязаемый знак своего благоволения.

Элементы сакральности, связанные с символикой меча, которые можно вычленить в германских источниках, следующие: его чудесное происхождение, чаще всего божественное – сам бог вручает его герою; меч имеет личностную характеристику, что подчеркивается наречением его именем собственным; меч «испытывает потребности», «выдвигает претензии», даже «навязывает свою волю», то есть самовыражается как своего рода личность; меч свят настолько, что на нем приносят присягу.

«Воин-волк» Сигмунд, сын Вельсунга (Вольсунга), неоднократно упоминавшийся нами выше, получает по воле Одина меч, выхватив его без какого-либо усилия из Мирового древа (как Батрадз – из скалы или, как в более поздних сказаниях – юный Артур-Пендрагон из камня), в ствол которого бог вогнал его по самую рукоять. Герой-ульвхедин (или варульв) отказывается уступить его даже за целую меру золота, которая в три раза превосходит вес меча. С этим мечом он совершает великие подвиги. Клинок сломался только в тот момент, когда Сигмунд перестал пользоваться божественным благоволением. Он преломился, ударившись о копье самого Одина, который, подобно гомеровским богам в «Илиаде», внезапно лично вмешался в ход сражения. Жена Сигмунда сохранила обломки клинка. Из них был выкован меч Грам (в позднейшей немецкой «Песни о Нибелунгах» имя меча меняется на Бальмунг) для сына Сигмунда – Сигурда (аналога драконоборца Зигфрида из средневековых немецких сказаний и «Песни о Нибелунгах»), который прошел инициацию под руководством кузнеца. Меч Грам творит чудеса героизма в мощной длани Сигурда: тут и разрубленная наковальня, и рассеченная шерстинка, увлекаемая течением реки, и, наконец, убийство обратившегося драконом – хранителем клада – чародея-великана Фафнира. Инициация Сигурда завершается убийством самого кузнеца. Все это согласуется со схемой, хорошо известной этнографам.

Божественное происхождение имеет и меч, выкованный Виландом-Велундом, научившимся мастерству у кузнеца-наставника Мимира (Миме) и гномов (цвергов или двергов, то есть подземных карликов) с горы Каллав. Виланд вызывает на соревнование другого великого кузнеца – Амилиаса. Ставка – жизнь, как часто случается в соревновании между сверхъестественными мастеровыми.

Их мастерство окружено тайной. Амилиас выковывает железную кольчугу (точнее – броню) и шлем, но Виланд одним махом разрубает и шлем, и кольчугу, и самого соперника. Не поэтическое ли это преувеличение? Тут же вспоминается реальное событие: гибель скира (или руга) Одоакра [45]45
  Одоакр (Одоацер, Отакер, Отокар) – предводитель племен герулов, ругиев и скиров, живших в долине Дуная.


[Закрыть], разрубленного пополам мечом повелителя остготов Теодориха (Дитриха Бернского «Песни о Нибелунгах» и других сказаний германского героического эпоса). Этим оружием восхищался римский историограф остготского короля Италии Кассиодор. Гипербола – не только поэтический прием, но и метод хронографической прозы и эпистолографии. И все же… когда собственными глазами видишь следы ужасающих ран на бренных останках воинов той эпохи, поднятых из могил, невольно спрашиваешь себя: неужели все, о чем говорится в текстах, всего лишь «гипербола»?

Другой меч чудесного происхождения – это Хрутинг, один из самых прекрасных, о которых известно с незапамятных времен. Клинок Хрутинга выкован из стали, закаленной соком ядовитых трав и кровью, добытой в сражении. Ни разу не подвел он воина, крепко сжимавшего его рукоять в пылу битвы, смело шедшего навстречу опасности. Это исторический меч, воспетый рунами. И еще он – меч Беовульфа [46]46
  Беовульф – герой одноименного древнеанглосаксонского эпоса, совершающий свои подвиги (убийство чудовищного великана – сына Каина – Гренделя и его злокозненной матери-ведьмы, а также огнедышащего дракона) во владениях датского короля-конунга Хрот-гара. Интересно, что имя «Беовульф» означает «Пчелиный Волк», то есть «Медведь», что напрямую отсылает нас к знатокам боевой магии Севера – «людям-волкам» («ульфхединам», «ульфхеднарам», «уль-вхединам», «ульвхеднарам», «варульвам»), «людям-медведям» («бер-серкам») и «медведеволкам»-бьорнульвам.


[Закрыть], которым тот умертвил чудовище. Его клинок растворился в «ядовитой крови поверженного противника». В руке героя осталась драгоценная рукоять, которая тоже, если и не божественного, то уж, во всяком случае, сверхъестественного происхождения. Этот меч выковали великаны.

Своему сокровенному боевому другу-мечу герой нарекает имя. Начертанные на клинке руны – магический язык меча. Тайна, окутывающая его происхождение, превращает меч в существо одушевленное, живое, со своим собственным характером – в личность. Меч Тюрвинг взыскует смерть человека всякий раз, когда его вынимают из ножен. Меч Дайнслеф наносит незаживающие раны. Меч Хвитинг поражает противника и исцеляет друга. Меч Атвейг поет, когда воин обнажает его во время битвы, истекает кровью, когда где-нибудь далеко идет сражение [47]47
  Falk М. Altnordische Waffenkunde. Kristiania, 1914, S. 43–44, 47–65.


[Закрыть]. Это необыкновенное оружие может выйти из повиновения и не подчиниться правилам погребального обряда: драгоценный дар должен перейти в руки преемника.

Значимость оружия, главным образом меча, среди германских народов отражена в юридических установлениях. Оружие находится в центре всех основных моментов жизни юноши-воина. Оно дается ему как дар, когда он вступает в возраст совершеннолетия. Коль скоро юноша-воин в состоянии владеть оружием, то оно – свидетельство его свободного состояния. Оружие – дар, которым обмениваются жених и невеста при вступлении в брак. И еще: оружие – часть ритуала присяги, священный знак – меч, вогнанный в землю по самую рукоять. В этом обычае нельзя не увидеть то, о чем было сказано выше. Это скифо-алано-гуннский ритуал. Присяга, приносимая на оружии, засвидетельствована в «Эдде», юридическими источниками едва ли не всех германских народов. До какой степени оружие выражает, вернее сказать, символизирует мужское начало, видно из законов аламаннов: представители обоего пола присягают на том, что им дороже всего.

Мужчины клянутся во имя войны, женщины – во имя материнства.

Она клянется «сосцами своими» либо «грудью своей», он – «оружием своим». Особый вид присяги на оружии знаменует у северных народов вступление в военную свиту-дружину вождя – комитат (comitatus).

По некоторым свидетельствам, воин, совершающий обряд вступления в комитат, должен был приложить рукоять меча ко лбу, произнося при этом слова клятвы.

Священная и правовая значимость оружия, конечно же, не могла быть полностью предана забвению, когда германские варвары приняли христианство, религию мира, а не войны. Но закономерен вопрос: в какой степени они приняли эту религию на самом деле?

Следует спросить, в какой степени иххристианство было религией мира? Это центральная и многообразная тема. Сейчас же ограничимся повторением, быть может, известных фактов. Законы некоторых германских народностей, или племен – например, лангобардов (далеких предков нынешних северных итальянцев – ломбардцев) и баюваров (баваров, предков нынешних баварцев), ставших христианами, говорят о «священном оружии», то есть о таком оружии, которое было освящено, очищено от скверны греха. На таком оружии закон разрешал приносить клятву. Таким оружием можно было пользоваться, чтобы вершить суд Божий. Итак, освящение функционально и призвано оправдать в глазах новоиспеченных христиан сакральное использование оружия. Практика, разумеется, древняя и языческая, но столь прочно укоренившаяся в гражданском сознании и правовом обиходе, что отвергать ее, особенно в обществе, которое оправдывает войной существование своих институтов, вряд ли представлялось возможным.

Буквальное, или, если угодно, примитивно материалистическое, прочтение Священного Писания подкрепляло практику применения меча (и вообще оружия, собирательным понятием для обозначения которого становится слово «меч»), включив его в новую систему ценностей. Меч – символ силы, справедливости, отмщения, не так ли? Разве Иисус не сказал, что не мир, но меч принес он на землю? У кого нет меча, пусть продаст плащ свой и купит меч? Не призывал ли святой апостол Павел взять в руки меч Господень, который есть Слово Божие? Не сказано ли в «Откровении Иоанна» об обоюдоостром мече, исходящем из уст восседающего на белом коне и ведущего за собой рать ангельскую? Возражать, что аллегорический смысл всех этих призывов содержит отрицание применения оружия в царстве земной, бесполезно. Слова, особенно в понимании народов, приученных к магии, обладают самостоятельной ценностью, выходящей за рамки концепций, которые они выражают. Но сейчас нас интересует не столько действительное значение оружия в Священном Писании, сколько тот смысл, который видели в нем «варвары».