Текст книги "Екатерина Великая и ее семейство"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

И потому, надо полагать, ни Римский-Корсаков, ни Строганова не сожалели о содеянном, тем более что Екатерина оставила своему бывшему фавориту дом на Дворцовой набережной и множество драгоценностей, оцениваемых в 400 тысяч рублей.

Завершая этот сюжет, добавим, что невенчанная жена его умерла около 1815 года, оставив Римскому-Корсакову сына и двух дочерей. Сам же Иван Николаевич скончался 16 февраля 1831 года семидесяти семи лет.

Смерть Натальи Алексеевны и воскрешение ее тайны

В апреле 1776 года в царской семье ожидалось важное событие – Великая княгиня Наталья Алексеевна должна была рожать первенца. Роды оказались не просто тяжелыми, но более чем драматичными: после пятидневных беспрерывных мучений двадцатилетняя женщина – здоровая и красивая – 15 апреля скончалась. Погиб и ребенок.

Екатерина почти все время была при невестке, хотя давно уже резко переменила о ней мнение, считая ее неприятной, неблагоразумной, расточительной и безалаберной женщиной.

К тому же императрица знала о любовной связи невестки с Андреем Разумовским, которому Павел – по доверчивости и душевной простоте – разрешил поселиться в одном дворце с ним и Натальей Алексеевной.

Екатерина уведомила об этом Павла, но Наталья Алексеевна сумела уверить мужа, что свекровь ненавидит ее и распускает намеренно ложные слухи только для того, чтобы поссорить их.

А вот что писал об этом любовном треугольнике уже знакомый нам Тургенев:

«Кто знал, то есть видал хотя издалека блаженной и вечно незабвенной памяти императора Павла, для того весьма будет понятно и вероятно, что дармштадтская принцесса не могла без отвращения смотреть на укоризненное лицеобразие его императорского высочества, вседражайшего супруга своего! Ни описать, ни изобразить уродливости Павла невозможно! Каково же было положение Великой княгини в минуты, когда он, пользуясь правом супруга, в восторге блаженства сладострастия обмирал!

Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина. Великая княгиня умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят; но Екатерина скоро проникла в ее хитрость и не ошиблась в догадках своих!»

В заграничных журналах появились сообщения, что Наталья Алексеевна была неправильно сложена и из-за этого не смогла благополучно разрешиться от бремени.

Однако против такого утверждения решительно выступил русский посланник при Германском сейме барон Ассебург.

За три года до того он вел переговоры о браке Павла и Натальи Алексеевны и, прежде чем состоялась помолвка, собрал подробные, хорошо проверенные сведения о состоянии здоровья невесты. Все врачи и придворные герцога Дармштадтского уверили барона в прекрасном здоровье Натальи Алексеевны. А то, что она была хорошо сложена, не требовало никаких доказательств – довольно было только хотя бы раз взглянуть на нее.

A. Рослин. «Наталья Алексеевна, принцесса Гессен-Дармштадтская, супруга Павла».1776 г.

Не только среди досужих журналистов распространялись различные домыслы по поводу неудачных родов и смерти невестки Екатерины. Дипломаты и государственные деятели тоже толковали о случившемся. Злые языки говорили, что ее смерть была подстроена, чтобы избавиться от опасной претендентки на русский трон.

Великая княгиня, как утверждали ее недоброжелатели, не только вступила в любовную переписку и связь с графом А. К. Разумовским, но даже задумывала совершить вместе с ним государственный переворот. Князь Вальдек – канцлер Австрийской империи, хорошо осведомленный в династийных немецких делах, говорил родственнику Екатерины принцу Ангальт-Бернбургскому: «Если эта (то есть Наталья Алексеевна. – В. Б.)не устроила переворота, то никто его не сделает».

Английский посланник Джемс Гаррис писал о Наталье Алексеевне канцлеру Англии графу Суффолку, что вскоре после брака с цесаревичем принцесса Гессен-Дармштадтская легко нашла секрет управлять им, а сама, в свою очередь, находилась под влиянием своего любовника Андрея Разумовского. «Эта молодая принцесса, – писал Гаррис, – была горда и решительна, и если бы смерть не остановила ее, в течение ее жизни наверное возникла бы борьба между свекровью и невесткой».

Утверждали, что Екатерина, как только Наталья Алексеевна скончалась, немедленно обыскала ее кабинет, нашла там письма Разумовского и забрала их себе.

Павел очень любил Наталью Алексеевну и бесконечно страдал из-за ее смерти, едва не лишившись рассудка.

To ли для того чтобы положить конец его переживаниям, то ли по иной причине Екатерина велела прислать безутешному сыну связку писем, найденную в тайном ящике письменного стола Натальи Алексеевны. Прочитав письма, Павел совершенно ясно осознал, что между Разумовским и его покойной женой существовала прочная любовная связь и что отцом ребенка, из-за которого она умерла, вполне мог быть не он, а Разумовский.

Утверждают, что именно с этого момента Павел пришел в то состояние душевного расстройства, которое сопутствовало ему всю жизнь. Пережив невероятное душевное потрясение, Павел на второй день после смерти Натальи Алексеевны принял решение жениться на Вюртембергской принцессе Софии-Доротее.

Сватовство и женитьба Павла на Софии-Доротее Вюртембергской

Через два дня фельдмаршалу Румянцеву был отправлен рескрипт императрицы, содержавший приказ немедленно приехать из Глухова в Петербург, так как ему надлежит стать участником в «верном, нужном и приятном деле, о коем инако не желает объявить ему, как при свидании с ним».

К рескрипту П. В. Завадовский приложил записку, в которой, не раскрывая сути дела, писал: «Храни Бог от поездки отговариваться. Весьма неугодно будет Государыне и Великому князю».

Больной Румянцев, кряхтя и стеная, собрался в дорогу и поехал в Петербург.

Приехав, он узнал, что ему вместе с Павлом предстоит поездка в Берлин, где их будет ждать невеста цесаревича.

Павел, Румянцев, брат Фридриха II принц Генрих и сопровождавшие их царедворцы уехали в Берлин 13 июня. За два месяца, прошедшие со дня смерти Натальи Алексеевны, Екатерина успела послать к родителям невесты курьера, договориться о сватовстве, получить портрет принцессы и собрать в дорогу молодого вдовца, уже влюбившегося в свою будущую шестнадцатилетнюю жену.

Место свидания было выбрано не случайно – Берлин с давних пор был для Павла городом мечты, ибо там жил его кумир – Фридрих Великий, который к тому же становился его родственником, так как будущая теща Павла доводилась прусскому королю племянницей, а невеста – внучатой племянницей.

Павел и его свита двигались через Ригу и Кенигсберг и 10 июля торжественно въехали в Берлин. При встрече с Фридрихом Павел произнес пламенную речь, сказав, что он удостоился «видеть величайшего героя, удивление нашего века и удивление потомства».

Встретившись в тот же день с невестой, Павел так описал свое первое впечатление в письме к Екатерине: «Я нашел невесту свою такову, какову только желать мысленно себе мог: недурна собою, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно, и уже известен я, что есть ли она сделала действо в сердце моем, то не без чувства и она с своей стороны осталась… Дайте мне благословение свое и будьте уверены, что все поступки жизни моей обращены заслужить милость вашу ко мне».

Вюртембергская принцесса София-Доротея-Августа-Луиза – таково было полное имя Марии Федоровны до крещения по православному обряду – получила поверхностное домашнее образование, «женское» в самом уничижительном смысле этого слова. Ее отец только под старость, когда она уже давно была российской императрицей, стал владетельным герцогом Вюртембергским, а до того состоял в прусской службе и доходы его были не очень велики.

В одной из ученических тетрадей Софии-Доротеи сохранилось переписанное ею французское стихотворение «Философия женщин», являющееся своеобразным кредо будущей российской императрицы: «Нехорошо, по многим причинам, чтобы женщина приобрела слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, иметь наблюдение за прислугой, блюсти в расходах бережливость – вот в чем должно состоять ее учение и философия». Этот принцип Мария Федоровна исповедовала всю свою жизнь.

Екатерина была довольна итогом поездки сына в Берлин, в частности, и потому, что он сумел, как она думала, расположить к себе Фридриха Великого. Однако «Старый Фриц», как звали короля его подданные, разглядел в молодом человеке то, чего не видел в нем никто: написав Екатерине восторженное письмо о новом родственнике, Фридрих для себя записал следующее: «Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило… опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца».

Павел уехал из Берлина, переполненный чувствами восхищения перед королем и его армией, которая произвела на цесаревича исключительно сильное впечатление, став вечным образцом для подражания.

Оставив Пруссию, Павел до конца своих дней хранил в уме и сердце преклонение перед прусской государственной и военной системами, пытаясь перенять все, что можно, для укоренения этих институтов в России. Но так как Россия не могла стать второй Пруссией, то усилия Павла были направлены на то, чтобы придать империи и армии хотя бы внешнее сходство с полюбившейся ему державой.

Два последних дня перед отъездом в Россию Павел провел вместе со своей невестой в гостях у принца Генриха в его Рейнсбергском замке. Там он вручил Софье-Доротее «Инструкцию», состоящую из 14 пунктов, в которой давалось подробное наставление в том, как вести себя в России, и особенно подчеркивалось, что ей «придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость». Павел категорически запрещал своей будущей жене вмешиваться в какие-либо интриги при дворе или принимать чьи бы то ни было советы, чего бы они ни касались.

Павел вернулся в Царское Село 14 августа, а 31 августа туда же приехала и София-Доротея.

Екатерина была совершенно очарована своей новой невесткой. В письме к мадам Бьельке, давней подруге ее матери, она сообщала: «Признаюсь вам, что я пристрастилась к этой очаровательной принцессе; она именно такова, какую можно было желать: стройна, как нимфа, цвет лица – смесь лилии и розы, прелестнейшая кожа в свете, высокий рост с соразмерной полнотой и легкость поступи».

К тому же шестнадцатилетняя девушка безоглядно влюбилась в своего суженого. За несколько дней до свадьбы она писала Павлу: «Я не могу лечь, мой дорогой и обожаемый князь, не сказавши вам еще раз, что я до безумия люблю и обожаю вас… Богу известно, каким счастьем представляется для меня вскоре принадлежать вам; вся моя жизнь будет служить вам доказательством моих нежных чувств; да, дорогой, обожаемый, драгоценнейший князь, вся моя жизнь будет служить лишь для того, чтобы явить вам доказательства той нежной привязанности и любви, которые мое сердце будет питать к вам».

А после того как 15 сентября Петербургский архиепископ Платон, перед тем преподававший Софии-Доротее православный закон, обручил ее с цесаревичем, назвав впервые новым именем и титулом: «Великая княжна Мария Федоровна», благодарная невеста прислала жениху по своему собственному почину такую записку: «Клянусь этой бумагой всю жизнь любить и обожать вас и постоянно быть нежно привязанной к вам; ничто в мире не заставит меня измениться по отношению к вам. Таковы чувства вашего навеки нежного и вернейшего друга и невесты». И впервые в жизни подписалась: «Мария Федоровна».

И еще до свадьбы Мария Федоровна послала цесаревичу свое первое письмо на русском языке, написав его очень грамотно, хотя занималась этим языком всего два месяца. И опять она говорила о своей любви и о том, что Павел ей дороже всего на свете.

26 сентября 1776 года состоялось венчание и свадьба Павла и Марии Федоровны.

Цесаревич был счастлив не менее жены и в день свадьбы отправил ей такую записочку: «Всякое проявление твоей дружбы, мой милый друг, крайне драгоценно для меня, и клянусь тебе, что с каждым днем все более люблю тебя. Да благословит Бог наш союз так же, как Он создал его. П.»

…И Бог благословил этот союз: уже в апреле 1777 года Мария Федоровна сообщила мужу, что она ждет ребенка.

Ее первенцем, которого Великая княгиня родила в конце года, стал будущий император Александр I.

Детство великих князей Александра и Константина

Это случилось 12 декабря 1777 года. Первенца назвали Александром – имя выбрала новорожденному его бабка – Екатерина.

В письме к барону Гримму она сообщала, что мальчик назван так в честь святого Александра Невского, и добавляла: «Хочу думать, что имя предмета имеет влияние на предмет, а наше имя знаменито».

И все же дача, построенная для мальчика на берегу Невы, называлась Пеллой, как и город, где родился Александр Македонский.

В другом письме к Гримму Екатерина уже признавала, что, возможно, ее внук будет подобен Александру Македонскому «Итак, – писала Екатерина, – моему Александру не придется выбирать. Его собственные дарования направят его на стезю того или другого».

Для того чтобы все это не осталось только благими пожеланиями, Екатерина сразу же отобрала мальчика у родителей и начала воспитывать его по собственному разумению, из опасения, что отец и мать Александра повторят ошибки в воспитании, допущенные Елизаветой Петровной по отношению к Павлу.

«Великие князья Александр и Константин в детстве». С портрета Р. Бромптона. Ок. 1781 г.

Новорожденного, забрав у врачей, тут же передали под опеку опытной и хорошей матери – генеральши Софьи Ивановны Бенкендорф. (Это ее внук, Александр Христофорович Бенкендорф, прославится в русской истории и как герой Отечественной войны 1812 года, и как первый шеф Корпуса жандармов.)

Александра, в отличие от его отца, стали с первых же дней жизни воспитывать в спартанской обстановке – он спал на кожаном матраце, на тонкой подстилке, покрытой легким английским покрывалом. Температура в его комнате не превышала 14–15 градусов, когда он спал, кормилица и слуги говорили громко и даже на бастионах Адмиралтейства продолжали стрелять пушки.

Какой контраст представляло все это с первыми днями его отца, когда маленького Павла держали зимой и летом в колыбельке, обитой мехами чернобурых лисиц, когда в его спальне круглосуточно горел камин, а слуги не смели даже шептаться! Благодаря суровым условиям, Александр рос крепким, спокойным, веселым и здоровым ребенком.

Забегая чуть вперед, сообщим, что через полтора года, 27 апреля 1779 года, Мария Федоровна родила второго сына, которого назвали Константином. И это имя было; выбрано не случайно: в нем таилась надежда в ближайшем будущем окончательно сокрушить империю Османов и покорить Константинополь.

С этого времени Александр и Константин воспитывались и жили вместе до двадцати с лишним лет, почти никогда не разлучаясь.

7 сентября 1780 года Екатерина писала Гримму об Александре: «Тут есть уже воля и нрав и слышатся беспрестанно вопросы: „К чему?“, „Почему?“, „Зачем?“ Мальчику хочется все узнавать основательно, и бог весть, чего-чего он не знает».

А еще через девять месяцев, 24 мая 1781 года, Екатерина писала ему же: «Надо сказать, что оба мальчишки растут и отменно развиваются… Один Бог знает, чего только старший из них не делает. Он складывает слова из букв, рисует, пишет, копает землю, фехтует, ездит верхом, из одной игрушки делает двадцать; у него чрезвычайное воображение, и нет конца его вопросам».

И наконец 24 мая 1783 года, она сообщала Гримму: «Если бы Вы видели, как Александр копает землю, сеет горох, сажает капусту, ходит за плугом, боронует, потом весь в поту идет мыться в ручье, после чего берет сеть и с помощью Константина принимается за ловлю рыбы…»

Продолжая ту же тему, Екатерина писала Гриму 10 августа 1785 года о семилетнем Александре и пятилетнем Константине: «В эту минуту господа Александр и Константин очень заняты: они белят снаружи дом в Цдрском Селе под руководством двух шотландцев-штукатуров». А в четырнадцать лет Александр получил даже диплом столяра.

Когда Александру не было еще и шести лет, Софья Бенкендорф внезапно умерла, и мальчиков передали в руки главного воспитателя, генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, а кавалером-воспитателем при обоих братьях стал генерал-поручик Александр Яковлевич Протасов.

Салтыков, прежде чем стать воспитателем Великих князей, десять лет был в том же качестве при их отце-цесаревиче Павле и благодаря своему уму, осторожности и хитрости, а также честностью и добронравием добился расположения и у Павла, и у Екатерины, всегда стараясь смягчать их отношения и примирять друг с другом.

Что же касается Константина, то во многом он был полной противоположностью своему старшему брату, характером схожим с матерью – Великой княгиней Марией Федоровной, женщиной умной, выдержанной, спокойной.

У Константина же уже в раннем детстве проявились многие качества отца: он был вспыльчив, упрям, жесток. Когда однажды Лагарп пожаловался на нежелание Константина выполнять любые, даже самые простые задания, то Константин «в припадке бешенства укусил Лагарпу руку». В другой раз, когда воспитатель его Остен-Сакен заставлял своего питомца читать, Константин дерзко ответил:

– Не хочу читать, и не хочу потому именно, что вижу, как вы, постоянно читая, глупеете день ото дня.

Однажды, будучи уже юношей, – высоким и сильным, – Константин на вечернем собрании у Екатерины, отличавшемся вежливостью и утонченностью, вздумал бороться со стариком графом Штакельбергом. Итак как граф не мог противостоять здоровяку-недорослю, Константин, разгорячась, бросил его на пол и сломал ему руку.

Оказываясь в домах аристократов, Константин не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства и черного сквернословия. Он позволял себе это даже в доме своего воспитателя Салтыкова. В августе 1796 года уже женатого семнадцатилетнего хулигана Екатерина приказала посадить под арест, и как только это произошло, Константин стал раскаиваться, просить прощения и наконец сделал вид, что заболел.

Жизнь и смерть Александра Ланского

А теперь снова возвратимся в осень 1779 года, когда Екатерина, уязвленная двоекратной изменой «царя Эпирского», выставила его из Петербурга. Кажется, самолюбивая, восторженная и в сердечных отношениях привязчивая Екатерина на сей раз переживала измену молодого красавца-артиста намного легче, чем это происходило раньше. Не успел Римский-Корсаков уехать из Петербурга, как возле Екатерины уже появился новый претендент на звание фаворита – двадцатидвухлетний конногвардеец Александр Дмитриевич Ланской, представленный обер-полицмейстером Петербурга графом Петром Ивановичем Толстым.

Ланской с первого взгляда понравился Екатерине, но она решила не спешить и на первый случай ограничиться лишь оказанием молодому офицеру очевидных знаков внимания и милости: Ланской стал флигель-адъютантом и получил на обзаведение десять тысяч рублей.

Появление нового флигель-адъютанта, через некоторое время ставшего и действительным камергером, конечно же, не осталось незамеченным.

Английский посланник, лорд Мальмсбюри, считал необходимым даже сообщить о нем своему правительству. «Ланской красив, молод и, кажется, уживчив», – писал дипломат.

В это самое время разные придворные доброхоты, почуяв, что вот-вот взойдет новое светило, стали наперебой говорить Ланскому обратиться за советом к Потемкину. Молодой флигель-адъютант послушался – и обрел в Потемкине своего заступника и друга. Для того чтобы получше узнать Ланского, Потемкин сделал Александра Дмитриевича одним из своих адъютантов и около полугода руководил его придворным образованием, одновременно изучая будущего фаворита.

Потемкин открыл в своем воспитаннике массу прекрасных качеств и весной следующего года мог с легким сердцем рекомендовать Ланского императрице.

На Святой неделе 1780 года Ланской вновь предстал перед Екатериной, был обласкан ею, удостоен чина полковника и в тот же вечер поселен в давно пустующих апартаментах бывших фаворитов.

При дворе сразу же стали интересоваться всем, относящимся к новому постояльцу в заветных комнатах, ибо мало что было известно и о самом счастливчике, и о его родителях.

Вскоре все уже досконально знали, что Александр Дмитриевич Ланской родился 8 марта 1758 года в не очень знатной и не очень богатой семье, имевшей поместья в Тульском уезде.

Стало известно, что отец фаворита – кирасирский бригадир Дмитрий Артемьевич – имел шестерых детей – двух сыновей и четырех дочерей: старшему сыну Александру и выпал жребий стать самым любимым фаворитом Екатерины, которой в день его появления на свет было уже двадцать восемь лет. Брат и все сестры фаворита, благодаря «случаю» своего старшего брата, породнились со знатнейшими фамилиями России, а их дети и внуки сделали блестящие служебные карьеры и матримониальные успехи. Следует заметить, что сам Александр Дмитриевич почти ничего не делал для их преуспевания, – виной тому была императрица, вскоре полюбившая Ланского больше, чем кого-либо прежде, и проливавшая эту любовь и на его родственников.

По отзывам современников, Ланской не вступал ни в какие интриги, старался никому не вредить и потому с самого начала отрешился от государственных дел, справедливо полагая, что политика заставит его, независимо от того, хочет он этого или не хочет, наживать себе врагов.

Даже когда ему доводилось встречаться с коронованными особами, приезжавшими в Петербург, – а это были австрийский кронпринц Иосиф, прусский кронпринц Фридрих-Вильгельм, шведский король Густав III, – Ланской вел себя очень сдержанно, не позволяя никому из них надеяться на его содействие или же противодействие кому или чему-либо.

Единственной всепоглощающей страстью Ланского была Екатерина, и, может быть, он сам в ее сердце, в ее душе и самых сокровенных ее помыслах. Он желал царствовать там единолично и делал все, чтобы добиться этого. Он хотел не просто нравиться своей повелительнице, но со временем добиться того, чтобы она ни на миг не могла даже помыслить о его замене кем-либо другим.

Одним из средств Ланской считал добрые отношения со всеми членами императорской фамилии. Он был хорош и с Екатериной, и с Павлом, и с Марией Федоровной, и с их детьми. Он оставался фаворитом более четырех лет – с весны 1780 до лета 1784 года.

Ланской много читал, старался вникать в существо важнейших дел, превращаясь на глазах императрицы из молодого красавчика-щеголя в серьезного и ответственного государственного деятеля, душою и телом до конца преданного своей повелительнице. Можно утверждать, что Ланской был самым любимым фаворитом Екатерины, хотя ей не было свойственно двоедушие в любовных делах, и она руководствовалась в интимных отношениях прежде всего сильным и искренним чувством.

Если бы не ранняя, внезапная смерть, то, возможно, он оставался бы фаворитом до конца жизни Екатерины. Из-за своей молодости и доброго, покладистого нрава он был даже соучастником игр и забав с Александром и Константином. Так, например, 1 июля 1783 года Екатерина писала Гримму: «У Александра удивительная сила и гибкость. Однажды генерал Ланской принес ему кольчугу, которую я едва могу поднять рукою; он схватил ее и принялся с нею бегать так скоро и свободно, что насилу можно было его поймать».

Так и представляется идиллическая семейная сцена – смеющаяся пятидесятичетырехлетняя бабушка, все еще полная огня и сил, двадцатипятилетний красавец-генерал и шустрый шестилетний мальчишка, ловко увертывающийся от своих преследователей.

Ланскому же читала Екатерина и свой замечательный труд, посвященный внукам – «Бабушку Азбуку» – оригинальное и высокоталантливое педагогическое сочинение, наполненное картинками, историями, сказками и нравоучениями. «У меня только две цели, – говорила об „Азбуке “ Екатерина, – одна – раскрыть ум для внешних впечатлений, другая – возвысить душу, образуя сердце».

(Впоследствии эта «Азбука», несколько видоизмененная, стала первым учебником в первых классах различных учебных заведений России.)

Чтоб еще более нравиться Екатерине, Ланской все четыре года своего фавора много читал, понимая, что он может быть интересен своей возлюбленной, если, кроме обожания, будет в состоянии подняться до ее интеллектуального уровня. И, надо сказать, это ему удалось.

Когда в июне 1784 года Ланской серьезно и опасно заболел – потом говорили, что он подорвал свое здоровье чрезмерным злоупотреблением возбуждающих снадобий, – Екатерина ни на час не покидала страдальца, почти перестала есть, оставила все дела и ухаживала за двадцатишестилетним любимцем не просто как образцовая сиделка, но как мать, смертельно боящаяся потерять единственного, бесконечно любимого сына.

Екатерина так описывала болезнь и смерть Ланского: «Злокачественная горячка в соединении с жабой свела его в могилу в пять суток».

Екатерина до последнего дня не допускала мысли, что ее любимец может умереть, и потому не обращалась к лучшему придворному медику доктору Вейкгардту, которого сумели опорочить его ловкие коллеги.

Когда же ученый немец только заглянул в горло больному и увидел сильнейшее воспаление и отек гортани, он сказал, что Ланской умрет в тот же вечер и спасти его невозможно.

Диагноз оказался настолько же беспощадным, насколько и верным.

Когда вечером 25 июня 1784 года Ланской умер, Екатерина совершенно потеряла былое несокрушимое самообладание, рыдала и причитала, как русская деревенская баба, и затем впала в прежестокую меланхолию. Она уединилась, никого не хотела видеть и даже отказалась от встреч с Александром и Константином. Единственным человеком, для которого она делала исключение, была сестра Ланского Елизавета – очень на него похожая.

Дело дошло до того, что Екатерина заболела и сама и не могла и часа провести без рыдания, без того, чтобы не захлебнуться слезами.

Более чем за полмесяца до случившегося, 7 июня, Екатерина начала писать одно из писем Гримму, но не успела закончить, как заболел Ланской. Только после его похорон, пребывая в неутешной печали и стараясь занять себя хоть чем-нибудь, она 2 июля села к столу и закончила письмо к барону Фридриху так: «Когда я начинала это письмо, я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь уже не то: я погружена в глубокую скорбь, моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкою душой, честный, разделяющий мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям.

Словом, я имею несчастие писать вам, рыдая… Не знаю, что будет со мною; знаю только, что никогда в жизни я не была так несчастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня…»

Со смертью Ланского связана и еще одна история, подобная тем, которые время от времени происходят и в наши дни, подтверждая, что люди мало меняются, во всяком случае не становятся лучше.

Умирая, Ланской попросил, чтобы его похоронили в одном из романтических уголков Царскосельского парка, желая и после смерти быть поближе к Екатерине, проводившей там большую часть времени. Его просьба была исполнена, и гроб с телом покойного опустили в землю Царскосельского парка, поставив над могилой мраморную урну.

Однажды потрясенные служители обнаружили могилу разрытой, а рядом увидели изуродованное и оскверненное тело покойного. Негодяи оставили и позорные пасквили, оскорбляющие память Ланского.

После этого его похоронили в церкви близлежащего городка Софии, а потом построили и специальную небольшую капеллу-мавзолей.