Текст книги "Петр Великий"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

«Собор» начинался во дворце: «Новый князь-папа был встречен у входа в первый вестибюль полудюжиной шутов, смешно одетых, которые ему преподнесли на пороге стакан водки и провели его в большой зал, где находились бочки, полные пива, меда, вина и водки, поставленные рядом так, что могли служить сидениями. При входе в этот зал он был с шумом встречен другой группой шутов, которые вручили ему 1000 рублей медными деньгами (больше, чем такая же сумма во французских грошах). Это составляло его жалованье за первые шесть месяцев. Затем его провели в третий зал, где был приготовлен большой обед за длинными столами со стоящими около них скамьями для приглашенных.

Князь-папа сидел один на возвышении, устроенном в виде кресла, которое было очень похоже на палатку перекупщика, какие можно увидеть в Париже на углах улиц. Обед был очень обильным. В конце обеда князь-папе предложили приступить к назначению своих кардиналов. Царь помог ему выбрать соответствующих лиц, которые смогли бы занять эту должность. Вернее сказать, он сам сделал это назначение от имени князь-папы. Он заполнил этот список именами людей, самых различных по своему положению. Большинство из них были известны или какой-либо выходкой, или чертами. В этот список были с умыслом включены некоторые лица не столько из-за их склонности к дебошам, сколько потому, что они казались подозрительными царю, либо которых он ненавидел. Он надеялся, что благодаря чрезмерно выпитому вину у одних развяжется язык и они скажут то, что ему нужно знать, а других он таким образом отправит в лучший мир.

Поскольку я (Вильбуа. – В. Б.) не ставил себе целью входить здесь в детали политических принципов царя Петра, а лишь хотел подробно рассказать о том, что происходило во время шутовских церемоний „Собора“, я вновь возвращаюсь к уже назначенным кардиналам. Им сообщили, что, поскольку князь-папа пожаловал им кардинальский сан, они должны прийти к нему во дворец, чтобы поблагодарить за это назначение. А чтобы они не уклонились от этого визита, были выбраны для этого приглашения четыре человека, сильно заикающиеся, которых сопровождал слуга царя. И в то время как они с трудом бормотали, выражая свою благодарность, он умело видоизменял их речи, когда в них нельзя было ничего разобрать. Все они направились в папский дворец в назначенный час. Никто не посмел отказаться, потому что они знали, что это приглашение исходит от царя и, по существу, является приказом, которому нельзя противиться.

По мере того как кардиналы прибывали, шуты, приставленные для их встречи у входа во дворец, проводили их в первую приемную, где им подавали от имени князь-папы колпак из толстого темно-красного сукна, сделанный в форме скуфьи, и широкое платье из той же материи. Все это их заставляли надеть и затем отводили в зал, называемый консисторией. Здесь находились два ряда винных бочек вдоль стен, служивших сидениями. Тут же находилось что-то вроде трона из винных бочек, на котором восседал князь-папа. Трон этот был со всех сторон окружен бутылками и стаканами. Вошедшего кардинала подводили к подножью трона, чтобы он отвесил низкий поклон, на который князь-папа отвечал величественным кивком головы, а рукой делал знак кардиналу приблизиться. Подавая кардиналу кубок с водкой, он говорил: „Преподобнейший, открой рот и проглоти, и это развяжет тебе язык“. Наверное, это был намек на церемонию, которая проводилась в Риме, чтобы заставить кардиналов говорить. Как только кардинал выпивал свой кубок, его проводили на правую или левую сторону и заставляли занять место на одной из бочек.

«Когда церемония заканчивалась, подавали сигнал идти в „Собор“. Хотя „Собор“ и дворец находились на одном и том же острове, нужно было пересечь несколько улиц. Кардиналы проделывали этот путь пешком, в виде процессии. Шествие открывали несколько человек, бьющих в барабаны. Их сопровождала большая вереница саней, нагруженных пивом, вином, водкой и всевозможными съестными припасами. Затем следовало множество поваров и поваренков, каждый из которых имел какую-нибудь кухонную утварь. Все это производило страшный шум. За ними следовало много труб, гобоев, охотничьих рожков, скрипок и других музыкальных инструментов. Наконец шли кардиналы попарно, в одеждах, о которых уже говорилось. Каждый из них имел справа и слева двух смешно одетых прислужников.

Князь-папа сидел верхом на винной бочке, поставленной на сани, которые тащили четыре быка. Он был окружен со всех сторон группой людей, одетых францисканскими монахами и державших в руках стаканы и бутылки. Эта группа замыкала шествие.

Царь, обряженный шкипером или голландским матросом, появлялся с большой группой придворных в маскарадных костюмах и масках то сбоку, то во главе, то в хвосте процессии.

Когда весь этот кортеж в таком порядке прибывал во дворец, где должен был происходить „Собор“, каждому подносили стакан водки и вводили в просторный зал, построенный в виде галереи. Здесь было несколько кушеток – по числу кардиналов. Эти кушетки были отделены друг от друга проходами, где стояли распиленные пополам бочки. Одна половина бочки назначалась для съестных припасов, а другая – для облегчения тела.

После того как каждому кардиналу было указано его место, всем им было приказано никуда не отлучаться в течение всего „Собора“, который должен был продолжаться до тех пор, пока все они не придут к единому мнению по вопросам, предложенным им князь-папой, или когда Его Преосвященству будет угодно прервать „Собор“. Обязанность конклавистов, приставленных к каждому кардиналу, состояла в том, чтобы не давать ему уходить со своего места, заставлять его много есть и особенно пить и носить послания от одного кардинала к другому. Те, кто выполнял эти обязанности, были в большинстве своем молодыми повесами, путешественниками и скитальцами. Они так хорошо делали свое дело во всех отношениях, что многие кардиналы еще долго продолжали страдать от этого, а некоторые даже умерли к концу „Собора“.

Есть подозрение, что они были доведены до такого состояния по прямому указанию царя, приходившего время от времени наблюдать и слушать, что происходило и говорилось в зале.

Я (Вильбуа. – В. Б.) только что сказал, что эти конклависты прекрасно выполняли свои обязанности. Это относится и к тем посланиям, которые они передавали от одного кардинала другому. Они возбуждали этими шутовскими донесениями людей, разгоряченных вином, и заставляли их говорить друг другу самые грубые непристойности. В своих посланиях кардиналы высказывали самое оскорбительное не только в отношении друг друга, но и в отношении их семей. Если в этой перепалке у кого-нибудь вырывалось что-то особенно интересное, факт, на который надо было обратить внимание, царь записывал это на дощечки, которыми он постоянно пользовался. В результате не было такой непристойности, какая бы не совершалась в этой ассамблее. Чтобы покончить с этим описанием, достаточно сказать, что эта вакхическая церемония длилась три дня и три ночи подряд. Затем открывали двери „Собора“ и уже с меньшей помпой отводили папу в его дворец. Папу и кардиналов доставляли домой в бессознательном состоянии на извозчиках, на которых их загружали, как туши животных. Извозчики – это очень плохие наемные экипажи, повозки и сани, которые можно найти на площадях Москвы и Санкт-Петербурга и которыми простые люди пользуются примерно так же, как фиакрами в Париже.

В заключение описания этого праздника, учрежденного царем Петром I, нелишне будет заметить, что, когда он праздновал его в третий раз, его настигла смерть, до которой он прежде довел столько других людей. С тех пор об этом празднике при русском дворе больше уже не было речи».

Такой, по мнению Вильбуа, была причина последней предсмертной болезни императора.

Современные представления о причинах смерти Петра I

Простуда Петра усугублялась застарелыми недугами. О них существует несколько версий. Французский посол в России Кампредон сообщал в Париж, что царь призвал к себе одного итальянского доктора (доктора Азарити), с которым посоветовался наедине. Далее Кампредон писал, что, по словам Азарити, царь страдал задержкой мочи, а она является следствием застарелой венерической болезни, от которой в мочевом канале образовалось несколько небольших язв. Лечивший Петра врач Блюментрост был против хирургического вмешательства, а когда хирург-англичанин Горн операцию все же провел, то было уже поздно, и у Петра вскоре начался «антонов огонь» (гангрена). Последовали судороги, сменявшиеся бредом и глубокими обмороками. Последние десять суток, если больной и приходил в сознание, то страшно кричал, ибо мучения его были ужасными.

Относительно диагноза последней болезни Петра мнения специалистов расходятся. Автор фундаментального труда «История медицины в России» В. Рихтер считал, что Петр умер из-за воспаления, вызванного задержкой мочи, не упоминая о том, что было причиной этого воспаления. Другой видный историк медицины, Н. Куприянов, полагал, что смерть Петра наступила от воспаления мочевого пузыря, перешедшего в гангрену, и от задержания урины. И, наконец, небезынтересно и заключение, сделанное в 1970 году группой московских венерологов, изучавших все сохранившиеся документальные свидетельства о болезни и смерти Петра. Профессора Н. С. Смелев, А. А. Студицын, доктор медицинских наук Т. В. Васильева и кандидат медицинских наук О. И. Николова пришли к заключению, что Петр, «по-видимому, страдал злокачественным заболеванием предстательной железы или мочевого пузыря, или мочекаменной болезнью».

В краткие минуты облегчения Петр готовился к смерти и за последнюю неделю трижды причащался. Он велел выпустить из тюрем всех должников и покрыть их долги из его сумм, амнистировать всех заключенных, кроме убийц и государственных преступников, и просил служить молебны о нем во всех церквях, в том числе иноверческих. Екатерина находилась у его постели, не покидая умирающего ни на минуту. Петр I умер 28 января 1725 года в начале шестого утра. Екатерина сама закрыла ему рот и глаза и вышла из маленькой комнатки-кабинета, или конторки, как ее называли, в соседний зал, где ее ждали, чтобы провозгласить преемницей Петра.

Похоронная свита Петра Великого

Петр скончался в своем кабинете, который и он сам, и его приближенные чаще всего называли «конторкой». Из окон «конторки», располагавшейся в углу второго этажа, видны были с одной стороны – Адмиралтейство, а из окон по фасаду – Нева и стоявшая на другой ее стороне Петропавловская крепость.

В Петербурге знали, что предсмертная болезнь Петра была мучительной: он, в прошлом богатырь и герой многих сражений, плача, призывал к себе смерть и бормотал в бреду и полузабытьи: «Глядите же, коль жалкое существо есть человек». Он не успел завещать престол кому-либо из своих преемников, и говорили, что его последними словами были: «Отдайте все…» Однако кому следовало «отдать все», государь не сказал, и это породило впоследствии множество несчастий – о них будет рассказано дальше.

Сорок дней пролежал царь Петр в гробу, который с трудом протиснули в узкую дверь «конторки», разворачивая и наклоняя во все стороны. Сорок дней прощался с первым императором России сановный Петербург. А затем, когда стали продумывать церемониал, оказалось, что «государева домовина» не проходит в дверь и вынести тело августейшего монарха из кабинета просто-напросто невозможно. В полдень 10 марта 1725 года три пушечных выстрела известили Санкт-Петербург о начале погребальной церемонии.

По приказу главного распорядителя похорон генерал-фельд-цейхмейстра, сенатора и кавалера графа Якова Брюса, в дверь было превращено одно из окон комнаты. К окну было пристроено просторное крыльцо, с обеих сторон которого шли к земле широкие лестницы, задрапированные черным сукном. Мимо выстроившихся вдоль берега Невы полков гроб Петра перевезли к главной пристани, а оттуда по специально сооруженному на льду Невы мосту – в Петропавловскую крепость.

Многое в этой небывалой дотоле процессии представлялось потом глубоко символичным: более тридцати знамен несли за гробом Петра. Первыми же из них были: желтый штандарт Российского флота, черное с золотым гербом императорское знамя и белый флаг Петра с изображенной на нем эмблемой – стальным резцом скульптора, вырубающим из камня незавершенную статую.

Он оставил после себя флот, созданный под его руководством, гигантскую империю от Балтики до Тихого океана и незавершенное дело превращения всей страны в прекраснейшее создание рук человеческих, над которым еще предстояло беспрестанно трудиться многие столетия.

За восьмеркой покрытых черным бархатом лошадей, везущих гроб, шли члены семьи Петра и два «первейших сенатора». Но порядок, которому следовали идущие за гробом, для всех участвовавших в церемонии, говорил уже не о символике, запечатленной на знаменах, а о реальной расстановке сил при дворе.

Первой шла императрица Екатерина Алексеевна. С обеих сторон ее поддерживали «ассистенты»: светлейший князь Александр Данилович Меншиков и великий канцлер граф Гавриил Иванович Головкин. Следом за ними шли дочери Екатерины – Анна и Елизавета Петровны, затем племянницы Петра – Мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна и царевна Прасковья Ивановна, и после них родственники Петра по его матери – Наталии Кирилловны Нарышкиной – Мария, Анна, Александр и Иван Нарышкины.

Вместе с ними шел девятилетний внук покойного – Петр, сын казненного царевича Алексея. Мальчик после смерти отца остался круглым сиротой и шел в этой скорбной процессии рядом со своими двоюродными дедушками и бабушками. Здесь же находился и жених дочери Петра, Анны, Гольштинский герцог Карл Фридрих.

Жизни почти всех этих людей оборвутся неожиданно быстро. Не пройдет и трех лет, как скончается сорокатрехлетняя императрица Екатерина I, за несколько дней до смерти она передаст престол Российской империи внуку Петра – Петру II, мальчику, плетущемуся сейчас в хвосте погребальной процессии. Одиннадцатилетний император сошлет «полудержавного властелина» Меншикова за Полярный круг, в забытый богом Березов, где тот и умрет через два года. Сам же «помазанник» не доживет до пятнадцати лет, сраженный страшным для той эпохи недугом – оспой. На год раньше Меншикова умрет двадцатилетняя дочь Петра I – Анна, через три года после нее – его племянница Прасковья Ивановна, еще через два – другая племянница – Екатерина. «Долгожителями» окажутся лишь «великий канцлер» Головкин и дочь Петра Елизавета.

Этот печальный мартиролог здесь приведен не просто так: читая эту книгу дальше, вы убедитесь в том, какие последствия имели для истории России вопросы престолонаследования в доме Романовых.

…Гроб Петра поставили в Петропавловском соборе, который тогда еще строили, и он стоял там непогребенным шесть лет. И только после этого тело покойного предали земле…

ПЕТРОВСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП

Завершая повествование о Петре Великом, автор хотел бы кое-что добавить к уже сказанному и привести некоторые новые любопытные факты.

Сначала обратимся к избранным мыслям Петра Великого, затем к преданиям, легендам и анекдотам о нем, и, наконец, познакомимся с пестрой мозаикой о реалиях его царствования, сохранившихся и после смерти императора.

Избранные мысли Петра Великого

«Весьма имеют быть наставлены те, которые сами не знают».

«Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли; и все оттого – показать вам пример и хотя бы под старость видеть мне достойных помощников и слуг Отечества».

«Всякий потентат (т. е. правитель. – В. Б.), который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет».

«Выше всех добродетелей рассуждение, ибо всякая добродетель без разума – пуста».

«Гоняйтесь за дикими зверями, сколько угодно; это забава не для меня. Я должен вне государства гоняться за отважным неприятелем, а в государстве моем укрощать диких зверей и упорных подданных».

«Господь дал царям власть над народами, но над совестью людей властен один Христос».

«Государь должен отличаться от подданных не щегольством и пышностью, а менее еще роскошью, но неусыпным ношением на себе бремени государственного и попечением о их пользе и облегчении, к тому же таковые убранства только что вяжут меня и отнимают руки».

«Деньги суть артерия войны».

«Забывать службу ради женщины непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне; у неприятеля скорее может быть свобода, а у женщины оковы долговременны».

«Знатное дворянство по годности считать».

«За признание – прощение, за утайку – нет помилования. Лучше грех явный, нежели тайный».

«Когда государь повинуется закону, тогда не дерзнет никто противиться оному».

«Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший, или с природы безумный. Зрячий Творца по творениям познать должен».

«Кто станет говорить речи, другому – не перебивать, но дать окончить, и потом другому говорить, как честным людям надлежит, а не как бабам-торговкам».

«Легче всякое новое дело с Богом начать и окончить, нежели старое и испорченное дело починывать».

«Мир – хорошо, однако при том дремать не надлежит, чтоб не связали рук, да и солдаты чтоб не сделались бабами».

«Надлежит законы и указы писать явно, чтоб их не перетолковывать. Правды в людях мало, а коварства много. Под таких же подкопы чинят, как и под фортецию».

«Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер; такой безобразит человечество».

«Не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня».

«Победу решает военное искусство и храбрость полководцев и неустрашимость солдат. Грудь их – защита и крепость Отечеству».

«Полиция есть душа гражданства».

«Промедление смерти подобно».

«Эх, голова, голова! Не быть бы тебе на плечах, если б не была так умна!»

«Я знаю, что и я подвержен погрешностям и часто ошибаюсь, и не буду на того сердиться, кто захочет меня в таких случаях остерегать и показывать мне мои ошибки».

«Я не хочу совесть свою иметь не чисту пред Богом, дабы доносам без испытания поверить».

«Я почитаю заслугами своими Отечеству доставших себе знатность и уважаю их потомков, каковы, например, Репнин и им подобные; но тот, однако же, из потомков знатных родов заслуживает презрение мое, которого поведение не соответствует предкам их; и дурак сноснее в моих глазах из низкого роду, нежели из знатного».

«Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей, пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы».

«Я приставлен над вами от Бога, и моя должность, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять. Служи верою и правдою, то в начале Бог, а при нем и я тебя не оставим, и тогда ты будешь иметь во мне отца».

Петр I об Иване Грозном

В 1722 году Петр сказал своему будущему зятю – герцогу Голштинскому Карлу Фридриху, впоследствии ставшем мужем его дочери Анны: «Сей государь (Иван Грозный. – В. Б.) есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он. Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем».

Хитрость мастера Бориса Шабликина

В том месте, где Фонтанка впадает в залив, Петр I построил каменный двухэтажный дом и устроил в нем фабрику чулок, лент и позументов. Для обучения этому ремеслу русских работников царь выписал из-за границы мастеров. Каждую субботу Петр призывал к себе работников и рассматривал образцы сделанных ими изделий.

Особо отличил царь Бориса Федоровича Шабликина, чьи ленты, шнуры, тесьма и позументы были сделаны лучше, чем у других. Однажды Шабликин сказал царю, что мог бы все делать сам с начала до конца, но мастер таит от них самое главное: как делать основу. И изготавливает ее, запершись у себя в комнате.

– А ты постарайся, Борис, да разузнай, как это делается, – сказал Петр Шабликину.

Борис Федорович поселился на втором этаже, заняв комнату над комнатой мастера, в которой тот тайно от всех делал основу. Затем провертел в полу маленькую дырочку – в самом углу – и проследил весь процесс приготовления основы от начала до конца. А в очередной раз, придя к Петру, рассказал ему обо всем. Петр велел поставить ему в одной из комнат дворца все необходимое, и когда Шабликин сделал прекрасные ленты, шнуры и позументы, приказал уволить мастера, назначив на его место Шабликина.

Начало «учения разным художествам»

Как только вышел указ Петра I, по которому московским дворянским детям нужно было записываться в Навигационную школу, находившуюся в Сухаревой башне, для обучения мореходству, то родители тут же стали записывать детей в Заиконоспасский монастырь, в Славяно-греко-латинскую академию. Узнав про это, Петр велел всех из академии забрать и перевезти в Петербург, но уже не для учебы, а для битья свай на Мойке, где строились амбары под склады пеньки.

Граф и генерал-адмирал Федор Апраксин, зная, когда царь поедет по берегу Мойки, пришел к этим молодым дворянам, снял мундир и Андреевскую ленту, повесил их на шест и, взяв в руки колотушку, стал, как и недоросли, бить сваи.

Петр, проезжая, увидел это, остановился и спросил:

– Федор Матвеевич! Ты генерал-адмирал и кавалер, для чего ты бьешь сваи?

– Бьют моих внучатых племянников, государь, – ответил Апраксин. – А я какое перед ними в родстве имею пре имущество? А пожалованная от Вашего Величества кавалерия висит на шесте, и я ей бесчестия не принес.

И через сутки Петр написал указ о посылке недорослей за границу «для учения разным художествам».

«За непослушание везде бьют»

Восемнадцатилетний недоросль-дворянин долго избегал службы, но наконец был взят в солдаты и попал рядовым в Ингерманландский пехотный полк. Там оказался он под началом бывшего своего крепостного, взятого на службу раньше его и уже дослужившегося до сержанта. Бывший барин отказался подчиняться своему бывшему крепостному и, когда однажды не явился в строй, сержант побил его палкой.

Дворянин написал о произошедшем письмо домой и просил мать свою защитить его от произвола сержанта. Мать приехала в Петербург и подала Петру жалобу на раба своего Ваньку, который побил барина.

Петр велел доставить к нему и солдата, и сержанта и в присутствии жалобщицы стал спрашивать:

– За что ты бил сына сей старухи?

– За непослушание, государь, – ответил сержант, – я приказывал ему быть к ученью в четвертом часу, а он не пришел. Я велел привести его силой и наказал, как ослушника.

– Да покажи-ка, как ты его бил, – попросил Петр и сержант еще несколько раз ударил дворянина палкой, приговаривая: «Не ослушайся! Не ослушайся!»

Мать, увидя все это, завыла в голос. А Петр сказал:

– Видишь, какой Ванька-то твой озорник, даже и при мне дерется и не унимается. Отойди-ка ты от него, дабы и тебе самой от него не досталось, ведь за непослушание везде бьют.

Солдат и царь в кабаке и на смотре

Оделся как-то Петр I в солдатский мундир да и зашел в кабак. Видит: сидит за столом печальный солдат.

– Что с тобой, братец? – спрашивает царь.

– Друг у меня помер, – отвечает солдат.

Пожалел его Петр и вопреки обычаю велел целовальнику подать две чарки водки.

Выпили царь с солдатом, и захотел солдат отблагодарить своего благодетеля. А денег у него не было, и заложил он у кабатчика за два штофа водки свой казенный тесак.

Петр его и спрашивает:

– Что же ты наделал, дурья голова? А ну как государев смотр, что тогда?

– Эка невидаль – царь! Да что, его и надуть нельзя?

С тем они и распрощались, а на утро царь приехал в тот полк, в котором служил его вчерашний сотрапезник.

– Выстроить полк! – приказал Петр.

Полк выстроили, и царь тут же признал солдата. А признав, велел ему: «Руби голову соседу слева!»

Знал Петр, что рубить-то голову солдату будет нечем.

А у пропойцы-солдата тесак был, да только деревянный, сделанный вечером наспех, из лучины.

– Ваше императорское величество! – взмолился солдат, – за что невинно душа пропадет?

– Руби, я тебе приказываю! – повторил Петр.

– Выполняю царский приказ! – прокричал солдат. – Только молю царя небесного помочь мне. Царь небесный! Ты выше царя земного! Сотвори чудо! Не дай погибнуть невинной душе! Преврати железный тесак в деревянный!

И с тем вытащил из ножен лучину.

Петр рассмеялся и одарил солдата серебряным рублем.

Предание о Петре и трех подрядчиках

В царствование Петра Великого трое подрядчиков объявили свои условия Адмиралтейств-коллегии.

Один предложил услуги за гривенник с рубля, второй – за пятак, а третий объявил, что будет трудиться бесплатно, из усердия и ревности к государю.

Узнав об этом, Петр учинил резолюцию: «Отдать подряд тому, кто требует за труды по гривне с рубля. Другому – отказать, понеже пяти копеек ради не из чего трудиться, а третьего, аки плута, отдать на два месяца на галеру, сказав ему, что государь побогаче его».

«Вот вам патриарх!»

После смерти последнего русского патриарха Адриана (1636-1700) патриарший престол долго оставался пустым, пока наконец в 1721 году не был учрежден Совет по управлению делами церкви, названный по аналогии с правительствующим Сенатом правительствующим Синодом, а с 1726 года к его названию было прибавлено еще и слово «Святейший».

Сначала при заседаниях в Синоде председательствовал сам Петр, а с 1722 года была учреждена должность главы Синода – обер-прокурор.

Однако еще до ее учреждения многие иерархи считали, что кроме Синода должен быть и патриарх, и в одно из первых заседаний подали Петру прошение о поставлении нового патриарха.

Петр, прочитав прошение, левой рукой ударил себя в грудь, а правой обнажил охотничий нож, который всегда носил при себе и, ударив им по столу, вскрикнул:

– Вот вам патриарх!

И вслед за тем выбежал из залы, где происходило заседание Синода.

Знакомство Петра с Антиохом Кантемиром

Антиох Дмитриевич Кантемир (1708-1744), сын молдавского господаря и греческой княгини, русский поэт, просветитель и дипломат, с детства поражал окружающих своими недюжинными способностями. Рассказывают, что однажды, в 1721 году, когда 13-летний Антиох крутился перед зеркалом, любуясь на новенький, с иголочки, зеленый Преображенский мундир, дверь внезапно распахнулась и перепуганный батюшкин камердинер не сказал – выдохнул: «Царь!»

Батюшка мгновенно сорвался со стула, но царь уже стоял на пороге, почти касаясь головой деревянной притолоки. На нем был такой же мундир, что и у Антиоха, и мальчик почему-то обрадовался этому.

– Ну, здравствуй, князь Дмитрий! – ласково проговорил царь и весело поглядел на Антиоха. – Никак это сын твой, Дмитрий Константинович?

Батюшка, покраснев, ответствовал:

– Сын, государь.

– Стало быть, в дому у тебя живет мой однополчанин, – сказал царь и тут же повернулся к Антиоху:

– А отчего же ты не в полку?

Антиох понял, что государь шутит, но и на шутку его следовало дать ответ прямой и серьезный.

– В домашнем отпуску по малолетству, Ваше Величество.

– Отпуск недорослям, к полкам приписанным, дается для постижения наук, а в них горазд ли ты? – спросил царь, и уже никакой шутливости в тоне его не было.

– Обучен языкам латинскому, греческому, молдавскому, русскому, немецкому и шведскому, а также математике, географии, гистории. Только не смею судить, гораздо ли, – отчеканил Антиох, как и подобало рядовому лейб-гвардии перед шефом полка.

– Отколе же, князь, – спросил царь отца, – возник здесь сей кладезь премудрости?

– Покойная мать Антиоха – княгиня Кантакузен – по крови близка была императорам византийским, отсюда познания его в греческом, сам я – молдавский господарь, – отсюда молдавский, а мачеха его, Анастасия Ивановна, в девичестве княжна Трубецкая, изрядно знает немецкий и шведский. Что же касается всего прочего, то в оном виновны учителя из Славяно-греко-латинской академии и сугубое пристрастие сына моего к чтению.

– Ну что же, – проговорил царь тихо – шел, князь, к тебе в дом, уповая, что найду в нем одного человека зело разумного и к советам способного, а обрел двух. Верно, видать, говорится, что яблоко от яблони недалеко падает…

Царь Петр оказался прав. Когда Антиох вырос, то стал одним из самых выдающихся поэтов своего времени. Он всю жизнь защищал реформы Петра, успешно служил российским послом во Франции и Англии, переводил книги с новых и древних языков. Именно он ввел в русский язык такие слова, как «природа», «материя», «идея», «депутат» и другие. И справедливо считался одним из образованнейших людей России.

Обвинение Петра во взяточничестве

Петр I ненавидел льстецов и часто просил говорить о нем самом правду, какой бы горькой она ни была. Однажды в Москве подали ему жалобу на судей-взяточников, и он очень разъярился, сетуя на то, что взятки есть зло и надобно их решительно искоренять. При этом оказался возле Петра генерал-лейтенант Иван Иванович Бутурлин и, услышав грозные и горькие слова Петра, сказал ему:

– Ты, государь, гневаешься на взяточников, но ведь пока сам не перестанешь их брать, то никогда не истребишь этот порок в своих подданных. Твой пример действует на них сильнее всех твоих указов об истреблении взяток.

– Что ты мелешь, Иван?! – возмутился Петр. – Разве я беру взятки? Как ты смеешь возводить на меня такую ложь?

– Не ложь, а правду, – возразил Петру Бутурлин. – Вот, послушай. Только что я с тобой, государь, проезжал через Тверь и останавливался переночевать в доме у знакомого купца. А его самого дома не оказалось – был он в отъезде. Дома же осталась его жена с детьми. И случилось, что в день нашего приезда были у купчихи именины, и она созвала к себе гостей. Только сели мы за стол, как вошел в дом староста из магистрата и сказал, что городской магистрат определил с общего совета собрать со всех горожан деньги, чтобы утром поднести тебе, государь, подарок, и что по доходам ее мужа надобно ей дать на подарок сто рублей.

А у нее дома таких денег не оказалось, и она стала старосту просить, чтобы подождал до утра, когда должен был вернуться из поездки ее муж.

Однако же староста ждать не мог, потому что было ему велено к ночи все деньги собрать, и тогда я отдал ей бывшие у меня сто рублей, так как все гости тут же разбежались по домам, чтоб внести свою долю, как только к ним в дома пожалуют люди из магистрата.

И когда я дал купчихе деньги, то она мне от радости в ноги пала. Вот они какие, добровольные, тебе, государь, подарки. Так можешь ли ты от подданных своих требовать, чтоб не брали они ни взяток, ни подарков?