Текст книги "Кровь тамплиеров"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Их взгляды встретились посреди кровавого поля битвы. Слепая, изрезанная до глубоких корней ненависть – это было все, что взгляд Давида мог послать убийце своей любимой и палачу своей души, в то время как взгляд фон Метца был лишен всякого выражения. Если бы Давид мог прочесть злобу в глазах тамплиера, гнев или садистскую радость… Но в них не было ничего, что хотя бы издали могло сойти за человеческое волнение, – лишь бездонная, ничего не выражающая пустота. Этот человек был чудовищем, возможно еще более сумасшедшим, чем предполагал Давид, еще более жестоким и непредсказуемым, чем он мог себе представить, пустив в ход всю свою фантазию. Смерть такого человека была бы счастьем для человечества!

Следующий атакующий встал на пути, когда Давид сделал решительный шаг по направлению к фон Метцу и с гневным криком поднял свой клинок на магистра. Давид нанес противнику удар широкой стороной меча, который заставил того отшатнуться в сторону, но не свалил с ног. Из его глаз вылетели сверкающие молнии ярости. Враг был из проклятых тамплиеров и, следовательно, заслуживал смерти, но Давид оставил его в живых. Сердце Давида жаждало крови только одного человека, того, кто в эти секунды шаг за шагом отступал перед Камалем, набросившимся на него как безумный; затем фон Метц внезапно исчез в боковом отсеке крепости и одновременно пропал из поля зрения Давида.

Давид бросился вслед за ним, в то время как Тирос, Паган и Симон вступили в схватку с его врагом, человеком скорее среднего сложения, который быстро оправился от сделанного не в полную силу бокового удара и приготовился к новой атаке. Втроем они швырнули его на землю и, развеселившись, стали по очереди рубить жертву своими мечами.

Краешком глаза Давид заметил, что один из последних тамплиеров, которые были еще в состоянии обороняться против внезапной атаки приоров, начал его преследовать. Но внезапно из его груди вылезло окровавленное острие Аресова меча, и Гунн насмешливо потребовал от племянника, чтобы тот ненадолго остался с ним, где все вокруг так красиво и интересно.

Его дядя, казалось, в полной мере наслаждался бурными схватками, в то время как Давид по возможности старался не приближаться к павшим и не вглядываться в подробности окружающего кошмара. Это была его первая битва, и часть его личности, уже сочтенная им почти навсегда потерянной, вернулась при виде ужасов кровавого сражения, но это была лишь та часть, которая не имела никакого представления о действительной жизни и ничего не желала о ней знать. Другая, более мощная его часть приняла силу как средство для достижения цели: сила должна была служить орудием возмездия и справедливости. Давид последовал за Робертом фон Метцем и Камалем в замковую капеллу[18]18
  Капелла – католическая и англиканская часовня, церковный придел.


[Закрыть], которая, казалось, ожидала его за узким коридором, куда можно было войти через боковой вход. Здесь и сейчас Давид хотел увидеть, как прольется кровь, много крови. Кровь магистра тамплиеров.

Глазам Давида потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к неяркому, желтоватому мерцанию свечей, – секунд, в течение которых враг легко мог подобраться к нему сзади и обезглавить его, так как перед ним, кроме алтаря и нескольких литых подсвечников, было абсолютно пустое пространство, а справа и слева тянулись отделенные мощными колоннадами продольные нефы. В их густой черноте молено было скрыть всех и каждого. Но счастье – в данном случае то обстоятельство, что тамплиеры оказались достаточно глупы, выбежав во двор на свою погибель, – было на стороне Давида: ничего не случилось, пока он растерянно стоял посреди капеллы и в отчаянии пытался обнаружить в темноте боковых интерьеров источник отражающихся от стен криков и шагов.

Наконец раздался безобразный хриплый звук. Звон и дребезжание оружия стихли. Тихие шаги придали внезапно наступившей, пугающей тишине угрожающий ритм. Давид с бешено бьющимся сердцем привстал на каблуках и повернулся кругом, твердо рассчитывая, что фон Метц, ввиду своей проклятой трусости, нападет на него сзади. И тут он его увидел.

С притворно печальным взглядом тамплиер появился из тени позади каменного алтаря и оглядел его, растянув губы в улыбке, причем эта улыбка оскорбительным образом производила впечатление дружеской и знакомой. В правой руке тамплиер держал меч, на котором запеклась кровь Камаля; меч, который прямо или косвенно лишил жизни его отца, Квентина и Стеллу; стальной клинок, которым фон Метц хотел также прервать жизнь Давида.

Но Давид этого не допустит. Он принесет матери меч магистра тамплиеров. И если рука мертвого фон Метца будет по-прежнему крепко сжимать оружие, он отсечет эту руку от тела, в то время как душа бастарда будет уже коптиться в аду!

– Здравствуй, Давид!

Этот негодяй дошел до такой дерзости, что осмеливается называть его по имени и приветствовать, как будто это само собой разумеется, в то время когда оба они знают, что сейчас станут друг против друга с обнаженными мечами и только один из них покинет капеллу живым. Проклятье, он еще смеет лицемерить, изображая притворную радость встречи! Да это не человек, это изверг рода человеческого!

Давид все еще не понимал, как чувствует себя человек, убивая другого человека, но он был уверен, что скоро узнает, каково это – убить чудовище!

Он издал боевой клич и набросился на убийцу своей подруги. Их мечи с треском ударялись один о другой. Эхо понесло звук начавшейся борьбы, которая должна была все решить, по лабиринтам, залам и покоям крепости, и заставило каждого, кто еще был жив, не остаться в стороне, но принять мысленное участие в жестокой решительности, в безграничной ненависти, с которой молодой боец набросился на магистра тамплиеров. Подобно берсеркеру, Давид снова и снова обрушивал свое оружие на фон Метца, и снова и снова прекрасный клинок противника останавливал его за несколько сантиметров или миллиметров до того, как он разрубит его на две половины.

Возможно, фон Метцу действительно не удалось произвести благоприятное впечатление во время первой волны атак, когда он вполне мог перейти в наступление. Возможно также, что он применил ту же тактику, посредством которой Арес однажды одолел Давида, внушив ему обманное чувство, что юноша сильнее противника, чтобы затем совершенно неожиданно выйти из оборонительной позиции, когда неопытный молодой человек был уже уверен в своей победе. Давид не попадет в ловушку. Он чувствовал, что не сможет долго выдерживать напряженность и темп атаки. Поэтому он прибег к тому, что представил охватившее его изнеможение прежде, чем его силы взаправду иссякли.

Магистр тамплиеров использовал момент мнимой слабости и перешел в наступление. Давид был к этому готов, он это даже запланировал, однако удар неожиданной силы обрушился на его клинок и вибрирующая боль пронизала его – начиная от рук, крепко сомкнувшихся вокруг рукоятки меча, до самых плеч. Он не думал, что бывают более сильные и ловкие бойцы, чем его дядя, но теперь ему пришлось отказаться от своего мнения. Фон Метц мог не выглядеть богатырем и гунном, но как боец он превосходил Ареса.

Давид с трудом парировал и. второй удар, но третий, который его противник нанес сверху, чтобы раздробить ему пополам череп, – это было уже чересчур. Ему удалось затормозить меч тамплиера за несколько ладоней от головы, но он не стал повторять прежнюю уловку с мнимой усталостью и отбрасывать меч. К тому же фон Метц ловко и незаметно загнал юношу в тупик, так плотно притиснув его спиной к алтарю, что он почувствовал холодную каменную плиту стола на высоте поясницы.

«Я проиграл», – с отчаянием пронеслось у него в голове, в то время как фон Метц безжалостно усиливал нажим своего клинка и таким образом сантиметр за сантиметром, склоняясь над ним верхней частью корпуса, опускал его на алтарь. Давид сделал все, что мог, но он проиграл. Где, черт побери, Арес, Шариф, Симон и остальные? Шум битвы снаружи давно стих. Если, кроме этого чудовища, еще были оставшиеся в живых тамплиеры, куда они исчезли? Неужели блуждают поодиночке по коридорам и залам крепости? Проклятье! Почему ему никто не помог?!

Давид почувствовал, как холодный камень коснулся его лопаток. Справа и слева мерцали белые свечи в серебряных подсвечниках. Язычки их пламени нервно танцевали на кровавом клинке и на восьмиклинном кресте в золотой рукояти тамплиерского меча. В одно мгновение Давид снова стал новорожденным в белом крестильном платьице, которого вырвали из рук матери, чтобы заколоть на алтаре. Большими глазами он смотрел в лицо мужчины, пришедшего его убить. Но отсутствовали некоторые детали. Что-то не согласовывалось с его воспоминанием об этом сне, о котором Лукреция говорила, что оно представляет собой путешествие в прошлое. Что-то было неправильно…

Скалящий зубы боевой пес, который сломал Франку челюсть, выл и рвался с цепи. У Давида не было времени для деталей и длинного раздумья. Ярость раздувала огонь ненависти к убийце, лишившему его любимой подруги, и дала силы одним-единственным, хорошо направленным толчком оттолкнуть от себя магистра так, что тот, тяжело дыша, сделал несколько вынужденных неверных шагов по капелле в обратном направлении, прежде чем вновь обрел равновесие и выровнял дыхание. Этого оказалось достаточно, чтобы Давид снова выпрямился и бросился на тамплиера. Ему удалось полоснуть противника по лицу, но в этот раз тамплиер не потратил ни одной лишней секунды на оборону, сразу же атаковал целым залпом ударов, защита от которых привела к тому, что у юноши теперь болели не только руки, но также спина и далее зубы. Однако все эти мучения лишь подстрекали его к еще более ожесточенной обороне и к еще более энергичным ответным ударам.

Давид услышал шаги. Кто-то приближался к капелле, но юноша миновал ту точку, когда внутренне вопил о помощи. Ему никто не нужен. Он хочет, он должен, он сможет справиться сам – это его долг перед родителями, Квентином и Стеллой!

Стелла… Проклятье! Она вообще не имела к этому никакого отношения, а этот сумасшедший взял и запросто ее убил! Ярость и отчаяние заглушали боль. Снова и снова его меч опускался на магистра тамплиеров. Наверное, он подавил ее, чтобы больнее ранить его, чтобы продемонстрировать ему, кто из них сильнее…

А затем Стелла вдруг вышла из тени бокового нефа. Давид увидел ее. Но он не понял, что означает ее появление. Возможно, он принял ее за видение; возможно, раж, в котором он находился, дикая ярость, с которой он колотил магистра тамплиеров, были такими всеохватывающими, что он вообще больше не был способен ясно думать. Фон Метц, напротив, отвлекся на короткий момент, глядя на Стеллу. Давид использовал шанс и нанес удар, который разрезал кожаную куртку на груди магистра и на сантиметр вонзился в его плоть. Тамплиер споткнулся о выступающий камень грубо мощенного пола. Меч выскользнул из его пальцев и откатился немного в сторону еще прежде, чем он сильно ударился об этот темный камень. Давид бросился за ним, занес обеими руками меч для смертельного удара, который фон Метц более восемнадцати лет назад хотел нанести ему, Давиду. Детали… Они не имели никакого значения.

– Ты, проклятый бастард! – услышал он собственный пронзительный голос, но чувствовал в этот момент свои губы так же мало, как и остальное тело.

Казалось, он вообще уже не принимает никакого участия в происходящем и никак не влияет на свои действия и мысли. Как будто та, другая, совершенно неуправляемая часть его души, тот бешеный пес, о котором он даже не подозревал несколько дней тому назад, полностью захватил контроль над его телом, и только кровь, вместе с которой жизнь из тела этого чудовища падет к его ногам, способна удовлетворить власть, держащую его в своем подчинении.

– Давид! Нет! – панический крик Стеллы пронесся по капелле.

Давид начал снова чувствовать, думать, ощущать запахи и вкусы. Как будто его чувства после долгого обморока вновь возвратились в тело. Он увидел Стеллу, услышал ее голос, и он понял, что это не видение, а реальность. Но, черт возьми, ведь Стелла мертва! Она не могла быть здесь, в крепости… Даже если…

Его взгляд вновь обратился вниз, к поверженному фон Метцу, и его руки лихорадочно сжали рукоятку меча. Этот негодяй похитил его подругу! Он затащил ее в проклятую крепость, вдали от человеческого жилья, и только дьявол знает, что он с ней делал!

Давид с шумом опустил меч.

– Он твой отец! – в отчаянии закричала Стелла.

Смертоносная сталь промчалась в миллиметре от головы магистра и, высекая искры, воткнулась в стык между двумя плотно прижатыми друг к другу камнями. Клинок застрял настолько глубоко, что одному человеку было не под силу его оттуда вытащить.

Давид напрасно трудился некоторое время, раскачивая рукоятку клинка. Он делал это не для того, чтобы снова завладеть оружием, но чтобы что-то делать. В его голове мысли не только путались, прерывались и перекатывались друг через друга, но между ними возникали ожесточенные схватки, в которых не было победителей. Он не смог найти начало, которое бы продолжил и которое могло бы стать его опорой. Давид думал о Квентине и о Стелле, о деталях снов, которые, собственно, были не снами, а воспоминаниями, об ужасах битвы во дворе крепости, о Святом Граале и о человеке, который убил его отца, нет, который был его отцом…

Давид находился на пороге безумия, если уже его не перешагнул. Его пальцы бессильно соскользнули с рукоятки, в то время как к нему спешила Стелла и, подхватив его руку, положила ее на свое плечо.

– Стелла?.. – Его растерянный взгляд блуждал между девушкой и лежащим на полу Великим магистром. Две мысли выкристаллизовались в необозримом хаосе: Стелла жива и Роберт фон Метц – его отец. Но это же невозможно! И то и другое!

Снова шаги, на этот раз более громкие, нервные и тяжелые. Прежде чем Давид смог определить их направление, в дверях капеллы появился незнакомый боец. Так же, как и Давиду при своем первом появлении, глазам незнакомца пришлось потрудиться, прежде чем он начал ориентироваться в изменившемся освещении. Он торопливо сделал несколько шагов в направлении Давида, заговорил с ним взволнованно и задыхаясь, именуя его Великим магистром, и лишь потом заметил, перед кем он фактически стоит, две-три секунды смущенно и испуганно переводя взгляд с Давида на распростертого на земле тамплиера с двумя, все еще кровоточащими ранами. Но. этот человек мгновенно пришел в себя и отреагировал на случившееся быстрее, когда, вопреки собственным многочисленным ушибам, чавкающим пулевым отверстиям и резаным ранам, принял позу защитника и встал с угрожающе поднятым мечом между фон Метцем и Давидом.

Давид ни на что не реагировал. Он даже не подался назад, когда в капедлу вошел белокурый рыцарь. Его меч застрял между каменными плитами пола. Вероятно, он не поднял бы оружие даже против незнакомца, если бы, конечно, все не произошло иначе и этот человек сам не сунул бы меч в руку Давида, чтобы затем вежливо пригласить его на небольшой дружеский поединок. Давид уже не понимал, что правда и что ложь, кто союзник и кто враг. Он даже не знал, кто жив, и кого уже нет на свете, и кто, собственно говоря, он сам…

За спиной вновь пришедшего бойца с заметным усилием поднялся на ноги фон Метц. Стелла схватила Давида за руку и оттащила его на пару шагов подальше от мужчин, в то время как магистр тамплиеров с трудом нагнулся за своим мечом и, вновь вооруженный, прошел мимо своего друга, чтобы нагнать Стеллу и Давида.

– Нет! – Стелла встала, защищая Давида, между ним и фон Метцем, дрожа от страха, но тем не менее бросая на обоих решительные взгляды.

Несколько мгновений, которые каждому, кроме Давида, подхваченного волной освобождающей от всего пассивности, показались мучительными, вообще ничего не происходило. Фон Метц пристально глядел на Давида, Стелла упрямо смотрела в глаза фон Метцу, незнакомый рыцарь наблюдал за всеми, а Давид смотрел сквозь всех и каждого в благодетельную пустоту.

Наконец к магистру тамплиеров приблизился белокурый и потянул его за рукоятку меча к себе, несмотря на тот факт, что сам Роберт все еще стоял перед Давидом, явно полный решимости немедленно отсечь своему невооруженному противнику голову.

– Битва проиграна, Роберт, – тихо сказал белокурый. – Ты должен остаться в живых.

Во взгляде фон Метца на мгновение вспыхнула нерешительность. Затем его черты смягчились, он медленно опустил меч и движением, кажущимся беспомощным, повернулся к соратникам.

– Sangreal[19]19
  Sangreal (читается: «сангрель») образовано от испанского слова sangre – «кровь, род». По смыслу перевод может означать «человек с горячей кровью» или «человек с благородной кровью».


[Закрыть], старый друг! – В ответ белокурый страдальчески улыбнулся и заключил магистра тамплиеров в короткое объятие. Затем он быстрым шагом, ни разу не оглянувшись, исчез во тьме, из которой пришел.

Внезапно к ним прорвался яростный боевой крик. Снова в крепости зазвучал оглушительный стук и звяканье мечей.

Фон Метц повернулся к Давиду и Стелле, избегая, впрочем, смотреть в лицо своему сыну.

– Следуйте за мной! – властно сказал он и поспешно прошел мимо них, мимо алтаря к расположенной за ним каменной стене. Раздался неприятный скрежет, и тени, отбрасываемые мерцающими свечами, пришли в движение. – Если хотите жить, тогда за мной! – повторил магистр, не оборачиваясь, и вошел в расселину, которая непонятно как вдруг открылась в стене.

Давид все еще не был способен ни на что реагировать, но Стелла быстро стряхнула с себя нерешительную пассивность, с которой, исполненная сомнения, втайне наблюдала за фон Метцем, и потащила Давида в тайный ход. Он покорно позволил себя увести. Хорошо, когда другие знают, что нужно делать. Он сам, во всяком случае, этого больше не знал.

Крик боли донесся с той стороны, где исчез белокурый, затем – безжалостное кряхтение, перешедшее в хрип.

Давид наблюдал без всякого участия, как фон Метц впереди испуганно вздрогнул, в то время как дверь тайного хода медленно, с протяжным стоном, за ними закрывалась. И в это время в капеллу ворвался Шариф.

Араб был значительно более зорким, чем большинство других людей, поэтому он сразу же метнулся за ними, но не успел: теперь в стене уже не было расселины, это могла быть лишь тень среди теней. Однако до этого взгляд араба все же успел зацепить вдали фигуры трех беглецов. Он не попытался протиснуться в слишком узкую для него щель, но, пока мог, преследовал Давида взглядами, которые тот почти физически ощущал спиной, хотя они его интересовали не больше, чем все остальное, что происходило вокруг него и с ним самим.

Фон Метц возился с чем-то в темноте. Наконец свет факела залил узкий коридор, в который вел тайный ход.

– Следуйте за мной! – повторил тамплиер и заторопился по коридору, приведшему их через полдюжину метров к узкой лестнице, по которой они поспешно спустились вниз.

Оранжево-желтый беспокойный свет очищал контуры от тьмы глубоко под крепостью, когда фон Метц повел их дальше. Внезапное осознание Давидом того, что магистр тамплиеров ведет их через огромный склеп, частично прогнало его безразличие и отупение, заменив их ощущением жуткого, но благоговейного трепета и напряженного внимания. «Здесь же мертвецы», – медленно осознавал он. Фон Метц привел их от умирающих и трупов в надземной части крепости к мертвым, которые обрели последнее место успокоения в каменных саркофагах, расположенных вдоль боковых стен склепа. Для чего ведет их сюда и что намерен делать с ними этот человек?

Давиду следовало бы бояться, как и Стелле, чьи дрожащие пальчики крепко обхватили его левую руку. Или сопротивляться… Но так далеко было сейчас его настоящее «я», которое в отчаянии от него отвернулось и все никак не могло пробиться обратно, превратив его в нечто вроде манекена в человеческой оболочке, автоматически шагающего рядом с подругой.

Магистр тамплиеров на короткое время остановился в полном молчании посреди темного, зловещего помещения перед неким возвышением, на котором стоял большой каменный гроб. Стелла и Давид тоже замедлили шаги, но фон Метц остановился совсем ненадолго. Он с видимым усилием оторвал взгляд от гроба и энергичным жестом подал знак следовать за ним:

– Вперед! Дальше!

Разум, который медленно, но теперь с возрастающей быстротой начал возвращаться к Давиду, нашептывал, что у них нет выбора, что им остается только слушаться магистра и надеяться, что дорога, которой он их ведет, не станет последней.

Когда Арес вслед за Шарифом вошел в крепостную капеллу, он ожидал, что сможет забрать отсюда своего племянника вместе с мечом магистра тамплиеров. Это был эксперимент, который вызывал у него чувство стыда, однако немного позже он ощутил гордость, что смог хорошо подготовить Давида: племянник едва не одолел его самого, «мастера меча». Но в дальнем конце капеллы за алтарем араб стоял в одиночестве и, как обалделый павиан, лихорадочно расшатывал камень за камнем крепко выложенной, простоявшей много веков стены.

Давида и этого проклятого пса фон Метца нигде не было видно, но Арес обнаружил с легкой досадой, что меч племянника крепко застрял между двумя камнями, плотно забитыми в мощеный пол. Или «солнышко» Лукреции поджало хвост и отправилось куда-нибудь подальше? Скорее всего, нет. Возможно, Давиду слишком быстро довелось узнать, что между упражнениями в фехтовальном зале и настоящей битвой простираются целые миры, но причин для бегства тем не менее у него не было: битва прошла исключительно успешно, они захватили крепость прежде, чем тамплиеры поняли, с каким превосходством сил и с какой гениальной стратегией столкнулись. Уже через несколько минут в крепости осталось лишь несколько человек, бесцельно кравшихся по коридорам и столь же отчаянно, сколь и напрасно пытавшихся сопротивляться превосходящей силе приоров, которые, в свою очередь, небольшими группами рыскали по крепости.

Вероятно, Давид сменил свое оружие на меч магистра тамплиеров, который теперь станет их собственностью, как и руины этой славной крепости посреди идиллического озерного ландшафта. Но где он сам?

– Фон Метц с Давидом исчезли за стеной, – сообщил ему Шариф. – Вместе с девушкой.

Он через плечо оглянулся на Ареса и выглядел бы, вероятно, взволнованным и разозленным, если бы, за исключением особо экстремальных ситуаций, что-либо могло воздействовать на его мимику.

– Кстати, она жива, – добавил араб, как будто считал фантазию Ареса настолько ненормальной, что тот без этого пояснения мог вообразить, что фон Метц и юноша исчезли из капеллы с уже разлагающимся трупом девушки.

– Тогда твое искусство в стрельбе уже не то, каким было когда-то, – внешне спокойно сказал Арес, в то время как внутри него закипала ярость, которая не касалась араба. Проклятье! Давид действительно дрянной маленький Сен-Клер! Если имеешь дело с ним, можно рассчитывать на что угодно.

Его сестра оказалась наивной дурой, вообразившей, что за столь короткое время можно сделать из него преданного, простодушно-глуповатого, образцового рыцаря. В конце концов, в Давиде текла и ее кровь. Более того, убежденность, что она должна стать бессмертной, нужно было растить медленно и холить в глубине сердца, а не выпускать наружу из-за ненависти и отчаяния. Было большой ошибкой взять юношу к себе в дом, как бы хорошо он ни сражался и какой горячей любовью ни проникся к боевому искусству. Но ведь его, Ареса, никто не слушал уже потому, что сестра еще в детстве отучила его вообще открывать рот.

Арес решил это изменить, как только они вернутся в «Левину»; в конце концов, они давно не дети. При всей своей коварной хитрости Лукреция проявляла во многих вещах опасную наивность, и это станет очевидно для каждого уже сегодня. Возможно, всё обернулось не так уж плохо. Это сделало достоверным его давнишнее, скрываемое ото всех убеждение – возможно, Лукреция теперь сама поймет и осознает: лучшее, что она может сделать в отношении маленького Давида, – это предоставить ему, Аресу, полную ответственность и свободу действий. Он будет неусыпно следить за мальчишкой и воспитает из него настоящего рыцаря ордена приоров, как только заполучит его обратно. Давид ведь не смог уйти далеко. По крайней мере, Арес должен отдать должное Лукреции: несколько маленьких превентивных мер она все же приняла.

«Гораздо досаднее, что ускользнул также и фон Метц, а с ним его проклятый меч, но он, Арес, будет действовать наверняка. Естественно, он сможет забрать меч вместе со своим племянником. Папочка и сын теперь, когда они, очевидно, нашли друг друга и заключили союз, наверняка не так-то быстро снова потеряются из виду», – снисходительно думал он, но насмешка не могла полностью скрыть его разочарования.

Вместе с Шарифом он мгновенно повернулся к двери, когда раздались шаги. Цедрик, многочисленные глубокие раны которого сильно кровоточили, сильно хромая, вошел в капеллу в сопровождении Тироса, Пагана и Симона, которые без спешки, с обнаженными мечами толкали его перед собой.

«Мастер меча» застонал от внутреннего возбуждения, когда увидел белокурого рыцаря. То, что они не прикончили его сами, рассуждал он, означает, что они не сделали ничего или, как в этом случае, действовали малодушно. Цедрик имел жалкий вид, но он пережил атаку Шарифа, что понижало престиж темнокожего в глазах Ареса и сводило его к незначительной, едва достойной определения величине. Очевидно, не убивать людей стало новой королевской дисциплиной араба, после того как он, видимо, разучился стрелять.

Взгляд Цедрика метался между приорами, как взгляд затравленного зверя, окруженного стаей голодных гиен. Он отчаянно высматривал дорогу для бегства. Но тамплиер попал в ловушку, и Арес наслаждался. По крайней мере, он имел жертву, на которой сможет отыграться за разочарование, принесенное Давидом.

– Ты выглядишь… сильно потрепанным, Чернэ, – заметил он улыбаясь и со всем притворным сочувствием, которое был способен изобразить, повернулся к Цедрику. Затем ловко перекинул меч из левой руки в правую.

– А ты выглядишь так, словно от тебя ускользнули фон Метц и Давид, – в пику ему откликнулся тамплиер, презрительно сморщив нос, в то время как он едва мог держаться на ногах. – Ты, верно, получишь нагоняй от своей сестрицы, не так ли?

Чернэ давно был мертв, и он знал это лучше прочих. Только поэтому он мог позволить себе так говорить с Аресом, однако «мастер меча» воспринял его оскорбительное замечание как удар в лицо и был не в силах даже подавить раздраженную дрожь в углах рта. Тамплиер заметил это с довольной улыбкой, прежде чем его окончательно оставили силы, которые уже давно покидали его тело вместе с кровью из безобразных колотых и резаных ран, коими он был покрыт весь с ног до головы. Он опустился на колени и тяжело оперся на свой меч, но все же выдержал взгляд Ареса.

«Мастер меча» медленно подошел к нему и без труда выбил меч у него из рук. Симон и Паган схватили Цедрика за плечи, чтобы он не опрокинулся вперед и не смог лишить Ареса небольшого удовлетворения от реванша, раньше времени упав и умерев без его содействия.

– Однако тамплиер был живучий, – сказал с невольным восхищением Арес. – Это просто невозможно, чтобы сердце билось в почти обескровленном теле, а кожа окрасилась уже в сероватые тона.

Цедрик держал голову прямо. В то время как Арес взял его клинок и с сухо произнесенным Sangreal в бешенстве вонзил его в бледную, перемазанную кровью шею, белокурый продолжал смотреть в глаза своего палача без малейшего страха.

«С Цедриком умер последний тамплиер, – рассуждал про себя Арес. – Кто остался?

Проклятый магистр с Давидом и его подругой обратились в бегство, которое может привести только к их гибели».

Наряду со всеми другими, временно утраченными чувствами Давид потерял также и чувство времени. Когда он вместе со Стеллой через тайный ход выбрался на свежий воздух у подножья скалы, на которой возвышалась крепость тамплиеров, он обнаружил, что вечерние сумерки давно рассеялись. Фон Метц оставил факел внутри скалы, чтобы тот не привлек внимания вертолетов, все еще круживших над крепостью. Он указал левой рукой направление к берегу озера, на котором в бледном свете месяца можно было разглядеть помост причала.

Деревянный помост был не только непомерно узким, как установил Давид с нехорошим чувством в области желудка, следуя за магистром к маленькой моторной лодке, привязанной в конце причала, но и чрезвычайно прогнившим и ветхим. Однако они достигли места целыми и невредимыми и – если не считать пота, из-за которого их комбинезоны неприятно липли к колее, – абсолютно сухими.

– На другой стороне озера ждет автомобиль, – тихо сказал Роберт.

Хотя моторы вертолетов все еще гудели над крепостью и, вероятно, поглотили бы без остатка их голоса, даже если бы они перекрикивались во все горло, фон Метц говорил так тихо, что его голос едва перекрывал шепот.

– Ключ в замке зажигания. В навигационном приборе обозначена цель прибытия. Вам нужно точно следовать описанию маршрута. Я встречу вас там.

Произнося последние слова, магистр стал говорить еще тише, так что Давиду было непросто его расслышать. Затем произошло следующее: фон Метц сделал то, что во все время их бегства по возможности избегал, – он посмотрел Давиду прямо в глаза. И Давид ему поверил. Он узнал во взгляде фон Метца нечто, что в последние недели в его окружении стало желанной редкостью, – честность. Откровенную, уже начавшую казаться странной честность. Это было то самое выражение, которое Давид не смог истолковать, когда их взгляды встретились на поле битвы. Это должно было быть самым естественным в мире – а он считал это чем-то угрожающим и достойным презрения! Боже милостивый, что это с ним случилось?

– Ты мой отец? – почти беззвучно спросил он.

– Да, – кивнул Роберт фон Метц.

– Лукреция – моя мать? – Это было невообразимо, но магистр тамплиеров подтвердил и это.

– И… ты хотел меня убить, – закончил Давид, ничего не понимая.

– Да, – подтвердил тамплиер и перенес молчаливо и терпеливо полный укоризны взгляд, вызванный его беспощадно честным ответом. – Почему ты пошел в крепость, Давид? – спросил он наконец мягким голосом, углубившим обоснованный стыд, который испытывал юноша.

– Потому что я хотел убить тебя, – еле слышно ответил Давид и отвернулся от бездн собственного характера, в которые он бросился с открытыми глазами. – Я же не знал, кто ты, но я готов был тебя убить…

Он не был уверен, сможет ли когда-нибудь себя за это простить.

– Пора! – потребовал фон Метц, торопя их сесть в лодку. Потом он повернулся и исчез на темной тропинке, ведущей в крепость.

Давид беспомощно смотрел ему вслед, пока Стелла развязала канат, прыгнула в лодку и лихо завела мотор, как будто всю жизнь ездила исключительно по водным дорогам.

– Иди же, Давид! – позвала она его нетерпеливо, в то время как юноша все еще не делал никаких попыток сдвинуться с места и присоединиться к ней.